Интеритум. Книга 2. Кукловод

Хранитель задумался. Ему еще никто никогда не предлагал изменить его суть. Веками он только и делал, что занимался делами других. Его всегда призывали ускорить или замедлить время. Кто-то падает и просит его дать время на раскрытие крыльев, кто-то торопится, чтобы его растения росли быстрее, ну а кто-то просит остановить стрелу только потому, что она была выпущена по глупости. И все свои действия он должен согласовать с теми, кто держит силы в своих руках, а еще он должен контролировать, чтобы судьба исполнилась, как предначертано. А когда кто-то, испытывая свою судьбу, бросается со скалы без страховки, Хранителю приходится, как няньке, носиться с этим недоумком, рассчитывая каждое мгновение его полета, лишь бы он не погиб раньше отведенного ему времени. Но почему он не согласовывает с Хранителем свои поступки? И почему все, строя свою или чужую судьбу, не спрашивают его, какое надо принимать решение, дабы не погибнуть? Даже не спрашивают, с какой скоростью надо скакать на лошади, чтобы не вылететь из седла! Зато все только и просят: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно», но никто не задумывается над тем, как тяжело открывать шлюзы времени и бороться с его турбулентностью. Поразмыслив так, Хранитель времени принял решение.

Он открыл шлюз, и волна времени, разрушая границы дозволенного законами мироздания, запустила время в чужом, неизвестном пространстве, положив тем самым начало жизни там, где она не предполагалась Высшим разумом.

В безвременье не важно, сколько времени прошло, и тот же голос уже прошептал:

– Спасибо! Осталось последнее. Вскрой эго Виктории.

– Хорошо. Она уже собралась сделать шаг, и мы в этом ей поможем, – вторил ей Хранитель.

– Я герой, но не для вас… – прошептал голос так, чтобы Хранитель ее слов не услышал.

* * *

Виктория в Воротах и собиралась сделать шаг, но в какой-то момент она забыла, куда и зачем. Чувства окаменели, появилось ощущение, что кто-то нагло в них копается. Временной вектор ее жизни остановлен. В голове начали всплывать видения пройденных отрезков жизни, многие из которых Виктории хотелось бы забыть.

Маленькая девочка роется в песочнице. Ей всего годика три, но она очень серьезно подходит к тому, что делает. Строительство пирамиды из песка требует большой сноровки и усидчивости. Песок влажный и позволяет вытянуть пирамиду выше большого игрушечного динозавра, стоящего рядом и являющимся мерой высоты для детской фантазии. Виктория сидит рядом и наблюдает, как растет пирамида. Она тоже строит свою пирамиду, но в какой-то момент пирамида у нее почему-то разваливается, не дотянув даже до середины длины шеи динозавра. Обида застилает слезами глаза ребенка. Вика вскакивает на ножки и несколько раз пинает пирамиду, а когда та рассыпается, толкает в спину и девочку, да так, что она падает лицом в песок. Обе плачут, только одна от обиды, что ее труд оказался напрасным, другая от обиды, что у нее ничего не получилось, а у другой девочки все склеилось.

И снова Виктория видит себя, только она уже в школе, и ей шестнадцать лет.

Вика сидит за партой и глядит в окно. Их класс на первом этаже школы, а за окном этим утром расцвела сирень. Ее гроздья соцветий бьются на ветру об окно, заставляя забыть о химии и лишний раз повернуться и посмотреть на задние парты, туда, где сидит Олег. Конечно, она этого сделать не может, иначе ее засмеют одноклассники, зато она находит простой выход. Она достает зеркальце и, делая вид, что рассматривает прыщик на своем носу, поворачивает зеркальце так, чтобы видеть объект своего воздыхания. И вот объект в поле видимости, но что это? Она видит не только его, но и то, что он держит руку на коленке своей соседки по парте.

«Ну, это уж стишком!» – проносится в голове мысль, и Виктория видит в зеркале свои глаза, которые потемнели от негодования. Она фыркает и прячет зеркальце в сумочку.

– Никогда не прощу!.. – шепчет Вика себе под нос, так, чтобы соседка по парте ее не услышала, но та видит, как лицо Виктории бледнеет, покрывается красными пятнами и слышит ее бурчание.

Вопрос «Что с тобой?» повисает в воздухе, так как на него нет ответа, зато слышится злобное:

– Да пошла ты!..

Викино эго настолько ущемлено, что она, не говоря ни слова, вскакивает из-за парты и на глазах удивленного класса выбегает в коридор, хлопая дверью.

А вот Виктория уже студентка и сидит дома, отдыхая на диване после тяжелого учебного дня и выполненной домашки. Ни о чем не хочется думать, но братик не дает ей расслабиться, задавая один и тот же вопрос:

– Вик, какой сейчас месяц, не пора ли мне в школу?

Вот уже полгода, как он собирается в школу, вместе со старшими детьми соседей. Виктория устала ему объяснять, что он пойдет в школу только в сентябре – осенью, а сейчас только апрель – весна и до школы еще будет и лето. Она уже не может спокойно слышать этот вопрос и срывается:

– Послушай! Ты совсем придурок? Сколько можно объяснять, что в школу пойдешь только в сентябре?!

– Вика! – Глаза ребенка наливаются слезами. – Я уже так много знаю. Я даже знаю, что за летом будет осень!

Виктория нервничает:

– Не пошел бы ты спать! Мать сегодня опять на дежурстве, а ты на моем воспитании, как будто я тебя рожала!

Она подходит к окну, по которому текут слезы вечернего дождя, пропитанного энергиями молний и грома. В отражении стекла она видит свое лицо и вдруг понимает, что у нее нет личной жизни, у нее нет будущего и только вечная необходимость ухаживать за своим братом, когда все ее друзья гуляют. Ей это не позволительно, потому что мама на работе, ей надо помогать. Виктория ладонью вытирает слезы, которые уже текут не только по окну, но и по ее щекам.

Воспоминания о брате сжимают ее грудь от тоски невозможности обнять братика и извиниться перед ним. Виктория понимает, насколько сильно она соскучилась по близким, и страдает от чувства безысходности своего положения.

Вот мать лежит в постели, хватаясь за сердце, а врачи скорой помощи пытаются стабилизировать ее состояние, а затем увозят в больницу. Со слов ее подруги Натальи, до инфарктного состояния мать довел придурковатый начальник. Однако Вика-то знает, что она давно жаловалась на боли в сердце, которые в последнее время все чаще беспокоили ее, однако она продолжала заниматься самолечением и ходить на работу.

Конечно, деньги нужны и на жизнь, и на учебу, но не ценой же здоровья? Хочется заплакать и спрятаться от всех напастей, но слезами горю не поможешь, надо идти на учебу. А вначале, хоть и не хочется, надо позвонить отцу и сообщить, что мать попала в больницу и они с братом остались одни. У него давно новая семья в другом городе. Есть сын, и зовут его, кажется, Артём. Нет, в глубине души Вика понимает отца, его отношения с ее матерью были непростыми, но принять его уход она так и не может, считает это предательством.

Вика несколько раз видела Артёма, когда отец вместе с ним приезжал в их город и заходил в гости, но никогда отцовского сына не воспринимала как брата, хотя он всегда ластился к ней, как щенок, пытаясь заглянуть в глаза, и всегда, обескураженный, отходил в сторону, встречая холодный эгоистичный взгляд. Ну а после последнего визита, когда мать их обоих попросила покинуть квартиру только потому, что она не хочет видеть плод великой любви, рожденный от другой женщины, отец их больше не беспокоил. Однако когда у Вики случались финансовые проблемы, он всегда находил любые способы помочь ей.

По городскому телефону она решает не звонить, так как трубку может взять его жена, а с ней ей совсем не хочется разговаривать. Понадеявшись на то, что на сотовом телефоне достаточно средств, она решает звонить по нему. Полистав список контактов, находит номер отца и звонит, прислушиваясь к длинным гудкам.

Через несколько секунд раздается его взволнованный голос:

– Алло, я слушаю, доча, привет. Что случилось, почему звонишь в такую рань?

Пытаясь скрыть свое нервозное состояние, Вика начинает говорить о том, что мать лежит в реанимации, а она с братом осталась совсем одна и что теперь делать, не знает.

– Почему ты мне сразу не позвонила, когда мать положили в больницу? – В голосе отца слышатся жесткие нотки управленца, привыкшего оперативно принимать решения в сложных ситуациях. – Я тебе сколько раз просил не играть в молчанку и не делать вид, что все хорошо, а когда все запущено – попробуй разгреби.

Вика не выдерживает и начинает плакать.

– Теперь ты послушай… – Короткое молчание. – Я позвонила тебе не для того, чтобы выслушивать нотации, я такая, какая есть, тебе поздно меня перевоспитать. Ты бросил нас ради другой женщины. Ты предал меня, я выросла без тебя, а теперь ты решил меня воспитывать?

В трубке воцаряется тишина. Вика ждет, вытирая слезы, понимая, что обидела отца, но поступить по-другому не могла.

– Ладно… мне сейчас на работу, а в воскресенье я прилечу, тогда и будем решать, что делать. Ты, главное, не паникуй и будь умницей, все будет хорошо. А оставил я вас, когда ты уже была взрослой. В тебе сейчас говорит эгоизм, ты прекрасно знаешь, как в последнее время мы жили с твоей матерью… До встречи! – Отец отключает связь.

Из подсознания всплывает сценка из сна, с Адрианом, который дерется на мечах с невидимым врагом.

Он поворачивается спиной к Виктории и что-то кричит, но она не понимает слов. Тогда он бросает меч и поворачивается уже грудью к Виктории и шепчет какие-то слова, но до ее слуха долетают только три: «Я люблю тебя». Она видит по его лицу, как он устал от бесконечной битвы. У нее появляется желание обнять его, прижать к груди его растрепанную шевелюру, но рядом появляется Элона. Она кричит, бьет Викторию по лицу и требует оставить их с Адрианом в покое. И эти чувства заставляют воспаленный мозг вспомнить новые сцены, порожденные ее фантазией.

Виктория прогуливается по родному скверу, рядом с ее земной многоэтажкой, рядом идет Адриан, ей это приятно, и теплота счастья разливается по всему телу, но вот фантазия в тупике. Вопрос: он идет в своей повседневной экипировке с неразлучными мечами или в рваных джинсах и майке с рисунком черепа на груди? Второй вариант однозначно не подходит, и Адриан остается таким, как есть. Он снова в фантазиях, но уже в ее комнате. Они рядом и смотрят в окно, где открывается незатейливый вид на их небольшой и неуютный дворик микрорайона.

– Адриан, ты где? – шепчет Виктория, обращая внимание, что Адриан смотрит в небо.

– Знаешь, у вас не видно звезд, даже в самую глухую ночь, а днем только серое небо, затянутое смогом. – В голосе Адриана слышится тоска.

Фантазии не успокаиваются, и Адриан уже вместе с Викторией везде: в институте, рядом с братиком, матерью и в момент знакомства с отцом, он везде и в то же время нигде. Но фантазии неуемны и рвутся дальше, и Адриан уже муж и отец их маленького сына – и опять тупик. Тупик, тупик, тупик! Ее эго желает быть рядом с Адрианом, вопреки здравому смыслу, вопреки судьбе, вопреки закону мироздания, и от этого сердце Виктории разрывается на части.

Вдруг она осознала, что ее тайные фантазии нагло вытащены из памяти на общее обозрение или обсуждение – не важно, забраны и осмеяны, разбавлены нечистотами чужих желаний и помыслов. Наступил момент понимания, что воспоминания прошлого – сплошной театр одного актера по сценарию злобного режиссера. Душа вывернута наизнанку, а память высосана досуха, ее провалы заполнены чем-то темным, чуждым, отторгаемым всем ее существом. Свет на сцене погас, спектакль окончен, режиссер доволен.

Глава 2

В вязкой белой пелене, светящейся ярким матовым светом, Виктория с парализованным сознанием и душой, заполненной чем-то инородным, хотела сделать шаг. Но куда? Только что она знала, что это шаг домой, на Землю, в свою обыденную жизнь, к экзаменам, зачетам, Васильевой, которую она давно простила, и к уже нелюбимому Сергею, и к матери с братиком, по которым так она соскучилась. Но теперь она не уверена, что это правильно.

Вдруг в ее подсознании раздался голос: громкий, но спокойный; без эмоциональных ноток, но заполняющий собой весь мир:

– Постой, Виктория, не торопись… ты вне времени и пространства. Тебе дали возможность выбора. Но не объяснили, что ты получишь в результате того или иного решения. Однако тебя никто не торопит, здесь нет понятий «быстро» или «медленно». Поэтому послушай меня. Пока ты находишься в Воротах судьбы, у тебя есть возможность обдумать правильность своего выбора. – Голос пропал, как бы давая девушке прийти в себя, а затем продолжил: – Помнишь, в твоем сознании проносилась картина возможного сценария гибели обеих планет. Поверь, этот сценарий реален как никогда, и только ты можешь его остановить. Фэб торопит тебя, но ты уже не в его власти, а от принятого тобой решения зависит будущее.

– У тебя женский голос. Кто ты такая? – мысленно обратилась Виктория к голосу.

– Ты познала то, что не каждому дано. – Голос продолжал: – Поняла, что без разрушения не будет созидания. Увидела причину формирования черных дыр во Вселенной. Почувствовала великий ужас от понимания, как легко можно погубить все живое. Но не смогла ответить на вопрос: «Почему это произойдет или может произойти?» Так вот, я скажу тебе, что это результат эволюции цивилизаций, без той силы, которую я контролирую. На Земле не так, как на Фикте. На Земле нет Фэба и Веспера. На Земле я бог разрушения и созидания в едином лице.

Голос замолчал, ожидая вопроса, которого не пришлось долго ждать.

– На Земле о тебе никогда никто не говорил, по крайней мере, я никогда не слышала о тебе.

– Нет, ты слышала обо мне, но не осознавала моего присутствия, потому что я многолика. У людей разные вероисповедания, но я одна, и весь людской род приходит ко мне в своих чаяниях, хотя и называют меня по-разному.

– Но почему ты здесь, а не на Земле?

– Я здесь потому, что Ворота судьбы были сломаны. Сейчас они исправлены, но я оказалась здесь в заточении, и теперь некому управлять процессами бытия человечества. А это приведет к тому страшному, что было в твоих видениях.

– И чего же ты хочешь?

– Я не могу вернуться, так как аура Земли меня не пропустит. Только тебе дано пройти сквозь земную ауру, так как она к тебе благосклонна.

– Так пойдем со мной вместе.

– Нет, этого не получится сделать. Нам придется пройти сквозь Ворота, и они меня отфильтруют, а вот в ауре Фикты открыт портал, тот, по которому ты попала сюда, и я могу по нему вместе с тобой попасть на Фикту.

– Зачем тебе Фикта? Ты же земной бог.

– С Фикты я найду возможность попасть на Землю, я сообщу о себе Земле, и она позволит мне вернуться. Мне это будет сделать просто: во-первых, потому что я не материальна, а во-вторых, мне помогут мои братья Фэб и Веспер.

– Они никогда о тебе не говорили.

– Конечно… зачем вам, смертным, рассказывать обо мне.

Вика задумалась. Ей нужна была хоть какая-та подсказка, но ее не было. Ее сознание заполнено чем-то чужеродным, которое настоятельно требует поверить голосу. Время не имело значения, можно было думать вечно, но люди динамичны по своей природе, и Виктория приняла решение… То столкновение планет, которое она видела, было ужасно, и если она в состоянии это предотвратить, она сделает это. Ей не надо вновь умолять Фикту, она знает, что путь обратно открыт, и она делает шаг… назад.

Свет образует туннель. Виктория мчится по нему в ярко освещенном турбулентном потоке белой вязкой субстанции, которая вдруг стала сжиматься и останавливаться. В какой-то момент движение прекратилось, и девушка почувствовала, что она находится в пространстве, где отсутствуют силы гравитации.

Раздался смех, и знакомый голос стал вещать истины, только ведомы этому разуму. У Виктории было ощущение, что той, кто говорит, хотелось выговориться и получить при этом огромное удовольствие. Виктория была беспомощна, испугана и не понимала, что происходит, и поэтому была готова слушать, а голос с удовольствием прожевывал слова.

– Любите вы, люди, разбрасываться словами: «Злодей!», «Злодейка!». Пусть Вороты судьбы меня считают чистым злом, фильтруют меня и помещают в особое пространство. Но им неведомо, что во мне больше морали, чем в эгоцентричных чинах. Все мои чувства и эмоции реальнее, чем в холодном пустом сосуде под названием «человек». Под злом вы подразумеваете все то, что связано с глаголами: осквернить, испортить или изуродовать. А может, отобрать? О нет, погодите! Отобранная силой власть – это считается величием зла? Ох! Не называйте эту грязную мелочь – моим именем! Это остатки величия глупости, которую может совершить как добрый крестьянский мальчик, так и тюремщик, любящий махать кулаками, или палач с руками по локоть в крови. Ум – удел зла! А добавьте к этому блюду хитрость, ложь, лицемерие, профессионализм кукловода – и вы получите того, кто в разы выше вас по интеллекту. Но он не будет этим кичиться, его деяния будут скрыты от ваших глаз, а вы даже не заметите, как станете марионеткой в его руках. Вы будете всегда в проигрыше, но гордо будете об этом кричать, чувствуя благоговение к тому, кто дергает вас за веревочки.

Вы считаете, что возврат к хаосу – мечта злодея? Но что этот ублюдок получит, если пойдет только по пути развязывания войн? Ему останется только повеситься, получив в свои руки обезумевшую толпу. Это вы, меркантильные людишки, мелочно держитесь за власть, запугивая врага возможностью уколоть его зубочисткой, выгоняя людей с их наделов, сжигая сердца целым странам. Мне неважно это, хоть и смотреть на все это приятно. Для контроля мне как кукловоду не важно, на какой планете вы живете и в каких домах: во дворце или лачуге, вросшей в землю. Я хочу помочь вам правильно эволюционировать. Кто-то скажет, что я не нужна и что никому не нужен тот путь развития, который я указываю. Ха! Глупцы.

Ярость не поглотит вашу душу от понимания, что вы рабы, вам об этом просто никто не скажет. Моя новая ложь ничем не хуже той, которая вам навязана, но даже многократно лучше, так как введет вас в безумный азарт спора – кто сильнее. Действуй смело, больше цинизма, твоя цель лишь одна: я хочу больше, больше и больше. Будь зверем, будь хищником, будь ближе к природе и ее законам выживания. Вещи – это бонусы за победу, за жгучее желание окунуться в глубину моей лжи. Остальные чувства и желания – в топку. Я покажу великий мир, без условностей и компромисса, без лживой любви и сострадания. Один лишь минус моей силы, за что меня заковали в моем пространстве, – это то, что все завидуют эффективности моей философии. Но кто теперь меня остановит? Никто!

Виктория молча выслушивала этот монолог и начинала понимать, какого монстра она выпустила из заточения, но с другой стороны, она понимала ее, так как была наполнена той философией, о которой она вещает, и преклонялась перед ней.

– Спасибо тебе, девочка! Твоя услуга неоценима. – Голос продолжал звучать. – Я благодарна тебе и оставляю тебя здесь, так как ты мне еще понадобишься. Поверь, это самый благородный мой поступок. Представь, если бы ты вернулась со мной на Фикту, каких страшных дел натворила бы, а потом, не выдержав такой ноши, покончила с собой, поверь, мне этого совсем не надо. Возможно, я и противоречива, но я упиваюсь своей свободой! Прости, но нам с тобой придется расстаться, я освобождаю твою сущность от себя, ты выполнила свою миссию. – Голос болтал без остановки: – Я так обеспокоена твоей судьбой, что оставлю тебя в этой пустоте, чтобы никто не нарушил твое одиночество. А мне пора на Фикту, там меня уже ждет другой проводник. Прощай, до встречи! Ты должна быть счастлива, понимая, что тебе благоволит сам рыцарь тьмы.

Свет погас. Виктория в полной темноте и какое-то время обездвижена. Вдруг она почувствовала движение, ее тело ускоряется, летит в пространстве и падает на твердую поверхность, больно ударяясь спиной. Веки сжимаются, а руки хватаются за голову. Потирая затылок, девушка медленно садится и устремляет взгляд в ночное небо, усыпанное огромными звездами незнакомых созвездий. Медленно моргая и приходя в себя, замечает, что чужой голос наконец-то покинул ее сознание. Поднявшись на ноги, уже оглядывается вокруг. В свете звезд видит, что она окружена редким лесом. Справа поблескивает водная поверхность небольшого водоема, а слева, между ветвями, проглядывает тусклый свет огней, указывающий, что там, возможно, кто-то есть. За период своего долгого путешествия Виктория настолько привыкла к превратностям своей судьбы, что не стала долго раздумывать. Она отряхнула пыль со своей одежды, собрала растрепавшиеся волосы в хвост и пошла в сторону источника света.

Вскоре она вышла на хорошо утоптанную тропинку, виднеющуюся даже при свете звезд. Тропинка вывела Викторию к небольшому домику, в окне которого горел тот свет, который она и видела с опушки. Подойдя к двери, Вика постояла какое-то время в нерешительности, пытаясь услышать, что там, за дверью, происходит, а затем постучалась.

Ей не пришлось долго ждать. Видимо, дверь на замки не запиралась, так как открылась тихо, без специфических звуков, издаваемых какими-либо затворами. В спокойном, не ярком свете, исходящем от светильника, висевшем у потолка в прихожей, перед Викой появилась хозяйка дома.

– Ты кто? Ты как сюда попала? – спросила она, рассматривая гостью с нескрываемым любопытством, перемешанным со страхом. Затем, не ожидая ответа, как бы про себя пробормотала: – Время гостей! Что происходит? – И, взяв Вику за руку, потянула за собой в дом.

– Вы вестники? Видимо, период моего заточения заканчивается! – Лицо женщины озарилось улыбкой.

Пройдя прихожую, девушка, вместе с хозяйкой, очутилась в комнате без лишнего убранства. Стол, стулья, комод и чисто побеленные стены с занавесками на окнах, печь, в которой тлели угли. Было видно, что есть еще одна комната, по-видимому, спальная.

Стол был сервирован на двоих. За столом сидел мальчик лет десяти и с любопытством разглядывал вошедшую девушку.

– Меня зовут Лариада… – представилась женщина и, протянув руку в сторону мальчика, добавила: – А это Адриан. А как тебя зовут, дорогуша?

Вика назвала свое имя, в нерешительности остановившись у входа.

– Проходи, проходи, дорогая Вика! – засуетилась Лара. – Садись за стол, поужинай с нами. Еды на всех хватит. В этом лесу предостаточно пищи, лишь бы не лень добывать ее.

Вика подсела к столу на табурет, предложенный хозяйкой, взяла из ее рук чашку, наполненную кашей из какого-то злака, и промолвила, обращаясь к ребенку:

– Удивительное у тебя имя. Я когда-то знавала человека с таким именем, и ты даже чем-то похож на него.

– Здорово! – звонко рассмеялся Адриан. – Вот бы мне с ним познакомиться, ведь это имя достаточно редкое.

– Ну, что? – перебила их Лариада. – Рассказывай, какими судьбами тебя сюда занесло? А потом я тебе расскажу, куда ты попала, и мы решим, что будем делать дальше.

Она села на свое место, напротив Адриана.

Их разговор затянулся далеко за полночь – уж слишком много им пришлось рассказать друг другу о тех событиях, которые им пришлось пережить и в результате которых они оказались в этой пространственно-временной тюрьме.

Хотя для Лариады это не было тюрьмой, а просто временным пристанищем, по крайней мере, так она считала. Ведь только ради нее был создан этот маленький островок природы, как единственное убежище для ее когда-то искалеченного тела. Однако здесь тело ее было вполне здоровым, без каких-либо следов взрыва, произошедшего в театре, хотя в ее памяти было все сохранено до мелочей, как до взрыва, так и после него. Она помнила, как умирала и как она была вся изуродована. Удивительным было и то, что, находясь на этом островке, она не хотела ни пить, ни есть. Все это она делала чисто символически. Поэтому логично было предположить, что из ее жизни на Фикте был вырезан временной кусок, когда ее тело было еще здоровым, в него поселили душу последних мгновений ее жизни, остановив время и поместив сюда. Лариада понимала, что все это было сделано Хранителем времени по просьбе Первого, а им мог быть только Веспер. Она также понимала, что если ее отсюда не заберут, ее впереди ждет вечность. Оставалось непонятным – ждет ли вечность новоприбывших? Хотя понять смысл времени в данном месте было невозможно.

Викторию же больше всего удивило или даже привело в замешательство то, что Лара оказалась матерью Изольды, и это открытие породило у нее огромное количество вопросов.

Наступило утро, ночь пролетела незаметно, но спать никому не хотелось. Утро начиналось обыденно, и, как сказала Лара, оно ничем не отличалось от других. Они встали из-за стола и как послушники сурового наставника пошли делать что-то необходимое, но никому не нужное.

Шагами истоптаны тропинки, собраны никому не нужные фрукты, потрачен труд, результаты которого будут разрушены. Все возвращается на круг, без сна, отдыха, ненужных развлечений. Никто не устал, все бодры и здоровы, они муравьи, выполняющие свои обязанности, установленные кем-то. Сознание стало чуть старше, и уже не подходит к неизменяющемуся телу, в котором оно находится. Таково правило, а может, проклятье.