Алый флаг Аквилонии. Железные люди

После этих слов товарищи командиры ошарашенно переглянусь, а леди Наталья сказала:

– Он говорил правда. Такой обычай есть, и я сам мог быть изгнан из клана после смерть мой отец-старейшина. Вы спас меня, забрал с собой и дал хороший муж, а он спас много-много другой женщина.

– Мы предполагаем, – продолжил Сергей-младший, – что за год эти розданные в прошлом году ножики широко разойдутся по ближним и дальним окрестностям, а этой осенью, в ноябре месяце, нас ждет настоящий женский потоп, так что семья из десяти жен и одного мужчины даже с вашим участием сделается самым обычным явлением. Такие вот пирожки с котятами, к которым нам надо быть готовыми.

– Не извольте беспокоиться, товарищ Петров, справимся, – скрывая улыбку, провел рукой по пышным усам вахмистр Терехов. – Мужское дело нехитрое. Вы лучше скажите, как мы будем перевозить наших лошадок, а то мои люди опасаются, что вы прикажете бросить их здесь…

– Скажите своим гусарам, пусть не волнуются: лошади для нас тоже ценный актив, – сказал младший прогрессор. – Перевозить мы их будем прямо на палубе: после того, как выбросили ненужные пушки, образовалось достаточно места. Сначала по одной мы подвезем их на шлюпке до борта, потом подхватим под брюхо и грудь грузовой стрелой и водрузим на место. Только, чур, убирать за ними в пути вы будете сами. Договорились?

– Договорились, товарищ Петров, – ответил вахмистр. – Конь – это товарищ и друг гусара, а потому не обиходить его никак нельзя. Я это так понимаю. Надо бы поскорее вернуться на берег и успокоить братцев, а то они сильно волнуются.

– Да, действительно, товарищ Петров, основные моменты мы с вами обговорили, пищу для размышлений вы нам дали, теперь надо бы нам возвращаться на берег и приступать к организационным моментам, – подвел итог капитан-лейтенант Голованов.

– Мы с доктором вместе с женами тоже отправимся на берег вслед за вами, – сказал Сергей-младший. – Надо же нам и ваших людей вблизи посмотреть, и себя показать – что начальство в Аквилонии не какие-нибудь баре, а простые люди, которые к народу ходят своими ножками.

– И это тоже правильно, – согласился товарищ Голованов. – Официально приглашаю вас и вашу команду быть гостями в нашем лагере.

30 мая 3-го года Миссии. Четверг. Вечер. Лагерь отряда капитан-лейтенанта Голованова на берегу залив Сувла.

После нескольких рейсов шлюпок – и той, что с фрегата, и той, что с «Аскольда» – на берег сошла почти вся команда (за исключением вахтенных) и все пассажиры. Не стал отсиживаться на борту и Раймондо Дамиано, хотя среди бывших врагов ему было несколько неуютно. К аквилонцам он уже привык, но вот команда «Малютки» и бойцы из взвода лейтенанта Гаврилова еще пахли порохом и кровью Великой Войны, в которой Италия и Советский Союз были непримиримыми врагами. Но человеку в поношенном офицерском мундире Супермарины[3] никто ничего не сделал, даже не сказал дурного слова: ходи где вздумается и смотри куда хочешь – тут ты не враг (даже бывший), а дорогой гость.

Гораздо больший интерес у морских пехотинцев вызвали девицы-волчицы из команды «Медузы» и взвода Сергея-младшего. Синьориты-маринайо по вечернему времени накинули на плечи курточки из оленьей замши, а воительницы-ополченки вышли в свет в своей американской форме в черных пятнах камуфляжа. Впрочем, у тех и у других в ножнах на поясе висели ножи, а у воительниц за плечом еще имелись винтовки-американки и дробовики. И не потому, что им тут что-то угрожало, а только по той причине, что за пределами поселения (или, в данном случае, палубы фрегата), бойцыцы ополчения всегда должны иметь личное оружие при себе. Но и без этого для всех заинтересованных лиц было очевидно, что мимо них сейчас прогуливаются не девчонки с соседней улицы (или деревни), а коллеги по воинскому ремеслу, добивающиеся результата не силой, а ловкостью и хитростью.

Морпехи смотрели на суровых девиц в форме и при оружии, а девицы на морпехов. Для них этот сводный отряд был отдохновением души. Немногочисленные варианты приличного, по их понятиям, замужества в Аквилонии уже закончились – и тут Великий дух присылает им сотню первоклассных кандидатов мужья. Даже глаза разбегаются: все хороши, выбирай на вкус. При этом ни лейб-гусары, ни матросы с «Аскольда», ни даже краснофлотцы и старшины из команды «Малютки» особого интереса у «волчиц» не вызывали – этот товар на брачном рынке предназначается для более домашних особ, а девушки из бывшего клана Волка хотели в мужья героев и бойцов, но не двуногих зверей, какими были их мужья, отцы и братья.

Правда, некоторые воительницы и матроски с «Медузы» с самого начала путешествия положили глаз на летчиков с «Антея», а потому в смотринах участвовали только в качестве статисток. Трое из них, что выбрали майора Бояринцева, уже подумывали о том, чтобы подойти к Лиде Голубкиной и обсудить условия их будущего брачного комплота. И не имело значения, что кандидатка в старшие жены еще не вошла в полный брачный возраст. К их возвращению на празднике летнего солнцестояния и она, и их общий жених получат права полного гражданства, и тогда сразу можно вступать в брак – для старшей жены предварительный, а для трех других нареченных сестер окончательный.

А вот и Лида – идет, чуть в сторонке, вместе с другими медсестрами-практикантками и женами доктора Блохина. Ей тут все интересно – в первую очередь, с профессиональной точки зрения, ибо, когда большое количество людей собираются вместе, их злейшим врагом становится антисанитария. Но ничего подобного не обнаруживается, и лицо Лиды светлеет. Впрочем, в этой компании местные обитатели смотрят не на нее и не на других девушек из двадцать первого века, и даже не на признанную красавицу Ванессу, а на коренастую неандерталку Ко, с независимым видом шествующую между «волчицами» Алаль и Сиси.

Морские пехотинцы из всех трех взводов и члены команды «Малютки» – люди воспитанные: пальцем на диво дивное не показывают и даже не перешептываются, и лишь иногда, как бы ненароком, бросают в сторону Ко быстрые взгляды. Совсем другое дело – женщины из невооруженного тылового подразделения. Среди них только и разговоров о самке уеху, одетой так, будто она наполовину человек, наполовину чужая[4]. Когда-то уеху жили и в этих краях, предпочитая пересеченную горную местность, а потом то ли ушли куда-то, то ли все умерли из-за нехватки нужной дичи (ибо непросто прокормить такие массивные существа, охотящиеся только на крупную добычу[5]).

Впрочем, еще больше пересудов у местных женщин вызывали «волчицы». Для них было очевидно, что родились эти девушки среди людей, но, связавшись с чужими, полностью отказались от своей сущности. Об этом говорила их одежда, оружие чужих в их руках, а также то, что они держат себя с чужими на равных, что для человеческих существ изначально невозможно. Даже самые добрые чужие все равно чужие, и, если бы не страх голодной смерти и не благодарность за спасение, то бежали бы местные женщины отсюда сломя голову. И говорят эти странные девицы – полулюди-получужие – по большей части на языке чужих, лишь иногда переходя на человеческую речь. И, как и чужие, они не боятся самки уеху, хотя всем известно, что это злобные, кровожадные и неуправляемые создания, не понимающие слов людей.

Тем временем командиры разговаривали у костра. Никого при этом не смущала крайняя молодость Сергея-младшего. В суровые времена люди взрослеют быстро, тем более что даже изначально молодой человек не был домашним мальчиком. Кстати, у него имелась своя теория по поводу причин появления в этих краях остатков британского батальона.

– Я думаю, – сказал он, – что Посредник предназначал британцев в наше усиление, ведь в пятнадцатом году они были союзниками России, но ошибся с оценкой их морального облика. На фоне турецких людоедов выглядели они неплохо, но когда внутри полковника Бошампа сорвался с цепи и вылез наружу старый колониалист, то план операции мгновенно оказался изменен, после чего англичане из союзника превратились в грушу для битья.

– Все может быть, товарищ Петров, – хмыкнул капитан-лейтенант Голованов, – хотя мне кажется, что Посредник швыряет нам сюда все, что у него оказалось под рукой, не разбирая, по какую сторону фронта будут сражаться те или иные пропаданцы.

– Не скажите, Николай Иванович, – возразил Сергей-младший. – Все три взвода морской пехоты были выброшены у вас на пути вполне целенаправленно, и только после того, как вы договорились об объединении для совместного перемещения в Аквилонию, в общую кучу полетели лейб-гусары, британцы, матросы с «Аскольда» и греки с Самофраки. Не исключено, что на обратном пути нас будут ждать еще сюрпризы.

– Да, – подтвердил капитан-лейтенант, – это совсем не исключено, а, напротив, более чем вероятно. Но только хотелось бы знать, какова может быть цель подобного эксперимента Посредника над этим диким миром?

– Обыкновенная цель, – пожал плечами младший прогрессор, – новая цивилизация, свободная от заблуждений и грехов последующих времен, а может быть, даже новое человечество в биологическом смысле. Сергей Петрович как-то говорил, что за тысячелетия постепенной общественной эволюции человечество изрядно регрессировало как вид, и не только в плане физических кондиций. Из-за того, что большинство жизненных вопросов решалось на уровне общественных и государственных институтов, и каждому отдельному человеку не надо было над ними думать, мозг среднего представителя хомо сапиенс относительно нынешних времен усох где-то на десять процентов. А там у нас, в двадцать первом веке, во властных кругах и вовсе нашлись люди, которые решили окончательно отучить народные массы от привычки думать. Как заявил министр образования господин Фурсенко, камней ему в почки и якорь на шею, школа должна воспитывать квалифицированных потребителей – то есть превращать человеческих детей в чавкающих у корыта свиней, которым мозг без надобности, достаточно и желудка.

– Есть такая история, – хмыкнул подпоручик Акимов. – И чтобы она полностью сошла на нет, я думаю, потребуется какая-нибудь титаническая встряска, вроде окончательного разрыва со всем западным миром, и новая Великая Отечественная Война – к чему в среднесрочной перспективе там все и идет. Иначе от привычки к бездумью не отучить. Что касается местных дел, то мне кажется, что замысел Посредника подразумевает замену длительной социальной эволюции мгновенной, в историческом смысле, революцией. Цивилизация, неожиданно возникшая в самых неподходящих условиях, должна рвануть вверх с низкого старта, как баллистическая ракета, выпущенная из шахты подводной лодки. Но только нашего участия для такого рывка будет явно недостаточно. Когда мы решим все поставленные перед ними задачи и окончательно утрамбуемся в аквилонском обществе, следует ожидать появления представителей какой-нибудь еще более высокоразвитой космической цивилизации из отдаленного будущего, которые вытолкнут Аквилонию на новую технологическую ступень…

Капитан-лейтенант Голованов тяжело вздохнул и с недоверием спросил:

– Как же, товарищ Акимов, в отдаленном будущем может образоваться высокоразвитая космическая цивилизация, если вы сами говорили, что после краха Советского Союза мир там у вас попал в технологический тупик, который некоторые даже обозвали концом истории?

– Если не будет ядерной войны, товарищ Голованов, то и из технологического тупика тоже можно рано или поздно выйти, – ответил тот. – Но я, честно говоря, подумал не об отдаленном будущем своего исходного мира двадцать первого века (того же, откуда происходят и товарищи основавшие Аквилонию), а о перспективном развитии миров, уже скорректированных Посредником в лучшую сторону. И самые большие надежды в этом плане я возлагаю на мир, из которого сюда пришел взвод лейтенанта Гаврилова. Ведь он только внешне похож на тот, откуда происходите вы, Николай Иванович, а на самом деле всего-то за год далеко ушел от него, и не только в ходе боевых действий, но и во внутренней и внешней политике Советского Союза.

– Будем надеяться, товарищ Акимов, что вы правы, а я слишком пессимистичен, – пожал плечами командир «Малютки». – Впрочем, я не стал бы сейчас забегать далеко вперед, даже мысленно. Сперва необходимо решить текущие задачи, благополучно добраться до Аквилонии, и только потом можно задумываться о том, что будет дальше. Тем более что и аквилонское руководство, и нас с вами одолевают предчувствия какого-то ужасного враждебного вторжения, которое Посредник может устроить вскоре после нашего прибытия на место назначения. У кого-нибудь есть соображения по этому поводу?

– Тут нужен специалист по истории Франции или хотя бы местный житель, – сказал Сергей-младший, а потом, поднявшись на ноги, крикнул: – Ванесса, иди сюда, пожалуйста, ты нам нужна!

Старшая жена доктора Блохина подошла через пару минут, и вместе с ней подтянулись медсестры-практикантки.

– Добрый вечер, месье командиры, – вежливо поздоровалась Ванесса Блохина-Нуари с присутствующими и спросила: – Слушаю тебя, Серж, что ты хотел мне сказать?

– Мы хотели бы знать, какие войны в период после падения Римской империи и до наших дней шли на территории Аквитании – в частности, в окрестностях Бордо, и, соответственно, каких враждебных пришельцев Посредник может сбросить на наши головы? – спросил младший прогрессор.

Немного подумав, девушка ответила:

– В двадцатый, девятнадцатый, восемнадцатый и семнадцатый век никаких сильных военных действий в Аквитании не быть. По-русски в военном смысле это называется «захолустье». Даже так называемый «движение федералист» во время Великой Революции в Бордо был подавлен мирным средством. Одиночный беглец от революционный террор, как Виктор де Легран, быть может, а крупный отряд нет. Тогда в Бордо казнил всего сто человек. Шестнадцатый век хуже. В Бордо был свой маленький Варфоломеевская ночь, католик резал гугенот. Но и только. Беглец от погрома быть может, а большой отряд нет. Пятнадцатый век – в Бордо, в битва при Кастильон, кончался Столетний война. Местный население поддерживал Англия, а победил Франция. Англичане убежать, а француз их ловить. Крупный отряд быть не может, сила сторон быть маленький, потому что все устал от война. Четырнадцатый и тринадцатый век много маленький война Англия против Франция. Небольшой отряд наемник ходил туда-сюда. Потерявшийся банда может прийти, и никто о ней не вспомнить. Девятый век – два раза набег викинг на Бордо. Восьмой, седьмой и шестой век Аквитания воевал франк, араб, вестгот и бургунд. Известный факт – битва при Пуатье. Но от нас это далеко. Как там быть, точно я не сказать. Это был давно. Пятый век – римский император отдать Аквитания под поселения вестгот. Все.

– Картина маслом понятна, – сказал лейтенант Гаврилов, когда француженка замолчала. – При таком раскладе брать нас Посредник может только численностью нападающего отряда или количеством атак с разных сторон. Патроны к нашим автоматам и пулеметам закончатся довольно быстро, а потом придется переходить на вооружение с американского парохода. Боеприпасы – это вообще наша главная проблема, и экономить их придется очень жестко, чтобы в критический момент не остаться безоружными.

– Основной груз американского парохода, процентов семьдесят, это винтовочные патроны, которые подходят и к «люськам», и к станкачам Браунинга, – сказал Сергей-младший. – Патронов к дробовикам значительно меньше, а пистолетных – только самый мизер. А станкач при грамотном использовании – это еще та сенокосилка. Например, римский отряд Андрей Викторович, Сергей Петрович и дед Антон положили перекрестным огнем трех станкачей, да так, что потом для капитуляции выживших потребовалась только самая минимальная доработка напильником.

– А вот это, товарищи, вполне здравая мысль, – воздел вверх указующий перст поручик Авдееев. – Против любого отряда из указанных времен фланкирующий огонь из станкачей будет просто чудодейственным средством… и неважно, сколько окажется врагов: пятьсот или пять тысяч, а также пешими они будут или конными. Все полягут как один, особенно если аквилонские товарищи сделают хотя бы несколько тачанок, чтобы активно маневрировать огнем на поле боя.

– Тачанки – это вряд ли, – покачал головой младший прогрессор, – производство гнутых колес наши мастерские еще не освоили, да и стальные рессоры пока в дефиците, но вот несколько газогенераторных автомобилей с установленными на них пулеметами я вам гарантирую. Появились у нас такие в некотором количестве после разгрома отряда Петеновских коллаборантов, некоторые даже в полугусеничном исполнении.

– Все это хорошо, – хмыкнул лейтенант Гаврилов, – но станкачи всесильны только на открытой местности, а в лесу их действие обнуляется.

– В указанные века все сражения проходили только на открытой местности, ибо в лесу невозможны действия сомкнутым строем, – возразил подпоручик Акимов, – а еще он лишает ударной силы кавалерию. В лучшем случае на опушке леса ставили лучников, чтобы те в случае прямой атаки на их позиции могли отступить под защиту деревьев. Строиться к бою противник будет на поляне или прибрежном лугу, где за пулеметами будет решающее преимущество. Нашей задачей в таком случае будет не дать разгромленному отряду разбежаться по окрестностям, спрятавшись в тех же лесах. Проще предотвратить геморрой, чем потом долго и нудно его лечить.

– Товарищи, – сказал капитан-лейтенант Голованов, – мне кажется, что мы опять забегаем вперед и говорим не о том.

– Да нет, товарищ капитан-лейтенант, как раз-таки о том, – возразил Сергей-младший, – лучше заранее выработать тактику, исходя из возможных угроз, чем потом лихорадочно думать о том, что нужно делать в том или ином случае, и в спешке готовить необходимый инструмент. И еще: с временным характером вашего подразделения нужно заканчивать, поэтому, в силу данных мне от лица Верховного Совета чрезвычайных полномочий, я назначаю товарища Гаврилова постоянным командиром роты морской пехоты и присваиваю ему звание капитана аквилонской армии. До парада тщеславия персональных воинских званий мы еще не доросли, поэтому чин у нас пока намертво сцеплен с должностью. Взводный командир – это у нас всегда лейтенант, ротный – капитан, батальонный – майор. Василий Андреевич, найдется у вас во взводе человек, которого с полной ответственностью можно будет назначить его командиром?

– Да, – ответил новопроизведенный капитан Гаврилов, – мой заместитель мичман Сердюк.

– Значит, будет лейтенант Сердюк, – кивнул младший прогрессор. – И еще. Взвод бывших лейб-гусар на постоянной основе присоединяется к роте капитана Гаврилова, соответственно, вахмистр Терехов получает звание лейтенанта, а моряков с «Аскольда» я своей властью присоединяю к команде «Медузы», как и собственно команду подводной лодки. Подобное требуется класть к подобному.

– А как же наша «Малютка»? – спросил капитан-лейтенант Голованов.

– А насколько у нее хватит топлива, товарищ Голованов? – вкрадчивым голосом вопросом на вопрос ответил Сергей-младший.

– Топлива хватит миль на пятьсот – и все, баки будут сухие, – ответил капитан-лейтенант.

– Вот именно, – сказал младший прогрессор, – пятьсот миль при наших масштабах – это вообще ни о чем. Поэтому с вашей «Малютки» необходимо снять орудие, радиостанцию и прочие нужные вещи, после чего, задраив люки, оставить подводный корабль на якоре у какого-нибудь уединенного каменистого островка. Будет возможность найти топливо – мы за ней вернемся, а если нет, то нет, вопросов нашей жизни и смерти этот подводный корабль не решает. А вас, товарищ Голованов, после прибытия в Аквилонию сразу же назначат главнокомандующим всего нашего речного флота и капитаном нашего старого доброго коча «Отважный». Прежде им командовал лично товарищ Грубин, но теперь, с расширением масштабов нашей деятельности, у него не остается возможности надолго покидать главное поселение. Водоизмещение восемнадцать тонн, осадка от метра до семидесяти сантиметров и газогенераторный движок позволяют этому кораблику подниматься до самых верховьев местных рек. Кстати, если нападение на Аквилонию произойдет в тот момент, когда «Отважный» будет находиться дома, то пару установленных на нем пулеметов надо будет плюсовать к общей огневой мощи. Пока это у нас один корабль такого типа, но постройка верфи уже запланирована, а значит, в обозримом будущем в нашем речном флоте будет пополнение. Вы же по первому образованию речник – вам и карты в руки во всем этом хозяйстве. Устроит вас такая карьера в нашем обществе или поискать другие варианты?

– Да нет, товарищ Петров, – усмехнулся капитан-лейтенант Голованов, – других вариантов не надо. Сам много раз говорил, что каждый бывает незаменим на своем месте – и вот оно, это место, вполне достойное, нашлось для меня самого. Должен сказать, что командование объединенным отрядом я сдаю капитану Гаврилову с легким сердцем, ибо задача довести нашу группу к месту встречи с вашим аквилонским фрегатом была нами выполнена с самыми минимальными потерями.

– Ну, тогда на сегодня на этом все, – сказал Сергей-младший. – Поздно уже. Солнце почти село, и пока окончательно не стемнело, нам и нашим людям надо успеть вернуться на «Медузу».

18 (7) февраля 1773-го года от Рождества Христова. Полдень. Эгейское море к северу от острова Миконо, 54-пушечный линейный корабль русского императорского флота «Азия»[6].

Русский линейный корабль «Азия» погибал в объятиях внезапно налетевшего жестокого шторма. Еще час назад ничего не предвещало особой беды: погода была обычной для зимнего Средиземноморья, то есть плохой. Низкое серое небо, секущий ледяной дождь, порывистый северный ветер, противный генеральному курсу – все это что вынуждало «Азию» идти галсами, попеременно правым и левым бейдевиндом[7], то прижимаясь к берегу острова Тинос, то уходя от него в восточном направлении. При поворотах оверштаг[8] корпус парусного линкора скрипел, будто жалуясь на нелегкую судьбу, но на корабле это никого не пугало. Это был еще не сам шторм, а просто свежая погода (6–7 баллов по шкале Бофорта) – в противном случае линкор не покинул бы защищенную от северных ветров бухту острова Миконо, дождавшись более благоприятных условий.

Но постепенно ветер крепчал, все сильнее завывая в снастях голодным демоном, волны вокруг корабля покрывались шапками пены, а дождевые капли секли людские лица подобно шрапнельным пулям. Но и это еще было не самое страшное. Северо-восточный шквал налетел внезапно, когда «Азия», в очередной раз приближаясь к берегу острова Тинос, готовилась к правому повороту. Корабль со страшным скрипом критически накренился: казалось, он вот-вот ляжет мачтами на воду, – и как раз в этот момент бизань-мачта с треском переломилась у самой палубы, рухнув за борт. Центр тяжести линкора понизился, и тот нехотя начал выходить из опасного крена. И почти сразу матросы с топорами наперевес кинулись рубить удерживавшие бизань снасти: если в шторм мачта как привязанная продолжит болтаться за бортом, то через самое короткое время она разобьет его будто тараном. Едва они успели справиться с этой задачей, как оторвавшаяся бизань скрылась в волнах позади, и последовала команда «к повороту». Командир линкора капитан первого ранга Толбузин принял решение развернуть свой корабль обратно к острову Миконо, ибо из трюма доложили о быстро усиливающейся течи в корме, что в сочетании со штормом не сулило линкору ничего хорошего. Обломившая мачта хоть и спасла корабль от немедленного опрокидывания, но успела натворить опасных дел. У командира имелась надежда (на самом деле тщетная), что с попутным ветром удастся быстро вернуться в точку отправления, прежде чем линкор полностью потеряет плавучесть и затонет.

Но повернуть на обратный курс «Азии» было уже не суждено. Примерно в радиусе мили море вокруг линкора вдруг озарилось ярчайшей вспышкой, и вслед за тем оно стало стремительно проваливаться куда-то вниз, одновременно раздаваясь во все стороны ревущими пенными потоками. Исполинская волна, по сравнению с которой пресловутый девятый вал выглядит мелкой рябью, подхватила несчастный корабль и с размаху швырнула на неожиданно близкий берег, поросший густым лесом. Раздался страшный грохот и треск ломающегося корпуса – и в этих звуках утонули предсмертные крики искалеченных моряков и отчаянные молитвы выживших. Водяная подушка смягчила удар, а стволы деревьев, между которыми застрял разбитый корпус линкора, не дали воде унести его обратно в море. Для стороннего наблюдателя картина была бы фантасмагорической – накренившийся корабль лежал на склоне холма на высоте пятидесяти метров над уровнем моря, в полумиле от береговой черты.

2 июня 3-го года Миссии. Воскресенье. Утро. Берег острова Тинос.

Когда начался шторм, его высокоблагородие капитан первого ранга Никифор Васильевич Толбузин привязал себя линем к ограждению шканцев, и лишь поэтому в момент катастрофы не вылетел за борт, хотя и сильно приложился об это самое ограждение головой. Последнее, что он помнил из прошлой жизни – стремительно смыкающийся над головой в ласковой голубизне серый круг неба былого мира и ощущение палубы, проваливающейся под ногами в тартарары. Открыв глаза, он увидел над головой все то же безмятежное голубое небо. «Так вот ты какой, рай!» – подумал он в тот момент. Впрочем, когда ему удалось поднять гудящую голову и оглядеться, то выяснилось, что все остальное на райские кущи совершенно не тянет. Палуба корабля была перекошена на левый борт и завалена обломками – впрочем, не настолько, чтобы по ней нельзя было ходить. Фок-мачта рухнула за борт и, запутавшись в такелаже, застряла в вершинах окружающих сосен. Грот-мачта была обломлена на уровне грот-марса-реи[9], и теперь обломки рангоута вместе с взятыми на рифы парусами бессильно висели на такелаже или загромождали собой палубу внизу.