Душа

«Брр, – я поморщилась, прикрыла глаза и прислонилась к скамейке. – Только вот теперь он знает, что я по другую сторону баррикад, и знает, где я живу. Точнее, где живёт Ромка. И желая отомстить мне, наверняка захочет «поиграть» с ним… Придётся действовать быстро. Надо что-то решать с Альбиной. Лишь бы она не поощряла эту самую месть, желая сблизиться с ним. А то…»

А дальше пошли такие чёрные мысли, что мне захотелось схватиться за голову. «Вот ведь помощница», – злилась я, стуча кулаками по скамейке. По дереву побежала едва заметная, но трещина, которая приятно согрела сердце. Значит, моя сила тоже набирала обороты, и я могла хоть как-то противостоять Савве.

Жаль, воодушевления от проделанной работы хватило ненадолго. Нужно было возвращаться домой и поскорее. Савва мог заявиться в квартиру в любой момент, а там и без него хватало своих проблем…

Три дня сильно изменили меня: я почти отвыкла от постоянно включённого ноутбука и сообщений от желающих помочь мне и засадить Тимура в тюрьму. В календаре на стенке стало на три крестика больше. Дата суда приближалась. Ромка ждал её: я чувствовала это по его тяжёлому взгляду, гипнотизирующему незачёркнутые дни. Зажмурившись, я попыталась включить телевизор. Представила, как нажимаю на кнопку пульта и прибавляю звук. Не вышло. Тишина убивала. Ромка подошёл к ноутбуку и щёлкнул на иконку «Вконтакте». Я отвернулась к окну. На подоконнике стояли совершенно засохшие хризантемы.

– Зато мы всегда будем вместе, – прошептала я, заставив себя оглянуться и просмотреть комментарии, которые так неистово пожирал глазами мой муж.

***

– Вот как-то так, – развёл руками «Демидыч», теребя бороду и выдёргивая из неё волоски подобно Хоттабычу. Альбина смотрела на него с жалостью. Видимо, думала о том же, о чём и я: загадывай, не загадывай, а желания призраков всё равно не исполнятся. Реки вспять не текут.

– Понятно, – как-то слишком спокойно сказала она и подошла к окну, тому самому, что я разбила почти три недели назад. Хорошо, хоть «Демидыч» всё починил. Старое одеяло лежало в углу, а занавески мирно висели вдоль рамы. – Теперь всё ясно.

Оптимизм Альбины я не разделяла, но возражать в открытую смысла не видела. «Демидыч», скорее всего, придерживался похожей точки зрения, и, чтобы спрятать несогласие, снова начал теребить ни в чём неповинную бороду.

Он рассказал Альбине всё. Всё, что знал. Про аварию, пожар, психиатрическую больницу и про «умения» Саввы, из-за которых он провёл несколько суток в изоляторе временного содержания. Альбина в такие моменты только кивала да иногда вставляла односложные: «Ага» или «Понимаю».

Никто так и не сказал ей, что Савва и есть её сын. Но, похоже, это уже и не требовалось. Альбина сама догадалась, что к чему, анализируя наши с «Демидычем» перешёптывания и виноватые взгляды.

– Значит, он любит смотреть на аварии? – она чуть приподняла брови, обращаясь скорее к занавескам, чем ко мне.

– Любит.

– Тогда отведите меня на эту улицу. Я подожду его там. Уж что-что, а ждать я умею.

***

– Думаешь, у неё выйдет? – спросил «Демидыч», в десятый раз за последние три минуты оглядываясь на Альбину. Она сидела у столба с фотографией Саввы. Как обычно обняв руками колени и прижавшись спиной к опоре. Хорошо, хоть не пела и пальцами не щёлкала.

– Понятия не имею, – честно сказала я, – но ей достанется. Он не любит, когда кто-то из призраков ходит на его территорию. Он считает себя королём, а улицу Братьев Райт до перехода, возле которого меня сбили, своими владениями. Она новичок, и…

– Вряд ли она бросится к нему с объятиями и криками: «Я твоя мать…»

– Вряд ли…

– Думаешь, он сейчас возьмётся за твоих? В отместку?

– Не знаю. Я уже ничего не знаю. Савва странный, но, может, Альбине удастся держать его подальше от нас. Он многое умеет, а она хочет учиться всяким таким штукам. Это может ему польстить. Савва ведь всего лишь самодовольный ребёнок, который мечтает о пьедестале и куче поклонников. Но я не могу обещать, что он снова не появится в твоём доме и не начнёт тебя мучить…

– Знаю… – «Демидыч» остановился и, преградив мне дорогу, впервые с момента нашего знакомства широко и по-доброму улыбнулся. – Даже жалко расставаться с тобой.

Тяжело вздохнув, я посмотрела на его руки. Абсолютно пустые руки.

– Ну и где телефон? Опять забыл… Идёшь и разговариваешь сам с собой.

Он пожал плечами и почесал нос. Чувство вины в нём мои слова явно не вызвали.

– Когда суд?

– Не спрашивай, – на этот раз на Альбину посмотрела я. Она сидела на том же месте и внимательно следила за дорогой.

– И всё же.

– Первого ноября.

– Значит, чуть больше недели осталось.

– Ага. – Выдохнула я и опустила взгляд на свои ноги. У меня язык не поворачивался попросить его выполнить свою часть сделки.

– Послезавтра приходи. Подумаем, как быть.

Я кивнула, но послезавтра «Демидыч» пришёл ко мне сам…

***

Всё началось с папы. В дверь позвонили спозаранку. Он стоял на пороге нашей квартиры в половине девятого или около того. Видимо, проводил тётю Глашу на поезд и решил зайти к зятю. Если Ромка и удивился, то виду не подал. Налил ему чай и сделал два бутерброда, один из которых умял сам.

– Тебе на учёбу не надо?

– К третьей паре.

– Это хорошо. – Папа потёр подбородок и выпил полкружки залпом. – Спасибо, что встретил Глафиру.

– Вы уже благодарили.

– Ещё раз не помешает. – Папа встал и, подойдя к раковине, сполоснул кружку. – Я не приду на ноябрьское заседание.

– Почему?

– Не хочу.

– Жаль. – Ромка тоже встал и вплотную приблизился к папе. – Подписчики собираются весь день стоять с плакатами и её фотографиями возле зала суда. Жаль, что родной отец…

– Я тебе уже говорил, – в голосе папы зазвенела сталь, – что не поддерживаю то, что вы развели с Костей. Не по-людски это.

– А что по-людски? – Глаза у Ромки вспыхнули, на шее заходили желваки. – То, что она в могиле лежит, а он спокойненько в университет с водителем ездит.

– Если ты его засадишь, она не воскреснет.

– Зато я буду знать, что одним уродом на свободе будет меньше.

Папа попятился назад и с силой потёр левую половину груди. Перед глазами замелькала вчерашняя сцена на проспекте Декабристов: он и тётя Глаша, заваривающая чай на травах со словами: «Не бережёшь ты себя, Коля! Нисколько не бережёшь. Тебе бы в санаторий…»

Да, права тётя Глаша. В санаторий, а не в суд…

– Ладно, Николай Андреевич. – Ромка нарочито спрятал руки за спину, когда папа протянул ему правую ладонь. – Защищайте, кого хотите.

– Он не виноват.

– А по моей версии виноват. Виноват, потому что за руль без прав сел, потому что двести километров в час гнал, потому что на светофоре не остановился. Я никогда не забуду, как её на «скорой» в морг вёз. А Вы?

– Ты даже понять не хочешь…

– Да куда уж мне. – Ромка усмехнулся и стал чем-то похожим на Савву.

Папа открыл кран, плеснул в стакан воды и снова залпом выпил его, а затем тяжело опустился на стул.

– Наташа…

Новый звонок в дверь не позволил ему закончить. Ромка выругался и пошёл открывать. Даже в глазок смотреть не стал. Наверное, ждал Костю.

Только на лестничной клетке стоял не Костя, а «Демидыч». Красный как рак, взъерошенный и с открытой газетой в руках. С той самой газетой.

– Я ничего покупать не буду, – Ромка попытался захлопнуть дверь, но «Демидыч» вовремя вставил ногу в проём.

– Я и не продаю ничего. О твоей жене поговорить пришёл.

Глава пятнадцатая

«Демидыч» волновался, волновался до такой степени, что его пальцы дрожали, а на лбу выступило несколько капель пота, которые он поспешно вытер тыльной стороной ладони. Ромка напрягся, но назад всё-таки отступил. Папа поднялся со стула и, по-прежнему держась за левую половину груди, проковылял в прихожую. Секундная стрелка успела описать два полных круга, но «Демидыч» так и не сошёл с коврика на лестничной клетке.

– Антон Демидов, – озираясь по сторонам, представился он и, убрав газету в карман, неловко развернул перед Ромкой паспорт, после чего наконец переступил порог квартиры. – Я ничего не продаю…

– Это я уже понял, – сразу перешёл к делу Ромка. – Что тебе известно о моей жене? Видел, как её машина сбила?

– Не видел.

– Тогда что рассказать хочешь? И где адрес мой взял?

– Наташа дала. – «Демидыч» почесал затылок и расстегнул куртку, всем видом показывая, насколько ему жарко. – Когда уезжала в Ч***, просила приглядеть за тобой и Николаем Андреевичем.

– Когда это она уезжала в Ч***? Не было такого.

– Несколько дней назад.

Правый уголок губ Ромки потянулся вверх, но замер на полпути. Он словно хотел, но раздумал смеяться. Глаза резко стали злыми, а рот превратился в тонкую едва заметную линию.

– Поиздеваться пришёл? Проваливай!

– Вы не поняли. – «Демидыч» увернулся от Ромкиной руки и шагнул по направлению к папе. – Я… Я вижу призраков и могу говорить с ними. Она сейчас здесь, с нами. Вон там, у стены, стоит. – Он поднял руку и показал на меня трясущимся, как у заядлого алкоголика, пальцем. – В дурацком белом платье. Она терпеть его не может, потому что оно длинное и… А… слово забыл.

«Демидыч» зажмурился и снова протёр ладонью лоб, свёл брови на переносице, помычал от отчаяния с минуту, но нужного прилагательного так и не подобрал. Ромка посмотрел на него с презрением, папа – с жалостью.

– Нет, правда, она рядом. Низенькая, едва мне до плеча доходит. Волосы светлые, распущенные. Она много чего про вас рассказывала. Про море, например. Ты хотел летом на юг, и она искала квартиры в Лазаревском. Втихомолку, чтобы никто не знал. А ещё её любимая книга. Как же? – «Демидыч» схватился за голову и начал яростно растирать виски, будто это должно было как-то поспособствовать его памяти. – Про ирландку и поместье. Север, юг, негры.

– «Унесённые ветром», – тихо подсказал папа. К жалости в его взгляде добавилось что-то новое. Не то непонимание, не то осуждение.

– Да! – «Демидыч» победоносно поднял вверх палец. – Но нравилась ей другая. Не ирландка. Эмили что ли, – он кашлянул в бороду и в третий раз смахнул пот со лба ладонью, которую поспешно вытер о куртку.

– Мелани, – глядя в потолок, проговорила я.

− Мелани, − скрупулёзно поправился он. – Она учится… училась в педагогическом институте.

Папа снял очки и тщательно протер их носовым платком, предварительно подышав на стёкла.

– Вы плохо подготовились, − сухо подытожил он.

– Да нет же, − «Демидыч» замахал руками и попытался подойти ещё ближе, но папа остановил его покачиванием головы, − я правду говорю. Она здесь. Постоянно с вами. С вами обоими. Стоит сейчас прямо между нами! Вот тут! Да не молчи ты в конце концов и прояви себя хоть как-нибудь, чёрт побери!

«Демидыч» почти с мольбой посмотрел на меня. От его взгляда захотелось залезть в шкаф и больше никогда оттуда не вылазить. Он почему-то решил, что за последние два дня я превратилась в мастера призрачного дела и могу творить всякие чудеса по щелчку пальцев. Только вот я не была этим мастером и не могла подбрасывать вещи вверх по чьей-то указке.

Впрочем, не думайте, что я не пыталась. Честно пыталась, но с таким же успехом можно пытаться сдвинуть айсберг размером с мамонта. Безрезультатно. Сбросить плечики с крючка не получилось. Папина шапка на полке не поднялась ни на миллиметр. Я разочаровала «Демидыча», но и сама разочаровалась в нём. Негодование Ромки быстро перетекло ко мне. Я злилась и злилась сильно. Я не просто так хотела зайти сегодня к «Демидычу». Мы должны были всё обсудить, продумать план, подыскать аргументы и привести доказательства. Мне нужно было подготовиться. Нам обоим нужно было подготовиться, но человек, которого я считала другом, решил всё сам. Без меня. И потратил мой шанс. Вот так запросто одним движением, точнее, разговором.

– Она умеет двигать предметы! Вы не замечали? Может, включался телевизор, или падало что-то с полки? Книга там или статуэтка какая. У меня она разбила окно и повернула вентиль на газовой плите. Если вы принесёте альбом, я покажу…

– Хватит. – Ромка схватил «Демидыча» за плечо и с силой потащил к дверям. – Выметайся и дорогу сюда забудь. Увижу ещё раз, полицию вызову! Понял?

– Она любит считать звёзды. И балетки у кресла называет оберегом. И не хочет, чтобы Тимура посадили. Она простила его и ненавидит группу «Вконтакте» и комментарии, которые ты…

Вы когда-нибудь видели корриду? Если нет, то наверняка слышали или читали о ней. Коррида обычно проходит на улице, под открытым небом. Зрелище весьма интересное: круглая арена, толпа возбуждённых людей, крики женщин, матадор в самом центре событий и… конечно же, бык. Бык, которого колют штыком и дразнят красной тряпкой. А теперь представьте, что этот бык – мой муж, а красная тряпка – малейшее упоминание о Тимуре. Представили? Тогда вы точно поймёте, как Ромка вцепился в «Демидыча» и как вытолкал того за дверь. Папа с трудом вернул Ромку в квартиру, а «Демидыч» с ещё большим трудом удержался на ступеньках лестницы.

Закрывая за собой дверь, мой муж ругался матом. Ругался долго и громко, сыпал угрозами и оскорблениями, пугал «Демидыча» полицией и чем-то ещё. Я не слушала, по-альбиньи зажала уши руками и сползла на пол по стенке. Кто-то из соседей выглянул на площадку и пожаловался на шум в подъезде. Ромка, не сдерживаясь, послал этого кого-то куда подальше. Запер дверь он только минут через пять или семь и только потом развернулся к папе. Злой, с красным лицом и бегающими, как у бешеной собаки, глазами.

– Вы видели? – прорычал он, заходя на кухню – Эти подонки подослали к нам «ясновидящего». Наташка не хочет, чтобы Тимура посадили, – Ромка опять попытался засмеяться и снова не смог: губы никак не хотели складываться в улыбку, словно та заржавела и вышла из строя. – Теперь Вы понимаете, что этот человек ничем не побрезгует?

Папа потёр подбородок и посмотрел в угол, где сидела я.

– Про книгу, конечно, он мог узнать у ваших одноклассников или учителей. Адрес при желании тоже мог найти у знакомых, но балетки и звёзды − это странно. Кому она рассказывала об этом?

– Вы что, поверили ему? Поверили в эту лажу?

Папа покачал головой. Нет, конечно, он не поверил. Смущение и смятение в его глазах появились явно из-за чего-то другого. Папа всегда был рационален до мозга костей. Пионер, октябрёнок, истинный коммунист. Он не мог поверить, потому что никогда не верил в такое. Тётя Глаша часто раскидывала на него карты, но папа и слушать не хотел. «Суеверия, одни сплошные суеверия», – восклицал он и уходил во двор рубить дрова. Но сейчас что-то в словах «Демидыча» задело его за живое и заставило, если не засомневаться, то хотя бы задуматься. Неужели балетки и звезды?

«Скорее, отцовская любовь», – пискливо подсказал внутренний голос.

– Я выясню, что это за человек, – спокойно сказал папа, натягивая куртку. – Возможно, он душевно больной и с Алишеровыми никак не связан.

Ромка закатил глаза и, снова не подав папе руку, со злостью захлопнул дверь и на полную громкость включил телевизор. Кое-как справившись с нахлынувшими эмоциями, я заставила себя встать и подойти к окну. Папа, ссутулившись, торопливо шагал к остановке. «Демидыч» курил возле магазина и поглядывал на окна нашей квартиры. Наверное, меня поджидал. Я не стала спускаться. Не захотела. Просто прижалась спиной к подоконнику и долго-долго любовалась балетками.

Костя пришёл только вечером. Принёс пиво с чипсами и диск с записью какого-то важного матча по футболу. Ромка рассказал ему про папу и про непонятного гостя, называющего себя медиумом. Костя усмехнулся и, плеснув пивом на и без того давно нечищеный ковёр, выдал громкую и содержательную тираду о том, что «эти козлы совсем охренели». В отношении позиции «Антон Демидов – прихвостень Алишеровых» он полностью поддерживал Ромку. Домой Костя так и не ушёл, до полуночи играл с Ромкой в карты, пил пиво и смотрел телевизор. Вырубился он только к двум, развалившись на старой раскладушке, которую мы хранили в кладовке.

– Может, в клуб сходим вечером? – спросил он утром, тщательно причёсываясь у зеркала. – Или в кафе посидим? Я тут переписываюсь с одной филологиней. Хотели пересечься сегодня-завтра.

– Хотели, так пересекайтесь. Мне какое дело?

– Могу попросить её подружку с собой взять. Вчетвером веселее.

– Попроси, конечно, и иди сразу с двумя. Чего теряться?

– Просто не сто же лет тебе тут сидеть, – продолжил Костя слегка обиженным тоном. Ромкину иронию он явно не оценил и отпускать закинутую удочку не собирался, – я хоть и зову тебя стариком иногда, но мы ведь оба знаем, что это не так. Скоро пройдёт суд, и ты увидишь, как много по улицам шастает симпатичных девчонок.

– Пошли. – Ромка угрюмо нахлобучил на уши шапку и зашнуровал ботинки. – Не сейчас, ладно?

Когда дверь наконец захлопнулась, меня окутало странное забытьё. Казалось, что я снова стала маленькой девочкой, которая сидит на коленях у папы и отвечает только за содержимое своего портфеля.

***

Я пришла к «Демидычу» только через два дня, всё такая же злая, расстроенная и обиженная. Всю дорогу до его дома я старательно подбирала слова, чтобы потом, при встрече, не поддаться эмоциям и не наговорить гадостей. Однако в квартире его не оказалось. Вернулся он поздно ночью и, видимо, с порога почувствовал моё присутствие. Долго возился в прихожей, шаркал ногами и вешал куртку. Верхний свет включать не стал, только ручной фонарик, который зачем-то направил мне прямо в лицо.

– Я ждал тебя раньше, – сказал он, швыркая носом, как от сильного насморка.

– А я вообще не ждала тебя позавчера.

Мой голос прозвучал зло. Обида так и рвалась наружу. Я вдруг поймала себя на мысли о том, что хочу запустить в «Демидыча» чем-нибудь тяжёлым или, на худой конец, расцарапать ему лицо ногтями. Пытаясь хоть как-то справиться с эмоциями, я обошла комнату по периметру, но облегчения не почувствовала. Яркий свет глаза не резал – жмуриться не приходилось. Мне удалось хорошенько разглядеть квартиру, которая опять пришла в запустение. Недавно наведённым порядком теперь и не пахло. Повсюду валялись мусор, недоеденная еда и скомканная одежда. Сам «Демидыч» выглядел ещё хуже. Под правым глазом у него расплывался свежий фиолетовый синяк, левая рука была обмотана какой-то тряпкой, а на рубашке не хватало четырёх пуговиц.

– Ты должен был посоветоваться со мной! – сказала я. – Мы договаривались. Мы должны были разработать план, продумать вопросы и ответы. А ты решил всё без меня. Пришёл, как дурак, и всё испортил. У нас был один-единственный шанс. Теперь Ромка думает, что тебя подослал отец Тимура, чтобы разжалобить его. Ты понимаешь? Понимаешь, что наделал?!

Мой голос сорвался на крик, и стекло в раме задребезжало. Усилием воли я заставила себя замолчать и зажала рот ладонью. Сейчас, в эту минуту, я не просто злилась, я ненавидела «Демидыча» всем сердцем и всеми остатками тела, которое ещё не дожрали черви.

– Ну скажи хоть что-нибудь!

– Если я скажу, что хотел, как лучше, тебе полегчает?

− Нет!

− Жаль… А я даже сто граммов для храбрости выпил. Решил: сейчас или никогда.

– Ты должен был дождаться меня! – Я подняла палец и направила им в «Демидыча» точно так же, как делал он два дня назад. – У нас был договор.

– И я его выполнил! А ты могла бы проявить больше усердия и помочь мне не только с именем героини. Не стоять и не хныкать у стенки, как пятилетний ребёнок, а поднять что-нибудь в воздух. Закричать, выломать стекло, хлопнуть дверью или придумать что-то другое, доступное призракам. Как-то проявить себя и подтвердить мои слова, но ты предпочла стоять в сторонке и надувать с досады губы.

– Лучше бы ты вообще не выполнял свою часть договора.

– Ты права. – «Демидыч» коснулся лиловой отметины под глазом и начал разбинтовывать руку. – Лучше бы не выполнял. Сейчас был бы целее.

От злости я не заметила, как оказалась на улице. Мне впервые не было жаль своего «друга». Сам виноват. Кто его опять избил и почему, мне без разницы! Если бы он со мной посоветовался, сейчас бы всё было по-другому…

– Эй, подожди! – чей-то низкий голос заставил меня оглянуться. От клокочущего внутри негодования, я дезориентировалась в пространстве, а потому не сразу поняла, откуда этот голос доносится. Тогда меня окликнули ещё раз: – Да подожди же, Наташа!

Вглядевшись, я узнала Альбину. За те пять дней, что мы не встречались, она сильно изменилась, стала старше и серьёзнее, расправила плечи, приосанилась и заметно повеселела. Видимо, уход от матери пошёл ей на пользу.

– Что-то случилось? – спросила она, касаясь моего плеча. – Папа или муж?

− Всё сразу, − простонала я, − сил бороться больше нет. Всё, что я так долго делала и к чему стремилась, разлетелось в один миг, как карточный домик.

Я рассказала Альбине всё и утаила одну-единственную деталь, её, точнее, причину, по которой она оказалась здесь. Мне по-прежнему хотелось, чтобы Альбина думала, будто я помогала Савве, а не себе.

– Ты считаешь, что Антон поступил плохо? – произнесла она нараспев и коснулась своих длинных волос.

– А ты считаешь, нет?

– Ну, это как посмотреть? С разных сторон одни и те же вещи кажутся разными.

Я закатила глаза и хмыкнула, с трудом сдерживая иронию. Высокопарные слова о субъективности взглядов от девушки, родившей ребёнка в четырнадцать лет, имели для меня не больше значимости, чем кудахтанье курицы.

– А я вот совершенно не хочу передавать весточку этой, даже сейчас, когда знаю правду. Даже, если бы эта верила в потустороннюю жизнь. – Альбина повернула голову вправо и показала на жёлтое здание около автобусной остановки. – У каждого уважающего себя призрака должно быть какое-то занятие. Савва наблюдает за авариями. Ты любишь читать книги в чужих руках и помогаешь другим привидениям, а я теперь принимаю роды.

Альбина произнесла это с таким напыщенно-серьёзным видом, что я едва не рассмеялась. Похоже, мои выводы о её нормальности были поспешными. Петь и качаться она, конечно, перестала, но от фантазий так и не избавилась.

– Не веришь? – по-детски непосредственно улыбнулась она. – Я тебе сейчас всё расскажу, и ты поймёшь. Это роддом. Я оказалась здесь два или три дня назад. Савва куда-то делся, и мне захотелось прогуляться по городу. Вот здесь, на тротуаре, остановилась жёлтая машина в ромбиках.

– Такси?

– Ага, такси. Оттуда вышла девочка лет тринадцати-четырнадцати. Она держалась за живот и стонала. Рядом шла мать. Прямо как эта. Я посмотрела них и всё вспомнила. Девочку привезли рожать. Она долго мучилась. Её потом прокесарили. Кровищи было – закачаешься, но я осталась, хотя всегда боялась крови. А потом мать написала отказную от ребёночка. Оказывается, она имеет право, как законный представитель, потому что у девочки ещё даже нет паспорта. Мать всё сама решила. Наверное, со мной было также. Эта даже фамилию нашу моему сыночку не дала. Заменила две буквы. Вместо Пестерев стал Нестеров. Наверняка сунула взятку, а потом перевела Савву в краевой приют, когда я его на улице встретила…

Ожидая сочувствия, Альбина вновь посмотрела на меня. Я не выдержала этого взгляда и стыдливо отвела глаза в сторону.

– Теперь я часто хожу в роддом и присутствую на родах. Это так увлекательно. Я тут всё знаю и про палаты, и про родильное отделение, но стараюсь приходить в самом конце, когда ребёночек уже вышел и лежит на руках у акушерки. Иногда удаётся представить, что я – это она. Пойдём, сама увидишь. Тебе понравится.

Я нехотя подчинилась. Альбина словно загипнотизировала меня, повела, как корову на верёвочке мимо выбеленных стен, кожаных диванов и белых палат с двузначными номерами.

В родильном, специально оборудованном кресле тужилась женщина. Её тёмные, мокрые от пота волосы выбились из-под голубой шапочки, в глазах полопались капилляры, отчего белки приобрели насыщенно-красный оттенок. Она так громко кричала, что Альбина зажала уши руками и зажмурилась, но всё равно продолжила стоять рядом, как стойкий оловянный солдатик. Она ждала, ждала ребёнка, ждала новую жизнь и чудо. Чудо, которое у неё когда-то отобрали.

Ребёнок вышел минуты через три или четыре. Весь в сгустках красной слизи, маленький, сморщенный и похожий на старичка. Я с ужасом отстранилась от него, как от чего-то чудовищно безобразного, и вдруг заметила серебристое облачко, которое плавно опускалось с потолка к новорожденному.

– Душа! – захлопав в ладоши, зачарованно объяснила Альбина, и невесомое, переливающееся всеми цветами радуги облачко на секунду замерло напротив маленького ротика. Акушерка шлёпнула малыша по попке, тот вскрикнул, сделав первый в своей жизни вдох, и втянул в себя облачко.

– Невероятно! – только и смогла произнести я, глядя на то, как ребёнка кладут на грудь роженице.