Пустячок. Сборник рассказов

– Да где тут поспишь, доктор? У меня это… нерасполагающие, в общем-то, условия.

– Голубчик, нерасполагающее к сну условие – это понос. У вас вот есть понос?

– Нет, поноса нету. У меня соседи.

– У них понос?

– Нет, орут они, ругаются постоянно.

– На вас?

– Что – на меня? Я как-то после поноса мысль потерял.

– На вас, говорю, ругаются?

– Да нет, друг на друга.

– Ну, а вам тогда чего переживать? Вы молодец, и поноса у вас нет, и соседи на вас не ругаются – ну чудо, а не человек!

– Ох, доктор, вас послушать… А еще меня глаза подводят. Один почти не видит, другой почти не слышит. А еще дни бывают, каааак накатит – и все, пиши пропало, целый день жру, прямо рот не закрывается.

– Голубчик, вы слишком строги к себе! Не надо так говорить: мол, я целый день ем, я целый день сплю. Надо говорить: «сегодня у меня день утилитарных занятий. Сегодня я лучше всего ем или первосортно сплю». Поняли, да? Вот случай у меня в практике был. Один даже сидеть не мог. Но зато лежал – как бог! Я ему прямо так и говорил…

– А еще я курю.

– Вот я вас отлично понимаю, вредную привычку завести куда проще, чем полезную. Да и не преступление это вовсе, вы же просто так курите, а не потому, что задумали кого-то убить. И если вы перейдете на определенные марки табака, то и здоровью оно не вредит. Например, ни разу не слышал, чтобы курение трубки мира вызывало рак.

– И лысею.

– Ух ты, где? Покажите?

– Вот тут и тут. Видите?

– Какая благородная лысина! Пожалуй, самая красивая из тех, что я когда-либо видел! Вы натурально счастливчик! Можно, я ее потрогаю? Здорово! Это у вас в папу или в маму?

– Странные вы, доктор, вопросы задаете, но в папу.

– Как же вам повезло, что вы не девочка! Печальней девочки с папиным типом оволосения может быть только девочка с папиным типом облысения. Очень, между прочим, пикантно и современно выглядит: бородаватый мужчина с лысиной. Эффектно!

– А еще я мыться не люблю. Меня вода пугает.

– Вы бы знали, как я вас понимаю! Нашим миром правят гигиенические маньяки, ей-богу! А ведь наши предки считали привычку менять нижнее белье каждый день ниже своего достоинства, и очень даже неплохо жили! А потом моду стали задавать эти чистоплюи, и вот мы, нормальные мужики, стали жертвами их карательной гигиены…

– Вообще странно такое от врача слышать, если честно.

– А что по-вашему, врачи – не люди? Мы что, по-вашему, в носу не колупаемся, попу не чешем и сотканы из латинских терминов и белых халатов? Мы тоже очень даже не дураки и на – поваляться, и в сериал попялиться, и огурцов соленых хрумких банку в одно рыло смолотить, и сексом потрахаться. Вот как у вас, голубчик, с сексом обстоит? И не надо морщиться, я не из личного интереса! Я вот секс не люблю, например, но в оргиях участвую с интересом. Помню, была вот у меня страстная, но удивительно забывчивая пара пациентов: могли увлечься сменой постельного белья во время секса и сменить его везде в доме.

– Ох, доктор…

– Понимаете, голубчик, к чему я все это веду? Сопли соплями, но вам смертельно полезно, то есть жизненно необходимо радость в жизни иметь. Дам я вам сейчас больничный, а вы что? Даже вкуса не почувствуете! А ведь могли бы, могли бы! Вот будь я на вашем месте, я бы что? Да я бы выше лампочки прыгал! Пришел бы сейчас домой, утоптал брускетту с колбасеттой, то есть, бутерброд, наколотил бы себе чашку чая с малиной и на диван завалился с книжкой. Или даже с раскраской. А вы сидите, сопли носом втягиваете, глаза потухшие. Фу, смотреть противно, не то, что на больничный вас сажать.

– Доктор, да вы ж понимаете – семья. Куда тут радоваться, работать надо, чтобы ребенку жилось…

– Голубчик, да хватит уже создавать будущее для лентяев своими руками, давайте и сами поживем! Вот у меня мужик, то есть, случай в практике был. Отличный случай, то есть, мужик, ловкий, мог даже почти обеспечить семью. Правда, потом его поймали. Выписали штраф и клизму. А все почему? Психология! Читаете, бывает, слово, а оно уже знакомое вам – и вы до конца его не дочитываете, верно? То же самое с деньгами бывает. Видите знакомые деньги – и уже сразу их своими считаете. Психология в чистом виде, видите? Никакого ограбления, просто психология, ей можно все на свете оправдать. Это я к чему веду? Если вы обнаружили себя на дне, для начала хотя бы перестаньте копать и отложите лопату, голубчик! Даже в последний путь можно ехать на серебристом катафалке для особых случаев. А вы говорите – горло!

– Что-то, доктор, в толк я никак не возьму. Вы мне больничный даете или нет?

– А ну, смотреть мне в глаза! Не отворачиваться! Я. Дам. Вам. Самый. Длинный. Больничный. Который только можно при вирусе. Например, две недели. Две. Недели. Ни искорки. Ни чертика. Ни в одном глазу. Голубчик, да у вас жизнь напрочь дерьмовая, знаете?

– Доктор, я сейчас разрыдаюсь, ей-богу!

– Не поможет вам больничный. Тут нужны более интенсивные меры. Знаете, что? А давайте-ка мы будем вам все разрешать!

– Все разрешать?

– Да.

– Мне? Все-все?

– Да.

– Простите, но вы не доктор, а больной ублюдок. Пойду-ка я к другому врачу. Пусть выпишет леденцы для горла и на больничный посадит.

ВЕЧЕРОМ НА КУХНЕ

Мы сидели на кухне и пили чай.

– Не крала я вашей колбасы с тумбочки, – грустно оправдывалась собака Жулька.

– А кто? Домовой?

– Он самый.

– Брось, домовых не бывает. Как тебе не стыдно, псина?

Жулька улеглась на пол и зарыдала, прикрыв лапой глаза. Из-за тумбы раздалось тонкое, ехидное хихиканье. Маленькая чумазая голова показалась на минутку, блеснув хитрыми глазищами.

– Эй, выходи!

– Еще чего! Поди, собаку натравите!

– Натравим, вредитель! Как тебе не совестно? Помощник ведь какой нашелся: в доме грязь такая, что пауки в тапочках ходят, а он сидит за тумбой и в ус не дует! Ты ведь домовой, помогать должен!

Хихиканье стихло. Голова показалась вновь.

– У меня кризис самооценки. Не верю я в себя. И вы вот не верите.

– Как не верим? Вот мы тебя увидели – и уже верим!

– Да, а пять минут назад говорили, что домовых не бывает. Вот и помогай вам, людям: мусору в дом натащили – домовой, родненький, помогай; чистота в доме – не бывает домовых. А от вашей веры в меня и моя самооценка страдает, хожу, бедолашный, и сам не знаю – существую я или нет…

– Бытие определяется делами, – глубокомысленно изрекла Ирка. – Если ты, к примеру, в жизни ничего не делаешь, только ходишь да сомневаешься – то тебя нету. А если берешься за веник и ночью, пока хозяева спят, полы метешь, тарелки натираешь до блеска – тогда ты есть.

– А не слишком ли вы много берете за свою веру? – сердито блеснул глазами. – Сами-то часами в кухне просиживаете, чаи гоняете, а мне – так всю черную работу за один лишь факт существования выполнять? А кто, между прочим, фантики от конфет за спинку дивана засовывает и волосами слив в ванной засорил?

Ирка густо покраснела.

– А кто лапы после улицы не моет? Кто тапки хозяйские порвал и спрятал? Кто журналы пожевал?

Жулька заскулила и виновато отвернулась.

– А кто грязные носки под диван забрасывает, а? Кто тарелку после еды оставляет и не моет? Кто вчера всем рассказал, что убрал в доме, а сам скоренько пыль под коврик замел?

Этого я уже стерпеть не мог.

– Жулька, проучи негодника! А ну фас!

Жулька залилась радостным лаем и кинулась к тумбе:

– Ура, можно есть домового!

Маленькая чумазая голова спряталась и больше не показывалась. Только время от времени раздавалось раздосадованное ворчание.

– Подумать только, какой нахал, – возмущенно заговорила Ирка. – Я даже не знала, что домовые такие вредные!

– Неблагодарное создание, – согласился я, – другой бы «спасибо» сказал, а этот – давай нас носом тыкать в промахи. Главное – каков циник, а! Съел нашу колбасу и нас же во всех грехах обвинил! Хуже старух под подъездом, честное слово.

– Старух не люблю, невкусные, – поддержала беседу развеселившаяся Жулька, – колбасу люблю, вкусная, особенно та, которую вы сегодня на тумбочке забыли… Ой… Но мы ведь уже о колбасе не вспоминаем, правда?

О ЧЕМ ДУМАЕТ ЖЕНЩИНА?

В постели не заладилось.

– И чего ей еще надо, – до крайности расстроенный Сережа невнимательно изучал содержимое холодильника ближе к часу ночи. С особой досадой он вспоминал мечтательные глаза Наташки и мягкое, вкрадчивое «ой, да что-то не охота как-то». Общая атмосфера и игривый настрой супруги прямо противоречили ее словам. – О чем она вообще думает? – вызверился он вслух, доставая еще месяц назад початую бутылку.

– О чем думает – это можно узнать, – за столом материализовался собутыльник. Серый, чуть затертый костюм неплохо облегал чуть полноватую фигуру. Возле ног позднего гостя пристроился видавший виды кейс. На голове намечалась лысина, но взгляд гостя все еще сохранял юное веселье.

– А что это у вас с ногами? – поинтересовался Сережа, кивнув на задние конечности, которые неожиданный собутыльник стыдливо прятал в тени табуретки.

– А, заметили-таки, – небрежно бросил гость и с видимым наслаждением вытянул ноги вперед. Неаккуратно опиленные копыта слоились. – Целый день, понимаете, на ногах, – попытался оправдаться он. – Работы уйма. Бегаешь-мечешься, на педикюр времени не хватает. Наливать-то сегодня будете?

– Стаканы сзади в шкафу, – Сережа понюхал сосиску и достал соленый огурец из мутной, холодной банки. Сопя, нарезал на десертной тарелочке. Гость неторопливо протер пальцем стаканы. Разлили. Выпили. Сережа, незамедлительно хмелея, крякнул, закусил сосиской и подвинул тарелку к гостю.

– Не нуждаюсь, – закивал собутыльник. – А вот беленькой порой неплохо хватить стакашку-другую. Так что, говорите, желаете знать, о чем женщины думают?

– А можно? – удивился Сережа.

– Можно, – гость потянулся за кейсом и стал перебирать какие-то бумаги. – Заполните договорчик. Оплата по прейскуранту.

– Душу целую, что ли? – ехидно поинтересовался Сережа.

– Ну мы же не банк с грабительским кредитом, – деланно возмутился гость. – Согласно условиям предоставления, всего лишь восьмушка.

– Восьмушка чего? – удивился Сережа.

– А что вы собирались отдать – почку что ли? – язвительно поинтересовался собеседник. – Согласно условиям договора, вы передаете в безоплатное и вечное пользование на основании генеральной доверенности восьмую часть души.

– А как вы ее из целой души выделите? – глупо спросил Сережа.

– Это к техническим специалистам, если интересно, я из юридического отдела, – отмахнулся гость. – Так что – будете подписывать или еще по одной стакашке и разойдемся, кто куда? Я – на работу, вы – дальше колобродить по квартире во втором часу ночи?

Сережа разлили еще по одной. Молча выпили. Сережа закусил куском холодного огурца.

– Ну давай сюда бумаги, – осмелел он и нетвердой рукой оставил размашистую подпись выше слов 'Получатель дара'.

– Ну что же, – гость, педантично отставив мизинец, постукивал пачкой документов по столу, чтобы листки бумаги сложились аккуратной стопкой, – поздравляю с приобретением. Доставка будет завтра с утра, между 7.30 и 8:00. Хотя, если по совести, – поздний собеседник вздохнул, – даже не знаю, дар это или… – и скорбно поджал губы, проникновенно заглянув в глаза Сереже.

– Это еще что значит? – возмутился Сережа. – А что ж ты мне, черт полосатый, сейчас впарил? Китайскую подделку?

– Нет, дар натуральный, от производителя, – гость хлопнул крышкой кейса. – Завтра уже опробуете. Просто знаете, продукт новый, толком не опробованный. Поэтому так дешево. И статистики отзывов пока не вели. Но, как по мне, спорный он, продукт этот. Не поймешь, не то дар получил, но не проклял тебя кто-то крепко.

– Ай, спасибо, раньше не мог сказать? – зло спросил Сережа. – И что мне теперь с этой фигней делать? Уплачено уже ведь.

– Ну, не знаю, сами ведь заказали, – пожал плечами собеседник. – Наслаждайтесь или как уж у вас получится. Гарантия пожизненная. Возврата нет, есть обмен с доплатой.

– Хрен вам, а не доплату, – Сережа сердито прищурился.

– Простите, но хрен не берем, только высокоэнергетичное сырье – души, мечты, чаяния. Ну, доброй вам ночи, – гость встал, взял кейс, чуть поклонился и стильно, со вкусом растворился в воздухе.

– Приснится же чертовщина, – вздохнул Сережа, выпил еще одну стакашку и отправился в постель.

– Сережа, на работу опоздаешь! – ворвался в утренний бодун голос Наташи. Металла ему добавляло мелодичное звяканье посуды, раскатами боли отзывавшееся в больной голове Сережи.

– Не ори, лапочка, – простонал он и зарылся головой в подушку. В памяти всплыли ночные события. «Сон, все приснилось. Дурной спит – дурное видит», – решил Сережа.

– Ты чего, пил среди ночи? – в дверном проеме показалась кудрявая Наташкина голова. Сережа высунул один глаз из подушки.

«Пьянь болотная. Тряпка. Я на ногах с шести утра, а этот валяется. Не хватает только, чтобы велел завтрак в постель подать, блин», – читалось в ее глазах.

– Сереженька, сварганить тебе яичницу? Жирная пища помогает с похмелья, – елейным голоском между тем предложила жена.

– Яичницу – да, – согласился Сережа. – Пожалуйста. Из двух яиц.

«Я же говорю – больной ублюдок», – обожгла Сережину голову презрением мысль жены.

– Но если ты занята, не готовь, я и не хочу вовсе, – быстренько исправился он.

– Да мне не сложно, все равно в кухне толкусь, – Наташа проворно скрылась и загремела сковородками с утроенной энергией, а до Сережи доносились обрывки ее мыслей.

«Надоело… Яичницу ему… Где перец? Блин, соль закончилась… А ведь просила купить… Ой, кажется, тухлое… Да ладно, с бодуна не заметит…»

  И тут Сергей, 38-летний управленец среднего звена в крупной строительной компании, всерьез испугался. Испугался всего сразу – и чужих монологов в голове, и отсутствия соли, и, конечно, тухлого яйца на завтрак. Живо вскочив с дивана, он кинулся в душ.

– Наташенька, не готовь мне яичницу, я не голодный, на работу опаздываю! – по пути кинул он. «Кааазел», – обиженно подумала Наташа вслед.

Наскоро намылившись гелем, Сережа долго подставлял лицо потокам воды, стараясь смыть с себя Наташины мысли. Бодун растворился в мелкой водяной пыли.

– Приснилось, ну приснилось как есть, не бывает так в жизни, – уговаривал он себя. – Я себя накручиваю. Не бывает чертей. Договора бывают, заработался, вот и вышло. А все остальное – показалось. Показалось!

Быстро оделся. Хотел быстренько выскользнуть из дома, пока Наташа перемалывала в голове какую-то чушь из вчерашнего сериала и попутно обдумывала ремонт кухни. Но вовремя спохватился – ведь полночи пил.

– Котик, – подошел Сережа к жене как можно тактичней, – от меня выхлоп есть?

  Наташа наморщила нос.

«Фу блин, какое вонидло», – молниеносно пронеслась ее мысль в Сережиной голове.

– Почти нет, съешь пару мятных таблеток – и можно за руль, – и потянулась за сумкой, где у нее жила россыпь коробочек конфет на любой вкус.

«Хоть бы ты разбился, что ли», – очень тоскливая мысль влажной, неприятной улиткой проползла в Сережиной голове.

– На автобусе поеду, – решительно сообщил он.

– Так, конечно, спокойней, – поспешно согласилась Наташа.

  «Ага, давай. В час пик. Ты хоть знаешь, какой тебе автобус нужен?», – ехидство стрельнуло молнией в висок. Бегло поцеловав жену в лоб, Сережа выскочил из дома и бросился к остановке транспорта.

  В автобусе пахло сладким утренним потом сограждан. Мечтательный худой подросток, ухватившись за поручень, как нелепая птичка за жердочку, улыбался чему-то в окне.

– А этот ничего вроде, – донеслась до Сережи чья-то мысль. Женщина чуть за 30 с уже чуть оплывшей фигурой, но все еще сохраняющая миловидность, оценивающе разглядывала его в наглую, впритык. Сереже стало неудобно. – Руки красивые. И нос ничего так.

– Дура малолетняя, – мысленно ругала бабка в другом конце автобуса девушку в коротких шортах поверх темных колготок. – Попу выставила и пошла. Шалава малолетняя. Мне б ее годы.

– Позвонит или нет, – думала тем временем девушка, рассеянно копаясь в мобильном телефоне.

– Да нафиг он мне сдался, – решила тем временем женщина чуть за 30, отвернувшись от Сережи. – Лысеть начал. На голове три волосины скоро останется.

  Сережа пристыженно пригладил волосы.

– Хочу щенка, хочу щенка, хочу щенка, папа купит мне щенка, – восторженно визжала мыслями девочка, сидя у мамы на руках.

  Мамины думы были односложны:

– Молоко. Хлеб. Зайти за справкой к врачу. Молоко. Хлеб. Спать хочу.

– Куда они все едут по утрам? – тоскливо тянула дама крепко за 40 с пакетом, плотно набитым тетрадями в руке. – На работу, что ли? Да у нас в школе вместе с учениками столько народу не наберется, как в этот автобус набилось. Кстати, симпатичная сумочка, надо поискать на сайте объявлений что-то похожее. Не забыть полить фикус в подсобке.

  Сережа помотал головой, но чужие голоса не исчезали, а только усиливались.

– Я одна, совсем одна, понимаешь? – с надрывом спрашивала 16-летняя фурия с густо наведенными черным глазами. Одной рукой фурия держалась за поручень, второй неустанно теребила лацкан кожаной куртки. – Я одинока в бурной реке этой жизни, как… как гавно в проруби… блин, стихи у меня получаются лучше.

– А передадите за проезд? – Сережино плечо тронул утомленный мужик.

– Господи, да вы можете как-то потише все, а? – вдруг взорвался Сережа. В автобусе упала гробовая тишина. – Ну, думать потише, – исправился Сережа, не надеясь на понимание. – Давайте сюда ваши деньги, передам за проезд.

– «Потише думать»? Отличная мысль, спасибо, дядя, – распрямила спину 16-летняя фурия.

– Не за что, – механически отозвался Сережа вслух и прикусил губы, чтобы не ляпнуть еще что-то.

– Мельчает мужик, – с горькой радостью мысленно констатировала учительница. – К сорокету вовсе с катушек съезжает. Вымирает нация.

Сережа в панике покинул автобус на следующей же остановке и пешком дошел до работы. Безбожно опоздав, он услышал примерно десяток неодобрительных оценок разной степени пошлости от сотрудниц и поспешил скрыться в кабинете.

Там – спокойно. Там только Толик и Владимир Иванович.

Сереже почти удалось настроиться на рабочий лад, когда в дверях кабинета появилась Люда из бухгалтерии. Несмотря на возраст, давно переваливший за отметку в 50, ей удавалось оставаться магнетически притягательной и сохранять за собой имидж Загадочной Женщины.

– Владимир Иванович, что по квартальному отчету? – томно протянула она. Владимир Иванович расплылся в улыбке.

– Как все это осточертело. Жизнь прошла мимо. Устала. Цифры эти, отчеты, черт бы их подрал. И все одна. А сиськи обвисли, как сдувшиеся шарики, – лениво перебирала в голове Люда. – Морковка осточертела. Сыроедение это гадкое. На что жизнь потратила, а? На моря бы. С молодым любовником. А там и помирать нестрашно, чай, не девочка уже. Этот бы подошел, – бросила она быстрый оценивающий взгляд на Сережу.

– Не надо, – поперхнулся кофе Сережа.

– Что – не надо? – обернулись все.

– Да нет, ничего, – смутился Сережа, не зная, куда деть глаза.

Любой визит сотрудниц вызывал в нем бурю эмоций. До обеденного перерыва пять очаровательных дам оставили в душе Сережи выжженную пустыню. Рабочий процесс был сорван, и обеденный перерыв пришелся очень кстати, но выходить из кабинета Сережа попросту боялся. Он боялся отправиться в ближайшее кафе с дешевыми бизнес-ланчами. Он боялся купить кефир и булку в магазине и устроить трапезу в парке. А еще больше он боялся пойти в офисную кухню и взять кофе с печеньем.

Потому что повсюду были женщины. И они думали.

– Владимир Иванович, – Сережа умоляюще посмотрел на шефа, надевающего пиджак, – а отпустите меня домой. Что-то мне сегодня нездоровится. Голова, знаете. Погода, может. И перебрал вчера. Немножко. Сильно.

– Ну, с кем не бывает, – Владимир Иванович был в хорошем настроении. – Иди, отоспись, работа не волк, в лес не убежит.

В дверях кабинета Сережа столкнулся с девочкой-практиканткой из пиар-отдела.

– Сколько можно сюда шастать? – возмутился он. – Работать людям не даете!

– Гы-гы, – подумала девочка-практикантка, глупо моргая.

   К счастью, она была на редкость пустоголовой.

– Домой. Пешком, – со стороны могло показаться, что за Сережей гнались. Энергично размахивая руками, он преодолевал марафон к дому, стараясь обходить всех представительниц прекрасного пола как можно дальше.

На лестничной площадке он вновь поймал волну Наташиных мыслей. Она была в прекрасном настроении. И, лишь подходя к дверям, Сережа понял, почему.

У нее был свой большой дом и собака. Ей было 25. Он была жгучей брюнеткой, а не крашенной блондинкой. И у нее был любимый мужчина по имени Алешенька, подозрительно похожий на актера Тома Круза. С которым она предпочитала развлекаться в постели самыми изощренными способами, существующими на грани пределов фантазии и анатомических возможностей.

Сережа сел на ступеньку, чтобы лучше понять масштабы открывшегося кошмара. Чем дальше он слушал, тем неприятнее ему становилось – будто в чужой спальне подглядывал.

– Здравствуйте-здравствуйте, – уже знакомый ночной гость, стоя возле двери соседки, до крайности вредной бабки, обернулся к Сереже. – Доставочку получили, проблем не возникло?

– И что ты тут, гнида, делаешь? – взорвался Сережа.

– Да тут один срочный заказик на ясновидение, – сверился тот с путевым листом. – Не скучайте, если что – обращайтесь! – и проскользнул сквозь дверь.

Сережа вздохнул. Остатки совести и Гордость диктовали срочно предложить Наташе развод. Логика чесала затылок. Непонятно как выжившие кусочки Романтики юности, посмотрев на весь этот раздрай, вдруг предположили:

– Но ведь эта женщина неспроста в твоей жизни. И ты ведь не Ален Делон, а она все с тобой. Честная. Заботливая. Нежная. Дом на себе тянет. Любовник – и тот воображаемый. Да ладно, бывает и похуже, давай попробуем починить?

– Ну, попробуем – толку-то? – мрачно возразил себе Сережа.

– А Наташкин-то козел, который вечно своей машиной мне под окном пердит, повесится скоро, – прозвучала ехидная мысль бабки-соседки.

– Ну, раз терять нечего, давай пробовать, – резюмировала Логика. – Хуже не будет, верно?

Нетвердой рукой Сережа позвонил в дверь.

– Кого там несет? – удивилась Наташа, прервавшись от мысленного полива цветника возле воображаемого дома. Открыла дверь.

– Сереженька, ты чего бледный такой? – ужаснулась она вслух и даже про себя. – Нездоровится?

«Перепил?», – добавила мысленно.

– Да что-то… Как-то… В общем да, – промямлил Сережа.

«Зайчик мой бедный. Хороший мой. Надо чаю ему сделать», – с неожиданной нежностью подумала Наташа. Сережа с чувством сгреб жену в объятия и крепко сжал.

– Ого, какая прыть, – удивилась Наташа про себя, и Сережа с удовольствием фыркнул ей в шею.

– Нихрена по картам этим не понять. Может, и не повесится, – рассуждала за стеной бабка-соседка. – Может, просто свихнется.

– Хочу черное шелковое платье в белый горох. И чтобы спина открытая. Надеваю и иду гулять с лабрадорами ближе к побережью от особняка, – думала тем временем Наташа, обнимая мужа в ответ.

  Сережа взвыл.

ОТПУСК

И тогда он увидел свои уши. Они были неприятно отделены от остальной головы. Собственно, это и стало последним, что он увидел в этой жизни.

***

Когда Творец лепил функциональные группы людей из первородного теста, он по разумению своему наделял их теми качествами, которые должны были помочь в осуществлении земной миссии.

– Вы будете придумывать разные штуки, – возбужденно бурчал Творец, вымесив как следует когорту Креаторов. Чуть задумавшись, Творец поправил на небе зазевавшуюся звезду. Та показала Креаторам язык и навеки застыла с каменной рожицей, накренившись под углом в 15 градусов. Творец вздохнул и констатировал: – Правда, звезды уверены, что вряд ли вас будут носить на руках. По крайней мере, при жизни. Одно придуманное колесо вам станется в кучу нервов. Но ничего страшного, ваши труды даром не пропадут, все оценят потомки.

Креаторы чуть разочаровано кивнули и отправились в Творцовую печь.

– А вы, – Творец растягивал тесто, – вы станете Критиками. Человеку только дай что в руки – тут же башку себе расшибет. Вот и будете предупреждать: мол, тут угол острый, тут написано нескладно, а тут заусеницу можно поймать в палец. Вас я печь не буду, вам пригодится определенная гибкость. Зато вас любить будут – ух!

Бледные непеченные критики расползлись по земному шару.

И когда остался крохотный, чуть запыленный кусочек первородного теста, Творец призадумался. Он сопел, долго мял тесто в руках, раскатывал, снова сворачивал в шарик.