Море и небо лейтенанта русского флота

Александр Лоза

Море и небо лейтенанта русского флота

От автора. Введение

Много лет назад, осенью 1962 года, когда наша семья в связи с переводом отца на Черноморский флот переехала в Севастополь, на Северной стороне города, недалеко от Михайловского равелина, я, двенадцатилетний мальчишка, увидел большой и красивый, украшенный стволами старинных пушек, памятник морякам военного парохода «Веста», погибшим в бою с турецким броненосным корветом. Подошел ближе и очутился на старинном морском кладбище, усыпанном опавшей листвой. Огляделся: вокруг надгробия с якорями, ядрами, оградами из морских цепей…

Особенно запомнился памятник в форме скалы с надписью: «Памяти нижних чинов эскадренного миноносца «Лейтенант Пущин», доблестно погибших в бою…».

Пройдя еще немного, увидел необычное для морского кладбища надгробие – пропеллер аэроплана. «Морской летчик», – мелькнула мысль. На памятнике с пропеллером не было никаких надписей.

…Прошло шестьдесят лет, и от той безымянной могилы морского летчика и памятника матросам эсминца «Лейтенант Пущин» мистическим образом протянулась ниточка памяти длиной в шесть десятков лет к этой книге, посвященной истории российской морской авиации и судьбе мичмана Сергея Яковлевича Ярыгина, воевавшего в годы Первой мировой войны на эсминце «Лейтенант Пущин», а затем ставшего морским летчиком и храбро сражавшегося в Черноморском небе. Так в судьбе одного человека сошлись две стихии – море и небо! Безбрежное синее море и бездонное голубое небо!

Прикоснулся я к судьбе С.Я. Ярыгина благодаря книге В. Симоненко «Морские крылья Отечества. Историческая хроника. 1910–1917 годы», выпущенной Севастопольским Морским собранием, где говорилось, что: «…Наряду с корабельными офицерами в боевых делах отличились и морские летчики. Согласно приказу по Флоту и Морскому ведомству № 287 от 4 мая 1915 года… орденские награды получили черноморские пилоты: … мичман Сергей Ярыгин – Св. Станислава 3-й степени». В приказе фигурировали и прапорщики, и поручики, но флотское звание – мичман – было только у одного летчика – Ярыгина. Это и привлекло мое внимание. Значит, офицер окончил Морской Корпус, стал моряком и вдруг… – небо!

В этой же книге, в «Биографической справке о наиболее известных российских морских летчиках периода 1910–1917 годов» в разделе «Летчики Черноморского флота» было приведено несколько строчек о так заинтересовавшем меня человеке: «Ярыгин Сергей Яковлевич (р. 06.11.1893). Окончил Морской Корпус в 1912 г. корабельным гардемарином, через год получил чин мичмана. Служил на ЧФ ротным командиром в Учебном отряде, интересовался воздухоплаванием, был членом аэроклуба. Летом 1914 г. окончил Качинскую офицерскую авиашколу, получил звание морского летчика и назначение во 2-й боевой отряд корабельного базирования, но до ввода его в строй размещавшегося на воздушной станции «Круглая бухта». Принимал участие в выполнении боевых задач в районе главной базы, а после – в морских операциях. Награжден орденами Св. Станислава 3-й степени и Св. Анны 4-й степени. Получил чин лейтенанта. В январе 1917 г. стал начальником отряда 1-го дивизиона 1-й бригады Воздушной дивизии Черного моря. Приказом по Флоту и Морскому ведомству № 81 от 06.02.1917 года был награжден Георгиевским оружием с надписью «За храбрость». Дальнейшая судьба неизвестна».

Судьба мичмана Ярыгина все более и более интересовала меня. Что я знал об этом человеке? Учился в Морском Корпусе, плавал на миноносцах, окончил школу военных летчиков, летал на гидроаэропланах, осваивая новую технику и новые методы ведения войны в воздухе над морем. Немного, тем более что некоторые сведения о Ярыгине приведенные в работе В. Симоненко вызывали вопросы. Почему Ярыгин выпустился из корпуса гардемарином в 1912 году, а офицерское звание мичман получил только через год? Что-то здесь не так. Надо было разбираться и уточнять. Судьба морского летчика С.Я. Ярыгина уже не отпускала меня.

Впереди предстояли годы архивных поисков, которые и являются основой книги. Многие данные о морском летчике С.Я. Ярыгине, приведенные в книге В. Симоненко, были уточнены в ходе этой работы начиная с даты рождения. Родился Сергей Ярыгин 20 марта, а не 6 ноября 1893 года. Морской Корпус окончил не в 1912, а в 1913 году. Я просмотрел списки окончивших Морской Корпус за период 1912–1914 годов и среди выпускников 1913 года 39-м по старшинству значился С. Ярыгин. 14 апреля 1913 года он был произведен в корабельные гардемарины. Затем полугодовая стажировка на боевых кораблях, и 5 октября 1913 года Ярыгин выпустился из Морского Корпуса мичманом. Как удалось выяснить, мичман Ярыгин окончил Качинскую авиационную школу не летом 1914 года, в это время он служил на эскадренном миноносце «Лейтенант Пущин» вахтенным начальником, а в апреле 1915 года. В 1919 году лейтенант С.Я. Ярыгин был назначен начальником Каспийского гидроавиационного отряда Вооруженных сил Юга России.

Постепенно, из туманного столетнего далека, стал вырисовываться образ человека – русского офицера, храбреца, смело воевавшего в воздухе, как до этого воевавшего на море, о чем свидетельствуют его боевые ордена и Георгиевское оружие «За храбрость», умницы, человека чести, не изменившего ни долгу, ни присяге…

…Начало двадцатого века – заря авиации. Человек, издавна рвавшийся в небо, наконец-то полетел! Полетел на аппарате тяжелее воздуха, приводимом в действие двигателем, а не ветром, как воздушный шар, и управляемом руками и разумом пилота, а не бездушной стихией. Пилотами первых аэропланов были, как правило, их создатели или гонщики – люди исключительной отваги, смелые, спортивные, технически грамотные. Но часто их отчаянная смелость, граничащая с авантюризмом, приводила к трагическим авариям и гибели. Первые аэропланы, особенно монопланы, были неустойчивы в воздухе. Небольшой порыв ветра, и эти «стрекозы» начинали раскачиваться из стороны в сторону, их сносило ветром и прижимало к земле, бывало, даже крылья отламывались в воздухе… Аэропланы тех лет были крайне ненадежны, и аварии чередовались одна за другой. Не зря на обложке художественно-литературного журнала «Искры» № 24 за 1911 год был изображен пилот летящего в воздухе аэроплана, в спину которого вцепилась костлявой рукой Смерть, сидящая на пассажирском месте, а внизу подпись: «Неизменный пассажир». Жутко! Журнал был посвящен памяти погибших русских авиаторов.

…Пилоты продолжали гибнуть. Работая над книгой, я выяснил, что в январе 1912 года погибли авиаторы Севастопольской школы военных летчиков штабс-капитан Ф.Ф. Леон и В.Н. Яниш, в марте 1912 года погибли подпоручик В.А. Альбокринов и рядовой А. Сонин, в июле трагически погиб авиатор поручик А.В. Закуцкий. В книге, изданной к 300-летию царствования дома Романовых, есть такие строки, посвященные герою-летчику: «…2 июля 1912 года на р. Кача погиб поручик Александр Васильевич Закуцкий. Жертв искупительных просит всякое великое дело незабвенным в истории русской авиации останутся имена ее первых мучеников». Эти слова относятся ко всем погибшим русским авиаторам.

В годы Первой мировой войны в Севастополе именно Михайловское кладбище выполняло функцию воинского некрополя. Именно на нем проводились братские и индивидуальные захоронения погибших в той войне моряков с эсминца «Лейтенант Пущин», линкора «Императрица Мария» и погибших авиаторов, на могилах которых устанавливались пропеллеры с аэропланов.

В небе Севастополя в январе 1915 года погиб морской летчик мичман Б.Д. Светухин, разбившийся в авиакатастрофе на поплавковом аэроплане «Кертисс-Д» в районе Севастопольской бухты. В июле того же года в авиакатастрофе погиб охотник (доброволец. – А.Л.) офицерской школы авиации М.И. Тимощенко. В феврале 1916 года при падении аэроплана погиб рядовой из охотников Севастопольской офицерской школы авиации И.А. Серебренников, в апреле – во время тренировочного полета на гидроаэроплане «М-5» погибли мичман Н.Я. Цывинский и его механик унтер-офицер С.А. Починок, а в июне – разбился при падении аэроплана подпоручик Г.А. Демешкан. В 1917 году в сентябре погиб летчик Севастопольской авиационной школы капитан И.Г. Поляков. И это только установленные фамилии… Погибшие пилоты торжественно с воинскими почестями предавались земле. Вечная им память!

Однако никакие потери не могли сдержать порыв молодых летчиков, стремящихся овладеть воздушной стихией!

До Второй мировой войны в Михайловском некрополе имелось около 20 могил летчиков, на которых были установлены своеобразные надгробия – деревянные с медной окантовкой пропеллеры самолетов. Последний из них, видимо тот, который я видел в 60-е годы, сейчас хранится в фондах Музея Обороны Севастополя. К сожалению, сегодня нет возможности положить цветы к могилам моряков и морских летчиков, погибших во имя Отечества, потому что нет уже этих могил, как нет и самого Михайловского кладбища. Оно исчезло. На его месте построены жилые дома!

Но в истории ничего не исчезает бесследно. Работая в архивах, я шаг за шагом, год за годом поднимал из небытия события столетней давности, происходившие в небе Севастополя, в небе над Черным морем в годы Первой мировой войны.

Этой книгой я хочу донести до читателей не так исторические события и факты – они достаточно известны, – как через них помочь представить и почувствовать дух того времени, будничную, боевую работу и бытовую, повседневную сторону службы и жизни офицеров-авиаторов – самого романтического рода войск Российской империи, проследить, как те или иные события влияли на офицерские судьбы.

Скажу откровенно, некоторые главы мне пришлось переписывать по нескольку раз, поскольку найденные в архивах сведения и документы заставляли по-новому взглянуть на хитросплетения событий и судьбу моего героя.

Морские летописи, морские хроники требуют строгого следования логике и хронологической последовательности исторических событий. Определенный вымысел при этом допускается, но он должен реализовываться на основе исторических фактов и документов. В книге за каждой фамилией и изложенным событием стоят архивные документы (послужные списки, приказы по флоту, телеграммы и телефонограммы, вахтенные журналы и журналы боевых вылетов, справки, воспоминания очевидцев и участников событий). Создание этой книги было бы невозможно без помощи сотрудников Российского Государственного архива ВМФ, Государственного военного архива, Центральной военно-морской библиотеки, Севастопольской библиотеки им. адмирала Лазарева.

Особая моя благодарность А. Ульшину за неоценимую помощь в поиске архивных документов о первых годах становления морской авиации России.

На обложке книги представлена репродукция живописного полотна, изображающего российский гидроаэроплан конструкции Григоровича типа «М-9» времен Первой мировой войны авиационного художника Майкла О’Нила.

Все фамилии, приведенные в книге, подлинные. Конечно, переживания, мысли, действия, приведшие к тому или иному поступку героев, в тот или иной момент их жизни, следует принимать с поправкой «предположим», но результат их действий зафиксирован самой историей в документах, и все приводимые в книге исторические факты имели место. В книге даты событий периода до 1918 года приводятся по юлианскому (старому) стилю.

Глава 1. Севастополь. 1914 год

Приморский бульвар в цвету! Весна! Нарядно одетые барышни и горожане фланируют по набережной, радуясь прекрасной погоде и теплому весеннему солнцу, любуясь зелено-голубой волной, с шипением набегающей на гранитный постамент стройной колонны памятника затопленным кораблям. Запахи цветов на бульваре кружат головы и мысли…

Молодой мичман Сергей Ярыгин, нырнув под свод мостика с драконами на Примбуле – Приморском бульваре, и, выйдя из его тени, неожиданно для себя встретился взглядом с милой незнакомкой, серые глаза которой задорно смотрели на него из-под шляпки… Случайная встреча… Мимолетный взгляд… Как много иногда значат они в жизни человека… Мичман смутился, что было ему несвойственно, и не останавливаясь прошел мимо девушки. Он торопился по делам, да и знакомство на улице не было у него в привычке, но этот взгляд, это лицо врезались ему в память.

Севастополь 1914 года… Еще мирный… Повседневная жизнь в предвоенном Севастополе соединяла в себе жизнь морской крепости – твердыни Черноморского флота, южного оплота Российской империи, торгового порта и курортного города, сделав его единственным, неповторимым и несравнимым ни с какими другими. Население Севастополя составляло чуть более девяноста тысяч человек, из них – двадцать тысяч военнослужащие, поэтому на улицах преобладали форменные офицерские кителя и матросские блузы с синими воротниками. Влияние флота на жизнь города было настолько велико, что вместо привычного выражения «что бог даст», жители – и моряки и обыватели – частенько говорили: «что флот даст». И это была не игра слов и не святотатство, ибо Севастополь вырос благодаря флоту, благодаря присутствию на его рейдах кораблей под Андреевским флагом.

Столица Черноморского флота жила своей непохожей на другие города империи жизнью, и серые махины боевых кораблей, стоящих на рейде, постоянно напоминали об этом. В районе бухты Казачьей на тридцатиметровой возвышенности мыса Херсонес продолжалось строительство новой казематированной батареи, сооружения которой стали мощным щитом Севастополя. Над землей были только башни крупнокалиберных орудий, а гарнизон базировался полностью под землей. Батареи были электрифицированы. На флоте происходили испытания станций военной радиосвязи. До сих пор место, где испытывалась радиосвязь, носит название Радиогорка. Появились тридцать береговых радиостанций, из которых пять радиостанций были подвижными, установленными на автомобилях, образовавшими первый крепостной военный телеграф. В городе появились первые телефонные станции.

В 1913 году в Севастополь из Парижа был возвращен «плененный» французами во время Крымской войны в 1854–1855 годов гигантский колокол Херсонесского монастыря.

В городе насчитывалось более тридцати фабрик и несколько заводов. Наиболее крупными были: «Лазаревское адмиралтейство», строившее и ремонтировавшее боевые корабли, «Севастопольский трамвай», механический завод и кирпично-черепичный. Кроме того, имелось мыловаренное производство, макаронная и колбасная фабрики, мукомольная мельница. Из шестидесяти шести городских учебных заведений выделялись Константиновское реальное училище и мужская и женская гимназии.

Хотя градоначальник Севастополя контр-адмирал С.И. Бурлей и городской голова Н.Ф. Ергопуло заботились о городе, благоустроенными в те годы были только набережная Приморского бульвара, Нахимовская и Елизаветинская улицы, да еще несколько улиц, лежавших у моря. Другие районы, особенно Корабельная сторона, где селились отставные матросы, оставались в запустении. Как сообщал «Путеводитель по Крыму» 1914 года, второстепенные улицы города носили «следы полной заброшенности».

Десятки узких, крутых каменных лестниц спускались с городского холма к этим улицам, словно корабельные трапы. Недаром Севастополь называли город-корабль.

Под ярким южным солнцем, омываемый голубыми волнами своих бухт, город-корабль жил и другой, невоенной жизнью. Основным городским транспортом в Севастополе был трамвай, ходивший по пяти линиям. Стоимость билета на «Артиллерийской» линии составляла 4 копейки, а на линиях «Круговой», «Лагерной», «Вокзальной» и «Корабельной» – 5 копеек. Кроме того, в городе работали извозчики и необычные для других городов яличники, перевозившие на яликах – небольших весельных лодках, горожан по многочисленным севастопольским бухтам.

Культурно-театральная жизнь города сосредоточилась в двух городских театрах: драматическом – при «Народном доме», и городском – «в небольшом деревянном доме», которые давали около ста спектаклей в год.

В мае 1914 года в Севастополе открылся уникальный Институт физических методов лечения, в котором изучалось влияние крымского воздуха, воды, солнечных лучей, грязевых и морских ванн на организм человека, основателем и директором которого был известный профессор А.Е. Щербак. Красивое здание института – украшение города, построенное по проекту архитектора В. Чистякова, расположилось на берегу Артиллерийской бухты недалеко от Севастопольской биологической станции, заведующий которой, профессор С.А. Зернов, крупный ученый, к этому времени завершил исследования Черного моря, в ходе которых открыл заросли морских красных водорослей, что позволило организовать промышленную добычу йода.

Приезжавшим в город курортникам и отдыхающим рекомендовались несколько гостиниц и меблированные комнаты. В центральной из них – гостинице «Кист» на Екатерининской площади у Графской пристани, в разные годы останавливались Лев Толстой, Станиславский, Чехов. Как писали репортеры местной газеты, ресторан гостиницы «Кист» любил посещать один из первых русских авиаторов Ефимов с коллегами по Севастопольской офицерской летной школе, а также офицеры флота. Кроме этого, еще шесть ресторанов и несколько столовых обслуживали приезжих и отдыхающих гостей города.

По данным за 1913 год в Севастопольский порт в течение года из-за границы пришли семьдесят четыре иностранных торговых судна, поэтому в городе имелись французское, британское, турецкое, греческое, итальянское и бельгийское иностранные консульства. Судов каботажного плавания в городской порт за это же время прибыло почти две тысячи.

В Севастополе золотились купола двадцати православных церквей и монастырей и имелись несколько синагог и мечетей. Центральным Морским храмом города считался Владимирский собор, возвышающийся на холме над городом, в подземном склепе которого похоронены герои Первой обороны Севастополя: адмиралы Лазарев, Корнилов, Истомин, Нахимов. Здание Владимирского собора, выполненное по проекту известного архитектора академика А.А. Авдеева из инкерманского камня, а внутри облицованное каррарским мрамором, было завершено в 1888 году. Офицеры и матросы Черноморского флота любили посещать Владимирский собор, потому что для русских моряков защита Отечества всегда было делом богоугодным, а Русская православная церковь с давних времен почитала ратное дело истинно священным. Моряки обращались к богу, чтобы помолиться за себя, за родных, исповедовавшись в своих, в общем-то, не таких уж тяжких корабельных грехах.

…Поднявшись к Владимирскому собору, сняв фуражку и перекрестившись, мичман Ярыгин вошел в собор и, подойдя к иконе Святого Николая Чудотворца, засветив свечу, начал молиться. «Никола Морской», как называли Святителя Николая моряки, – покровитель всех плавающих, был главным святым военно-морского флота, поэтому именно ему молились офицеры и матросы, прося о покровительстве и защите в плавании. Сергей Ярыгин, помолившись «За тех, кто в море», испросил божие благословление на очень важный для него шаг. Он задумал подать рапорт о переводе в морскую авиацию Черноморского флота и поступлении в Севастопольскую офицерскую авиационную школу. Его сердце рвалось в небо!

Через несколько минут мичман вышел из храма и зашагал по улице вниз, в сторону центра. Он спешил в Морское Собрание. Именно Морское Собрание Севастополя, построенное в 1844 году по проекту архитектора А. Брюллова, брата знаменитого художника, являлось в те годы центром особого притяжения молодых офицеров. Морское собрание позволяло флотским офицерам пообщаться в непринужденной береговой обстановке, выпить вина, потанцевать, одним словом, просто отдохнуть от корабельной службы, от корабельного железа. Вдобавок в Морском Собрании была прекрасная библиотека, в книгохранилищах которой имелось более 90 тысяч книг, что делало ее третьей в России по количеству книг. Читателями библиотеки были «лица привилегированных сословий, представившие рекомендации двух обязательных членов библиотеки». Выдача книг производилась ежедневно. Читальный зал библиотеки открывался в 8 утра и работал до 10 вечера. Плата за пользование книгами составляла 12 рублей в год. Понятно, что досуг в Морском Собрании был уделом лишь офицеров.

Забрав в библиотеке Морского Собрания приготовленную ему книгу и несколько иллюстрированных авиационных журналов, мичман Ярыгин пересек Екатерининскую площадь и оказался у Графской пристани, с которой яличники перевозили горожан на Северную сторону города, откуда он рассчитывал на извозчике добраться до селения Кача, где располагалась авиационная школа и аэроклуб, членом которого он состоял.

В Севастополе море видно отовсюду – из всех окон, всех балконов и крыш. Ведь город расположен на крутых склонах холмов, спускающихся к морю, к берегам Херсонесской, Камышовой, Казачьей, Стрелецкой и Карантинной бухт. Особое очарование городу придают белоснежные здания, построенные из инкерманского камня, и голубая вода бухт, глубоко врезающихся в гористую сушу. Именно поэтому значительную часть городского транспорта составляли яличники, как правило, отставные матросы, занимавшиеся частным извозом на небольших лодках – яликах, работавших, по утвержденным Городской думой Севастополя, тарифам на яличные услуги. Переезд через бухту в общем ялике обходился в 3 копейки. Наем ялика на городской пристани на Северную сторону или к кораблям на рейде стоил 30 копеек, а в Инкерман – уже 75 копеек. В ночное время тариф удваивался. За аренду ялика с одним гребцом платили 2 рубля, а при плавании под парусом – «по соглашению». Кроме яликов, в Севастополе работали шесть городских маршрутов, баркасы которых отходили от четырех городских пристаней по расписанию. Яличники же перевозили пассажиров в любую бухту города в любое время.

Мичман Ярыгин подошел к Графской пристани, от разогретых ступеней которой дрожащим маревом поднимался теплый воздух. Катера и шлюпки сновали по бухте…

От белой колоннады Графской пристани мичман поспешил спуститься по ступенькам вниз, увидев, что один из яличников готовится отчалить. Спрыгнув в ялик, Ярыгин с удивлением обнаружил сидящую на корме незнакомку, встретившуюся и запомнившуюся ему утром на Приморском бульваре. Бывает же такое! Они улыбнулись друг другу, и мичман сел рядом.

Представился:

– Сергей.

Познакомились. Девушку звали Ольга. Она окончила учительские курсы и теперь работала учительницей в первой двухклассной с пятигодичным сроком обучения церковно-приходской школе на Северной стороне. Разговорились…

Скрепя уключинами, ялик отчалил. За бортом, сквозь спокойную и прозрачную, как стекло воду, внизу виднелись камни и тени рыбок, снующих вокруг них… Слева проплывали стройные корпуса яхт, стоявших на бочках у яхт-клуба, а справа – Павловский мысок со зданием флотской метеорологической станции. Под Северным берегом виднелись грузные, монументальные громады кораблей линейной бригады, а вдали, на вершине холма, белел треугольник храма-пирамиды Никольской церкви Братского кладбища. Слегка покачиваясь под мерными ударами весел, ялик вышел из горловины Южной бухты на простор рейда и направился к Северному берегу… Причалили. Мичман подал Ольге руку и помог выйти на пристань.

– Я провожу вас, – предложил он.

– Здесь недалеко, – ответила Ольга.

Они пошли рядом. Дорога поднималась в гору, и мичман предложил девушке руку. Идти стало легче. По дороге договорились встретиться через неделю на Приморском бульваре у мостика с драконами.

…Неделя пролетела быстро. Занятый службой мичман Ярыгин выматывался до предела, но Ольга не выходила у него из головы. Какая она красивая, какие у нее глаза – лучистые, ласковые, улыбка ее завораживает. Ольга ему очень нравилась… Когда Сергей вспоминал о ней, сердце его переполнялось радостью и восторгом. Думать не хотелось, хотелось просто жить! Наверное, в этом и было счастье – счастье просто жить, любить и быть любимым…

…Сергей всегда приходил с цветами. Встретившись у мостика с драконами, молодые люди гуляли по Приморскому бульвару и Нахимовскому проспекту, пестревшему вывесками: «Магазин А.Я. Чауша Заграничная, Варшавская и Санкт-Петербургская мужская, дамская и детская обувь», «Часы Швейцарии»…

В то лето они много бродили по городу. Ольга видела, как Сергей привлекает к себе заинтересованные взгляды курортниц – молодой подтянутый мичман с приятной улыбкой. Он тоже, ведя ее под руку, невольно замечал, что фланирующие по улице офицеры, отставники, студенты и прочие штатские косятся на его спутницу. Невысокая, статная, русоволосая с притягивающим взглядом больших серых глаз, с букетиком цветов в руках, Ольга была будто созданная для того, чтобы ей восхищались.

…Солнце садилось в воду, окрашивая все вокруг волшебными золотыми отблесками. На кораблях в бухте отбивали склянки. Мягкие теплые сумерки ползли с берега на море, закат медленно отступал перед ними, превращаясь в далекую узкую едва светящуюся полоску. По южному быстро темнело. Возвращались с прогулок поздно.

Ольга жила с тетушкой в доме на Синопском спуске. Муж тетушки служил на таможне, а сама тетя учительствовала в женской гимназии. На улицах было тихо и пусто. Голубой свет луны вырезал причудливые тени листвы на светлых плитах тротуара. Ночь дышала над морем, и тонкая лунная дорожка серебрилась на тихой воде…