Макс Бор и Зеленая Борода

Нарезанная картошка плюхнулась в жаркие недра котелка. Продолжая помешивать суп, Максим подумал, как бы, наверное, удивилась мама, увидев его в такой роли. Дома из блюд он, как правило, готовил яйца вкрутую. Хлеб нарезал, колбасу. А ещё чайник на плиту ставил.

Скоро друзья уже уписывали за обе щеки бутерброды и жадно хлебали обжигающий, густой суп из котелка. При этом они так стучали ложками, что напугали трясогузку, которая сновала неподалёку, охотясь на мух. Маленькая изящная птичка унеслась прочь с отчаянным писком, проклиная по-своему, по-трясогузочьи, двух голодных тринадцатилетних дикарей.

Дожёвывая бутерброд с краковской колбасой, что захватил из дома Бор, Денис пробубнил с набитым ртом:

– Вкусно. А ещё я с ветчиной люблю. С ветчиной мне даже лучше нравятся.

«Лучше нравятся» – одно из «фирменных» фоминских словосочетаний, не всегда грамотных, но всегда забавных и весьма колоритных.

– Ну извини, с ветчиной не было, – промычал в ответ Макс, отправляя «в топку» последний кусок краковской, свободной рукой отмахиваясь от притерпевшихся к дыму комаров.

Котелок опустел, а от бутербродов остались только крошки. Макс извлёк из недр рюкзака остатки их провизии – два батончика «Сникерс» и налил в кружки чай из термоса. Звенели комары, медленно и величаво несла свои воды Бобриха, дымились головешки костра. Максим и Денис сидели молча, прихлёбывая чай из старых советских кружек с отбитой эмалью, и смотрели на реку. Три острова возвышались из воды посреди реки, и казалось, будто не вода, огибая их берега, бежит куда-то, а они сами плывут по реке. Вереницей, один за другим. Будто три корабля, три легендарные каравеллы Колумба: «Нинья», «Пинта» и «Санта-Мария».

Первым нарушил тишину Максим:

– Фомич, а ты не знаешь, у этих островов есть названия?

– Да кому надо было их как-то называть… Три острова да три острова! Скажи: «три острова» – про какие ты ещё тут у нас, на Бобрихе, подумаешь?

– Слушай, а давай им названия сочиним. И в карту занесём. Нашу, что мы делать будем. Так, для себя. Ты как, не против?

– Ой, да зачем это… Охота тебе голову забивать?

– Да ладно, Фомич! Интересно же! – Не унимался Бор.

– Мне, в общем-то, фиолетово. Называй, коль есть охота. У тебя фантазия богатая, – лениво отмахнулся Фомин.

– Ладно. Тогда первый, тот, что более высокий, будет остров Короля. А второй, над ним ещё птицы постоянно летают, будто смеются, будет – остров Шута. Третий…

– Погоди! Чего разошёлся-то? – нахмурился Фома. – Ты не один тут такой умный.

– Так тебе же фиолетово! – напомнил Макс.

– Так, ладно, моё дело! Ты два назвал, теперь моя очередь!

– Ладно, не вопрос, – великодушно отдал инициативу в руки друга Бор. – Давай твоё название.

– Остров Татьяны, – буркнул Денис, не глядя на Максима, стараясь не показать смущения.

На реке было так хорошо, так спокойно. Это настраивало на какой-то особенный лад. Совсем не хотелось колко шутить, а наоборот, простоты хотелось какой-то, душевности.

– Остров Татьяны – классно звучит, – просто ответил Макс Бор. – Только у нас уже есть король, есть шут. Как в сказке какой-то. Давай лучше – Принцессы Татьяны!

– Принцесса – это подходит, это классно, – краснея от удовольствия, расплылся в широкой улыбке Денис.

– Ага. Ну что… Так и запишем – остров Принцессы Татьяны.

Глава четвёртая

Прошло уже полчаса, как Фомин отправился исследовать самый крупный из трёх островов, остров Шута. Переплыв энергичным кролем протоку, отделявшую остров от берега, Денис углубился в заросли камыша. Треск при этом стоял такой, будто средних размеров носорог продирается через тропические джунгли. Периодически треск прерывался, и с той стороны протоки до ушей Макса долетали громогласные комментарии. К примеру: «Ни фига себе, просто Вьетнам какой-то! Нехоженые дебри!» Или: «Макс, я тут дохлую лягушку нашёл. Тебе захватить? Заспиртуешь, приложишь осенью к докладу».

Иногда комментарии приобретали совершенно непечатную форму. Это происходило, когда Фомин ударялся босой ногой о невидимый в высокой траве камень или наступал на что-нибудь острое. И вот наконец в центральной части острова Шута Денис набрёл на кое-что поинтереснее дохлой лягушки.

– Макс! – крикнул он, – Тут птицы какие-то. Мы их, кажись, с берега и видели. Много, целая стая. У них тут яйца на земле прямо…

Меж тем, «какие-то птицы», напоминающие миниатюрных чаек, белым облаком поднялись над зарослями, а затем пошли в атаку на нарушителя границы их колонии. Словно крошечные истребители, одна за другой, в стремительном пике кидались они вниз, метя в неприятеля.

– Ай! Ой! – завопил Фомин. – Бор, чтоб тебя! Меня сейчас заклюют с твоим летним заданием!

И ломая камыши, Денис бросился наутёк. В начале его совсем не было видно, зато очень хорошо слышно. Птицы же не отставали, кружась над ним. Преследование нарушителя продолжалось до тех пор, пока он с разбегу не влетел в реку, с ходу нырнув под воду с головой. Только тогда пернатые истребители улетели, вернувшись к своим гнёздам.

Через минуту Денис вынырнул метрах в пяти от места своего погружения, осторожно посмотрел наверх, в небо, и только тогда, поминутно поскальзываясь на подводных корневищах кубышек, вышел на мелководье у острова.

– Спасибо тебе, братан! – прокричал он в сторону берега и погрозил кулаком. – Ты мне теперь всё лето огород полоть будешь. И поливать!

Максим не ответил. Он корчился на земле от беззвучного хохота. Слёзы лились из его глаз, а лицо покраснело, будто спелый помидор.

– Я… Я… – задыхаясь от смеха, пытался выговорить он. Наконец, собравшись, он крикнул Денису: – Вспомнил, как эти птицы называются. Речные крачки. Нам о них Данила-мастер на зоологии рассказывал. Что живут они колониями и что защищают колонию всем колхозом.

– Да хоть квачки, блин! – прорычал в ответ Фомин. – Сейчас вот ту бухточку огляжу ещё, и хватит на сегодня с меня твоей зоологии!

– Окай, окай… – на свой манер коверкая международное «о’кей» крикнул в ответ Бор, всё ещё периодически взбулькивая от смеха.

Бухточка и правда была интересная. Крошечная, всего метров пять-шесть в поперечнике, неправильным овалом врезалась она в береговую линию острова Шута. Густые заросли так плотно обступили бухту со всех сторон, что оказаться в ней можно было, только если подойти со стороны воды. Что сделать было чрезвычайно трудно. Дно представляло собой смесь из зыбкого, скользкого ила и корней жёлтой кубышки, чьи кожистые зелёные листья покрывали воду плотным ковром. Цветы кубышки привлекали бесчисленных насекомых, от крошечных мушек до массивных жуков. Последние были весьма не рады появлению непрошеного гостя. Стоило Денису сделать шаг, с трудом удерживая равновесие на скользком дне, из недр лимонно-жёлтых цветков выбиралось одновременно с полдюжины здоровенных жуков. Басовито гудя, тяжеловесные насекомые поднимались в воздух и разлетались во все стороны. Один был так неосторожен (или, напротив, настолько меток), что угодил прямиком Фомину в лоб.

– Чёрт! – уже в который раз выругался Денис, потирая ушибленный лоб и из последних сил пытаясь удержать равновесие, чтобы не упасть в воду. А падать очень не хотелось: под полуметровым слоем воды из вязкой каши ила торчали там и сям небольшие, но очень острые отростки корней кубышки. Твёрдые, словно железо, и острые, будто колышки в дне ловчей ямы для кабана. В роли наколотого на колья поросёнка Фоме оказаться не хотелось абсолютно, поэтому он размахивал руками во все стороны, бешено вертя ими, словно лопастями вертолётного винта. После недолгого сражения с силой тяжести победила всё же молодость. Денис принял вертикальное положение и бегло осмотрел берег бухточки. От увиденного у мальчика перехватило дыхание, а кровь отхлынула от лица. На берегу, на крошечном песчаном пляжике шириной не более двух метров, лежало огромное, покрытое зелёной чешуёй чудовище.

«Крокодил!!!» – электрической молнией сверкнула в мозгу Дениса страшная мысль. Во рту моментально стало сухо, язык прилип к нёбу, словно его клеем намазали, а колени затряслись, будто у глубокого старика. Фомин инстинктивно отступил назад. Тут чудовище тоже увидело мальчика. Быстро перебирая когтистыми лапами, оно бросилось к воде. То есть прямиком в сторону Дениса.

– Мама!!! – завопил Фомин отчаянно и в ту же секунду, споткнувшись под водой о корень кубышки, плюхнулся в воду. На несколько мгновений река поглотила его с головой. И тут он услышал ещё один всплеск, гораздо мощнее того, что произвёл сам своим падением. Мальчик не видел, а скорее почувствовал, как под водой, метрах в двух-трёх от него, пронеслось нечто огромное. Странное, какое-то неуместное для их знакомой с раннего детства и такой обычной Бобрихи. Но такое осязаемое. И такое страшное! Пробкой вылетев на поверхность, отчаянно отплёвываясь, Денис завопил не своим голосом: – Помогите!!! Крокодил!!! – и бросился к спасительному берегу. Прочь от проклятого острова. Именно бросился, ибо так быстро он не плавал никогда в жизни. Все чемпионы мира рыдали бы, если бы подсчитали, с какой скоростью неизвестный никому мальчишка из посёлка Иванов Мох проплыл эту короткую дистанцию на открытой воде. Но сейчас ему было не до рекордов, не до чемпионов и даже не до мира.

«Не может быть, не может быть… Это же не кино, это взаправду, это же не кино, это взаправду…» – молоточками стучали в висках мысли, отчаянно пытающиеся удержать Фомина в нормальном мире, где всё – как положено, где всё путём. И крокодилы в Бобрихе не водятся, чёрт побери! При этом мозг параллельно посылал другой сигнал, инстинктивный, древний: не пытайся понять, не задумывайся, просто спасайся. К берегу, к берегу… Быстрей, ещё быстрей… Сигнал этот – словно тревожная кнопка. Сработал – и закрутился некий механизм вроде шестерёнки внутри часов. И этот механизм гнал его вперёд и только вперёд, заставляя мышцы рук и ног сокращаться с невиданной доселе силой.

Максим метался по берегу, словно заведённый. Он слышал отчаянный вопль друга о крокодиле. Можно было подумать, что это обычная, немного плосковатая шутка Фомина, если бы не неподдельный ужас в голосе Дениса. Умей Макс плавать – немедленно бросился бы в воду, не думая о риске для собственной жизни, и попытался помочь другу. Умей Макс плавать. К тому же…

Там крокодил. В воде. Крокодил… Бор внезапно вспомнил один из выпусков «В мире животных», что смотрел пару лет назад. В нём огромный нильский крокодил хватал и утаскивал под воду антилоп гну, которые пытались переправиться через реку. В передаче говорилось ещё, что крокодил не ел своих жертв сразу. Утопив, он прятал мёртвых антилоп под берегом, чтобы сожрать потом.

От этих воспоминаний у Бора закружилась голова и тошнота подступила к горлу. Захотелось спрятаться куда-то, затеряться, раствориться. Будто его, Макса Бора, никогда вообще и не было. Но это же был Фо-ма! Лучший друг. На все времена.

– Денис, держись! – отчаянно закричал Максим.

Схватив нож, которым не так давно чистил рыбу для супа, мальчик бросился к воде. Если бы он мог в эту секунду рассуждать здраво, подумал бы, что ножик с лезвием не более десяти сантиметров длиной – не самое подходящее оружие против крокодила. А еще подумал бы о том, что доплыть со своим ножиком до крокодила всё равно не сможет по причине своей полной неплавучести. Но о каком «здраво» можно говорить, если лучший друг погибает! Не раздеваясь, как был, Максим вбежал в реку. Когда вода поднялась до пояса, он пошёл медленнее. Кожу обжигал непривычный холод, дыхание перехватывало. Войдя в реку по шею, Макс высоко поднял правую руку, в которой было зажато «грозное оружие», готовое, если надо, поразить коварную рептилию. Левую же руку подросток протягивал вперёд, чтобы помочь другу быстрее выбраться на берег.

– Фома, я здесь. Я помогу тебе, Фома! – хрипло, сдавленно прокричал Бор. Речная волна плеснула в лицо, вода попала в рот, и мальчик закашлялся. Задыхаясь и отплёвываясь, он всё же не отступил и не вернулся на берег. Денис меж тем плыл стремительно, словно дельфин. Вот ребят разделяет три метра. Вот – два. И вот наконец Максим крепко ухватил под водой руку друга и тут же начал быстро отступать назад, увлекая Дениса за собой. Ещё мгновение, и они оба, совершенно обессиленные, рухнули на берег возле потухшего костра, где ещё недавно весело и безмятежно шутили, прихлёбывая рыбный супчик.

– Я это… – спустя пару минут смог с трудом вымолвить Фомин, – Ну его всё на фиг! Такие задания!

Бор ничего не ответил. Его трясло мелкой, противной дрожью. Мокрая насквозь одежда прилипла к телу. На зубах скрипел речной песок.

– Знаешь, Макс… – продолжил Денис. Подняв голову, он пристально смотрел на реку так, словно хотел увидеть что-то сквозь толщу воды. – Знаешь, Макс, – повторил он, – давай-ка ходу отсюда!

Несколько секунд назад, казалось, Денис был готов умереть. Теперь же откуда только взялись силы? Одним прыжком он вскочил на ноги, сгрёб в кучу свою одежду и обувь, крепко прижал эту кучу к груди и скомандовал:

– Бор, подъём! Подъём, кому сказал!

Максим, покачиваясь, с трудом поднялся на ноги. Перед глазами у него всё плыло, медленно вращаясь, словно он находился внутри некоей карусели: река, берег, полная военной решимости физиономия Дениса… Снова река, снова берег, снова физиономия…

– Ноги! Ноги отсюда! – крикнул Денис и, не одеваясь, звонко шлёпая по земле босыми ногами, помчался вверх по косогору. Подальше от реки, от островов и от жуткого чудовища, словно явившегося из фильма про «Крокодила Данди». Следом, громыхая и хлюпая на бегу мокрыми сапогами, поспешил Макс. Блокнот, ручку и фотоаппарат он засунул в рюкзак уже на бегу. Миновав крутой подъём вверх по косогору, пацаны понеслись дальше. Мелькали деревья, полянки, небольшие лужки. Вскоре ребята выскочили на большую утоптанную дорогу, что вела прямиком к посёлку. Они пробежали ещё не менее километра, когда Денис медленно перешёл на шаг и наконец остановился. Остановился и Максим. Вернее, с размаху врезался в спину друга на второй космической скорости, пыхтя, словно паровоз «кукушка».

– Стоп, машина! – отчеканил Фомин. – Отдохнём малёх.

Максим кивнул и плюхнулся на придорожную траву.

– Ты, ты… – хватая воздух открытым ртом, с трудом выговорил Максим. – Ты крикнул там, ну… у острова… Ты «крокодил» крикнул. Или мне почудилось?

– Не почудилось, – буркнул в ответ Фомин. Сердце у него колотилось так, что стучало не только в висках, но даже в затылке. – Чёрт! Да я его видел-то пару секунд! Но видел же, ну… Здоровый, зараза! Метров пять. Зелёный, чешуя… Да кто ещё-то? Ты мне не веришь, что ли? Крокодил!!! Гена…

После «Гена» Фомин добавил ещё пару слов, сугубо непечатных.

– Да верю я тебе, верю.

Стащив левый сапог, Максим шумно выплеснул из него на землю пару-тройку стаканов речной воды. Затем надел сапог на ногу, постучал пяткой о землю, недовольно морщась, и начал стаскивать правый.

– Ноги сбил, зараза, в кровь. И котелок забыл на берегу.

– А я – спиннинг… – грустно прогудел в ответ Фомин, натягивая измятый камуфляж. – Отец прибьёт теперь. Хорошо, если дед заступится. Ты, это… Спасибо тебе. Сам плаваешь, словно утюг, а полез меня выручать. Уважаю. Мужчина.

И Денис крепко пожал другу руку.

– Да ладно. Нормально всё, – Максим смутился и покраснел. И чтобы скрыть смущение, пошутил: – Получается, Фома, это не я, а ты мне теперь огород должен! Всё, в выходные следующие придёшь со своим инструментом. С тяпкой, с граблями… Слушай, а классно ты орал там на острове! – рассмеялся Бор. – Спасите, помогите… Вот бы записать и Танюхе дать послушать.

– Да пошёл ты… – беззлобно огрызнулся Фомин. – Ладно, потопали домой.

И они зашагали по дороге, освещённой лучами неяркого предвечернего солнца. Свет лучей этих, мягкий и нежный, окрашивал в золотистые тона всё вокруг: дорогу, траву на обочине, пушистые головки одуванчиков. Друзья шли по этой сказочной золотистой дороге, весело болтая о том о сём, будто и не было пережитого только что кошмара. Не было чудища в реке. Мальчишки… Дети, не успевшие ещё стать мужчинами, взрослыми и серьёзными людьми, способными из малейшей проблемы в жизни вырастить глубокие внутренние переживания и даже депрессию. Мальчишки… Несерьёзный народ.

Глава пятая

Вдали замаячили водонапорная башня и самое высокое сооружение на много километров вокруг – вышка МТС. Мягкую дорожную пыль под ногами сменил асфальт, положенный тут лет за двадцать до рождения Максима и Дениса. Асфальт был разбит так, будто подвергся мощнейшей бомбардировке, и покрыт сетью глубоких трещин. Ребята поминутно спотыкались, когда носок или каблук сапога попадал в такую трещину. Они пытались поднимать ноги повыше, но сапоги вдруг стали весом в пуд, не меньше. Только сейчас мальчишки почувствовали, насколько же они устали за этот, такой полный событиями день. Меж тем посёлок был всё ближе. На смену запаху реки и луговых цветов пришли совсем иные ароматы. Со стороны гаражей, что располагались прямо на задах, как в Ивановом Мхе издавна называли окраину, пахло бензином и жжёной резиной, с фермы – навозом и утренним молоком. Когда же ветер, будто повинуясь чьему-то не слишком доброму чувству юмора, резко менял направление, жуткая вонь с городской свалки, что находилась в шести километрах к северу от посёлка, моментально перебивала все прочие запахи. Сегодня свалка пахла как-то уж особенно отвратительно: видимо, там что-то горело.

– Пойдём побыстрее, Макс, – закрыв нос рукой, проговорил Фомин. – За домами ветра не будет, и вонизм сразу кончится.

Миновав небольшой пустырь, путники вышли на зады посёлка. Дорога же потянулась дальше, в обход Иванова Мха. Ветер и правда стих, и «аромат» горящей свалки почти не чувствовался. Сразу стало легче дышать, а усталость, давившая на плечи, будто немного ослабила свою тяжёлую, беспощадную хватку.

– Пойдём вначале ко мне, Макс, ага? – попросил Денис. – Может, при тебе меня за спиннинг сразу не прибьют? Блин. Я и рыбу забыл там!

– Пойдём, не вопрос. Спиннинг и правда реальная проблема. С рыбой – проще. Тут в трёх минутах ходьбы дом Митрофанова, дяди Вани. Он рыбой на рынке по выходным торгует. Сегодня же базарный день был. Если не всё распродал, уступит нам за полцены. У меня денег есть немного…

– Ты – голова, Макс. У меня тоже тугрики имеются, мало-мало…

– Бабки, говоришь, имеются? – громом грянул насмешливый голос. Неприятный голос и очень знакомый. Мальчишки остановились. По спине у обоих пробежал нехороший холодок. Из-за кустов сирени, росших неподалёку, вышли трое парней. Двое держали руки, глубоко засунув их в карманы спортивных штанов, третий допивал пиво из банки.

– Блин… прошептал Денис. – Минька Мальков с корешами. Гоблины долбаные! Забыл совсем про этих, это же их место!

– Ничего, отобьёмся! Отобьёмся, брат… – тихо, но уверенно, с выражением суровой решимости на лице ответил Бор. По спине Максима меж тем полз уже не холодок, а прямо-таки арктический холод. На самом деле Макс вовсе не был уверен в таком исходе.

«Гоблины» в это время обступили семиклассников, отрезав им всякие пути к отступлению. Во всех действиях троицы чувствовалась привычность, отработанность движений и поз. При этом – некая небрежность: уж больно несолидная попалась добыча сегодня. Одинаковые кепки, надвинутые на глаза, одинаковые спортивные штаны с белыми полосами по бокам. Трое из ларца. Двое из «гоблинов» – невысокий, но жилистый Минька Мальков, явный лидер сего «преступного сообщества», и Лёха Горшков, весьма напоминающий гориллу, классический громила, с могучими ручищами, свисающими едва не до коленей, – были лет на пять старше Бора с Фоминым. Третий же, самозабвенный Минькин подпевала и лизоблюд Сёма Зеленский, учился с Бором и Фоминым в одной школе, на класс старше.

Минька одним долгим глотком допил пиво, не глядя, швырнул пустую банку в сторону и повторил:

– Бабки, говоришь, имеются?

Глаза у Миньки маленькие, близко посаженные. Не глядит, а словно целится. Лицо же – узкое и неприятно подвижное, словно резиновое. В богатой мимике Малькова, а также во всей манере постоянно кривляться, есть что-то обезьянье. Мерзко осклабясь, Минька потянул с плеча Максима рюкзак. Горшков меж тем подошёл поближе к Фомину, чтобы проверить карманы.

Рядом с невысоким Денисом Горшков выглядел настоящим гигантом: большой, широкоплечий, но при этом – мешковатый и весь какой-то нескладный. Квадратное грубое лицо с низким лбом и широкой, тяжёлой нижней челюстью. Нос картошкой, могучие кулаки – размером с кочан капусты. При взгляде же на бритый Лёхин череп, поблёскивающий на солнце, невольно вспомнишь дыню или арбуз. Не человек, а овощной ларёк просто!

Зеленский всё ещё переминался с ноги на ногу, не решаясь открыто принять участие в гоп-стопе. Сёму определённо разрывали внутренние противоречия: с одной стороны, очень хотелось показать себя крутым перед старшими, с другой – он опасался мести парней из седьмого класса. В своём, восьмом, классе Сёма большой популярностью не пользовался, скорее, наоборот, слыл трусом и подхалимом. Так что, если бы семиклассники потом решили с ним посчитаться, «впрягаться» за Зеленского никто не стал бы.

Мальков заметил эту нерешимость.

– Эй, молодой! Чо встал? Ты нормальный пацан или чмо? Пиво пил вроде как большой, а тут что, обделался? Иди, глянь, что у этого белобрысого в рюкзаке!

Сёма послушно кивнул и неуверенной, шаткой походкой подошёл поближе. Минька сунул ему в руки рюкзак.

– На, прошмонай, как надо.

Сёма с услужливой старательностью принялся исполнять приказание главаря. Недолго думая, Зеленский вывернул всё содержимое рюкзака прямо на землю, плюхнулся на колени и начал копаться в вещах Максима, как в своём кармане. Бегло взглянул и отшвырнул в сторону блокнот с записями. Затем в сторону отлетел пакет из-под бутербродов и две самодельные деревянные ложки, что Бор автоматически сунул в рюкзак, когда они спешно покидали берег реки. И тут наконец Сёме удалось обнаружить в куче никчёмного барахла предмет, достойный внимания.

– Фотик! – радостно взвизгнул Зеленский и, крепко зажав в руке находку, вскочил на ноги, приплясывая от удовольствия. В этот момент Сёма весьма походил на храмовую индийскую обезьяну, стянувшую фотоаппарат у невнимательного туриста. Не хватало только хвоста.

Бор почувствовал, как кровь хлынула к голове. Его лицо пошло красными пятнами, как всегда, когда он сильно волновался. Фотоаппарат ему подарила мама. На прошлый день рождения.

– Дай сюда, – произнёс он угрожающе. – Дай сюда, сказал, урод!

Максим оттолкнул стоящего на пути Малькова и с силой вырвал фотоаппарат из рук Зеленского. Сёма от неожиданности часто-часто захлопал глазами и скривил рот. Так всегда делал сын соседа Макса, Серёги Ибрагимова, Васёк, карапуз четырёх лет от роду, когда готовился зареветь. Поминутно оглядываясь на Миньку, будто ища поддержки, Сёма злобно забормотал, то и дело сбиваясь на истерично-визгливые интонации:

– Ты чо… Ты чо… Ты чо, охренел, мелкий?

В этот момент Семён решительно забыл, видимо, что сам был всего на год старше этого «мелкого». Высосав во дворе бутылку пива в компании старших, восьмиклассник почувствовал себя «солёным», бывалым, крутым мужиком. А тут какая-то мелочь пузатая смеет кобениться! Сёма был прямо-таки зелен от злости. Зелёный Зеленский. Минька же, напротив, не разозлился вовсе, а даже как-то неожиданно и странно повеселел.

– Опаньки. А пацанчик-то крутой у нас, как я погляжу… – насмешливо хохотнул Мальков. – Зелень! – обратился он к Зеленскому. – Разберись-ка. Да не порть воздух, сынка… Пацанчик даже помладше тебя будет. Устроим бойцовский клуб. А, Лёх?

Горшков уставился на Миньку, словно соображая. Скорость мозговых процессов никогда не была его сильной стороной. Он даже отпустил отчаянно отбрыкивающегося Дениса, которого держал за шиворот, словно котёнка.

– Ну кино такое, в натуре, не помнишь, что ли? По телеку, ну? – с некоторым раздражением в голосе принялся объяснять приятелю Мальков.

– А… – просиял всем своим квадратным ликом Горшков. – С актёром-то с этим… Ну с этим…

– Точно! Гений! – похвалил за сообразительность Горшкова Минька. – Держи второго. Только крепко. А потом, – негромко добавил, обращаясь к Бору, – ты же не бросишь кореша, не убежишь один, как последняя падла? Так?

Максиму ничего не оставалось, кроме как кивнуть.

– Пацанчик, пацанчик… Уважаю. Знаешь, если выиграешь бой, в смысле, Зелень если положишь, я те лично… Вот, при Лёхе говорю! Лично отдам все ваши «бабки» и фотик.

Максим снова молча кивнул. Он поднял повыше крепко сжатые кулаки, став вполоборота и выставив левую ногу вперёд. Принял боевую стойку.

«Если придётся драться на улице, – вспомнились ему слова тренера, – помните, это не учебный спарринг. Не изображайте из себя героев, но и не теряйтесь. Нет правил, нет весовых категорий, а есть необходимость победить. Играйте на слабостях противника. Используйте всё для победы!»