Пойдем со мной. Жизнь в рассказах, или Истории о жизни

– Разве кому-то интересно за такое платить? – наивно удивилась Оля.

Подвал взорвался от хохота.

– Мужикам интересно, дурочка!

– Она маленькая еще, оставь, – сказал Вадик, хотя на вид он был ровесником Оли – лет десяти.

В тот переломный день Оля как обычно сидела в метро на картонке с братом. Перед нею лежала драная шапка с парой купюр. Кто-то остановился перед ними, но ничего не бросал. Оля подняла глаза. Красавкина! Ее одноклассница-отличница! Олю прошибло потом, а Красавкина еле оторвала от нее ошеломленный взгляд из-под голубого банта и бросилась догонять мать. Она задергала женщину за рукав, настойчиво запрыгала… И вернулась к Оле с купюрой в руке. Молча положив в шапку деньги, девочка исчезла. До этого Красавкина всегда относилась к Оле надменно. На эти деньги Оля купила свой первый клей.

С ними жил странноватый мальчик постарше, Гриша. Говорили, что он из «интеллигентов». Он-то и помог Оле разобраться в первый раз.

Полумрак подвала пошатнулся в Олиных глазах. Девочку завертолетило, и она прилегла. Гриша же, шатаясь, долго бродил вдоль стен, закатывал глаза, а потом рухнул на колени перед потертым журнальным столиком и, прикрывая руками голову, начал мычать стихи. Бывало, что под действием он сочинял их на ходу. Ребятня хихикала из углов.

– Не жалейте меня. Не стоит.Я и сам проживу как-нибудь,Только дайте мне хлеба ломотьИ уйду я в звенящую мглу.Я забудусь. Меня уже поздноПоучать, направлять и спасать.Не услышал я моря воздух,Не дарила мне ласки мать…

Вдруг Гриша застыл. Потом страшно переменился в лице, словно увидел монстра в сыром углу подвала. Но там была лишь крыса. Заметив излишнее к себе внимание, она прыгнула в щель. Гриша попятился и закричал срывающимся хрипом:

– Всюду крысы. Их алая пасть…Зрите: конченый я,Бестолковый.Ну же, жри меня, зверь! Дай пропасть!

Мальчик сменил тактику: вместо отступления побежал к противоположной стене и стал колотить ее, срывая рукавами плесень… Он ревел. Все притихли. «Съешь… съешь, наконец… Господи…»

А перед внутренним взором Оли проплывали воспоминания-галлюцинации, вызванные клеем. Она шевелила пальцем, делала им круг, и от этого сменялись картинки. Так странно… Все то, что она совершенно не помнила, вдруг всплывало. А это? Посылка. Да, да! Там была кукла и конфеты, и рыба – от тети! Оле непременно захотелось узнать отправителя, но все размытое, непонятное. Оля крутит, крутит пальцем, и строки с аккуратным почерком приближаются. «Вострикова Алла Николаевна, г. Астрахань…» К сожалению, адреса не разобрать. И правда… У них ведь есть тетя! Наверняка она хорошая, раз присылала им гостинцы. Оля повторяла и повторяла ее имя, чтобы к утру не забыть.

Гриша пропал на следующий день. Оля так и не дождалась его возвращения, потому что вскоре тоже покинула сей сомнительный приют.

* * *

Тишка прибаливал, но Оля боялась оставлять его одного. Немытые оборванцы собрались на обед в одном из дворов, где местные дети висли на детской площадке. Случилась перепалка и, пользуясь отсутствием взрослых, они развернулись вовсю.

Прилизанные, сытые маменькины сынки! Вы посмотрите! Весь мир у их ног! За какие заслуги? Почему одним все, а другим шиш?! Даже Оля попыталась сорвать красивую резинку с одной спрятавшейся на горке девчонки, чтобы хоть на йоту восстановить поруганную справедливость. Дети и не заметили, как к ним подбежали…

– Менты! Валим!

Убежать успели не все. Первым схватили нерасторопного Тишку. Он испуганно смотрел на убегающую Олю.

– Оля… Оля… – неуверенно пикнул мальчик.

Наконец, свободная сестра остановилась, вспомнив о брате. Тишка заплакал, потянул к ней ручки, и впервые за долгое время заговорил тоненьким голоском:

– Оля! Оля! Вернись, не бросай!..

Закашлял. Хоть ему и четыре, но такой маленький, забитый… Оля вернулась. Шагая под конвоем в милицейский пазик, братишка не сводил с нее круглых глаз. Оля – его оплот. Весь зыбкий и тревожный Тишкин мирок замкнулся на другом таком же несчастном ребенке.

* * *

Девочка Оля, как затравленный зверек, прикрывала собой младшего брата.

– Мы больше так не будем, пожалуйста, не сажайте нас в тюрьму!

«Боже, этот совсем малец. И что с ними делать?» – устало подумал участковый, глядя на кашляющего Тишку.

Перед ним – кучка маленьких оборванцев. Девчонка и три пацана. Мужчина принялся постукивать ручкой по столу. Раньше ему было жаль бесприютных детишек, но безжалостная эпоха перестройки закалила его нервы в сталь. Детдома переполнены, финансирования нет, да и сбегают они оттуда, сколько ни отправляй.

– Так, сначала вы двое, – ткнул он ручкой в двух ощетинившихся мальчишек, – сколько раз я приказывал вам не шастать по моему участку? Сколько раз просил возвращаться к своим мамкам?

– Я не вернусь домой. Там жрать нечего, и все пьют, – огрызнулся Вадик.

Товарищ поддержал его:

– Я тоже. Отчим напивается и лупит меня. Уж лучше на улице.

Второй милиционер, который до этого стоял в дверном проеме, скрестив руки, оживился:

– А мы, думаешь, по головке сейчас вас погладим?! Вы зачем, шакалята такие, напали на детвору?!

– Они первые задирались…

– Мой же ты ангелочек! Естественно!

Он угрожающе направился к ним. Мальчишки сжались, приготовившись к привычным пинкам.

– Видимо, в прошлый раз я маловато вам выдал, да? – он схватил их обоих за уши. – Какого черта вы опять тут забыли? Во всем городе нет других мест?

– Нас отовсюду гонят, куда нам деться? – плаксиво взвизгнули мальчики.

Милиционер пыхнул небритыми щеками и взревел, выкатывая глаза:

– Домой вам деться! ДОМОЙ!

– У нас нет дома!

Вадику прилетел звонкий подзатыльник.

– Врешь, паршивец!

– Что это за дом, если нам уютней в подвале?! – голос мальчика срывался на плач.

– А может, все дело в том, что в подвалах вы можете спокойно нюхать клей? А?

Мужчина принялся выкручивать им уши. Мальчишки взвыли. Маленький Тишка прикрывал ручками собственные ушки и, насколько мог, прятался за сестру. Оля нащупала рукой его лицо, чтобы погладить, и поняла, что братишка весь горячий – горит.

– Сейчас я из вас эту дурь повыбью так, что жизнь с мамкой покажется раем!

Он начал бить их попеременно. Участковый, сидящий за столом, наблюдал за этим без капли сочувствия. Все происходило по негласной процедуре. Но вскоре ему надоело.

– Ген, веди их в каморку, а я пока с этими разберусь.

Гена взял мальчишек за шкирки и подтолкнул вперед. Они знали, куда идти. Где-то за ними захлопнулась дверь. Послышались удары, крики… «Я покажу вам!..», «Как же вы надоели!», «Так понятнее?». От страха Оля заплакала.

Участковый налил себе из термоса чай и стал расспрашивать Олю. Откуда взялись? Где родители? Оля рассказала, что родители пропили квартиру и сгинули.

– А с мальцом что? Больной?

Тишка мелко дрожал и кашлял. Глазки его покраснели, воспалились, кожа приобрела землистый оттенок, только на щечках полыхали алые точки.

– Не знаю. Он какой-то горячий.

Мужчина подошел к ним. Оля с братом шарахнулись в угол, но он лишь пощупал Тишкин лоб.

– Температура. Ой… – вздохнул участковый.

Он порылся в шкафу, выудил оттуда еще две чашки и налил им чаю. Чай был сладкий и очень вкусный. Оля проглотила свой залпом. Тишка хлебал пугливо, не сводя недоверчивого взгляда с мужчины.

– Ой, Господи! – милиционер нырнул под стол.

Сострадание, как незваный гость, набросилось на его сердце, и он ощутил, как где-то в носу начинают словно покалывать иглы. Ведь дома у него был точно такой же мальчонка.

– Вот, ешьте, – он протянул им по кусочку хлеба с котлетой, – жена утром жарила.

Двое маленьких, никому не нужных оборванцев сидели напротив него. В чем виноваты эти несчастные дети? Оля ела с аппетитом, но Тишка не особо – ему было нехорошо.

– Гена! Хорош там! – громыхнул мужчина на весь участок, когда один из мальчишек за стенкой уж слишком пронзительно вскрикнул. – Веди их сюда!

Вернулись. Следов побоев не видать, но оба донельзя взлохмачены и помяты.

– Значит, так… Вы двое шуруете домой, ясно?!

Мальчики покорно кивнули, но всем было понятно, что туда они не вернутся.

– А эти… – он кивнул на Олю с Тишкой. – Этих придется отвезти в больницу.

В стационаре наших героев ждали не особо – обездоленных детей там было немало. Медсестры и врачи не церемонились – на каждого души не хватит. Да и сами дети не располагали к любезностям: хамили, дичились, дрались между собой. Олю с Тишкой отмыли и натерли головы дустовым мылом от вшей. У Тиши обнаружили двустороннюю пневмонию.

Оля слышала, как врач, изучив снимки легких, ругал медсестер за ее брата:

– Зачем мыли ребенка с такой температурой? Вообще мозгов нет? Не видели, что он чуть живой?!

– Так вши ведь… – пролепетала медсестра.

– Руками выбрала бы! А теперь будете дежурить возле него всю ночь по очереди.

Тишку перевели в другое отделение. До поздней ночи Оля слушала рассказы бывалых об ужасах детдома. Именно туда ее должны были отправить после окончания обследования.

– Мама говорила, что там из самых некрасивых варят суп…

– Ну, конечно! А ты что думала? Денег-то у них нет, а кормить всех надо, – издевался над ней мальчишка с лишаем на голове.

Он подмигнул остальным, и те подтвердили. Возможно, если бы Оля не была запугана детдомовкой-мамой, она бы поняла, что это ложь. Но они рассказывали и о другом: о загнанных под кожу иглах, об ударах тяжелых палок по провинившейся спине, об изощренностях других воспитанников…

– Не, вы как хотите, а я отсюда свалю. Мне свобода дороже, – сказал лишайный.

– Как? – спросила Оля.

– Как и в прошлые разы. Пока будет обход, украду ключи от черного хода и будьте здоровы.

– Можно мне с тобой?

– Как хошь, – пожал угловатыми плечами мальчик, – только бегать нужно быстро.

Побег запланировали через день. Накануне ночью, дождавшись, когда медсестра отойдет на минутку с поста, Оля пробралась в палату Тишки. Он спал, укрытый потасканным, но чистым одеяльцем. Оля взяла его за ручку и зашептала:

– Тиш, я найду тебя, обещаю. Я поеду к тете Алле… Вдруг она добрая и согласится взять нас к себе? Это наш единственный шанс, понимаешь? Тишка… братишка… Прости меня, прости. Продержись там немного без меня… И выздоравливай. И жди меня.

Оля целовала его ручку и плакала. Тишка дернулся во сне. На соседних кроватях ворочались другие дети. Какая-то девочка не спала – смотрела на Олю ничего не выражающими, большими глазами.

А утром беглецы уже во всю прыть неслись по территории больницы. Но за ними никто не гнался – кому нужны эти лишние проблемы и рты. Ребята юркнули в метро.

– Я на ВДНХ, поищу своих. А ты? – выдохнул запыхавшийся мальчишка.

– А мне на Курский, на электричку.

Юный оборванец, сверкнув на прощание лишаем, прыгнул в подоспевший поезд. Оля изучила таблички с направлениями и перешла на другой перрон.

«На билет к маме» – такие слова нацарапала девочка Оля на куске картона и отправилась на вокзал. Что ж, почти правда. Оля надеялась, что тетя Алла станет для них именно таковой.

После задержания милицией все малолетние арестанты вновь встретились в подвале и занялись своими прежними «делишками». Все, кроме Оли. Девочку словно подменили. Она вышла из тумана серых будней беспризорников, которые не имели ни будущего, ни прошлого, лишь вязкое, тупое болото под названием «сегодня». Для Оли будущее вдруг стало осязаемым – у нее появилась цель.

Время, которое она раньше никогда не ощущала, вдруг стало поджимать. Ее маленький братишка болен, он в больнице, а после выздоровления его отправят в приют. О том, что Тишка может не поправиться, Оля старалась не думать. Он должен! Ведь она пообещала, что вернется за ним. Так что вперед, скорее! Тишка и без болезни слишком слаб, нельзя оставлять его надолго! Оля юркнула в электричку и прильнула к окну.

Мысль соорудить табличку с жалостливой надписью пришла ей в голову с отчаяния. Подавали плохо, и накопление средств шло очень медленно. Она устроилась на полу в вестибюле второго этажа, обняла табличку и стала смотреть на проплывающую мимо холодную толпу. Иногда девочка узнавала шныряющих по вокзалу беспризорников: ей не были известны ни их имена, ни места ночлежек – просто примелькавшиеся лица. К концу дня у Оли скопилась побольше, чем обычно. Фокус с картонкой удался, но радость девочки была недолгой.

На перроне двое нормально одетых подростков стали выбивать из нее деньги. Возможно, они следили за Олей или просто увидели, как она перед уходом по неосторожности перебирает смятые купюры. На глазах у остальных пассажиров они вытряхнули ее тряпичную сумочку. За возмущения Оля получила тумака. Никто не заступался: одни отворачивались, другие наблюдали отстраненно, словно это отрывок телевизионной передачи, а не реальное горе беззащитного ребенка. Какое сочувствие? Вы о чем? Это обычное дело для уличных бродяжек – пусть разбираются сами.

Оля потопталась по перрону, поплакала вслед удаляющейся электричке и вернулась назад в здание вокзала. «Тишка, держись, братишка…» – колотилось в Олиной головке. Она должна спасти его. Времени очень мало. Несчастное, чумазое личико брата маячило перед ней конечной целью всех скитаний. Тишка должен жить.

Оля стала просто бродить по зданию с вытянутой рукой, держа перед собою табличку с надписью «На билет к маме». Она решила ночевать на вокзале. Ноги гудели, и хотелось есть. Она рассчитывала купить еду на своей станции, потому что там было дешевле. Только через полтора часа девочка смогла приобрести блинчик с начинкой и чай. Проглатывая неподалеку свой нехитрый ужин, она от нечего делать наблюдала за блинной. Детям, которые были на голову выше нее, мать накупила целый поднос еды. Они выпендривались, сидя неподалеку от Оли, им было невкусно.

Все было оставлено ими тут же, на сиденье. Оля села поближе, взяла нетронутый блинчик и вдруг почувствовала, как сердце пропустило удар.

Кошелек.

Зеленый кошелек между стаканов.

Оля воровато оглянулась, схватила его и поспешила пересесть подальше на случай, если эта семья спохватится и вернется за ним.

В кошельке была сумма, достаточная для покупки двух, нет, даже трех билетов до Астрахани! Девочке хотелось визжать о радости. Она вытряхнула все его содержимое в свою сумочку, а сам кошелек, добротный, кожаный, выбросила в ближайшую урну.

За билетом! Немедля!

Оля подскочила и направилась к кассам. Навстречу ей спешила та самая нерадивая семья. Они подбежали к оставленным блинам… Заглянули под сиденья… С рассеянным подозрением оглядели ближайших соседей… Обратились с вопросом к пожилой даме с одуванчиком волос… Оля не стала ждать, пока им укажут на проворную воровку, коей она являлась. Девочка помчалась во весь опор вперед. За ее спиной, кажется, проклюнулись крылья. Держись, Тишка, еще немного!

Кассир, услышав детский голосок, требующий билет аж до Астрахани, немало удивилась и привстала со стула, чтобы рассмотреть не только лохматую макушку пассажира, но и ее обладателя.

– Девочка, детский билет продается только в сопровождении взрослого! К тому же требуется документ – свидетельство о рождении!

Бум-бум-парапум.

Приехали.

Сердце Оли ухнуло вниз, ей показалось, что еще немного – и оно пустой бутылкой покатится по холодному полу. Она не помнила, как успела сесть в последнюю электричку, как шла по темной улице от станции к родному подвалу. Ребята веселились. Под потолком, освещенным тусклыми свечами, проплывал сигаретный дым. Из сырого угла тянуло плесенью. Пьяные вскрики, похабщина и смех… Оля заснула, несмотря ни на что.

Проснулась рано. В розоватых лучах рассвета стала перебирать свою сумку. Из пустых окон заброшки на нее взирали сонные голуби. Авось угостят?

Тряпье. Тряпье. Тишкина игрушка. Оля прижала ее к груди и отложила, чтобы взять с собой. На самом дне была истрепанная папка, а в ней их свидетельства о рождении и даже паспорта родителей – это хозяйка квартиры, выгоняя брата с сестрой на улицу, помогла им отыскать документы в завалах отцовского хлама.

Попрощавшись с полувменяемыми детьми, Оля вновь отправилась на вокзал. Там она стала бегать вокруг людей, приобретающих билеты.

– Простите, тетенька, а вы случайно не в Астрахань едете?

– А вы?

– А вы?

– Купите, пожалуйста, мне билет…

Но все либо ехали не туда, либо грубо отказывали, а то и вовсе гнали от себя подальше взашей. Оля стала отчаиваться. Она остановилась неподалеку от касс, чтобы набраться душевных сил для следующего захода. Тут к ней подошел мужчина.

– Девочка, я слышал, тебе нужен билет до Астрахани?

– Да…

– Я еду в Саратов. Можешь поехать со мной. Это один и тот же поезд.

– А как я дальше?

– Попробуешь зайцем или, на худой конец, доедешь на электричке сначала до Волгограда, а оттуда, на следующей, до Астрахани.

Оля напряженно посмотрела в лицо мужчине. В мелких, невыразительных глазках таилось что-то отталкивающее, подозрительное. Он был весьма невысок, худ и бледен. Да, это определенно не тот типаж, по которому вздыхают взрослые тети, но ей-то что?

– Сейчас достану свое свидетельство и деньги.

– Ах, забыл сказать: я путешествую только в вагонах-купе…

– Ой… Не знаю, хватит ли мне…

Оля не хотела прощаться со всей суммой. Мало ли, что ждет ее по прибытию. Мужчина великодушно махнул рукой:

– Давай сколько есть, остальное я доплачу.

* * *

Улица твердо научила Олю, что доверять никому нельзя. Особенно взрослым. Девочка залезла на верхнюю полку и спрятала под подушку свою затасканную сумочку. Дядя Жора – именно так звали мужчину, который согласился купить ей билет – расположился на нижней полке. Он неуклюже шутил, скалился и всячески пытался заслужить расположение попутчицы, но чем больше он старался, тем больше настораживал Олю.

– Бедные вы детки, уж сколько вас по вокзалам ходит, брошенных.

Оля молчит. Мужчина не сдается:

– Зачем же тебе в такую даль?

– К тете. Хочу попроситься к ней жить.

– А если откажет?

Оля пожала плечами – не знает.

– У нас в Саратове с вами попроще. Я бы сказал, бездомные дети там редкость.

По коридору то и дело громыхали багажные сумки других пассажиров. Оля от всей души надеялась, что к ним кто-нибудь подселится, но поезд тронулся, а они так и остались вдвоем. По лицу мужчины бродили странные полутона эмоций: испуг, ожидание, нетерпение, предвкушение… Он захлопнул дверь и присел. Оля видела, как его тонкие, изнеженные пальцы застучали по столику.

Вечерело. Сиреневые сумерки проглатывали дальние леса, дома, дороги… Догорал ускользающими лучами солнца горизонт. Оля не шевелилась, наивно полагая, что так Жора забудет о ее существовании. Мужчина же оставил попытки разговорить забитую оборванку и погрузился в чтение газеты. Пусть девчонка освоится. Все равно впереди целая ночь.

Через станцию в их купе заселилась пожилая женщина. Она была полна и так приветлива, словно встретила дорогую родню. Жора, осыпанный стандартным набором бабулькиных причитаний, был взят в оборот в качестве швейцара и чуть не отдал Богу душу, пока втискивал на верхнюю полку для багажа ее чемодан. Под сиденье бабушка запихала клетчатую сумку.

– От сына возвращаюсь! Им, бедным, зарплату то мукой, то макаронами выдают. Так я им еды привозила – рыбки нашей, астраханской, м-м-м-м-м – вкуснота! А назад, вот, одежду для младшей внучки от старшей передали. По наследству, так сказать.

Жора попытался изобразить кислую улыбку. Бедолага растирал потянутое плечо.

– Так вы, значит, до конечной? До Астрахани?

– До нее, милок, до родимой. А вы?

– Чуть раньше, – буркнул Жора.

– Ой, да вы с дочкой!

– Э-э-э-э… с племянницей.

– Здравствуй, девочка, я бабушка Маша. Внучки Марусей зовут – ах, умора! Такие сладкие!

Женщина прижала к себе руки и выразительно погримасничала, показывая, что внучки ее сладкие до невозможности.

– А я Оля, – донесся с верхней полки тихий голосок беспризорницы.

– О-о-оленька, – повторила ласково бабушка Маша и склонила набок голову, как бы любуясь то ли именем, то ли самой Олей. – У меня лучшую подругу звали Оленькой. Славное имя.

На памяти Оли никто и никогда не называл ее славной. Девочка едва не заплакала. Бабушка Маша выразительно моргнула едва не всем лицом – мол, все будет хорошо, прокатимся все вместе с ветерком, да и только.

Женщина расстелилась и вскоре принялась за поздний ужин. Она достала вареные яйца и пирожки. Потом попросила у проводниц кружки, чтобы заварить чай. Жора наотрез отказался и отвернулся к перегородке, а Олю особо не спрашивали. Пока девочка спускалась, бабушка Маша невзначай заметила, что ноги Оли донельзя грязны.

Мельхиоровые подстаканники с мчащимися вперед поездами поразили воображение сиротки. Такого она не видела даже на картинках. Оля стояла и размешивала сахар, крупинки бежали-бежали и быстро растворялись в горячей воде. Глаза ее, непослушные, недоверчивые, так и цеплялись за вываленную еду. Она сто лет не ела вареных яиц.

Бабушка Маша расквохталась, как наседка и, усадив девочку подле себя («дяденька» не догадался подвинуться) снабдила всеми имеющимися дарами. Она поражалась: девочка как с голодного края, а дядя даже не пошевелился, чтобы накормить ребенка.

Женщина стала причитать о трудных временах, о бездомных, заполонивших вокзалы и подземку, вспоминала прежние, спокойные года. А Оля ела и думала о маленьком брате. Как он там? Кормят ли его? Не обижают? Не выгнали ли на улицу? Как смеет она греться под боком добродушного человека, пока Тишка, испуганный и несчастный, брошенный ею, смотрит в темное окошко и плачет? Слезы душили девочку, сковывали горло.

– А ты домой едешь или в гости?

Оля задумалась.

– В гости.

– Ну, пей, пей чай, что же ты?

Бабушка Маша ободряюще улыбнулась. Волосы у Оли нечесаные, одежда затасканная в край, а сам дядька выглядит вполне нормально. Странная парочка.

Под запоздалый, падающий звук колес Оля слушала, как в темноте нижней полки чем-то шелестит человек по имени Жора. Он ел. Вскоре все лишнее затихло и по купе разлилось мелодичное сопение бабушки Маши. Под него-то Оля и заснула.

Ее разбудила чья-то влажная ладонь. Оля открыла глаза, но ничего особенно не изменилось – было слишком темно. Под одеялом ладонь – чужая! – опускалась ниже и оттягивала Олино белье. Девочка вскрикнула, вскочила, ударилась головой о багажную полку… Никто не спешил на помощь! Две руки схватили ее за ноги и растянули по матрасу.

– Помог…

Зажали рот и продолжают. Оля брыкается изо всех сил. Наконец, открывается дверь – в проеме растерянная бабушка Маша. Жора делает вид, что поправляет Оле одеяло и, как ни в чем не бывало, ложится на свое место. Оля, сжавшаяся в комок, дышит тяжело и со всхлипами.

– Кошмар приснился, – говорит Жора.

– А, ясно. А я в туалет вот… вышла.

Оля заснула только утром, когда расшторили окна и бабушка Маша, выспавшаяся, сидела и миролюбиво наблюдала за сменяющимися пейзажами. Оля проснулась ближе к полудню от голода. Постельное белье Жоры убрано, на сиденье стоит дорожная сумка.

– Поешь, – сказал он девочке, указывая на столик.

Там были его бутерброды. Он наверняка делал их этими же руками… Олю захватило отвращение.

– Я еще не хочу.

– Не выдумывай. Ешь, – повторил Жора и вышел покурить.

Оля спустилась. Как могла, пригладила волосы. Хотелось в туалет, но девочка старалась избегать встреч с Жорой.

– Олюш, держи пирожочек, а? – предложила ей бабушка Маша.

Оля поблагодарила, взяла и, услышав, что открывается дверь, юркнула назад на полку. Пирожок был съеден незаметно. Через полчаса Жора оживился.

– К Саратову подъезжаем, – сказала пожилая попутчица.

Услышав это, Оля набралась смелости и вышла в туалет. Только не выходить никуда с ним! Только не с ним! Девочка пробыла взаперти всю стоянку и вышла, только когда поезд тронулся.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.