Лоскутки Эверетта, или Заблудившиеся дети

– И не лень было считать-подсчитывать?

– Ну должен же я с кем-то себя сравнивать. Я ж не в вакууме нахожусь, а в информационном поле, лучше сказать, потоке.

– И куда несет нас «поток»?

– К параллельным мирам, брат, к ним.

– Лихо закрутил, в смысле, вернулся на исходную.

– Что могем, того даже медицина при всех ее стараниях не отнимет.

– Логично.

– Вот. Это и есть твой творческий подход к «писанине». Набросал схемку: он, она, оне –и вперед к счастию али трагедии.

А я, брат, как ты знаешь, сажусь за компьютер, кладу десять пальчиков своих на клавиатуру, а рядом столик накрыт, а в голове – тишина, жду… И, как известно, кое-что тоже выходит.

Встаю – все, нахер героев и героинь с персонажами вместе, весь этот вещный мир с психологизмами и тем, что к этому прилагается. И ни одной мысли до следующего сеанса. Пусть мои создания сами по себе «поварятся», параллельно, по-Евклидовски, а потом… Ты ж своих, небось, ни на минуту не отпускаешь? Все переживаешь за них, думаешь, следуешь, направляешь, увещеваешь. Как нянька. По ночам не снятся?

– Бывает.

– Смотри, так и до шизы недалече. Растворишься в образах – и привет, поминай, как звали. Был Семен, а стал – как там у тебя в последнем-то? – а, Виктория.

– Хватил, однако.

– А что, в жизни еще не то бывает. Что и представить невозможно, что в голову не укладывается.

– Вот поэтому ты «фэнтэзер», а я больше на реализм опираюсь.

– Евклидовский.

– Может тебе в критики податься?

– Боюсь, многие не поймут-с. Я, с точки зрения твоего читателя, для «долбанутых» стараюсь. Таких, судя по моим тиражам, тоже немало.

– Хорош, а то… Давай, чего я там подзабыл про Евклида?

– «Про Евклида» ты как раз ничего не забыл, а, наоборот, очень даже хорошо освоил его, намертво, так сказать. Забыл ты Лобачевского. Может, болел тогда или любовь какая приключилась, а потом все недосуг – пишется слитно, в конце «г».

В бытовухе оно, вроде, и не надо, но это как посмотреть. Она ж – эта «бытовуха» с поножовщиной – из этого Евклида и проистекает, будь он трижды неладен.

– Не томи, ближе к делу.

– К делу… – задумался Михаил. – К делу, так к делу.

Как ты знаешь, вся болтовня основывается на аксиомах, то есть на том, что принимается без доказательств. Черное – это черное, белое – это белое и так далее.

Тот самый Евклид применил метод аксиом для построения геометрии. Первичными у него были точка, прямая и плоскость. А потом аксиома о непересекающихся параллельных прямых. То есть аксиомы – это наша вера и не более того, что это так. Но почему мы верим в них? Что вселяет в нас веру в их истинность?

– Ну-у-у, не знаю… Видимо то, что практика подтверждает…

– Самоочевидность?

– Именно так.

– Человек верит не в аксиомы вообще, а в применимость конкретной аксиомы в конкретной ситуации.

– А я тебе что говорю?

– Забыл уже, как назывался художественный фильм – помню, что он был польским, – но суть не в этом. Так вот, в фильме мы видим семью крестьянина этак конца девятнадцатого века. Земля, лошадки, коровки, жена и куча деток. Один из сыновей получил образование, остальные так и остались неграмотными.

Этот «образованный» приехал домой и за обеденным столом «ляпнул», что Земля имеет форму шара. Его отец сначала захохотал, а потом предложил всей семьей взобраться на высокий холм.

Пошли, поднялись. И глава семейства, озирая, так сказать, горизонт с высоты, спросил у сына-«всезнайки», мол, покажи, где она закругляется? И братья, и сестры с матерью дружно засмеялись.

И смеясь над «умником», как ты понимаешь, смеялись на самом деле они над собой, думая при этом, что прав отец… Яркий пример самоочевидности подкачал, но в рамках их хозяйства это нисколько не мешало им успешно крестьянствовать и дальше.

Так и с аксиомой Лобачевского о пересекающихся параллельных… Пока скорости маленькие, механика Ньютона работает неплохо. Но чем больше скорость, тем ближе мы к теории относительности. Относительности, понимаешь? Допуск. Динамика. Но нам так мил наш стереотип, так дорог, что мы готовы умереть за него, даже если чувствуем внутри себя ложь.

Вера, мой друг, любая, тоже должна быть динамична, иначе – «белка в колесе». Туринская плащаница, например. Радиоуглеродный анализ показал, что она моложе на тысячу лет, чем Христос? Показал. Дальше. У ткани савана, который нашли в Иерусалиме, переплетение нитей простое? Простое. А в плащанице – диагональное, которое появилось лишь во втором тысячелетии. И что, я спрашиваю? Верят! Верят уже вопреки, «евклидиане».

– Куда хватил.

– А ты думал. Я же «фэнтэзер». Так что если твоего Эверета «скрестить» с Лобачевским, то получается очень занятная вещь. Выходит, что Вселенная может не только расщепляться на параллельные миры, но эти миры еще и постоянно пересекаются друг с другом в дальнейшем. Про Красную Шапочку можно прочитать, но есть вероятность увидеть своими глазами процесс ее поедания Серым волком.

– Ну мы и зашизили тут с тобой, – засмеялся я.

– Я ж не призываю слепо верить, но ДОПУСТИТЬ можно вполне.

– Допуск – это удобная позиция для отступления.

– Вот, извини, балда. Когда ты что-то куда-то наливаешь, то одновременно и выливаешь откуда-то. «Наливание-выливание» – один процесс…

– Извините… Извините, Семен, – неожиданно выросла медсестра перед нами.

– А-а-а, это вы, – узнал я «реаниматоршу». – Что-нибудь случилось?

– Случилось. Пойдемте скорее наверх, к нам.

– То гоните, то снова зовете… Ничего не пойму.

– Пожалуйста… Артем…

– Что?

– Он умирает. Он просил, чтобы…

– Пойдемте, конечно пойдемте, – подскочил я с кресла и поддел коленями столешницу с шахматными фигурками, которые тут же разлетелись и запрыгали по полу.

– Скорее! – уже крикнула медсестра.

– Миша…

– Да, беги ты. Я соберу, интеллигент сраный.

Мы рванули вверх по лестнице.

15. В реаниматорской над Артемом склонились врачи.

– Ничего не помогает, – услышал я. – Пульс почти на нуле.

– В-вот, привела, – выдавила, задыхаясь, медсестра.

– Д-да, вот он я, – волнуясь, выпалил я.

К нам резко повернулся мужчина лет пятидесяти.

– Видимо, поздно, – развел руками он. – Он что-то вам хотел сказать, по-моему. Вы его брат?

– Нет, совсем нет.

– Странно, – кивнул головой врач.

– Друг детства он, – сказала медсестра.

– Друг так друг. Что ж… Готовьте «шокер»! – тут же отдал он распоряжение. – Хотя… – повернулся снова он к нам, – медицина, как говорится, здесь уже… – махнул рукой врач, не договорив.

– Мне можно к нему подойти? – спросил я.

– Подойдите, – скептически-устало произнес врач. – Да-с-с… Где «бахилы», зараза? – посмотрел он строго на медсестру, указывая на мои туфли.

– Щас, щас, я мигом, – сорвалась с места «сестричка».

– Все на мне, ну все… – поднял взгляд к потолку врач. – Боже, как я устал, – закрыл он руками лицо.

– Надевайте, – легко толкнула меня сзади медсестра.

– Никогда. Вы меня поняли? Никогда…

– Сдаюсь, – подняла руки женщина и захлопала ресницами.

– То-то же, – ухмыльнулся врач. – А вы подходите, не стесняйтесь, – подтолкнул он меня. – Все равно сейчас мы вас отсюда удалим.

Я подошел к лежащему без сознания Артему. Наклонился, взял за холодную руку. И тут едва пикающая синусоида на мониторе выровнялась в монотонный звук, превратясь в прямую.

– Артем? Артем, я пришел. Я пришел! – не выдержав, крикнул я. – Я здесь!

– Так, все, хватит. Вам надо уйти. Вы будете мешать. Сейчас наша работа, – похлопали меня по плечу.

Я оглянулся, все еще не выпуская руки Артема.

– Давайте, вас проводят.

– А-а… – заикнулся я.

– Все потом, по-о-то-о-ом, – нервно пропел врач.

И вдруг я ощутил, как шевельнулись пальцы Артема, а потом все услышали частое, вылетевшее из ниоткуда «пи», еще «пи», а дальше… «Пи-пи-пи-пи-пи-пи…» – зазвучала радостная музыка. В этот момент это была музыка, еще какая!.. Что там Моцарт, Бетховен, Стравинский…

И глубокий вздох. Веки задергались, лицо начало розоветь… Я невольно сжал руку Артема и… хлоп… его глаза, устремленные на меня и улыбка, сияющая, как у ребенка.

– Я… я… еще… здесь? – еле прошептал Артем. – Ты… пришел… С-спа-сибо. – И слеза, одна единственная я выкатилась и исчезла, упав со щеки.

– Еще одно чудо, – услышал я. – Вы, часом, не ангел? – наклонился ко мне врач.

– Нет, ну что вы, – смущенно ответил я.

– А вы, – обратился он к Артему, – батенька, очень напугали нас. Да-с-с… Больше так не шутите.

– Постараюсь, – прошептал тот. – Только пусть Семен рядом будет.

– Ага… – задумался врач, елозя пальцами по подбородку. – Побриться бы надо, – как бы между прочим заключил он. – Нет, ну что с вами поделаешь?.. Э-э-э, рекомендую. Болтать много не будете? Знаете ли…

– Мне надо, доктор…

– Во дела, – встрепенулся врач, глядя на показания приборов, – Все параметры организма в норме? Глазам не верю! Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.

– Суеверны вы, доктор, однако.

– Да здесь… А-а-а, что там говорить… Но пару капельниц вам все же поставят… Да-а…

– Согласен, – вяло улыбнулся Артем. – Лишь бы…

– А этого вашего друга, не беспокойтесь, Артем, мы сейчас скотчем к стулу примотаем, на всякий случай, чтоб не сбежал, – пошутил врач.

– Вячеслав Георгиевич, срочно вниз, там…

– Бегу, бегу-у-у. Ну, не скучайте без меня. Пойду принимать пополнение. Черный юмор, – поднял указательный палец врач. – А вы болтайте пока, а дальше посмотрим, что с вами делать. Эх, жизнь, – потянулся он и быстрыми шагами удалился.

16. – Извини, что так вышло, – сказал Артем.

– Нет, это ты…

– Я знаю, что напрягаю тебя. Тебе это не нужно. У тебя своих проблем хватает, а тут еще я на голову свалился.

– Знаешь, – сказал я, – а давай откинем эти «ахи и вздохи» и просто познакомимся. А там видно будет.

– Скажи, ты связан как-то с журналистикой или…

– Какой ты прозорливый, Артем. У меня на лбу, наверно, это написано, да?

– В какой-то степени. Но, видишь ли, почему-то я не всегда верю своим чувствам, интуиции. И в последний раз не поверил… – криво ухмыльнулся он. И вот…

– Значит, ты…

– Скажем так, литератор в широком смысле этого слова. Если точнее, то работаю на полставки в одной газетке. У меня, слава богу, свободный график. А так, пишу романчики – «он, она, оне…», как охарактеризовал мое творчество коллега, что лежит этажом ниже – по одному в год. Пару пьесок сочинил. В кино подвизаюсь в качестве сценариста, точнее, в группе сценаристов. Веду по жизни, так сказать, какого-нибудь героя в сериалах. Узкая специализация.

В общем, ничего особенного. Жена, два взрослых сына, дочь. Собака есть, кошка Муська, шкодная такая…

– Как кошку зовут?

– Муся, а что?

– Я плохо расслышал.

– То, что ты делаешь, ты считаешь своим призванием?

– Наверное, да, Артем. Если честно, я и делать-то больше ничего не умею толком. Как говорится, если гвоздь надо будет забить, забью, но криво, и по пальцу обязательно попаду. Но, вроде как, никто из «моих» не жалуется на это.

– А если бы тебя не печатали, писал бы?

– Да, сложный вопрос ты задал мне…

Вот, Стивен Кинг – «король ужасов», как его называют, – писал бы он дальше свои романы, если бы его жена не нашла в мусорном баке рукопись первого романа, который он в тайне от всех накропал и посчитал его достойным только помойки? Слишком самокритично к себе подошел.

А жена взяла да и отнесла рукопись в редакцию издательства. А ее взяли да и опубликовали. А если бы наоборот, то не знаю. Догадываюсь, что Кинг был бы всю оставшуюся жизнь несчастным человеком. Спасибо жене, ему с ней повезло – хорошая баба попалась…

Кафка – да. Работал бухгалтером, кажется, болел, страдал, но писал. Где его произведения напечатали при жизни? Нигде. А он писал. И когда умирал в достаточно молодом возрасте… Извини…

– Все нормально.

– В общем, он попросил своего друга сжечь рукописи. А друг этого не исполнил, хоть и поклялся.

Бардак, конечно, в наследии был страшным. Видно, Кафка запутался сам – отдельные главы вперемежку. Но свежий взгляд со стороны помог упорядочить все это. И получилось гениально. Спасибо другу Кафки, что мы узнали Кафку.

Обстоятельства – они много значат… И люди в этих обстоятельствах. Сценарии про Красную Шапочку. Все если бы, если бы, если бы…

Но может ли человек переломить ситуацию, поступить по-другому – это вопрос вопросов. Сам же сказал, что интуиция интуицией, но мы к ней относимся с подозрением. Это же предчувствие будущего, которое еще не настало… Одни его планируют, другие плывут по течению. А выходит и в том, и в другом часто и неожиданно совсем по-другому. И интуиция, Артем, часто подводит.

– Значит, это не интуиция. А то, что спохватываемся, а бывает поздно – это да.

– Видишь, «три сосны», а мы уже заблудились.

– Потому что сами усложняем простые вещи.

– Как у вас дела? – прервала нашу беседу подошедшая медсестра. – Ой, как славненько. Если так дальше пойдет, то скоро переведем вас в палату для тяжелых… В обыкновенную, в смысле…

– А я в «необыкновенной»? – улыбнулся Артем.

– Оно-то так, но лучше у нас не задерживаться.

– А я и не задержусь.

– Хорошо, что вы так оптимистично настроены.

– Да, уже на полшестого.

– И «это» поправится.

– Если учесть, что пару часов назад было на полдевятого, то уже поправляется.

Медсестра напряглась, задумалась, даже немного склонила голову набок, видимо, что-то пытаясь представить. А мы сдержанно рассмеялись.

– Ну, ладно, юмористы, я пошла. – Она оглянулась. – Э-эх, – прищурив искрящиеся глаза, «погрозила» нам пальчиком. – Шалуны…

17. – Скажи, только честно, ты хочешь меня выслушать? Или это только одолжение с твоей стороны? – спросил Артем.

– Честно?.. Если честно, то сначала не очень. Все как-то неожиданно… А сейчас ты мне стал очень симпатичен и интересен, вдруг. И это я говорю совсем не потому, чтобы не сделать тебе больно.

– Я это чувствую… Тебя, кстати, дома не заждались?

– А вот мы сейчас и выясним, – достал я мобильник и набрал номер телефона.

– Рада тебя слышать, мой лев, – услышал я голос своей жены. – Я дома. А ты где?

– В больнице.

– У Мишки? Давно?

– Прилично.

– А домой не собираешься? Посмотрела, сегодня ты и строчки не написал, лентяй, – ласково пожурила она меня.

– Творческий застой.

– Я тебе подброшу сюжетец, не волнуйся, появился один. Так когда тебя ждать?

– Понимаешь, Ира…

– Ну что там еще? Ты же знаешь, папа, мама приезжают. Их встретить надо, а у меня ничего не готово. Сыновья в разъездах, у дочки важное мероприятие. На тебя одна надежда.

– Ира, я в реанимации.

– Что случилось?! Что с тобой?! Как ты туда попал?! Я немедленно выезжаю к тебе!

– Да успокойся ты. Со мной все нормально. Я жив и здоров. Один человек здесь лежит. В общем, это длинная история.

– Фуф, как ты меня напугал. Ну нельзя же так.

– Извини, я не хотел.

– Ладно, извиняю, любитель розыгрышей. А я знаю его?

– Кого?

– Ну, человека этого?

– Я его и сам толком не знаю.

– Имя у него есть, в конце концов?

– Есть, Артем.

– Интересно, интересно…

– Не могу я уйти сейчас, никак не могу. Я потом тебе все объясню. Так надо, клянусь.

– Дай мне трубку, пожалуйста, – услышал я голос Артема.

– Не понял? – посмотрел я на него. – Ты не волнуйся, я договорюсь.

– Я просто хотел услышать голос твоей жены.

– Ну, если хочешь… – протянул я мобильник.

– Здравствуйте, Ирочка. С вами говорит тот, кто удерживает вашего мужа и не дает ему покинуть это медицинское учреждение. Так вышло… Но, думаю, этот вопрос сейчас мы решим, и, как говорится, и волки будут сыты, и овцы целы. Семен скоро, очень скоро будет в вашем распоряжении, Ирина…

Что?.. Знакомый голос?.. Скорее всего, это только кажется… По манере говорить?.. И тембр?.. Бывают совпадения… Вам Семен все-все объяснит… У меня тут одна идейка появилась – ну, насчет «волков и овец»… Мне вашего Семена вполне может заменить диктофон… Да… А-а, у него он всегда с собой?.. Вот и отличненько… Тогда тем более… Ждите его, я выпровожу его буквально через пару минут… Да… Нет… Да… Да… Нет… Вряд ли… Проведать?.. Не стоит вам рассматривать перебинтованную развалину… Это ненадолго… Рад был тебе, то есть вас услышать… Да… До свидания… – Артем отключил связь. – Держи, – протянул он мне трубку.

– Я ничего не пойму… – развел я руками.

– Все хорошо. Дай мне свой диктофон, попользоваться, а завтра заберешь. И иди, тебя быстро ждут, – улыбнулся он.

– «Быстро ждут» – неплохо придумано.

– Нравится? Дарю… Чего так смотришь? Собирайся, собирайся, давай.

– Но я же сам видел, как…

– А-а, это?.. Обещаю, с твоей «игрушкой» и у меня все будет хорошо.

– Может…

– Иди, иди… Так будет даже лучше. Я точно тебе говорю. Завтра…

– Может, тебе мобильник тоже свой оставить, на всякий случай?

– Номер, только номер. Мой у медсестры.

– Ну, ну, ладно… Точно?

– Мы что, маленькие дети, чтоб двадцать раз один и тот же вопрос задавать?

– Нет, но… – Я посмотрел ему в глаза. – Вот тебе «флэшка» еще, если памяти не хватит…

– Это другое дело. Тебя жду-ут…

– Я завтра обязательно, прямо с утра…

– Не заморачивайся. Как получится. Я и так тебя сегодня сильно напряг, ни с того, ни с сего… Сам бы обалдел уже от такого. Все…

– Ну, я пошел? – неуверенно сказал я.

– Ты еще здесь? – шутливо-удивленно посмотрел на меня Артем. – Шагом марш к жене. Тестя с тещей прозеваешь.

– Иду, – пожал я ему руку, и меня будто легко кольнуло током. – Не скучай, – поднялся я со стула.

– Не придется, – ответил он мне, показывая диктофон.

Я, молча, махнул ему рукой и пошел к выходу.

– Семен, – услышал я.

– Что? – обернулся.

– Девичья фамилия твоей жены как звучит?

– Добровольская, а что?

– Просто спросил. Иди…

18. Я зашел по пути к Михаилу попрощаться.

– Да на тебе лица нет, – уставился на меня он. – Что, дуба дал?

– Жив… Живой. Выжил…

– Ну, слава богу, а то и я разволновался, – поднял он подушку, показывая спрятанные остатки запрещенного съестного на дне пакета. – Что теперь?

– Домой надо. Быстро ждут.

– «Быстро ждут»? Неплохо сказано. Подари выраженьице.

– Я пошел, – развернулся я.

– Ну, а это…

– Завтра поговорим… Извини…

– Не задерживаю. Понял. Все, пока…

19. Я вышел на улицу, глубоко вдохнул и закашлялся. Потом оглянулся по сторонам. Все было так и не так как было. Мне показалось, что что-то изменилось за это время, пока я находился в больнице.

Я задрал голову вверх. Небо тоже стало неуловимо другим. Те же серые облака, медленно плывущие куда-то на юг, тот же светлый солнечный круг, едва различимый в толще подвешенного третьего состояния воды, бледно мигающий время от времени, но… А в голове вертелись образы сегодняшнего дня. И мой разум бродил в них, заблудший.

«Три сосны», – вспомнил я. – «Три сосны…»

Позвонил жене.

– Ира, поезд когда?

– Через три часа. Забыл?

– Ясно. Тогда я сразу на вокзал.

– Рано еще. Что, и домой не заедешь?

– А что мотаться туда-сюда? Еще в пробку попаду.

– Голос…

– Что?

– Голос у тебя неважный. У того Артема и то был бодрее.

– Я взбодрюсь по дороге.

– Раз время есть, то «взбодрись» в супермаркете. Надо кое-что докупить.

– Это я завсегда готов. Диктуй.

– Так, значит, надо… – И Ира выдала список из пары десятков наименований. – Слушай, – сказала она в конце, – ты не ощутил чего-то… ну… чего-то этакого? У меня как-то… И явно связано с этим… с Артемом. Поговорила с ним немного и… До этого ничего, а после…

– Давай обсудим это потом?

– Да, да, конечно… Потом… А ты где сейчас?

– Стою у нашего «Вольво».

– Ты повнимательней будь, пожалуйста…

– Хорошо, – ухмыльнулся я. – Встречу, отзвонюсь.

– Целую, целую, много раз целую, миллион, вот. Побежала готовить. Жду… – Связь прервалась.

«Целую, целую, много раз целую…» – это что-то новенькое, – отметил сразу я. – Сильно импульсивное какое-то. И знакомое, и не очень, как-будто где-то в стороне, далеко. Не помню. Не могу вспомнить. Может, не замечал, пропускал мимо ушей?

Ладно, ехать…» – Где у нас тут поблизости супермаркет? – произнес я вслух, садясь за руль.

20. – Что-то ты, Семен немного, как бы это выразиться, не того… Да и Ирка странная какая-то. Вы, часом.. У вас… э-э-э…

– Папа, у нас все замечательно, – улыбнулась моя жена. – Не обращай внимания.

– Ну я ж так тоже не могу. Я же вижу. Может нам с матерью не рады?

– Александр Даниилович, второе – это уже слишком. По-моему, ни разу такого не наблюдалось, – засмеялся я.

– И я так подумал, но в жизни все бывает.

– Прям, папа, все, все, все?

– Думаю, что да. Просто, если это зараза какая, то от нее лучше сразу избавиться. Озвучить надо, а то из-за всякой ерунды такое можно наворотить, что, действительно, ни в сказке сказать, ни пером, как ты, Семен, описать. Что пишешь сейчас, кстати?

– У него застой, – ухмыльнулась Ира, – творческий.

– А-а-а, ну это не страшно. А то я, было, подумал, что…

– Да-да, опусти планку разговора ниже пояса, кинула реплику теща, Кира Захаровна.

– У кого что болит, тот о том и…

– Дома поговорим о наших «болезнях».

– Вот за что я люблю свою Киру, так это за ее целомудренность.

– Недавно обратное говорил.

– Ну, это ж по обстоятельствам, – ухмыльнулся тесть и поскоблил пальцем переносицу. – И то, и другое – правда.

– И то, и другое? Ты бы что-нибудь уж выбрал, наконец, пенсионер.

– Не буду я выбирать. Не хочу. Пусть парадоксом уживается внутри, так веселей. И «да» и «нет» – а все верно и одновременно.

– Вы как-будто дома, в Архангельске не наговорились, – засмеялась Ирина.

– Правильное замечание, принимается. Внучка-то скоро придет?

– Успеешь еще на нее налюбоваться.

– Вы с ней не очень?

– Выполняем все твои инструкции.

– Все, сразу скажу, не надо. Себя не надо забывать в этом возрасте, тогда поймете, что к чему. Ей вашего возраста не понять, а вам нашего, как ни старайтесь, а нам…

– …Тех, кто на том свете, – съязвила теща.

– Ничего, придет время, поймем, за нами не заржавеет. А, дочь?

– Пап, ну это-то к чему?

– А что, вечные мы что ли? Эликсирчик когда свой сварганишь? Помнится, ты обещала, лет двадцать назад, – пошутил Даниилыч.

– Кое-что новенькое у меня припасено для вас. Возьмете?

– Ты же знаешь, как я к этому отношусь? Лампочка, что светит нам над столом, как ведет себя, а? Рассчитана на двести двадцать и горит, сколько ей положено.

– Месяц-два, а раньше сносу не было, – добавила Кира Захаровна.

– Раньше… Раньше и деревья были выше, особенно в детстве, и трава зеленее… Но это особый разговор. Я к чему, собственно?.. А подай на нее триста восемьдесят – и все, каплык в секунды. А почему? Не рассчитана.

– Любишь, папа, ты свое электричество, – сказала Ира.

– Люблю. Вся моя жизнь трудовая ему посвящена.

– Скучаешь по работе?

– Есть немного. Но жизнь-то не только в ней. Много еще чего интересного имеется на свете. Но это я отвлекся. Дай о «лампочке» договорить.

– Молчу, – прикрыла ладонью рот Ира и весело стрельнула глазами.

– Такая ты мне нравишься, дочь. От такого озорного взгляда и у меня тонус поднимается.

– Так ты ж способствуешь этому, папа.

– Продолжим «о лампочке»… Есть, как известно, параллельное подсоединение этих штук, – указал Александр Даниилович указательным пальцем на люстру, – а есть последовательное. Жена, помнишь такое?

– Я – педагог, биолог.

– А, следовательно, все, что не касается биологии, тебе до лампочки?

– Только не в переносном смысле, а в прямом. У меня ты есть.

– Тоже верно, – довольно хмыкнул Даниилович. – А ты, дочь?

– Не-а. Я – в маму, па. Узкая специализация.

– Вот у Семена тоже узкая специализация сейчас, однако, как лампочку вкрутить, он знает, и не только. Помнишь, Семен, как мы ЛЭПы ставили? Снег по пояс, мороз под тридцать, ветер в лицо, а мы вышку поднимаем.

– Было дело, – вспомнил я. – Было.

– Только лампочки в доме Юлька меняет, – засмеялась Ира.

– Мои гены передались, значит. А что? Не зря она в «технари» подалась…

Так вот, если пару ламп подсоединить последовательно, связать их, так сказать, то гореть они будут не месяц-два, а пару лет точно. И триста восемьдесят им не страшны, потому что пополам будет сто девяносто. А если три, четыре, так вообще и сам черт не страшен.

– Зато в полнакала будут гореть, – заметил я.