Желтые слезы дьявола

Николай Степанов

Желтые слезы дьявола

Далеко на северо-востоке есть горный хребет, который венчает Гора мудрости. Высока и неприступна та гора: птицы не могут долететь до ее вершины; по отвесным, как стена, склонам не ходят даже горные бараны. А вершина той горы теряется высоко в облаках.

Прямой потомок того смелого человека, который привел уранхай-саха на эту благословенную Землю, взобрался на Гору мудрости. Долго не было его, и перестали ждать его уранхай-саха. Но вернулся он и сказал, что был на этой горе – на Горе мудрости.

Поведал нашим предкам о том, что Юрюнг Айыы Тойон – творец всего сущего на Земле. Что наша Срединная Земля, изначальная Мать-Земля, издавна держалась на вековечной борьбе Белого Духа с Черным Злом. Белый дух – это белый свет, нисходящий на нас с белого Высокого Неба от самого Юрюнг Айыы Тойона. А Черное Зло, клубясь, как зловонный дым, подымается из преисподней – из страны скалозубого Арсана Долая. А наш Срединный Мир – это место сражения противоположных, противоборствующих сил. Великие силы – силы Тьмы и Света существуют с момента мироздания, и покуда существуют эти три Мира, то будут биться друг с другом Добро и Зло, будут приходить на Землю мир или война…

Время будет идти, будут сменяться поколение за поколением. Лихолетье и горе, как вихри будут проноситься над Землей обетованной. И настанет то проклятое время, когда словно ослепнут люди, будут бродить во тьме в поисках золота – в поисках желтых слез дьяволов-абаасы…

Глава 1.

На берегах Алазеи

В светозарной той стороне

Восьмикрайняя, на восьми ободах,

Белая равнина блестит.

Там неувядающая никогда,

Не знающая изморози ледяной,

Зелень буйная шелестит.

Там высокое солнце горит светло,

Никогда не падает снег,

Никогда не бывает зимы.

Лето благодатное там

Вечное изливает тепло.

Сотни воинов в чешуйчатых доспехах, оскалив рты и тяжело дыша, бежали в атакующем порыве через широкую снежную поляну к деревянным стенам небольшой крепости. Пешие воины бежали, увязая в снегу, сжимая мечи с длинными рукоятями. Всадники на малорослых азиатских лошадях делали круги вдоль крепостной стены, непрестанно осыпая ее и внутренние постройки острога горящими стрелами.

Стрелы, как вытянутые огненные птицы, красиво взмывали в предутреннее небо. Эти смертоносные птицы поднимались на высоту, замирали и потом, ускоряясь в падении, обильно осыпали стены и постройки крепости.

Языки пламени, сначала редкие, а потом все более частые занимались на черных срубах и стенах крепости. Вскоре почти все постройки были охвачены неистовым пламенем. Огромный столб огня завыл, как камлающий шаман, поднимая в своем смертоносном танце снопы искр и густой черный дым.

Но крепость не сдавалась: со стены то тут, то там гремели выстрелы. Пули с чавкающим звуком впивались в тела нападающих. Рев атакующих воинов, похожих на маленьких драконов в чешуйчатых доспехах, заглушал стоны раненых и предсмертные крики умирающих.

Раздался грохот упавших ворот, и в этот проем ринулись нападающие. Замелькали мечи, впиваясь в живую плоть защитников крепости, которые побросали ружья и тоже схватились за сабли. Но яростный бег нападающих уже не сдержать. Падают один за другим защитники крепости, изрубленные клинками.

Волна атакующих воинов двигается вглубь крепости. В горячке боя они наступают на тела умирающих защитников крепости. У избы, еще нетронутой огнем, остается только небольшая группка обороняющихся, сбившихся и прикрывающих спины друг друга. Понимая, что это их последний бой, ратники отчаянно отбиваются. А воины-азиаты, раз за разом бросаются на оставшихся защитников. Но все время откатываются назад, в сторону раненых. В конце концов нападающие, уже не рискуя схватываться с отчаянным сопротивлением оставшихся храбрецов, расстреливают их из луков, почти в упор.

Утыканные стрелами защитники в предсмертном порыве бросаются с криком на врагов… Но, тотчас проткнутые мечами и копьями, падают, захлебываясь в собственной крови, поднимают к небу стекленеющие глаза.

Безмолвное небо смотрит на происходящее внизу глазами холодных звезд, словно маня и принимая в свои объятия души умирающих воинов…

А на земле, не обращая на яростные схватки, треск пылающих стен и звуки сабель и мечей, видится профиль красивой женщины-удаганки, которая провожает их улетающие души. Удаганка поворачивает свое красивое лицо с большими выразительными глазами. Лик удаганки вдруг начинает быстро стареть, покрываясь на глазах глубокими морщинами. И вот уже ее лицо превратилось в череп, который начинает хохотать…

Николай вздрогнул и проснулся весь в поту. Ничего непонимающим взглядом осмотрел большую армейскую палатку. Подслеповатыми со сна глазами еле разглядел рядом стоящие раскладушки, на которых, укутавшись с головой в спальники, спали его однокурсники-сотоварищи по археологической экспедиции.

– Приснится же такое, – буркнул Николай.

Потом вздрогнул от жуткого сна, который был настолько явствен, что казалось, до сих пор чувствует запах пожарища и горелого пороха.

Печка-буржуйка давно потухла, и стылый воздух наполнил палатку. Николай большим усилием воли вылез из спальника. Дрожащими руками засунул в металлическую печку комки газеты и заранее приготовленные лучины. Только с третьей попытки зажег спичку и затопил буржуйку.

Огонь весело схватился и затрещал, пожирая тонкие лучины. Когда они прогорели, Николай взял из небольшой сложенной у печки поленницы дрова потолще и бросил в огонь. Прикрыл дверцу и почувствовал, как быстро нагреваются тонкие бока металлической печи и становится теплее в палатке.

Засунув ноги в холодные сапоги и накинув куртку, Николай вышел из палатки, где еще мирно посапывали однокурсники. Вышел и остановился.

Было так тихо, что казалось, звенит в ушах. Ветер перестал теребить кроны деревьев, и листья на них были неподвижны. Тихо и медленно несла свои темные воды река Алазея. Чуть поодаль чернел раскоп на месте, где когда-то сотни лет назад жили первые русские поселенцы. Здесь в середине семнадцатого века они воздвигли Алазейский острог. То, что когда-то было перевалочной базой, форпостом освоения Севера Сибири.

Здесь когда-то жили люди. Любили и ненавидели, смеялись и плакали, возводили дома и растили детей – а теперь стало просто неприметным холмиком земли, поросшим травой.

Деревянные постройки разрушились и сгнили, превратившись в смерзшиеся комки земли вперемежку с рыбьей чешуей и сломанными костяными изделиями. И сейчас, спустя несколько сотен лет, археологическая экспедиция потревожила заросшую травой и кустарниками землю, пытаясь понять эту страницу истории.

Николай окинул взглядом глухую тайгу на противоположном берегу Алазеи, низкое свинцовое небо над головой, этот пахнущий сырой землей раскоп на берегу холодной темной реки и вдруг почти физически осязаемо почувствовал… дыхание Вечности. В такие моменты понимаешь тщетность деяний людей: тысячу лет здесь стояла тайга и еще также будет стоять. Глядя, как приходят к ней и уходят от нее люди…

Николай поежился, вспомнив события вчерашнего дня и свой ночной поход к могиле Феклы.

«Наверно, из-за этих ночных похождений и приснился кошмарный сон про кровавый ночной бой», – подумалось ему.

И вспомнил вчерашний вечер.Это было за гранью древних лет,За хребтом стародавних лет,Во мгле незапамятных лет…

Студенты-археологи после тяжелого трудового дня на раскопе с аппетитом ужинали у пылающего костра. Несмотря на усталость и непривычный для августа холод, никто не хотел расходиться. Парни жадно вдыхали в себя вечерние запахи небольшой реки, окружавшего их леса и дым костра.

Руководитель экспедиции Анатолий Николаевич Егоров – крупный мужчина интеллигентного вида с аристократическими манерами – кратко подводил итоги дня и делился планами на завтрашний день.

И в этот вечер вокруг были только огромное черное небо с яркими звездами, всепоглощающая тьма и ярко горящий костер, за пределами которого ничего не существует. Весь мир сузился до небольшого освещенного пятачка вокруг костра, отбрасывающего длинные пляшущие тени. Свет от костра освещал лица молодых археологов, которые сидели вокруг, обхватив руками колени, глядели в пламя, не в силах отвести глаз от него. Наблюдая, как плавно взлетают к бездонному черному небу искры с горящих поленьев…

Природа вокруг молчала. Только где-то далеко кричала болотная птица, и чувствовалось прохладное дыхание невидимой в темноте реки. Парни поежились и переглянулись между собой.

Вдруг Анатолий Николаевич нарушил молчание и спросил притихших парней:

– А вы знаете, что здесь похоронена Фекла? Ее могила в двухстах метрах от нашего лагеря…

Будь эта фраза сказана в городской квартире, где светло и за окном шумит автострада, она бы, наверно, не произвела особого эффекта. Но когда вас всего-то небольшая группа и лагерь стоит посреди обступившей кругом тайги, то слова обретают несколько иной смысл.

Парни снова переглянулись и непроизвольно придвинулись ближе к костру.

– Что за Фекла, Анатолий Николаевич?– спросил один из студентов.

– Ну ладно, расскажу вам на сон грядущий одну историю, – выдержав паузу, тихо и медленно сказал преподаватель.

Оглядев лица парней и остановив взгляд на метущемся пламени костра, Анатолий Николаевич не спеша начал свой рассказ:

– Много лет назад, скорей всего в начале 18 века здесь, на этом месте жил один зажиточный русский казак со своей семьей. Легенда гласит, что был он дальним потомком первопроходца, который одним из первых ступил на якутскую землю.

И была у этого казака единственная дочь-красавица. Звали ее Фекла. Румянец не сходил с ее белоснежного лица. Красивые, цвета зеленого изумруда, глаза очаровывали всех, на кого она смотрела. Многие добивались ее руки…

Но никого она не удостаивала своим вниманием. Ей исполнилось семнадцать лет, когда она полюбила местного молодого тунгуса-охотника. Полюбили они друг друга очень сильно и не видели смысла жизни один без другого. Встречались тайком, и никто не догадывался об их чувстве.

Прошло немного времени, и Фекла решила объявить своим родным о желании выйти замуж за молодого тунгуса. Отец девушки был рассержен и высказался против этой связи. Потому что давно планировал ее отдать замуж за зажиточного пожилого Алазейского атамана Тимофея Третьякова – о чем у них уже давно была договоренность. Отругал отец дочку и грозился выгнать из дома, если она будет упорствовать.

И Фекла приняла решение: под покровом зимней ночи она вышла из отчего дома и с молодым возлюбленным сбежала в тайгу. Зима только вступала в свои права и покрыла еще тонким ледяным панцирем реки и озера. И пересекая одну из рек, нарты беглецов провалились под лед.

– И что?..– нетерпеливо спросил Павел, плотно сбитый славянин с иссиня-голубыми глазами.

– Они оба погибли. – продолжил Анатолий Николаевич. – Даже будучи умершей, Фекла была прекрасна, будто просто ненадолго уснула. Румянец не сходил с ее лица, а из глаз непрерывно сочились слезы. Долго убивались отец с матерью, увы, поздно раскаявшись, что не дали согласие своей любимице. Похоронили они ее подле родного дома. И могила ее сейчас лежит вот там…

Вот так прекратился род казака, потомка русских первопроходцев. Сказывают, что не обошлось здесь без проклятия всемогущей удаганки Дьукайа. Видимо, чем-то прогневал ее род казака.

Собравшиеся у костра затихли, каждый про себя осмысливая эту историю. Огонь горел, потрескивая и бросая блики на лица притихших молодых мужчин.

Егоров выждал паузу и продолжил:

– Что интересно: могила ее сейчас располагается вот там, в двухстах метрах от нашего лагеря. При этом сколько бы ни горела тайга вокруг, деревянное надгробие могилы Феклы всегда оставалось нетронутым. Будто что-то защищало ее последнее пристанище…

– Да уж… Опасное у нас, однако, соседство,– нарушил тишину Айал-балагур с большим лицом и раскосыми глазами.

Анатолий Николаевич ухмыльнулся и продолжил:

– Но это еще не вся история…

Парни у костра подняли глаза на руководителя экспедиции, и все превратились во внимание.

– Во все времена существовали черные копатели. И в конце семидесятых годов этого века нашлись лихие мужики-пришлые строители, которые прослышав о Фекле, решили раскопать могилы в этой местности в поисках золота и украшений. Не обошли они своим вниманием и могилу Феклы. Когда они раскопали ее могилу и разворотили гроб, то увидели, что девушка лежит там по-прежнему, как живая…

У парней, собравшихся у костра, пошел холодок по спинам, и они еще ближе придвинулись к костру…

– И этим недалеким копателям пришла не самая удачная идея фотографироваться, обнявшись с трупом Феклы. Они хохотали и фотографировались с ней, а девушка на глазах стала чернеть, покрываться трупными пятнами, а вскоре и рассыпалась. Только прах остался от нее. Эти горе-копатели нашли немного украшений и разъехались потом кто куда по стране.

– И что потом? – почти хором вопросили студенты- археологи.

Анатолий Николаевич оглядел всех задумчивым взглядом и тихо продолжил, заканчивая свою историю:

– Потом трое из четверых, кто участвовал в разграблении могилы Феклы, умерли в течение года страшной насильственной смертью, а четвертый сошел с ума…

Вязкая тишина повисла над собравшимися у костра. Неожиданно стало зябко: обволакивающий страх залез внутрь каждого. Вдруг всем показалось, что сгустившаяся тьма смотрит мертвыми и холодными глазами в спину сидящих у костра.

– Ну все, отбой, парни! – сказал Егоров.

Еще не отошедшие от жуткого рассказа студенты разошлись по палаткам.

Я просторы Срединного мира прошел,Горы высокие перевалил,По остывшим твоим следамОтыскивая тебя;По теплым твоим следамПоспешал, торопился яИ нашел тебя, увидал тебя…

Даже когда парни укладывались в спальники, мысль о близлежащей могиле Феклы не отпускала никого из них.

– Брр! Жуть! – подытожил общее настроение Павел, славянин-крепыш.

– Ага, что-то вечер перестал быть томным,– попытался пошутить Айал.

Но обычно остроумные замечания Айала на этот раз остались без внимания – все так же переваривали у себя в голове подробности услышанной истории о Фекле.

– А мне кажется, что начальник наш просто жути на нас нагнал перед сном, – бросил фразу Николай. Немного подумав, продолжил: Не может могила оставаться целой и невредимой после лесных пожаров. Наверно, кто-то из местных ее и восстанавливает каждый раз.

– А я верю, – вдруг из угла палатки сказал худющий парень в очках, Саня. – Вот у нас на моей прародине в одном аласе есть захоронение шамана…

– Да тихо ты, Сань! – перебил его Айал. – И так уже не по себе. Не хватало нам на ночь еще одной жуткой истории…

– А я не верю! – стал храбриться Николай. – Есть объективная реальность, физика, химия и так далее. Не верю и не буду верить в эти байки о паранормальных явлениях. Я же говорю, просто Егоров жути нагоняет на нас – на новичков. Эти байки у бывалых археологов, наверно, как часть обряда посвящения и приема в свои ряды, – ухмыльнулся он.

– А ты, Колян, сходи на могилу, раз такой храбрый! – вдруг ответил ему Паша. – Вот сейчас и сходи, ночью…

Парни все дружно приподнялись в спальниках: у всех одновременно пропал сон.

– Да, Паша прав – сходи. Сходи до могилы, если такой неверующий. А мы посмотрим, – поддержал Пашу Айал.

Возникла пауза. Все лица были устремлены на Николая.

«На слабо берут, – подумал он. – Да что тут какая-то могила, схожу назло: что я не пацан что ли?» – разозлился про себя Николай.

– Ну и пойду! Вот только оденусь,– ответил Николай и порывисто вскочил с раскладушки.

Под взглядами парней он стал одеваться. Надел куртку, сапоги, заправил в ремень нож. Взял фонарик, проверил его и засунул в карман куртки. Похлопал себя для проформы по карманам куртки и направился к выходу палатки.

– Коля! Может, тебя проводить? – вдруг робко спросил Саня.

– Да пусть уж один идет, раз уж сам изъявил желание сходить на экскурсию, – перебил его Айал. – Он же марксист-ленинист, верит в объективный ход истории, где нет места шаманизму и прочим пережиткам, необъяснимым с точки зрения всепобеждающей логики, – ухмыльнувшись, закончил он свою мысль.

Николай, злясь на парней и на себя самого, решительно раздвинул пологи палатки и, точно бросаясь в холодную воду, сделал шаг во тьму, в сторону могилы Феклы.

Вдруг поднялся ночной ветер, и звучал он как-то особенно тревожно, словно напевая заунывную северную песнь, посвистывая в верхушках деревьев и путаясь в густом кустарнике. Как назло, ему вторило ухание болотной птицы на той стороне реки.

«Ничего страшного, не дрейфь!» – попытался успокоить себя Николай и двинулся в направлении могилы Феклы.

Парень удалялся от палатки, которая казалась ему сейчас самым уютным пристанищем, почти родимым домом. Уже углубляясь в лес, он неожиданно кожей почувствовал чье-то присутствие. Ощущение усиливалось: кто-то, невидимый и неслышимый, наблюдал за Николаем из глубины леса. И этот взгляд был физически ощутим.

Играющий по верхушкам деревьев холодный северный ветер почему-то нес теперь еще больше беспокойства и тревоги, заставляя поминутно прислушиваться к лесу и ловить посторонние звуки: а вдруг, пользуясь поднявшимся ветром, кто-то неслышный звериной походкой крадется за ним следом?

Озираясь по сторонам и бросая луч фонарика на все подозрительные предметы, Николай приближался к могиле. Подчас стала попадаться сеть паутины, растянутая между деревьями и кустарниками, которая неприятно липла на лицо.

Когда лес поредел и стала проглядывать поляна, на которой располагалась могила, фонарик стал мерцать. Мигать, готовый отключиться совсем.

«Совсем по-киношному… как, в фильмах ужасов…» – подумал Николай и стал стучать по фонарику. Старенький фонарик мигнул на прощание и потух совсем. Тьма полностью обволокла Николая. Его глаза, еще не приспособившиеся к темноте после света, ничего не видели. «Только мне этого не хватало», – уже с нарастающим страхом подумал он и остановился. Ветер вдруг стих, прекратился и крик болотной птицы.

Глаза потихоньку стали привыкать к темноте, и Николай стал разглядывать сквозь стволы деревьев серое пятно поляны.

«Не бойся. Иначе парни засмеют. Айал потом до конца всей экспедиции будет шпынять и подначивать, что пыжился поначалу и храбрился, а как до дела дошло, испугался, как девчонка». Николай явственно представил ухмыляющееся лицо Айала, и это придало ему сил сделать несколько шагов в сторону поляны с могилой Феклы.

Николай, несмотря на свежесть ночи, весь вспотел и тихо вышел на край поляны. Сквозь облака, которые закрывали луну, стали видны очертания деревянного надгробия могилы. И вдруг у основания могилы появилось слабое свечение. Холодные синеватые огоньки, словно искры, медленно горящего костра поднимались вверх и гасли.

Широко раскрытыми от ужаса глазами Николай смотрел на это свечение. Два огонька, словно глаза давно умершей души, смотрели прямо на него. И эти глаза мигнули и смотрели, заглядывая глубоко в душу. Николай словно увидел слабо светящийся женский профиль, будто парящий над могилой…

Душа ушла у него в пятки. Если бы он знал и умел креститься – он бы перекрестился. Вместо этого стал быстро и тихо говорить, повторяя одну и ту же фразу:

– Прости меня, Фекла, что побеспокоил тебя. Прости меня, Фекла… Прости меня, Фекла…

Вдруг где-то сбоку громко гукнула ночная птица. А Николай уже бежал назад к спасительной палатке, натыкаясь на деревья, раздирая свое лицо и руки ветками кустарников и деревьев…

Когда парни увидели разодранное лицо Николая, ворвавшегося в палатку, то стали одновременно вскакивать с лежанок, кричать, нашаривать ножи и лопаты для обороны себя и палатки.

– Что случилось? Что ты видел? – наперебой хором кричали Николаю.

А он не мог отдышаться и пытался оказаться посредине палатки, подальше от дверей.

– Я, я… Видел свет над могилой Феклы, – отдышавшись наконец, выдавил из себя бледный Николай.

– И все? А вид у тебя был такой, будто сама Фекла за тобой гналась, – едко заметил Айал.

И тут грохнул смех. Парни обступили Николая, одобрительно толкали его и смеялись.

Взглядом обвел необъятный простор,В дымке тонущий кругозорВосьмикрайнейВосьмиободной земли.Будто весь мир хотел охватить,Руки широко распростер…

Вокруг раскопа над Алазейским острогом уже возвышался внушительный земляной вал. Несмотря на то, что копали ножами и шпателями, яма раскопа стала глубиной более чем на полтора метра.

Анатолий Николаевич сидел тут же на опрокинутом ведре перед ящиком, на котором были разложены глиняные черепки и изделия из мамонтовой кости. Он обмакивал тоненькое чертежное перо в бутылку с тушью и тщательно выводил номер на обратной стороне каждой находки.

Павел, найдя очередную монету, датированную концом восемнадцатого века, не удержался и спросил Егорова:

– Анатолий Николаевич! А как первые русские поселенцы добрались до этих мест?

Руководитель экспедиции, найдя это любопытство обоснованным и пользуясь возможностью прочитать лекцию на свежем воздухе, немного подумал и сказал:

– Хороший вопрос! Есть несколько версий того, как русские поселенцы впервые появились здесь и каким путем добрались до этих краев. Одна из основных версий та, что это были поморы из Архангельска, которые по Северному пути вдоль побережья достигли низовьев Алазеи и Колымы. Некоторые исследователи предполагают, что русские первопроходцы двигались с юга Якутии после освоения ими ее центральной части.

Анатолий Николаевич сказал это так прочувствованно, что чувство сопричастности к чему-то очень важному проникло в каждого, кто слушал его в этот момент. Выдержав паузу Егоров, тихим голосом продолжил:

– Есть и другая, достаточно любопытная версия, но наверно маловероятная: что первыми на Алазею прибыли остатки разбитого якутами отряда казаков. Бежали они сюда на Север после полного разгрома, и было это задолго до появления в Якутии Петра Бекетова…

Глава 2.

На поиски Тартарии

Если прямо отсюда идти на восток,

Там, где край лучистых небес —

Пешеходно-слоистых небес

Свешивается к земле,

Словно ровдужная пола;

Где земли конечный рубеж,

Затуманенный синевой,

Загибается вверх, как лыжный носок…

Солнце взошло, наступило ранее июньское утро начала семнадцатого века от Рождества Христова. Все московские колокола раскачивались с самого утра и звонили без умолку. Церкви были полны. По окончании обедни народ рассыпался по улицам. Молодые и старые, бедные и богатые несли домой зеленые ветки, цветы, березки, убранные лентами.

Высоко в синем небе парили, играя между собой, стрижи. Явственно пахло смолой от недавно уложенной кругляшами чурочек мостовой.

На городской площади и на улицах тесно от множества празднующих людей. Между возами и лавками бродят люди: одни прицениваются, другие спорят, а иные просто ведут разговоры, чтобы узнать, что творится на белом свете. Кучкой стоят малороссы с длинными усами, обсуждают цены на хлеб. Рядышком девушки-простолюдинки шепчутся, похохатывают и строят глазки смазливому торговцу сладостями.

А гурьба ребятни, похожая на стайку неутомимых воробьев, рассекает пространство между взрослыми людьми. Фоном слышится жалобное пение нищих: им не отказывают в этот день, и они собирают щедрое подаяние.

Гудит и шумит большой город. В какофонию звуков вливаются громкое ржание коней, гомон торгующихся, лай собак, игра скоморохов и рев ручного медведя.

Купец Исай Мартемьянов с утра проснулся и потянулся. Почесал свою плешивую голову и крикнул девку, чтобы принесла большой кувшин воды. Жадно начал пить: кадык на худой и дряблой шее Исая стал ходить вверх-вниз, ополовинив запотевший кувшин.

Отставив кувшин, Исай глянул своими выцветшими зелеными глазами на улицу. Солнце давно встало и уже близилось к зениту. Во дворе крепкого хозяйства Исая копошились мужики-лакеи, переругиваясь и прилаживая колесо к телеге. Пригладив свои редкие светлые волосы на голове, Исай снова прилег на разворошенную кровать. Вставать не хотелось: сказывались последствия вчерашней пьянки.

Исай Мартемьянов стал вспоминать вчерашний день, который помнился лишь всполохами – вчера они выпили изрядно, отмечая удачную сделку по продаже соболиных и лисьих шкур англичанам. Большие бочки вина, стол с закусками, пьяные рожи сотоварищей Исая и англичан из «Московской торговой компании» – все смешалось вчера в пьяном угаре.

Сделка была удачной, хотя и кочевряжились иностранцы, пытаясь сбить цену. Но когда занесли соболиные шкуры, и чужеземцы стали разглядывать красивый переливчатый мех, то торг сразу пошел бойчее. После показа подданные ее Величества королевы, поохав, за ценой не постояли – почти не торгуясь, сошлись на цене, которую им предложили Исай с компаньонами. Шкуры нужны были англичанам еще в большем количестве, и они были готовы оплатить поставку дополнительных партий.