Черти в Париже

Это меньше его часового минимума.

Все аж удивились экономии.

Я решил, что у Бима заканчивался суточный евровый паёк.

– Это мне на утро, – примиренчески сказал он, – в «швинский» стол такого добра не включат.

Точно, не включили в шведский стол пива. Но: за отдельную плату было и пиво, и вино, и прочие напитки.

ПЛЮС ПАРИЖУ!

Запишем плюсик в блокнот.

21. О псевдороманах

Итак, Бим всегда спит голым. 1/2 Эктов про это уже писал.

Кажется, романсус [романсес ли] называется «За гвоздями в Европу»…

Хотя, блин, какой это романсус – так себе солянка и обман зрения.

Все в Угадайке плюют на этот роман…сус, бля. Пазлы какие–то… Рваные. Для помойки само то.

И читают его только потому, что меня знает полгорода. И им любопытно, каким образом я там «ссу на Мрассу», и какого размера у меня член.

Я тоже эти пазлы [в романсусах правильно говорить «пазлусы»]– надо же слово такое придумать «пазлы» – от слова «****ы» [соответственно «пёздусы»], да ладно уж, – просто читал.

/Чёрт, эту фразу с «пёздусами» чистоплюи в редакциях и в ОК ещё припомнят./

От корки до корки, и несколько раз причём.

Искал ложь и карандашом подчёркивал преувеличения.

Конечно, там есть частица правды. Потому что я ему – тому 1/2Эктову – подробно рассказывал многое. Включая способ прикрепления палатки к земле: гвоздями. Но не пригодился вариант, ибо палатку так и не раскинули ни разу.

А он, сволочь, или кто он там, записывал всё в свой грёбаный диктофон.

– Чен Джу что ли? Эй, ты чего? Мы так не делились.

– С членом он приврал.

Член как член, ничего особенного в нем нет.

– Я про член вообще ничего не диктовал. Всё это чистой воды выдумка из гуанного его пальца.

Про механическую сочинительницу ДЖУ–2, вбитую в джипиэс, обнародовал только в Париже. И только своему ближайшему другу.

Бим удивился, и сделал вид, будто бы поверил.

[Понимаю: решил, что я чиканулся!]

А на самом деле неоднократно проверял, я сам видел. Стуча втихаря по коробке со всех сторон и ища нужную кнопку.

Фигов ему! Секретик заключался не в кнопке, а в комбинации кнопок.

Испорченный он, и гнусный тип, этот 1/2Эктов, который Чен, ещё и Джу, ещё и в ОК. Разве что не голубой; но ему до этого голубого только один шаг сделать.

Спрошу как–нибудь при встрече. Честно. Глядя в глаза. Если он, конечно, не смоется к тому времени на небушко своё… так часто описуемое им.

И объясню ему, коли не смоется, что мне лучше видно, какой у меня член. Нечего гнать понапраслину.

Член у меня родной и мною горячо любимый. Особенно по утрам, когда с просыпа встаёт. А там у него в книжонке – бумажный и приукрашенный.

Вроде главного героя. Будто бы он мной руководил, а не моя умнющая голова с термопарой…

Нет, механический сочинитель – вот это таки настоящая вещь.

Опасная для мира вещь.

Хуже бабы.

Хуже вулкана, если каждому писателю по такому дать.

Да что писателю: дай обывателю наиобыкновеннейшему. Возомнившему…

– И что?

– А что что? Пи, пи, пи, и… Здец литературе!

Нельзя ходить с голыми пятками – правило вулканических прогулок. Не догоняю возможностей.

– Медь, железо, газ. Возгонка. Тыща градусов. Маска. Скафандр. Венера. Застряли. Запах палёного. Образование новых минералов…

– Чаво?

Тут же писк:

– Отвлеклись. Ездец, 3,1415, Никарахуя, пи–пи–пи, золото, жилы, платина, текут, пи–пи–пи.

– Бля–а–а! Щас сгорит.

Нет, недоработанная ещё штучка. Точно сгорит!

Выключаю прибор.

Он же ещё и недоволен.

Точно: баба он!

***

Потом 1/2Эктов приставал неоднократно: а как вот тут у вас было?

А вот здесь это ты пёркнул, или это был Порфирий, или он изначально ослышался?

У него диктофон какой–то хлипкий, постоянно барахлит.

А про Париж у него вообще все записи пропали.

А Малёха, надо сказать честно, мои записи все прослушал – я ему скидывал всё в ноут.

А потом, поняв, что там про него нет ни одного хорошего слова – а мы с Бимом про него немало правдивых слов сказали – всё вычистил. Думая, что я забуду.

А у меня память о–го–го! Даже Бим удивляется.

А ларчик тут простой. Я гляжу на фотографии – а их немеряно – и тут же всё слово в слово будто оживает или просыпается.

Инфраструктура мозга.

Мозжечок, правая половинка, совместная работа, творчество, органы чувств, изображение…

Бим вспомнил о том, что мозг человека заполнен всего на пять процентов. И то в основном лежит на дне. А если покопаться, то и найдёшь. А остальное как бы в оперативке: всё, что нужно ежедневно пользовать.

А для вскопки дна, то есть чтобы поднять давнюю муть, то для этого надо иметь только ключ. А вместо ключа существуют фотографии. Вот так–то вот.

Короче, я не стал Эктову повторно диктовать. Пусть обходится, как знает.

Потому он на Мюнхене всё и закончил.

Придумать с нуля нелегко, а память у него в последнее время никудышная. Если писать, то по горячим следам. Пока эмоции не потерялись.

Он, вообще–то, так и сделал. Но остановился на полпути.

И никакой связи, никакого общего смысла. Одни намёки, слёзы, мат, завывания по собственной гениальности.

Это так и есть на самом–то деле. Только часто оно всё дремлет.

Так часто, что пора бы гениальность засунуть в жопу и подтереться сиренью.

И… поделиться, кстати, должен был. Плодами гениальности.

А бабки должно было поровну поделить на четверых.

Хотя, что делать с Малёхой?

Может на троих делить? В смысле, тоже, что ли, равную долю выделить? Или пусть семья одной долей обходится? Роялти – они не резиновые!

А если начать делить на техсовещании, то Ксаня сто процентов вперёд, что тоже завопит: «Малёха такой же член путешествия, как и мы, ему тоже полагаются роялти».

То да сё.

А ещё: «Зачем его унижать, он хоть и молодой, а тоже свою долю в литературу внёс…»

Ага!

Включите ещё электро–мехсочинителя! Ему всяко половина.

– А это я! Я! Я! Остальное можно делить как хотите.

– Кто это только что орал под кроватью? Ты здесь, Джек? То есть ДЖУ?

И я сунул руку под кровать.

Молчали под кроватью. Но дыхание шло оттуда. Электрическое такое дыхание.

– Хотя, какая это литература, если с механикой! – скажете вы. – Так себе – воспоминалки. Мемуарная ветошь.

А ведь и за эту ветошь денег отвалили. Один чувак дал аванс.

Накинулись издательства . Началось с «Альтернативы», а потом подхватили другие.

И отвалили деньжищ столько, что он тут же втрое увеличил квартиру.

Поэтому вы

/а вы – это Ксан Иваныч, Бим и Малёха: врозь и вместе, кроме того, все сочувствующие и знающие кое–что друзья упомянутых персонажей/

совершенно справедливо изливаете душу: на любой грандпьянке. Где собралось слушателей больше одного человека.

Можете на правлении Союза Орхитекторов.

Можете после правления: в скверике или на крыльце.

Куря цыгарки, одну за другой.

При этом Шостакович Чочочо не читал.

И Парыжъ не читал. А курить даёт. И даже приглашает. Хотя Кирьян Егорычу это вредно.

Ну что за дела? Классику надо читать при жизни классика, чтобы успеть задать вопросы по существу.

И не умертвлять его сигаретками.

Можете поведать тоже самое даме сердца – в кафе и в постельке.

А можете сболтнуть сидя за рулём, заместо дорожного аудиоряда, мол, типа Ксан Иваныч, а он мало с тех пор изменился:

– Сволочь этот 1/2Эктов. Вся слава и позор ему, а нам хрен с редькой. Поживайте типа как можете, граждане, а он, типа мол, уже закончил. А сюжет откуда? А разве не мы своей шкурой отрабатывали этот сюжет? И ссорились поэтому. И не поэтому, а всяко… но и поэтому тоже. А этот… Эктов, бля, тем временем губил бумагу и наполнял гигабайтами компьютер. Обогатился… Да что мы всё о деньгах, да о деньгах: кончается капитализьмус в Раше, наступает монархичекское благоденствие и социалистический пенсионизмъ… Да идёт он в… в далёкую Далёкку пусть идёт! Со своим баблом. В зад!

Вот одно реальное лицо спросило так: «А с бабами я – когда я автор, а не персонаж – привирал, или это было на самом деле?»

– А негритяночку с Бимом имели, или это вымысел?

Ибо похоже всё на изобразительный гиперреализм – без преувеличения действительности.

Вот что значит сила искусства!

Он же не знает точно – что я делал с «тогушкой» – ну, негритянкой из Того, в туалете: жизнь свою ей рассказывал на любименьком своём русском языке?

Ёбся в натуре?

Или тупо, по постсоветски рылся в кошельке: чтобы честно заплатить по прейскуранту?

Ведь я так воспитан мамой с папой.

Разумеется, речи не стояло о выдаче девочке чаевых, хоть она и фотка–симпотка, и мотик есть… типа мотороллер… так и что?

И, кроме того, так и напрашивалась на интересненькое нечто. Хоть это и не Париж был, а грёбаный Мюних.

Разумеется не отдам лишнего, ага, чаевые в туалете… ну–ну, ибо и самому бабла не хватает. А красоваться перед бабёнкой почём зря, ради того, чтобы она знала – каковы на самом деле эти «кхуеви рюськие»…

В то время, когда завтра в Мюнихе от нас и следа не останется… Кроме, разумеется, романуса, который в то время не был написан…

Ну нахрена в таком случае изображать из себя пэра?

***

Спрашивает этот любопытничающий кентяра, конкретно въехав в сюжет:

– А Бим что делал: в номере целый день? – это пока я, который персонаж – по Парижу бродил. Один!

И рисковал при этом. Жизнью и кошельком.

Воры так и вились за мной.

Лучшие воры Парижа. А я лучший графоман Угадайки!

И что теперь?

За живое его взяло. Вижу! Бим ему интересен, а моя жизнь не очень.

Ага, так я вот всё взял и на голубую тарелку с голубой каёмкой перед ним выложил.

Как же! Дожидайся! Бабки покажи сначала! Зубы журналистские, драконьи, оскаль!

Удостоверенье Первого Канала есть?

Если есть, тогда, может, поговорим.

А если нет, то досвидос!

Короче, были у нас свои тайны, и никогда этому пол–Эктову всего не узнать.

И так далее. Вранья в его книжке не пересчитать. Крокодилы какие–то. В тарелках! В реке! Какие, к чёрту, крокодилы в Париже!

Хотя кое–где славненько прописаны наши похождения.

Местами я даже горд за себя, а Бима бы я прописал ещё больше.

И всем он раздал по полной.

Всё как есть, без особых прикрас.

Хотя нет, преувеличил. Будто в лупе…

И подкрасил ярче. Будто маркерами. Стал китч. А китч это жизнь и правда!

Это с его слов. А «похищнее» – это моё определение, так оно вернее.

Ксан Иваныч, дак тот сказал прямо: «Не буду я этот его грёбаный псевдороман читать, даже и не уговаривайте… и Малёхе своему запрещу».

Угадайкины полки валятся с такой тяжести книги.

Ага, запретит он! Войной пошла коса на камень.

Хотя сначала всё было ровно наоборот. Интересовались поначалу все. Даже я.

Хотя, отвлёкся, с чего я начал?

… А–а, вот.

22. Облако, туман, дым

Собственно, ляжек у Бима нет. Поскольку и сами ноги у Бима – только одно название.

Кряхтелки, а не ноги!

Какие могут быть ноги и мышцы у человека по утрам преимущественно сидящего перед компьютером, забегающего на минуточку на работу: в офис Ксан Иваныча, а после обеда уже начинающего пить пиво.

Причём ежедневно.

Притом в неимоверном количестве. То есть до полного усрача.

Это когда к концу дня так называемые ноги уже не ходят, а коряво переставляются: навроде костылей: по необходимости неупаденья.

Да! Бим поскорее хотел вернуться в гостиницу, чтобы наконец–то отдохнуть от невообразимых и регулярных гонок по автобанам и городам Европы.

Но сначала нужно было – чисто ритуально – отдать дань Парижу, и, если получится, возложить какому–нибудь серьёзному французскому Памятнику венок: от Сибири.

А ещё – и это было гвоздем программы, и ради чего собственно затевался пресловутый бимовский Париж: он мечтал посидеть под Эйфелевой Башней! на господине Пеньке!

Который он вёз с собой специально для этой цели. То есть чтобы сфотографироваться на нём.

И с ним.

То бишь сверху, и в обнимку.

Про то, что он, проживая в сибирской Руси, на этом Пеньке, извините: шмякался с проститутками… да и не только с ними, если честно сказать, и оное, не украшающее Бима обстоятельство как–то забылось: в угаре подготовки что ли…

Французская публика о тщательно – до спонтанности – готовящемся кощунстве даже не подозревала.

Бим соответственно не думал о том, что в Париже, тем более у Эйфеля, французские копы, также называемые жандармами, такого наивного по простоте, но всё равно перформанса совершить не дадут.

Ибо политикой тут ни на грамм не пахнет!

А пахнет тут международным русским издевательством.

***

Многие русские не любят Европы. Но это не мы четверо.

Уж не говоря про Америку. И снова это не мы. Хоть и подозреваем кое–что.

К простым гражданам это также не относится.

Это относится ко всем остальным, которые на крючке любых жёлтых TV.

– И нет у этих русских никакой толерантности к обыкновенным сексуальным, а то и просто стёбным отклонениям – ведь шуточки всё это, а не по правде.

А тупые русские этого не понимают.

– Тогда зачем всё это?

– Все эти политические демонстрации к чему? – так думают французские копы, – это вам не проверенные и обласканные журналистами кокушки к мостовой прибивать.

Так что подзабылся вариант.

А господин Пень тем временем отлёживался в общественном гаражике под Нотр–Гаром, что рядом с ду Нордом, в багажнике автомобиля–недодефендера Рено.

– А лукавый был приёмчик–подлюка, признай, читатель!

***

Бим за первый день прогулки облапил… облапал? не один фонарный столб.

Пару раз намеревался рыгнуть в самых известных местах.

На фотографиях этого вечера Бим выглядит расплывчатым облачком.

Туманом.

Дымом сигаретным.

Грех это фотографа или нечаянно сфотографированная параллельная «подссуть» Бима, никто не знает.

23. Сосать!

На Пигали от Бима последовало первое предупреждение: если сейчас, дескать, мы не остановимся и не выпьем пива, то он – Бим – блеванёт прямо на асфальт.

А в Париже, надо сказать, асфальта гораздо больше, чем тротуарной плитки и булыжника.

Так что многие мечтатели ошибаются, когда говорят, что «хотят парижский булыжник потоптать».

Его типа, мол, разные известные личности топтали, и они тоже хотят приобщиться… к знаменитым следам.

***

Через полминуты у Мулен–Ружа (а это тоже на Пигали) Бим заорал: «Я вижу лавку!»

– Ну дак и что с того? – спросил кто–то из других двоих. Малёхи с нами не было.

А Бим снова: там хорошая лавочка, дескать… на аллее пристроена.

Ему приглянулась.

И: если не передохнем, хотя бы чуть–чуть, то он дальше не пойдёт.

И делает вид, что ищет стетоскоп… или какой там прибор для измерения давления – я–то особо не разбираюсь, и пугает: сами идите, мол, а он останется. Мол, доберётся как–нибудь до дому сам.

Это ему, дескать, не из Сенегала шлёпать.

Дался же нам этот Сенегал! Это что, страна? На берегу чего? какой–такой лужи–окияна?

Мы с Ксан Иванычем переглянулись.

Я сделал поэтическую рожу – как Маяковский на трибуне ИБД (Института Благородных Девиц).

Ксан Иваныч сообразил правильно: пора!

И лукаво блеснул глазом. Что означало: сейчас мы его (Бима) испытаем на прочность.

Начал не издалека, а в лоб:

– А что, Сергеич, давай так поступим… – Бим при этих словах напрягся, а Ксан Иваныч декларировал решение аутодафе: «Мы приехали сюда, чтобы посмотреть Париж, а не тебя в обнимку с бомжами, – а так оно и было, – а если ты будешь молить пива на каждом шагу и нас шантажировать, то мы Париж не посмотрим. Правильно, Кирюха?»

Естественно, что я подтвердил.

– Так вот, если хочешь, – продолжил Ксан Иваныч, – то оставайся тут, и иди дальше своим ходом… Пей свой bir сколько влезет, а мы с Кирюхой пойдём… по своему…

Ксаня тут хотел сообщить о смене маршрута: в сторону большей интересности, но что для этого пришлось бы включить первую скорость, но которую Бим явно бы не выдержал против остальных спортсменов ввиду…

Но тут Бим прервал его.

– Сосать! – громко, с выибоном крикнул он, – а мы шли по зебре в этот момент, – так что идущая поблизости толпа французских людей вскинулась на нас. Как на идиотов зоопарка.

А девочка в юбчонке, что возглавляла толпу, и уже приблизилась к нам вплотную, намереваясь проскользнуь мимо нас – жестикулирующих… Она подскочила как кенгуру – говорю же: зо–о–парк – при встрече с дикобразом. Остановилась. Вперила взгляд в Порфирия. Как бы требуя объяснения. Что, мол, за шум тут – на пигальской улице, а драки нет?

– Я требую от них продолжения разговора! – сказал Бим французской девочке. И ткнул в нас пальцем. Гад он! Провокатор!

А девочка, видать, такая же горемыка–путешественница, что и мы, только женского рода, и, судя по миндальным глазам и верёвочной причёске, – не русская девочка.

Это я так решил. А носительница дрэдов отвернулась, не пожелав ни малейшего сосания.

Удостоила фырканьем. И не стала знакомиться с Бимом.

Зато вскинула свой фотоаппарат, а до того презрительно – одним взглядом – оценила мою «мыльницу».

И стала своим дорогим прибором вертеть туда–сюда, так и сяк.

Явно в расчёте на нас – чисто болванов, в лохмотьях. Насчёт лохмотьев – чистая правда. Тогда я этого не чувствовал. Теперь вижу по фоткам: мы все трое выглядели, мягко говоря, оченно странно. Не совсем бомжи, но недалеко от этого

Но живописать не стану: смотрите фотки, если найдёте, и сами увидите…

Девочка принялась обезьянничать: делая будто репортёрские позы.

Фигурка у неё была «ничё так себе».

Можно было бы даже шмякнуть…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Самый первый вариант «Парыжа» начинался именно с этого эпизода. А более поздние надписки [теперь это главы 1–4 из части «Знакомьтесь, орки»] это так называемый «разъясняющий прескриптум». Его фактически «вынудили написать»: разумеется, это были критики из друзей и родственников.

Мотивировалось ими тем, что люди, не знакомые с реальными прототипами книжных «героев», не станут читать про каких–то там ни грамма не известных лиц.

Художественные достоинства произведения и точно изображённый срез культурного общества того времени – а это особенна: историко–познавательная ценность – критиками–родственниками отвергались напрочь.

Понимаю: это тот самый случай, когда «на Родине не бывает пророков!»

Позже автор посчитал необходимым начинать все новые публикации «Парыжа» всёж–таки с исходной главы (по «правильной исторической схеме»).

2

Если рассуждать на тему «кто был ПЕРВЕЕ в плане применения современных девайсов в качестве героев книг (персонажей)… ну, в российской литературе»… В претендентах на первенство конечно же, «iPhuck 10» В.Пелевина, написанный и изданный им в 2017 году в изд. «Эксмо». Так Аллигатор вынужден заметить, что персонажи «механический сочинитель Чен Джу» (диктофон SZVASO) и Катька Навигаторша–Джипиэс появились–не запылились на книжный свет в рукописи – в 2009–2010, а изданы в виде книги–сборника «Чокнутые русские» аж в 2011 году в издательстве «Цифровичок». И аж в ПЯТИ эксклюзивнейших экземплярах. Другое дело, что эти персонажи не доросли до главных герое, как у Пелевина, но дело в их ОЖИВЛЕНИИ и в принципе ПЕРВЕНСТВА. Не думаю, что Пелевин содрал идею у неизвестного никому 1/2Эктова, однако почему бы не пошутить на эту тему? Плагиат – по–простому.