Волчьи тропы

До дома мы добрались как раз к полднику. У кромки лагеря Алёша помог надеть на меня лук, колчан и сумку. Затем вручил мне верёвку, тихо сказав:

– Дальше сама. Это твоя добыча.

Он скрылся за ближайшими домиками, а я осталась стоять нагруженная и уставшая за сотни метров от дома. Несколько раз тяжело вздохнув, я поняла, что он прав: я должна донести все сама. Мои родные готовы будут поверить, что кабана завалил хранитель или зайцы из моей сумки, только не я. А всё этот Иван, который так любит присваивать себе мои заслуги. Посмотрим, что они теперь скажут. Я взялась за верёвку и, найдя подходящее дерево, принялась тянуть кабана вверх по тропе, ведущей вглубь лагеря. Вскоре вокруг меня стали собираться любопытные зеваки: кто-то смеялся, указывая на меня, кто-то ехидно наслаждался моими потугами, кто-то с интересом наблюдал, но были и те, кто подбадривал, шел рядом, сопровождая меня до дома. Несколько мальчишек хотели помочь мне, девчонки пытались оседлать моего секача, но взрослые отгоняли их, говоря, что это не их добыча. Спустя полчаса я была уже около дома.

Царапины и раны почти затянулись, кроме глубокого пореза на бедре, но я уже едва ощущала свое тело от усталости. Ближе к дому крупные деревья почти закончились, и я привалилась к высокой сосне возле нашего дома, радуясь ей, как новогоднему подарку. Последний рывок. А в дом уже на руках понесу… В голове пульсировала боль от перенапряжения. Волоча кабана почти на себе, скребя землю руками, взбираясь на ступени крыльца ползком, изнемогая от усталости и с трудом перебирая натруженными ногами, я ввалилась в свое жилище и рухнула на пол.

– Это ещё что за чудо-юдо? – рассмеялся Миша, и я ощутила, как вкусно пахнет едой – семья полдничала.

В дом заглядывали любопытные, но никто не смел войти внутрь.

– Эрика, ты будешь есть? – строго спросила мамА и, даже не глядя на неё, я чувствовала, что она хмурится.

– Эй, Вано! Мы, похоже, не все твои тушки нашли! – рассмеялся Федор. – Вон, Эрика ещё одну обнаружила! Какой он жуткий… Зачем мы выбрали такого? Мариша будет в ужасе!

– Да? – раздался голос Ивана, самого ненавистного мне человека.

Предположение Федора так удивило меня, что силы вдруг резко ко мне вернулись и вылились в протест и возмущение. Я поднялась на ноги и, едва устояв, осмотрела обеденный стол. Первыми мне в глаза попались еда и вода: жареные перепелки с грибами и картофелем. Вкуснятина! За столом не было отца и Марины, зато был Иван. Его тонкие губы изогнулись в усмешке, когда он посмотрел на меня.

– Это моя добыча! – я с трудом выдавила из себя эти слова, получилось не очень уверенно.

– Твоя? То есть ты ее убила или она умерла от старости? – зло рассмеялся Миша.      Я удивленно посмотрела на него, считая, что холод в его голосе мне лишь почудился.

– Эрика, неужели нельзя было позвать нас? Мы бы сходили за ней! – возмутился Федор.

– Или могла бы попросить Алешу. Он целый день о тебе спрашивает, – мягко заметила Оксана.

– Я убила… его… и принесла, – пробормотала я и стыдливо опустила глаза.

– Садись уже, Эрика, за стол и не говори глупости. Ты едва держишься на ногах, – строго проговорила мамА и поставила мою тарелку на стол.

Я тут же набросилась на еду, запивая её жадными глотками воды. Птица была немного суховата, но мне было все равно. Тело благодарно растеклось по стулу, отдыхая, и слегка дрожало от пережитого напряжения. Краем глаза я уловила взгляд мамА и резко обернулась, зажав картошку в зубах; жир стекал по моему подбородку, и я ловко отерла его. МамА указала мне на мои руки, и я проследила за ее взглядом. Они были грязными от земли и темно-красными от моей и кабаньей крови, под ногтями было черно. Но тазик стоял слишком далеко от меня, чтобы дотянуться до него, не вставая с места. Поэтому я опустила глаза в тарелку и решила не обращать внимания на недовольство мамА. Я слишком устала, чтобы пытаться встать! У меня даже не было сил возражать братьям, но, съев половину порции и немного придя в себя, я вновь принялась настаивать на своем.

– Федор, Миш, это и правда я убила кабана! – взмолилась я, но слышала, как жалко звучит мой голос.

– Чем ты это докажешь? – усмехнулся Иван, скрестив руки на столе. – Сегодня все тушки убиты мной, мне нечего скрывать!

Иван был одним из лучших стрелков в стае, только за это и за то, что он всё же обернулся, его выпустили из храма и позволили присоединиться к стае. А я не любила его именно за то, что он потеснил меня в стрельбе и добился того, чего мне никак не удавалось – уважения. Мы с ним мало чем отличаемся, но в то же время разнимся во всем. Его история так же печальна, как и моя. Когда ещё был жив дед Эрик, стая гостила у песчаных волков, на юге страны. Налаживали взаимовыгодное сотрудничество или торговые связи, уж точно не знаю, но погостили-погостили и уехали. А через девять месяцев хранительница песчаных понесла не пойми от кого. Естественно, тамошний вожак всполошился: щенок пахнет чужаками, пусть туда и отправляется. Так Иван попал к нам в стаю. Его мать песчаные волки нам не отдали, это их собственность, а щенок, сказали, ваш. В нашей стае никто не признал его сыном, и дед отдал его в храм на воспитание хранителям. В отличие от меня, у Ивана не было семьи. Лишь раз в год он уезжал на несколько месяцев к матери, и его ненавидела не одна женщина – жена отца, как меня, а все волчицы в обеих стаях, считая, что именно её муж был отцом Ивана. Но у него хотя бы была мать до некоторых пор, в отличие от меня. Два года назад она скончалась, тоже какая-то темная история. Я бы всё отдала, всю свою семью за то, чтобы у меня тоже была мама, хотя бы на один месяц в году. Я могла бы ей рассказывать, что творится у меня на душе. Она понимала бы или хотя бы пыталась понять меня. Я бы ощущала её теплые объятия, нежные, заботливые и безопасные, и могла бы прижаться к ней, чтобы почувствовать себя дома. И я бы знала, что есть в мире человек, который волнуется обо мне. Она бы гладила меня по голове и говорила, что я – самый любимый ребенок на этой земле. Вдруг чья-то теплая рука опустилась на мой затылок, и я очнулась от своих мыслей. Вид у меня похоже был глупый, судя по дебиловатой ухмылке на лице Миши.

– С тобой всё в порядке? – тихо проговорила мамА, гладя меня по голове. – Ты почти не притронулась к еде. Поди всё остыло уже.

– Не трогай меня! – яростно проговорила я и оттолкнула её руку. Она словно ворвалась в мои мысли и вытеснила мою маму, заняла её место, пыталась вести себя со мной мягко, но это было неискренне. Мне хотелось встать и оттолкнуть её ещё дальше. Я чувствовала, как она стоит за моей спиной, как вздыхает, не одобряя мое поведение. Даже не поднимая глаз, я ощущала свирепый взгляд Миши на себе. Я бы тоже защищала свою мать. Он любил её нежно и трепетно, как маленький мальчик, до сих пор державшийся за её длинную юбку.

Федор с Иваном о чем-то спорили и не замечали нашу стычку. Я нехотя прислушалась к ним, стараясь не встречаться взглядом с Мишей и мамА.

– Её стрелы помечены зеленым, а твои – красные! – возмущался Федор.

– Она могла сама их и воткнуть! Это ничего не доказывает!

– Тогда почему они болтаются почти на поверхности, словно ты стрелял в него в полсилы? – не унимался брат, и Иван помрачнел.

– Это я его убила – и точка! Там мои стрелы!

– Да? – усмехнулся Иван и, встав из-за стола, подошел к туше, лежащей у входа в дом и не дающей двери закрыться. – А теперь?

Он взял в углу брошенные кем-то стрелы и воткнул три стрелы с красными перьями в моего кабана, после чего повернулся к нам и скрестил руки на груди.

– Теперь там и мои стрелы. Значит, я тоже её убил, так? Не придумывай, Эрика, это либо мой кабан, либо ты нашла в лесу сдохшего от старости кабана и воткнула в него свои стрелы!

– Вы с ума сошли? – засуетилась мамА. – Если Марина увидит, как вы портите кожу, только чтобы доказать друг другу свою правоту, она воткнет эти стрелы в ваши шкуры! А ну перестаньте!

Иван напрягся, тогда как мне было наплевать. Я была зла, и мне не было дела до какой-то там кожи. Иван поспешно вынул стрелы из туши и прошел за стол.

– Это все равно мой кабан, – бросил он, проходя мимо меня, и я испепелила его взглядом.

– Разрази меня Кирей! – прогрохотал голос отца с улицы, и мы резко встали из-за стола. – Иван! Это твой кабан лежит посреди дороги и мешает мне войти в мой дом?!

– Не-е-ет. Это Эрика его сюда притащила! – заикаясь, оправдывался Иван, и, кажется, я услышала, как задрожали его колени.

– Потому что это мой кабан, отец, – вновь попыталась объяснить я, но этот факт уже никому не был интересен. Отец схватил кабана за заднюю ногу и отшвырнул его с порога во двор.

– Отнесите его Марине, пока он не испортился, хотя эту шкуру она вряд ли возьмется обрабатывать. Ты сегодня встала не с той ноги, Эрика, если умудрилась выбрать такое уродливое животное и столько раз промазать по нему, – угрюмо усмехнулся отец, когда наконец вошел в дом.

– Ты мне веришь? – спросила я, с подозрением глядя на отца сквозь прищуренные глаза.

Отец молча скинул куртку и прошел к умывальнику. Оксана суетилась на кухне, наполняя его тарелку горячей пищей, братья и Иван притихли и, лишь изредка хихикая, перекидывались какими-то шутками, но последний явно стал чувствовать себя не в своей тарелке. А что чувствовала я? Должна была ощущать страх перед гневом отца за сегодняшний день, злость за то, что мне никто не верит, ярость за выходку Ивана, голод – потому что пока съела немного, но я ощущала лишь нарастающую во мне надежду. Надежду, что отец поверил мне, может быть, впервые за долгое время. Я встала из-за стола и проковыляла к отцу, делая вид, что тоже хочу умыться. Дождавшись, когда он возьмется за полотенце, я заняла его место и принялась умываться, густо намазывая шею, лицо и руки мылом. Краем глаза я следила за его движениями, выжидая удобного момента, чтобы с ним поговорить. Он чувствовал мое напряжение, я это видела, но заговорил лишь, когда закончил свои процедуры.

– Кабан умер от перерезанной глотки, а не от стрел, – шепнул отец, проходя мимо меня, и сел за стол, после чего продолжил уже суровым тоном: – Но это не значит, что я не зол на тебя! Ты не пришла ночевать домой, не успела на охоту, испортила шкуру и не явилась в кузницу! Где тебя носило весь день?

Отец сильно устал и был зол на меня, но я видела волнение в его карих глазах. Он говорил порывисто, почти не смотря на меня, что было верным признаком его тревоги. Неужели ему было не все равно, что со мной было? Я наспех вытерлась полотенцем и, судя по темным разводам, что оставили на нем мои лицо и руки, вымылась я недостаточно хорошо. Но мне было уже наплевать, я поспешно села за стол, морщась от ноющей боли в бедре, и стала осторожно клевать из своей тарелки, лишь изредка поднимая на отца виноватый взгляд.

– Охотилась, – почти шепотом проговорила я. – Проспала… Мы проговорили с Катькой допоздна… Ну знаешь, как это бывает?

– И что такого важного можно было обсуждать столько времени? – Отец пристально посмотрел на меня, и мои мысли заметались в голове с бешеной скоростью: я тщательно выбирала, что можно говорить отцу, а что нельзя. Про бал точно нельзя. Может про Вардов?

– Варды! – воскликнула я.

– Что? – на меня уставились несколько пар глаз, удивленно и непонимающе.

– Ну Варды! Они вернулись, – бодро проговорила я, радуясь найденной теме. – Катька сказала, что ее отец помогал им с разгрузкой багажа. Их приехало очень много! Больше ста! Кажется, на какой-то праздник, но не знаю, когда он будет, – соврала я. – И у них есть самолет!

Я тараторила без остановки, боясь сболтнуть что-то секретное, поэтому выдавала всякую бесполезную информацию и, если бы знала, как выглядит хотя бы пара Вардов, то, наверно, принялась описывать в мельчайших деталях.

– Самолет? – Отец прищурился, сверля меня взглядом, а потом, натянуто улыбнувшись, отозвался: – Где ж они его сажают, здесь же нет взлетно-посадочных полос…

– Здесь нет, но с той стороны гор у них аэродром! Здорово, да? Мы живем и не знаем, что совсем рядом есть аэропорт! Странно, что мы не слышим их самолеты?

– А они заходят на посадку с другой стороны гор, и может…

– Глушаки? – сурово спросил Федор отца, на что тот кивнул.

Что-то мне в их взглядах не понравилось, но я не могла разобрать, что. Мне казалось, я несла всякую чушь, но отец в этом что-то углядел.

– О чем еще вы говорили с подругой? – наигранно улыбнулся отец, словно ему были интересны наши девичьи беседы. Что-то было не так.

– Виктор, дай девочке прийти в себя! Она еле дошла. Ввалилась тут с этим ужасным кабаном…

– Не лезь, Ася. Позволь мне самому воспитывать своих детей.

– Значит, твоих детей? – прошептала мамА надломленным голосом, но, думаю, её услышали все в этой комнате. Остальные слова она проглотила, отвернулась к тазу и принялась яростно тереть грязную посуду в мыльной воде.

– Да, только его! – вспылила я. Я была согласна с отцом: пусть не лезет в наши с ним разговоры, она мне не мать в конце концов. Отец наконец-то слушает меня, хочет узнать, что я скажу, а она тут лезет!

– Не смей грубить матери!

Я упрямо уставилась на отца, ожидая очередной нотации или даже трепки, но он лишь устало потер глаза и принялся за свой ужин. Он о чем-то размышлял, и я боялась прервать течение его мыслей. Тихо все доев, я позволила Оксане убрать посуду и отказалась одними глазами от чая. Остальные члены семьи тоже молчали, братья внимательно смотрели на отца, заметив его задумчивость.

– На сегодня я в кузнице закончил. Завтра с раннего утра жду тебя там. И без опозданий! Хотя я сам тебя подниму, если потребуется! А сейчас заканчивай ужин и иди к Марине, вымаливать прощенье за шкуру! Потом сразу домой! И уберите этого ужасного кабана прочь от моего дома, я даже отсюда чую его вонь! Федя, когда вернешься, нужно будет переговорить, поэтому не задерживайтесь там.

Тот коротко кивнул, нависнув над моим кабаном. Парни быстро подскочили и побежали исполнять приказания отца, лишь Миша бросил на меня пристальный злобный взгляд. Я удивленно встретилась с ним глазами, а он лишь покачал разочарованно головой. Что с ним такое сегодня? Из-за чего он так окрысился на меня? Из-за мамА? Или он тоже думает, что я вру насчет кабана? Я встала из-за стола вслед за ними и устало поплелась к двери. Силы уже возвращались ко мне, все раны затянулись, лишь бедро до сих пор кровоточило.

– Эрика, – проговорила мамА, с трудом сдерживая слезы, когда я была уже у двери и с трудом натягивала на себя плащ, – может быть, ты хочешь переодеться?

– Не-а, – уныло бросила я. Потом, вспомнив про своих зайцев и белку, протянула их мамА, на что она удивленно вскинула свои золотистые брови, и сказала: – Может, хоть эти сгодятся.

– Эрика! Нужно вернуться дотемна! – окликнул меня отец. В его глазах было смятение или сомнение, я не могла разобрать, но вскоре он всё же выдавил из себя: – Без Марины не возвращайся! Это приказ!

Глава 12. Кожевенные дела

На улице перед домом было необыкновенно шумно, словно полнолуние будет сегодня. Хмуро оглядев волков и хранителей, снующих взад-вперед мимо нашего жилища с тюками и матрасами, возившихся у храма и препирающихся, я еще раз напомнила себе, какой сегодня день, и удивилась обилию волков вокруг. Впервые вижу, чтобы волки собирались на ночевку в храме аж за день до полнолуния. Зачем? Чего им в своих домах не сидится? Мне хотелось расспросить всё у проходящей мимо хранительницы, но та была слишком занята своими делами.

Я направилась к кузнице и у кромки леса заметила братьев и Ивана. Они сгрудились вокруг моего кабана и о чем-то спорили. Им тоже не было дела до моих вопросов ни о суете в лагере, ни о настроениях шерифа. И я боялась, что они могут заставить меня тащить кабана к Марине. Ай! Ну и ладно! Мне все равно, зачем тут столько волков! Пусть хоть весь месяц тут живут, мне-то что? Подавив приступ любопытства, я все же заставила себя пойти прочь от дома и галдящих волков. Засунув руки в карманы, я наткнулась на пейджер и вспомнила о наряде к балу и о Кате. Я так и не попала к ней сегодня. Может, Марина отпустит меня вечерком?

Погрузившись в мрачные мысли о своём месте в волчьем мире, я поплелась в кожевню к Марине. Я не бежала, не летела, а просто шла, засунув руки в карманы своего зелёного плащика, лениво перебирала уставшими ногами, то и дело спотыкаясь о корни деревьев.

Неудачно оступившись, я вспомнила о ноге – кабан хорошо приложил её своим клыком. Мельком взглянув на рану, я заметила, что из разорванной брючины снова капает кровь. Мне повезло, что клык был надломлен и не смог отрезать ногу от моего тела, а лишь оставил глубокую борозду. На ходу я сорвала пару листьев подорожника, разжевала их и, закатав штанину, наложила на рану, как учил меня Леша.

Меня подгоняли доносящиеся позади голоса братьев и Ивана. Судя по словам, что приносил мне ветер, они решали, как лучше нести кабана. Это мне напомнило басню Крылова «Лебедь, Рак и Щука» и вызвало ухмылку. Жаль, я не вижу их спора!

– Не уверен, что они донесут твоего кабана до Марины, – насмешливо сказал Алёша, догоняя меня, и я обернулась.

– Хочешь им помочь? – ехидно улыбнулась я, позволив ему идти рядом.

Мне было неудобно перед ним. Он доволок моего кабана, а все лавры достались мне одной. Хотя какие уж тут лавры, никто не поверил… Но я все равно чувствовала, что соврала всем, сказав, что донесла его сама. А еще мне было стыдно за свое грубое обращение с ним, хотя он столько помогает. И как я могла не замечать этого? Ему нужно было явиться ко мне в виде ангела спасения, чтобы я оценила наконец его заслуги?

– Не особенно.

– А если заметят, что ты был рядом и не помог хозяйским детям? – хмуро проговорила я, зная о долге хранителя и чем ему будет грозить ослушание.

– Нет, мы с подветренной стороны, – пробормотал Алёша и, откинув светлую прядь с лица, принюхался, словно проверял направление ветра.

– Откуда ты столько знаешь? Я имею в виду – для хранителя.

– Я наблюдательный, – улыбнулся он.

Он намекал на свои тайные наблюдения за мной на охоте. Тут мне нечем было крыть. Он увидел ту сторону меня, что я от всех скрывала. Я шла дальше, не останавливаясь, голоса братьев приближались. Спустя несколько минут тишины он продолжил:

– Хранители волнуются. Твой отец объявил для них комендантский час.

– Опять ты об этом! Я ничего не знаю, но, думаю, у отца были причины так поступить. Не мути воду, Леш! – огрызнулась я, резко обернувшись к нему. Ногу прострелила адская боль, и я стиснула зубы.

– Давай я тебя понесу? – прошептал хранитель. – Хотя бы пока рана не затянется?

– Потерплю.

– Я в этом уверен, – ухмыльнулся он и больше не настаивал.

Нога продолжала адски ныть и плохо заживала. Глубоко же вошел в тело кабаний клык! Я чувствовала каждую раненую клеточку, словно кто-то продолжал резать мою ногу снова и снова.

– Надо же, мы идём уже десять минут, а ты до сих пор меня не послала.

– У меня нет сил. Пока. – Я остановилась и привалилась к дереву. – Мне нужно передохнуть.

– Если ты дашь ноге отдохнуть, она мигом затянется, – не унимался Леша, и я сдалась, протянув к нему руки.

Но он не отреагировал и стоял, не меняя позы. Я подняла на него взгляд и увидела его приподнятые брови, словно он не понимал, зачем я тянусь к нему. Вот гад! Хочет, чтобы я просила. Не буду, не стану. Кто он такой, черт возьми! Стиснув зубы, я сделала шаг вперед и, заскулив, сделала еще два шага.

– Упрямая девчонка! – проворчал Алеша и подхватил меня на руки, словно я ничего не весила. – Помрет, но ни за что не попросит помощи…

Его крепкие руки обхватили почти всю меня, и я впервые почувствовала себя необыкновенно легко, но странно… Что это было? Разум кричал, чтобы я оттолкнула его руки и шла сама. Я никогда не чувствовала себя так, как ощущала в эту минуту, но что было не так? Моя интуиция, напротив, была за то, чтобы я осталась, а я доверяла ей безоговорочно. Я обхватила руками его шею, положила голову на его широкую грудь и стала наблюдать за его волевым подбородком, покрытым рыжей щетиной. Впервые… Я чувствовала себя в безопасности. Может быть, и стоило переодеться. Пахло от меня отвратительно: потом, кровью и грязью.

– Чему ты ухмыляешься? – ехидно улыбаясь, спросила я.

– Да так, – безразличным тоном проговорил Леша, но его взгляд, упрямо устремленный вперед, был полон гордости и удовольствия, словно ему доверили что-то ценное или даже сделали вожаком стаи. Он едва заметно поглаживал кончиками пальцев мою спину.

– Тебе не тяжело? – удивленно спросила я. Он отрицательно покачал головой, а я продолжила: – Сначала волок моего кабана, теперь меня и даже не пыхтишь от усердия. Ты мог бы с лесниками валить лес.

– Это запрещено, – спокойно улыбнулся он, словно это нисколько его не трогало. Неужели место хранителя тяготит только меня?

Воздух был плотным и влажным, хотя трава и листья уже высохли после ночного дождя. Наступал теплый вечер, но запахи осени от пожелтевших деревьев и грибов наполняли лес всё сильнее.

Скоро стемнеет, но мне не хотелось торопиться, не хотелось приближать момент встречи с сестрой, извиняться за кабана, терпеть ее издевки, слушать нотации о моей несостоятельности. Город показался впереди, и вскоре Алёша остановился у здания аптеки. Здесь логичнее всего будет нам расстаться, чтобы в стае не пошли ненужные толки. Но он явно не собирался меня отпускать. Я сощурилась от вечернего солнца, что озарило всё вокруг мягким золотистым светом, и посмотрела на Алёшу. Он в задумчивости жевал нижнюю губу и избегал моего взгляда.

– Ты можешь уже поставить меня на место, – улыбнулась я, стараясь быть мягкой с хранителем, хотя с непривычки это давалось мне с трудом.

– А где твоё место? – прошептал он и обернулся ко мне так быстро, что я не успела отпрянуть, и наши лица оказались слишком близко друг к другу.

Он изучал моё лицо так тщательно и жадно, что я едва могла дышать. Мне стало неуютно, и я вырвалась из его рук, свалившись на асфальт.

– Спасибо, – задыхаясь, пробормотала я, – что донес. Дальше я сама.

Он молча буравил меня взглядом, и его вопрос снова всплыл в моих мыслях. Где моё место? Где оно? Точно не рядом с ним. Я поднялась на ноги и, коротко кивнув ему в знак благодарности, но не подняв на него глаз, потопала быстрыми шагами в кузницу. Нога почти не беспокоила, или мне было не до неё, но вскоре я влетела в туда и спряталась за её стенами от хранителя, оставшегося в километре отсюда. Те столкновения, что до сих пор приводили меня в ярость, теперь обретали другое значение. За один день он спас меня дважды, потому что ходил за мной по пятам. Надоедливый хранитель превратился в спасителя, в моего хранителя. Что заставило его выйти из тени?

Проходя через кузницу, я заметила, что сегодня отец много работал и опять всё разбросал. Изделий нигде не было видно. Думаю, они в кладовой, под замком. Страх перед отцом снова пересилил любопытство, и я вошла в кожевню.

Я застала сестру за снятием шкуры. Она разложила на разделочном столе очередного кабана пузом кверху и уже сделала надрезы вдоль ног и туловища. Марина была слишком увлечена своими аккуратными надрезами, чтобы заметить мое присутствие, а я не смела отрывать её от работы. Она провела острием ножа вокруг шеи и отделила шкуру от головы животного, затем содрала шкуру с тела. И тут заметила меня.

– Нашлась наконец? – с издевкой спросила сестра и взглянула на результаты своего труда, вытирая руки о полотенце.

– Я и не терялась, – тихо сказала я, опершись о косяк двери и чувствуя, что должна извиниться, но пока туши моего кабана здесь не было, извинения мне казались излишними.

– Зачем пришла? Неужели решила поработать сверхурочно? – язвительно проговорила она и обернулась ко мне с вызовом, словно ожидая ответной реакции, выпада, вспышки, но я была слишком уставшей, чтобы ответить, и просто усмехнулась её попыткам.

Я вышла в кузницу, чтобы уйти от разговоров с ней, и принялась перебирать инструменты на столе, прибирая за отцом. Но она поспешила за мной, и мне пришлось отвечать:

– Хотела прибраться, – соврала я.

– Ты понимаешь, что у тебя на самом деле гораздо больше свободы и возможностей, чем у любого другого из стаи, потому что ты – дочь вожака! – пылко проговорила Марина: Если тебе не нравится кузнечество, выбери что-то другое, пока не поздно!

Я понимала, на что она намекала. Послезавтра я лишусь семьи и начну работать в храме. Вот и причина, почему Алёша стал увереннее в себе. Готовит мне место. Под своим крылом… Но мне не нужны ничьи крылья! Я сама по себе и могу о себе позаботиться! Мне не нужна семья, чтобы выжить!

– Отец вряд ли делает мне какие-то поблажки, тебе только кажется! Ты же знаешь, для него в стае все равны, даже если речь идет о его ребенке! Он никогда не поставит мои интересы, мою жизнь выше стаи! – но видя, что она не намерена отступать, я продолжила: – Выберу, когда придет время!