Ловец удовольствий и мастер оплошностей

Недовольная признаниями брата, Элен поглядывала на него с укоризной, переводила неловкий взгляд на меня. Всерьез в чем-нибудь упрекать брата она была не способна, это чувствовалось. И в то же время ей не хотелось впутывать меня, человека постороннего, в их семейные проблемы.

Повести их обедать? Кварталы Сен-Мишеля, людные, туристические, я недолюбливал, да и не знал здесь ни одного приличного места. Можно было прогуляться до Шатле, до кафе «Циммер», что прямо на площади перед фонтаном. Но я не помнил, подают ли там нормальные блюда в необеденное время.

Элен, сидевшая неподвижно, обняв себя за плечи, скользнула по мне незнакомым мне взглядом, в котором не было ни капли настойчивости, но и перечить которому я тоже бы не смог, и сказала мне, немного читая мои мысли, что они с братом сегодня будут ужинать дома. В гости к ней должна прийти знакомая.

Светлоглазый Коля покорно улыбался – и мне, и сестре. Идею свою я сразу похоронил. Какое-то время мы сидели молча.

Глядя на них, я ловил себя на мысли, что их жизнь, во всех отношениях простая и в то же время представлявшая собой сплошной замкнутый круг из неразрешимых бытовых проблем, имеет какой-то другой смысл, чем жизнь моя. Наверное, более однозначный. Для них всё было проще. Всё казалось обусловленным какими-то простейшими потребностями – нуждой, неустроенностью. Даже этому можно, наверное, позавидовать. Была ли моя жизнь этого лишена? Конечно нет. Но я вдруг не был в этом уверен до конца.

Мне казалось, что я завидую их молодости. Их возможностям, которые, несмотря ни на что, всё еще открыты перед ними в несметном количестве. Их неумению видеть мир таким, какой он есть. Что, если попытаться взглянуть на мой мир их глазами? Но на это воображения уже не хватало…

Они были, конечно, необычными. Сестра – послушница. Но жившая в Москве на Тверском бульваре. Белобрысый, сероглазый брат – разнорабочий, промышлявший в Париже черными заработками. И оба – какие-то не то чтобы потрепанные жизнью, но настоящие, сохранившиеся. Взрослые дети… – вдруг сформулировал я для себя. Разве не это поразило меня в Элен во время первой встречи в Москве, в обществе подруги?

Меня вдруг осенила здравая мысль. Одни мои знакомые – они сдавали мне под Ниццей дом на июль или август, когда я был в состоянии за него платить, – в своем гостиничном хозяйстве затеяли перестройки и, как я слышал, подыскивали надежных рабочих. Не предложить ли услуги Коли и товарища? Я поделился своим соображением с Колей.

Тот лишь улыбался. С таким видом, будто дело уже решено. Ни охладить его пыла, ни объяснить толком, о какой работе идет речь, я уже не мог. Всё, что мне оставалось, так это пообещать дозвониться паре в Ниццу и после того, как удастся переговорить с ними, сообщить подробности.

Коля написал на бумажке номер своего сотового – с французской сим-картой.

* * *

В этом году душа не лежала к прохлаждениям. Но я решил не отказывать в себе в «каникулах». Зачем себя наказывать? Я позвонил под Ниццу и забронировал тот же самый дом, что и прошлым летом, – на три недели.

Повлиял на меня, видимо, и тот факт, что Элен со своими «сестрами» из Парижа должна была поехать под Канны, где у них проходила какая-то выставка. Все куда-то едут, у всех какие-то планы, один я жил непонятно чем…

Небольшой дом, находившийся на гостиничном подворье в предгорьях близ Ниццы, недалеко от Сен-Блеза, мы не раз снимали с Ванессой. Немолодая пара, владевшая отелем из двадцати номеров, дом сдавала нам по дружеской цене. Удобство заключалось еще и в том, что иногда, если возникала необходимость, остановиться можно было в номерах самой гостиницы. Пара держала при отеле ресторан, небольшой, скромный. Но чтобы хоть чем-то заманить клиентуру, хозяева готовили вполне приличную провансальскую еду вперемежку с итальянской «пастой».

А кроме всего, они еще и держали у себя мой древнющий «ягуар», который я купил в тот момент, когда мне досталась моя доля от мною же созданного бизнеса, но обеспечивать парковку машины в Париже не мог из-за своих постоянных разъездов, и в одну из поездок под Ниццу попросил пару оставить «ягуар» на подворье за небольшую плату. Пока, наконец, не решил вообще от него избавиться. Слишком старый – уже старым я его и купил – и прожорливый, чтобы можно было гонять такой автомобиль через всю Францию, к тому же любой ремонт требовал теперь настоящих капиталовложений.

Взрослый сын хозяев, решивший машину купить, – я попросил всего три тысячи евро, – денег мне так и не заплатил. Пока не подвернется новый покупатель или сам я, чего доброго, не пожелаю машиной воспользоваться и пока она по-прежнему оставалась оформленной на меня, родители держали «ягуар» на безвременной стоянке, загнав рыдван в пыльный конец старой конюшни, которую переоборудовали под хозяйственные помещения. Настал момент развязаться и с этой историей…

В Ницце стояла ясная, теплая погода. Обычной в это время года духоты не чувствовалось. Одно это вселяло в меня уверенность, что я не очень просчитался, решив бросить все дела в Париже и ехать, что называется, загорать, несмотря на крах всех жизненных планов, незаметно сотрясавших мою жизнь который месяц.

Добраться на подворье под Сен-Блезом мне удалось только к полуночи. Городской микроавтобус, которым мы с Ванессой привыкли пользоваться, потому что он бывал пустым и не было смысла тратить полсотни евро на такси, после восьми вечера уже не ходил. Наверное, я перепутал летнее расписание с уже отмененным, зимним. Я остановил в Ницце такси. Оно влетело в шестьдесят с лишним евро.

Выбравшись из такси в черном дворе, где всё дышало свежестью и со всех сторон доносился оглушительный стрекот, а в окнах хозяйского отеля в глубине подворья, хорошо мне знакомого, но с бросающимися в глаза переменами, еще горел свет, я понял, что все мои усилия и затраты того стоили.

Вернувшись в гостиную, которую теперь наполняла хоть какая-то ночная свежесть и вместе с тем немного тяжелый, одурманивающий аромат незнакомых южных цветов, я извлек из вещей припасенную фляжку, нацедил себе двойную дозу виски и завалился в плетеное кресло у окна. С улицы на меня в упор смотрело черное южное небо, сплошь усыпанное звездами. И я сразу поклялся себе, что завтра же, если удастся подключиться к роутеру хозяев, напишу Ванессе письмо и отправлю его… на электронный адрес ее матери в Лион? На чей-нибудь еще? Но, может быть, лучше просто выпить за ее здоровье?

* * *

Хозяйка Герта, бывшая швейцарка, пришла посидеть со мной за столиком у себя в ресторанчике, куда я отправился завтракать. С непроспавшимся видом она грелась на солнце, которое с утра пораньше многообещающе припекало через витраж, угощала меня крепким кофе и рассказывала о своем житье-бытье. Пьерик – так звали мужа – поехал запасаться овощами на местный фермерский рынок.

В отеле свободных мест не оставалось. Пустовал всего один номер. Да и тот забронировали. А до этого, до начала июля, номера простаивали. И им даже пришлось призадуматься о своих планах на будущее. Еще один-два таких сезона – и крах. Чем платить сезонным работникам? Как платить налоги? Кризис…

Тем временем, пока еще не было настоящего наплыва туристов, муж решил расширить ресторанное помещение. Он хотел достроить веранду со стороны долины, да и вообще подумывал о том, как «диверсифицировать» весь этот скромный бизнес. Но работы затянулись. В начале мая муж был вынужден ремонт притормозить. Сначала лучше было снести старую стену, которая сужала вид с южной стороны. И он не решался браться за работу один, с братом. Да еще и непогода. То дождь, то ураганный ветер, холодина…

Наш телефонный разговор, состоявшийся за пару дней до моего приезда, насчет двух молодых работников, которых я хотел к ним пристроить, пришелся кстати. Они с мужем склонялись к тому, чтобы нанять молодых людей сразу же. Просто не были уверены, что работа окажется им по плечу, ведь ни тот ни другой не был профессиональным каменщиком. И я не стал Коле заранее многого обещать.

Мы с Гертой вышли осмотреть флигель, где велись работы. Вопреки утверждениям хозяйки, работа была проделана большая. Оставалось удивляться, что муж ее смог всё это осилить сам. Но старая стена, выходившая на восток, теперь высилась здесь действительно ни к селу ни к городу. Я понимал, почему им хотелось расчистить пространство. Убрать стену, расширить всё помещение, установить большой витраж. Но на это Пьерик тоже пока решался, опасаясь, что ветреную сторону будет нелегко протапливать. А если не витраж – то могло хватить и пары больших окон, за счет чего получилось бы не менее светлое и даже просторное помещение с прекрасной панорамой, идеальной для загородного ресторана.

Предприимчивая Герта предлагала принять ребят на пару дней. Работы, мол, всё равно непочатый край. А потом, мол, посмотрим. Взглянув на них уже за делом, они с мужем могли бы решить, как быть дальше. Ей казалось справедливым принять ребят на два-три дня с полным пансионом, при условии, конечно, что на дорогу они потратятся из своего кармана.

Я сразу дал на всё согласие. Мы решили, что я сегодня же дозвонюсь и попробую запланировать приезд парней уже на этой неделе, с четверга по субботу или воскресенье. На этот срок Герта могла выделить двухместный номер…

Мой добрый старый рыдван, от которого еще недавно я хотел избавиться, завелся почти сразу же, стоило переставить аккумулятор с другой машины, пока мой подсевший подзаряжается от внешнего зарядного устройства. Левое переднее колесо оказалось спущенным. Простояв в смятом виде, наверное, целый год, резина могла уже не выправиться как следует и могла застучать от нарушенного диаметра, тогда пришлось бы менять обе передние покрышки. Однако уже через пару минут, едва я смыл с капота бархатный слой пыли, сел за руль и с ветерком прокатился до ближайшего супермаркета, при котором работала бензоколонка, я понял, что все мои опасения напрасны.

Ничуть не меньше заросший пылью и изнутри, но привычно попахивающий старой кожей, «ягуар» послушно шелестел колесами по витиеватому шоссе и казался мне вдруг родным, одушевленным. Каким далеким казался этот мир от всего, что мне было привычно. Почему не поселиться здесь навсегда? Найти себе какой-нибудь дело, которое могло бы обеспечить минимальными средствами к существованию. Много ли нужно? А об остальном забыть. Наверное только так, только в таких вот условиях простого быта и вообще обыденного отношения к жизни, люди и обзаводятся семьей, домом, производят на свет детей. Жизнь они проживают незаметно, но, в конце концов, полноценную, в труде, посвящая себя простым, настоящим проблемам.

* * *

Я не решался звонить под Канны уже целую неделю. Звонок на мобильный телефон дошел бы до Элен через Москву. Хотя и роуминг, а платить всё равно придется. Лишних денег у нее не было.

Поехать наугад? Ведь она мне всё объяснила, записала: где, когда. Но это выглядело бы немного странно. Я вообще не мог взять в толк, что стоит за мероприятием и почему «выставку» проводят в католическом храме? Да и на «ягуар» больше не было страховки. Кататься вокруг дома – это еще куда ни шло. Но ехать в Канны по главным местным трассам – это уже совсем другая история.

Коля и его друг на запланированный конец недели отлучиться из Парижа не могли. Работа не отпускала их до будущей среды. Мне же Элен говорила, что ее поездка на юг с сестрами коллективная. Уехать в Париж она должна была вместе со всеми еще до вторника или в сам вторник. Получалось, что она уедет раньше, чем мог приехать ее брат.

Я позвонил ей в воскресенье около одиннадцати утра. Звонку она вроде бы обрадовалась. Но выдерживала паузы. Что-то ее сковывало, мешало говорить.

Я спросил, остается ли у нее время лично на себя, ходит ли она купаться, отдыхают ли они вообще и не могу ли я навестить ее сегодня?

На все мои вопросы она ответила одной фразой:

– Конечно, приезжайте.

Про себя я чуть ли не считал количество сказанных слов; каждая секунда стоила ей денег. Вдруг неловко было расспрашивать, где я застану ее, в какой момент лучше приехать. Удобно ли это вообще? И я просто предложил встретиться перед входом на их выставку, в надежде, что успею добраться вовремя. На этом мы и порешили.

В Канны я въехал на час раньше, чем планировал. Движение на трассе А-8 быстро рассосалось. Мой «ТомТом», компактный автонавигатор, который я всегда возил с собой, вскоре вывел меня в северный пригород, на разъезд перед площадью с платанами. Женским голосом аппарат объявил: «Вы достигли точки назначения».

Сразу припарковаться? Поискать бесплатное место в улочках и, пока есть время, пообедать? С утра, после чашки кофе, я так ничего и не ел.

При первой же возможности я свернул с площади. И стоило мне вырулить по брусчатке куда-то вверх, между домами полусовременной застройки, как мне удалось припарковаться. Стоянка оказалась еще и бесплатной.

В городе стояла несносная духота. Блеклая дымка, для здешних мест типичная в знойные дни, застилала весь небосвод. Без ветра, обдувающего на скорости, я вскоре взмок. Расставшись с летним пиджаком, в который я вырядился непонятно зачем, оставшись в одной рубашке, я направился по спуску назад, к площади, вокруг которой на глаза мне только что попалось несколько кофеен.

Нормальной еды в этот час уже не подавали. Омлет, «крок-месье» (подобие гренки с яйцом и расплавленным сыром), еще что-то в этом роде. Я предпочел просто бутерброд с беконом и корнишонами.

На стойку выставили тарелку с настоящим серым хлебом, похожим на «пуален»[7], и банку с корнишонами и деревянными щипцами. И после того как обхаживающий меня малый с длинными усами, наверное сам хозяин, принес мне бокал красного местного вина, которое оказалось еще и охлажденным, я стал смотреть на всё с облегчением. Именно этим иногда и одаривают провинциальные французские города с их незнакомыми улочками и захудалыми кафе. Здесь непременно чем-нибудь да удивят, побалуют.

Я не жалел, что поехал. И даже не понимал, почему не сделал этого раньше на пару дней, когда все привычные прохлаждения – пляжи и езда на рыдване – как обычно, стали надоедать.

После кафе, обойдя площадь, я сразу попал на нужный мне перекресток, к боковому входу в громоздкий местный храм, со стороны даже не похожий на церковь, скорее на музей или просто на присутственное место старой постройки.

Главный вход с высокими дубовыми дверями выглядел наглухо запертым. Я догадался, что найду Элен не за парадными дверьми, а во флигеле, перед которым на тротуаре стоял микроавтобус и топталась горстка зевак.

Я вошел под тенистый, прохладный свод. По-русски я спросил Элен. Женщина в светлом монашеском одеянии, рослая, худая, с правильным славянским лицом, кивнула мне и удалилась. Вернулась она вместе с Элен.

Элен было не узнать. Тоже вся в белом, в светлом чепце, не то в косынке, аккуратно связанной на голове, с убранными под нее локонами, она смущенно улыбалась невзрослой, воспаленной улыбкой. Пожав ей руку, я вдруг не знал, как держать себя в новой для меня обстановке, и озирался по сторонам, стараясь быть попроще, подружелюбнее.

Иконы, календари, книги – всё это было разложено и расставлено вдоль стен на столах в не очень светлом и тесноватом помещении. Выставочное хозяйство уже упаковывалось в коробки. По всей видимости, уже сегодня весь этот скарб должны были увезти.

Я спросил у Элен, так ли это. Она подтвердила мою догадку тоном немного извиняющимся. Получалось, что я приехал в самый разгар погрузки.

– Я вас подожду, – сказал я. – Потом какие у вас планы?

– Здесь еще на час работы. Потом все должны ехать в гостиницу, – ответила она. – Вот всё погрузим и тогда…

– Я не могу помочь?

Элен замялась. Я обернулся на донесшийся с улицы шум, и мой взгляд остановился на коробках, горой составленных для загрузки перед распахнутым микроавтобусом.

– Может, буду носить? – предложил я.

– Да не утруждайте себя.

– Нет-нет, я помогу… – настоял я.

– Матушка! – обратилась Элен к монахине, которая меня встретила. – Нам помогут немного. Мой знакомый…

По тону чувствовалась, что Элен не знает, как меня представить. Однако матушка, нисколько вроде бы не удавившись ни Элен, ни моему присутствию, чуть ли не навязчивому, поблагодарила меня кроткой улыбкой и тактично показала на строй коробок, уже составленных для выноса слева от входа.

Я принялся за работу. Мне помогал коренастый белобрысый малый с лицом аутиста, которого сестры, суетившиеся вокруг, звали Алешей. Их было всего человек восемь, в основном женщины – монахини с ног до головы в светлом. На меня никто не обращал внимания. Все принимали мою помощь как нечто должное. И это позволяло мне всех разглядывать, изучать выставочное хозяйство. Лезть с вопросами я не решался.

В основном это была обычная церковная утварь, какую можно увидеть в церковных лавках. Штампованные иконы, клееные, на дощечках и даже шитые. Само шитье – подобие плащаниц или хоругвей, но вряд ли оригиналы, скорее, всё та же мануфактура с каких-то церковных фабрик. Здесь же лампадные чаши разных цветов. Подсвечники, цветные календари, аудиодиски, книги, и некоторые на французском и английском языках, хотя по виду, по обложке, изданные, конечно, не в Европе.

Элен занималась упаковкой книг в дальнем углу помещения. Время от времени она поглядывала на меня с озабоченностью, наверное, всё же удивляясь энергичности, с которой я таскал коробки в загружаемый «мерседес» и даже уже начинал верховодить над другими, так работа шла более слаженно.

Алеша, видимо и в самом деле инвалид, привыкший работать под чьим-нибудь руководством, с готовностью мне подчинялся: передвигал коробки поближе к входу, подавал их одна за другой через порог, чтобы дело шло быстрее и чтобы мы не преграждали своей возней проход другим, тоже носившим вещи в машину.

Было очень жарко. Я по-настоящему взмок, то и дело был вынужден пользоваться носовым платком, чтобы просушить лицо и шею. Я жалел, что не прихватил из машины бутылку с водой. Просить пить было как-то нелепо. Что удивительно, никто из монахинь или сестер не потел, как я, несмотря на то, что в свои одеяния они оказывались укутанными с головы до ног и даже не снимали своих косынок. Упитанный Алеша тоже легко переносил жару. Это бросалось в глаза.

Та же высокая монахиня вдруг подошла ко мне с большой керамической кружкой и, едва заметно улыбаясь, протянула мне воду.

Я молча принял подношение и прочитал в ее глазах деловитое удовольствие, которое неизбежно, наверное, должен испытывать человек, привыкший заботиться о беспомощных, зависимых от него существах. Например, присматривая за коровой, подумал я, или еще за каким-нибудь домашним животным.

Может быть, я и вправду никогда еще не видел людей, способных работать так слаженно в полной тишине, без слов. Этому трудно было не удивляться. Все понимали друг друга с полуслова или вообще без слов. Вряд ли это объяснялось только тем, что им уже много раз приходилось проделывать все те же жесты сообща.

Осушив кружку, я вдруг почувствовал себя легко среди этих странноватых и непохожих на меня людей. Меня приняли, не задавая никаких вопросов, просто потому что я здесь оказался. Вряд ли только из-за Элен.

– Вы, наверное, еще хотите? – спросила сестра.

– Спасибо, я бы выпил еще, – сказал я.

Она вернулась с новой кружкой воды и вместе с ней протянула мне аудиодиск и какую-то брошюру.

– Это про нас… про наш монастырь.

Я взглянул на название диска.

– Свято-Елисаветинский монастырь, – кивнул я, будто от меня чего-то ждали.

– Да, в честь преподобной.

– Это под Минском? – спросил я; но нужно было понять и меня, ведь Белоруссия, затерянная среди полесий приграничная глухомань, в которую все кому не лень норовят бросить камнем, мне, как и всем, сегодня казалась краем света.

– Да, это рядом, – с той же кротостью ответила сестра. – На окраине Минска. Троллейбусом можно доехать…

Троллейбусом. Я понимающе развел руками.

Час спустя я сидел с Элен на скамье под платанами особняком от всей группы. Сестры закончили с уборкой внутренних помещений. Все собрались. Микроавтобус, загруженный по самую крышу, тронулся в путь своим загадочным маршрутом. Каким именно – я не расспрашивал. Было очевидно, что любой ответ прозвучит слишком неожиданно. Сбившись безмолвной стайкой, сестры ждали прихода другого микроавтобуса, который должен был отвезти всех в гостиницу.

Элен вдруг спохватилась. Днем, после обеда, ей позвонил брат Коля. Он спрашивал, не могут ли они с другом приехать на знакомство с хозяевами отеля, к которым я их сосватал на заработки, уже завтра. Звонить прямо мне Коля стеснялся, не хотел мне «морочить голову». Элен извинялась за брата, казалась даже чем-то расстроенной. Мне пришлось ее успокаивать.

Конечно, получалась путаница. Элен отбывала в Париж утром, из гостиницы. А остальные сестры всей делегацией и уже без остановок должны были ехать через Париж дальше, прямиком в Минск, хотя кто-то из них и направлялась в Москву. Но мне не верилось, что они всерьез собираются ехать в своем микроавтобусе в такую даль. Годы назад я пару раз проделал этот путь на машине и прекрасно понимал, что значит просидеть на сиденье, глядя в окошко, сотни и сотни километров. Да еще и вдесятером, в летнюю жару.

Я понимал, что Герте и Пьерику будет трудно перекроить график заселения отеля. Сезон был в самом разгаре. И каждый сантим был у них на счету. С другой стороны, решено так решено. Зачем откладывать? Я решил прежде всего позвонить Герте (Пьерик по телефону отвечать не любил), чтобы хоть с их стороны появилась какая-то определенность.

Мест в отеле, конечно, не было. По самую среду. Но Герта вдруг поддержала идею. Она тоже считала, что лучше не откладывать. В конце концов, можно обойтись и без отеля. У них пустовала крохотная студия. Совершенно пустая, без мебели. Одна комната на двоих, душ, кухня. Да и в кухне не было необходимости, если ребят обеспечивать питанием в ресторане. Зато еще и веранда, свой отдельный садик, с общего двора из-за зеленой ограды невидимый. Герта предлагала снабдить спальню двумя хорошими матрасами. Ребята молодые, пару ночей потерпят. На этом мы и остановились.

Чтобы не печься на солнцепеке, я отошел в тень и позвонил Коле. Он сразу ответил. Я попросил его не менять планы и сообщить поточнее о времени прибытия поезда, когда билеты будут уже на руках, чтобы я мог приехать за ними в Ниццу.

Как быть с Элен? Дать ей уехать в Париж, когда брат едет в обратном направлении? Получалось, что они разминутся всего в несколько часов.

– Может, и вам остаться? – спросил я. – Я заберу вас в горы. Переночуете там у меня, в моей квартире. Себе я место найду. Там мест хватит всем. Завтра с Колей увидитесь. Так правильнее, поверьте.

Элен с упрямством замотала головой, но затем сиротливо засмотрелась на своих сестер. Что-то мешало ей сказать «нет». Затем, вопросительно скользнув по мне своими светлыми глазами и словно извиняясь за что-то без единого слова, она обронила:

– Зачем вам эта обуза?

Я протестующе развел руками.

– Какая же в этом обуза? Лето. Все отдыхают. И я тоже… Да и должны же мы помочь Коле, – добавил я, но чувствовал в себе непонятную фальшь. – Неужели вам приятно, вместе приехав в такую даль, разъехаться в разные стороны?

Скользнув по мне беспомощным взглядом, она на миг отвернулась в сторону.

– Пойду, поговорю с матушкой, – сказала она. – Спрошу, что она думает.

– Правильно, – поддержал я.

Издалека я видел, что, пока Элен объяснялась с сестрой Ольгой, они поочередно поглядывали в мою сторону. Я уже было вознамерился подойти к ним, чтобы заодно предложить свои услуги с отъездом в гостиницу, ведь я мог взять в машину, двоих или троих, но Элен уже направилась ко мне.

Засматриваясь в сторону, ломая руки, она объявила, что всё в порядке, ее «отпускают».

– Я ведь сама по себе, – добавила она с неловкостью. – Я просто обещала помочь. Но всё сделано. Теперь с меня толку всё равно… – Она осеклась.

– Вот и отлично. Заедем, заберем ваши вещи, – сказал я. – Я вас подожду где-нибудь. И ужинать будем уже там, наверху. Идет?

Она уставила на меня благодарный взгляд. В этот миг я, кажется, впервые почувствовал какую-то новую для себя тоску вперемежку со свежестью в душе, тоже новой и еще непонятной.

– Это действительно так высоко? – спросила она.

– Не очень.

– Я позвоню Коле?

– Да, конечно… А пока пойду поговорю с вашими, – поторопил я. – Мы с собой можем забрать и сестру Ольгу, и еще кого-нибудь. Зачем им ждать?

Не дожидаясь ответа, я направился к группе предлагать свои услуги.

Сестра Ольга отреагировала на мое предложение без удивления, без ложной скромности – лишь кротко поблагодарила. И две ее помощницы, которым она предложила ехать с нами в машине, решив, что запаркована она где-то здесь же, рядом, с детским оживлением стали хватать свои пожитки, пластиковые пакеты с надписью супермаркета «Монопри».