Признаться, меньше всего в эту минуту разозлившейся Надежде хотелось знать, какое насекомое и за какое больное место укусило бесившую её нахалку, но та уже протянула худосочную руку, указывая дрожащим пальцем на старенькую репродукцию на стене. О, Боже. Нашла, чего испугаться. Всего лишь человеческие головы. Такая наглая и такая впечатлительная. Хозяйка заметно расслабилась.

– Это картина художника Теодора Жерико «Головы, отрубленные гильотиной», – с чувством собственного превосходства объяснила побледневшей, как стена, и без того белокожей Катьке, она, – Это французский романтизм. Явление культуры. Жерико рисовал отрубленные конечности и трупов. Он гений. Ему привозили трупы прямо из морга. У мамы много таких картин есть. Показать?

– Н-не надо. В другой раз. Я пойду, наверное. Проводишь? А то я у вас не ориентируюсь.

– Да, пойдём, – эврика! Нашлась на беспардонную особу управа! Трусливая Катька боится мертвецов. Скатертью дорога! Кажется, Надя нашла максимально эффективный способ отвадить надоедливую приятельницу. И душить никого не надо. Спасибо товарищу Теодору! Девочке мучительно захотелось хоть как-нибудь отвести встревоженную попыткой вражеского вторжения душу. Пожалуй, ещё есть время для того, чтобы выпотрошить папиросы одноногого соседа-фронтовика. Тот очень кстати оставляет их в верхнем ящике стола.

Опасавшаяся, что после принудительного присутствия при забое домашней курицы у мальчика появятся навязчивые страхи, Людмила решила приобщить ребёнка к высокому искусству. К её безграничному счастью, картины с мёртвыми животными в стиле анимализма малышу понравились и паники не вызывали. Чуть позже появились и другие сцены: с убитыми, часто расчленёнными трупами людей. Эта та глубокомысленная и философская тема, которая вызывала особенное восхищение у самой матери. Реалистичные, прорисованные до мельчайших деталей картинки заставляли её задумываться о чём-то вечном.

В огромной общей кухне в эти часы обитало только насмешливое эхо. Надька уже доставала из ящика заветную пачку папирос, когда на пороге так некстати появился их хозяин: заспанный, по-своему истолковавший девичий жест, вояка. Оказалось, что сегодня у соседа отсыпной.

– Куда? А ну, положи! Курить хочешь? Ах, ты, плутовка! Ты же девочка! – беззлобно пристыдил испуганно вжавшую голову в плечи Надежду дядька-фронтовик, в общем-то, добродушный и весёлый мужик, и рассмеялся, – Вот девочки пошли. Как тебе не стыдно? Мамке расскажу.

Так неуловимая, как мститель из одноимённого фильма, Надя в первый раз попалась, и на какое-то время кухонные злоумышленники хулиганить перестали. А дядька-фронтовик её так и не сдал. Пожалел.

Глава 6. Советские дети ходят в детский сад

В тот вечер мать пришла с работы позже обычного, возбуждённая и недовольная. Она приказала Олегу идти в кровать, а, когда тот принялся капризничать и сопротивляться, грубо схватила непослушного мальчишку за шиворот, несколько раз потрясла ребёнка для острастки и швырнула его на пол. Дезориентированный пацан на несколько секунд замолк, резко выдохнул, всхлипнул, набрал полные лёгкие воздуха и закричал.

– Заткнись, глупое отродье! – злобно процедила мамка в сторону опрокинутого сына под его набиравший обороты рёв. Она никогда не толкала слабенького Олежку в полную силу, опасаясь покалечить его и без того хлипкий организм, но тщедушный и хрупкий сын всё равно ушибся и уже закатывался в диком, нечеловеческом крике. Олег всегда визжал громко и пронзительно, как свинья при забое. Надины уши заложило. Девочка сглотнула. Ничего себе голос – сирену перекричит. С таким горлом только врагов глушить. Молодец, брат. Революционер. Так и надо. А с мамкой-то что опять случилось? Отец запил? Начальник поругал?

По опыту девочка знала, что вспышка необоснованной материнской ненависти закончится, как и всегда, слезливыми причитаниями и слюнявыми объятиями, поэтому поспешила ретироваться в коридор. Не весть какое спасение, но хотя бы безопасно. Попадать под крепкую мамкину руку не хотелось. Мать минут десять будет кричать, обзываться и драться, а потом предсказуемо успокоится, как будто ничего не случилось. Про таких людей говорят «отходчивая». А Надька терпеливая. Подождёт.

Вечером в коридоре общежития стоял вибрирующий на разные лады гул. Пахло подгоревшим маргарином. Неопрятная соседка в кое-как застёгнутом грязном халате, с дымящейся кастрюлей в руках пронеслась мимо, с деловитым равнодушием. Тут и там открывались и закрывались двери, кашляли мужики, бранились женщины. Словно огромный пчелиный улей, общага гудела, шумела, жила и вызывала желание сбежать от этих звуков и запахов подальше. В деревню. В сарай. В пахучий стог сена.

– Ненормально это, когда ребёнок в садик не ходит!

– Да тебе-то дело какое, Сима? Людка сама разберётся.

Надежда невольно прислушалась. Интересно. Это про какую они Людку? Уж не про её ли мать? И брат Олег – единственный из здешних детей ребёнок, который всё ещё не посещал детский сад. Но мамка говорила, что у брата слабое здоровье. Разве можно ходить в детский сад с таким слабым здоровьем? Если надо, участковый педиатр то же самое про Олежку подтвердит и справку выпишет.

На кухне разговаривали двое. Одинокая еврейка тётя Сима, у которой никогда не было мужа, знала, как воспитывать детей, лучше всех семейных. Эта тощая и вечно голодная женщина совала свой длинный нос повсюду, куда могла его засунуть. И сегодня, видимо, настал черёд нелюдимых Осинцевых. По слухам, Сима недолюбливала молчаливую и недружелюбную Людмилу, но до поры до времени связываться с ней опасалась. Уж слишком охоч был до драки глава их странного семейства. Но страх, как говорится, страхом, а дурной характер покоя скучающей гражданке не давал. Видимо, не сумела утерпеть.

– А я говорю, ненормально! Прячет ребёнка от общества! Мамкин сынок растёт. Он будущий коммунист или собачонок кудлатый? Непорядок. Я везде уже сказала. И куда надо доложила. Партия разберётся. Если надо, я на них в органы опеки нажалуюсь. Не посмотрю, что, – Сима осеклась, запоздало заметив выглядывающее из-за угла широкое Надькино плечо, – Хотя, оно-то правда – Людка умная, ей виднее. Хорошая женщина Людмила.

– Так ты же уже сказала, куда надо? Это ей теперь Олежку в садик сдать придётся, – Сима резко дёрнула соседку за рукав, приказывая замолчать, – Чего? Чего? Ну, ты же сама…

Вооружённая важной информацией, до глубины души возмущённая поведением соседки Надя уже знала, что предпринять. Мать, конечно, вспыльчивая и скорая на расправу, но дочь свою по-своему любит и понимает. Кто у Надьки есть, кроме матери и брата? Никому чужие дети не нужны. Хотят слабенького младшего брата в детский сад упечь? Вот, сволочи, неграмотные люди. Все знают, что в садике инфекции. Даже шестиклассница Надежда. А если он заразится и умрёт? Наде стало дурно. Мать не переживёт. Тоже помрёт. А Надьке что делать? Как с отцом жить? Батя опять пить начнёт, кидаться станет, а её в детский дом отправят. А там, в детском доме, караул. Надька точно долго не протянет.

Таких, как Сима, стукачей в революцию истребляли и правильно делали! Ох, не поздоровится теперь любопытной тётке. Надька облизнула пересохшие губы.

– Мам, я знаю, кто нас сдал! – произнесла она с порога, когда чинно и неторопливо вернулась в свою комнату. Девочка точно знала, что с кухни ей в спину опасливо смотрели двое, и нарочно не подавала виду, что в теме. Подумаешь, по этажу гуляла. Разве это запрещено? Может, и слышала что-то, но кто же признается? Чутьё подсказывало ей, что тётку Симу прежде времени пугать не нужно. Та и в милицию настучит, с перепугу. Худые люди особенно мнительные и боязливые. От худых людей всего можно ожидать. А они с мамкой обязательно что-нибудь придумают. Вот тогда пусть глупая Сима стучит, сколько влезет, всё равно ничего не докажет.

Как Надежда и ожидала, мать сидела на кровати с успокоившимся, мирно посапывающим Олежкой на коленях и нежно того обнимала, слегка покачиваясь. Как будто и не ругалась. Тщедушный, белокурый мальчик со смешным хохолком на лбу расслабленно обмяк, осоловело глядя в потолок сонными глазами.

– Тихо. Олег засыпает. Ему нужно много спать, ты же знаешь.

– Я знаю, кто нас сдал, – прошептала Надя, торжественно складывая пухлые ладони на груди в молитвенном жесте, – Поэтому Олега заставляют ходить в садик.

– Так…

– Знаю, мам. Всё знаю.

Мучавшаяся мочевым пузырём тётя Сима частенько вставала в туалет посреди ночи. Обычно она использовала подручное средство: жестяное ведро, заполненное с вечера водой. Но сегодня то ли от переживаний и дурных предчувствий, то ли от съеденного ужина барахлил ещё и кишечник. Как назло, отключили электричество, а луну в окне заволокло тяжёлыми тучами, поэтому во всей общаге стояла непроглядная темень. Женщина спешно нащупала и выдвинула верхний ящик трельяжа, где хранила восковые свечи, и с неудовольствием обнаружила, что те закончились. Конечно, у неё была заначка где-то в шифоньере, но… В животе настойчиво заурчало. Спички! Этого добра у запасливой тётки всегда хранилось в избытке. Только бы не отсырели. Мучавшаяся животом Сима проворно схватила из ящичка заветный коробочек и чиркнула по нему спичкой. Та вспыхнула. Бодрый огонёк заплясал в костлявой руке, освещая запертую дверь. Туда и назад. Подумаешь. Метров десять. Она опасливо отперла засов и высунула любопытный нос наружу, озираясь. В коридоре никого не было.

Облегчившись, повеселевшая тётя Сима вышла из общего туалета, пританцовывая. Догоравшая спичка обожгла её чувствительные пальцы. Женщина тихо ойкнула. Огонёк упал на пол, оставляя перед глазами тягучий оранжевый след, и погас. Вот чёрт! Она снова нащупала коробку в кармане халата. Чирк. Он стоял метрах в двух от неё, перегородив дорогу домой, огромный, тёмный и молчаливый. И вдруг стал стремительно приближаться. Сердце в худосочной женской груди в последний раз громко ухнуло и рухнуло куда-то вниз живота. Сима не успела сориентироваться и закричать, как стальные, холодные пальцы уже впились в её тощее горло, выдавливая из него жуткий предсмертный всхлип. Спичка потухла. Коридор погрузился в кромешную темноту. Завоняло палёным.

Утром, с тихим злорадством, Людмила с Надькой наблюдали из дверного проёма своей комнаты, как насмерть перепуганная, бледная и лохматая Симка с огромным чемоданом в руках стремглав несётся по коридору к лестнице. Всё-таки и от неверного Людкиного мужа случился толк. Напугал так напугал! Будет знать проклятая старая дева, как и без того мудрую Людмилу уму-разуму учить.

Мать сама знает, что для её ребёнка лучше. Ей сердце материнское подсказывает. А те, у кого никогда детей не было, что о воспитании могут знать? Начитаются умных книжек и лезут в чужую семью со своими советами. Поганые теоретики. А Симка ещё и замужем никогда не была, с мужем-извергом пуд соли не ела, долгими ночами от боли во всём теле не стонала, живого места на себе не находя. Что эта старая тётка о жизни настоящей знает? Прожила полвека пустобрёхом-пустоцветом, горя не видела, слёз не лила, а туда же. В детский сад несмышлёного пацанёнка отправила. А что такого особенного в том детском саду? Чем детский сад лучше матери родной, которая и подскажет, и накажет, и приголубит потом?

– Спасибо тебе, моя любимая дочь Надя, за заботу и за оперативность. Проучили курву.

– Проучили, мам, да. Но это папке надо спасибо сказать, а не мне.

– Папке-папке… Тебе! За оперативность. А твоему папке одно удовольствие – чужую бабу в потемках потискать. Его, гада, и просить не надо.

– Она ж старая, мам.

– Много ты понимаешь, дурёха. Иди отсюда. Маленькая ещё.

Но от «рассадника инфекций» вещего Олега батя так и не избавил.

Глава 7. Детский сад. Прячься, кто может

– Людмила, прояви сознательность. Мы не какие-нибудь буржуи – мамкиных сынов воспитывать. Эдаким манером ты его и в армию не пустишь, а Родину кто пойдёт защищать? Сама? Ты мужчину растишь или слюнтяя?

– Да что вы понимаете?

– Детский сад № * на Ленина. Вы туда записаны. Завтра. Поняла меня? Лично проверю!

– Отгул на завтра дайте! Не имеете права!

– Люда!

– Вы ребёнка у матери забираете, изверги! Отгул дайте.

– Какой отгул? Я и так на тебя с сыном полгода глаза закрываю. Не заработала ты отгула.

– Я заболела. Сердце. Сердце. Надя, принеси водички, доченька. Изверги. Ребёнка у матери…

– Люда, прекрати. Устроила концерт. Иди завтра в отгул. Но чтоб во вторник, как штык. Ничего с Олежкой не случится. Там есть, кому приглядывать. Все так живут. Все детей в детский сад водят. Пацану нужна твёрдая рука. Он же будущий коммунист!

– Сердце, Надя, сердце!

Надька молча побежала на кухню за водой. Молодец, мамка. Как она про сердце лихо! А эта, начальница её, белобрысая, с губами накрашенными, какая бессовестная! Вот кого надо стыдить и раскулачивать. Одни сапоги чего стоят! Где это видано, чтобы простая советская женщина в таких сапогах расхаживала? Наверняка заграничные. Небось, и на машине её возят. Обувь-то, вон какая чистая – носы так и блестят, смотреться в них можно, будто в зеркало. Мамка-то свои «чоботы» каждый день чуть не с «Санитой» моет, и всё равно грязь в подошву въелась. А бедная Надька и вовсе в дырявых ботинках расхаживает. Всё равно зима заканчивается, а нога за лето вырастет. Смысла новую обувь покупать нет. Ох, сразу видно, что начальница у мамки бессовестная. Прикатила в воскресенье вечером собственной персоной, будто дел других не нашлось. В пальто модном.

На секунду Надька задумалась, почёсывая тёмно-русый затылок. Пальто-то светлое, а мамка вчера томат варила, густой, ядрёный, багрово-красный. Никто из знакомых Надиных женщин в светлых пальто не ходит. Ни работницы из общежития, ни учительницы. Что это за мода такая: в светлом пальто ходить? А если оно запачкается? В химчистку нести? Это ж сколько на химчистку денег надо? Буржуйская мода, не наша. Надька не удивится, если вдруг обнаружится, что мамкина начальница у трудящихся зарплату ворует.

Девочка открыла кран и налила в алюминиевую кружку немного холодной воды, полезла в «Юрюзань»2 за томатом. Томат у мамки особенный, сваренный по деревенскому рецепту: вязкий, тягучий, густой. Ложкой его не провернёшь. Надо разбавлять.

– Ой!

– Я же тебе воды, сказала, принести, а не томата! Надя, в кого ты такая бестолочь?

Но левая пола новенького пальто уже приобрела характерный кроваво-красный оттенок. Красиво!

– Моё пальто!!! Новенькое, муж из Риги привёз!!! Что делать-то? – высокопоставленная гостья оглядывала себя с неприкрытым ужасом в голубых глазах. От шока она совершенно растерялась.

– Мы люди простые, в общежитии живём. К нам одежду попроще надевайте. А ещё у нас тараканы.

– Как же теперь это оттереть? Где у вас вода? – незадачливая модница запоздало вскочила с ветхой табуретки и бросилась шарить по карманам испорченного пальто в бесплодных поисках.

«Ищи-ищи, что ты там ищешь. Как раз ткань получше пигмент впитает, пока клювом щёлкаешь», – подумала Надя с ехидной усмешкой.

Наконец, невезучая женщина нашла то, что искала, и извлекла из внутреннего кармана вопиюще маленький и отвратительно белый носовой платок, тщетно пытаясь промокнуть им безнадёжно огромное, багряное пятно. Платок почти мгновенно стал красным, будто в крови. Мамкин томат так просто не ототрёшь!

– А воды нет, отключили. Поэтому я маме томата налила. Ей томат от сердца очень помогает.

– Все вы тут заодно. Чтоб завтра утром на работе была. Никакого тебе отгула, – что-то заподозрившая начальница подняла белокурую голову, метнула в сторону матери и дочери испепеляющий взгляд, резко развернулась и вышла прочь. Её колотило от злости, но обвинить криворукую девочку-подростка и вытрясти денег на химчистку не хватало смелости. Чутьё подсказывало неглупой и опытной женщине, что связываться с экспрессивной Людмилой Осинцевой не нужно. Странная семейка. Девочка явно с особенностями поведения, а мальчик… мальчик пойдёт в сад.

– Ну, Надюха! Ну, голова! – похвалила Надьку мать, восхищённо присвистнув, – Только не зазнавайся.

– Ну, чё ты, мам? Я ж за Олега горой. Ты прости меня. Теперь из-за меня тебе отгул не дадут?

– Дадут, куда эта курва денется? Разве это я виновата, что муж ей из Риги такую маркую тряпку привёз? Привозил бы тёмное, как у всех. Заграничные фасоны для эгоистов и белоручек. А советская работница думает, прежде всего, о том, какую пользу обществу приносит.

Тем временем, вещий Олег тихонько сидел в уголке и играл с козявками из собственного носа, равнодушно разбросав по полу исписанные открытки. Сегодня мальчик был, на удивление, спокойным. Он как будто предчувствовал, что его безмятежное пребывание возле мамкиной юбки безвозвратно подходит к концу.

На следующий день Людмила с малолетним сыном отправились в детский сад № * по улице Ленина. Шокировать работниц дошкольного учреждения.

Уже минут двадцать воспитательница с нянечкой недоумевали. Новенький уселся на коврик возле батареи и ни в какую не хотел оттуда уходить. Любая попытка подойти воспринималась им, как агрессия, и сопровождалась оглушительным визгом с попыткой укусить.

Первой пришла в себя более опытная нянечка.

– Давай не будем его трогать. Сам успокоится. Первый раз всегда так.

– Наверное, в ясли не ходил. Давай.

Пришло время завтрака.

Олежек сидел без звука, пялясь на других детей с лютой ненавистью во взгляде, как бешеный собачонок. В маленьких ручонках он отчаянно теребил игрушечного медведя, зло откручивая тому голову. Дети ели манную кашу, кривляясь друг перед другом и поглядывая на нелюдимого новенького с простодушным любопытством.

– Олег, пойдём завтракать.

– А-а-а!

– Всё утро орёт. Он у них разговаривать умеет?

– Не знаю. Как зверёныш. Точно в ясли не ходил. До чего дитя довели. Я такое только в спец.интернате видела. Я тогда юная была. Вот жути насмотрелась. Слава богу, долго там работать не пришлось. ТАМ они ещё хуже: ВСЕ воют и ВСЕ кусаются.

– Думаешь, он «того»?

– Ну, кто ж его знает? Вроде приняли, как нормального.

– Да уж.

А во время обеда в столовую ворвалась растрёпанная Олежкина мать.

– Почему мой ребёнок не ест? – заорала она пронзительно, кидаясь на нянечку и хватая ту за грудки, – У него желудок больной! У него кишечник больной! Сволочи, садисты!

– Успокойтесь, мамаша. Он нам не даётся. Посадите его за стол сами, – попыталась разрядить накалившуюся обстановку молодая воспитательница, но разъярённая фурия уже летела на неё, недвусмысленно закатывая рукава, – Это ты тут за детьми приглядываешь? Да за тобой бы кто приглядывал, сопля? Не даётся?! Не даётся он тебе?

Пользуясь заминкой, заметно расслабившийся в присутствии матери Олег привстал с коленок, смело поднялся во весь рост, поправляя штанишки, и направился к ближайшему столику с коварными намерениями. Хрясь. И тарелка с горячим супом опрокинулась на сидевшую за столом девочку с синим бантом. Благодаря небольшой высоте тарелка, упавшая на пол, не разбилась, а лишь приземлилась вверх тормашками с глухим звуком. Изрядно перенервничавший, настроенный решительно мальчик не стал теряться и тут же схватил другую, расплёскивая содержимое в разные стороны. Облитые супом дети захныкали от неожиданности.

– Стой, стой, не надо так! – всполошилась нянечка, подбегая к неугомонному пацанёнку и хватая того за мокрую руку, пытаясь остановить. На пол полетела вторая тарелка.

– Убери свои клешни от моего сына! – отвлекшаяся на Олега Людмила добежать до воспитательницы так и не успела. Та пугливо попятилась в сторону двери, собираясь позвать сторожа. Подобный инцидент у них в садике случился впервые.

Несколькими минутами спустя пожилой сторож еле оторвал взбесившуюся Людмилу от и без того негустых нянькиных волос и выдворил хулиганку на улицу. Вечером за ребёнком он велел приходить отцу или любому другому родственнику.

– А тебя в милицию сдадим, – добавил возбуждённый забавным происшествием мужик для острастки.

– Не имеете права! – зло фыркнула обиженная на весь свет Людмила ему в лицо, – Не имеете права! – орала она в окна детского сада, неловко задрав голову. Минут десять орала – не меньше, пока не затекла шея. А потом простая, не обученная дипломатии, деревенская женщина неожиданно успокоилась и ушла домой, в тепло. Отходчивая. Или просто замёрзла.

Больше психованную мамашу в садик не пускали и водить брата туда и обратно вменили в обязанность старшей сестре. Воспитательница рассказала девочке о Людмиле и её недопустимом для советской женщины поведении и попросила серьёзно с матерью побеседовать.

– Мы ведь и в опеку можем обратиться, – заявила она грозно, надув пухленькие щёчки для пущей убедительности, – И к психиатру. На таких мамаш смирительные рубашки надо надевать и лишать родительских прав.

Надя бросила неодобрительный взгляд на красиво уложенные в причёску осветлённые локоны, но сделала вид, что соглашается. Девочка ненавидела этих белобрысых, высокомерных и чопорных тёть, возомнивших себя королевами, а мать поддерживала. Но угроза лишения родительских прав со смирительной рубашкой охладила её подростковый пыл. Никак Надьке в детский дом нельзя. Никак. Надо всё-таки матери объяснить, что войной на детское дошкольное учреждение идти опасно. А вместе с мамкой они выход найдут.

Худо ли, бедно ли, но целую неделю маленький Олежка прилежно ходил в детский садик, а потом, на радость матери, заболел ветрянкой.

Оказалось, что разговаривать он умеет и довольно бегло. Видимо, стресс вновь сыграл на руку – головной мозг ребёнка развивался скачками.

Глава 8. Взросление

Первая влюблённость пришла к Надежде с первыми месячными. Наверное, так совпало. Мучаясь болями в животе, лёжа на раскладушке, мечтать об Андрее было невыносимо приятно. Даже тягучее, грызущее нытьё в нижней половине неуклонно взрослеющего тела немного притуплялось. Предмет девичьих грёз о тайной поклоннице, конечно, не догадывался и анализировать происходящее вряд ли пытался. В его активной, насыщенной событиями жизни места для размышлений не оставалось. Не по годам рослый и широкоплечий одноклассник с раннего детства занимался плаванием, участвовал в соревнованиях за честь школы и имел привилегию не появляться на занятиях неделями. Он и о существовании Надьки, скорее всего, не знал, а, если и смотрел на неё, то не видел. Про таких, как Андрей Семёнов, говорят «зазнайка». Но ему можно всё!

Андрей. Андрюша. Андрюшенька. Как же хотелось неудачливой и простоватой Надьке, чтобы первый красавец класса обратил на неё внимание! Понятное дело, что желание несбыточное, но как запретить пылкому, молодому сердцу мечтать? Как уговорить себя не думать о личном счастье? Хотя бы просто пройтись по улице с таким парнем. Рука к руке, едва касаясь. От смелых мыслей кружилась голова и сами собой наворачивались слёзы. Почему она такая страшная? Даже мамка последнее время расцвела. Сделала, наконец, свою химку3 – ходит, нос задравши, и папку разводом пугает. Но маленькой Надьке всего-то тринадцать, ей даже причёску поменять нельзя – её красивые, густые и длинные волосы должны быть аккуратно заплетены в косы. Да, мучавшаяся комплексом неполноценности Надя недавно разглядела в зеркале трюмо, которое притаилось за платяным шкафом, что с распущенными волосами её скуластое и круглое лицо выглядит эффектнее. Но распущенные от слова «распущенность», и пионерке так себя вести не пристало.

А всё потому, что кто-то сказал, что скромность украшает девочку. Но даже учителя предпочитали застенчивым и невзрачным скромницам уверенных в себе, смелых и активных девочек. Таким выскочкам ставили пятёрки просто так, за нахальные глаза, а Наде, в случае несущественной ошибки или досадной описки рекомендовали заниматься усерднее и оценку снижали. Ну, и где тут справедливость?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

Лечебно-трудовой профилакторий. Вид лечебно-исправительного учреждения для больных алкоголизмом и наркоманией в СССР.

Марка холодильника.

Химическую завивку для волос.

Конец ознакомительного фрагмента

Купить и скачать всю книгу

<1 2 3

На страницу:

Перейти

3 из 3