Завещание Петра Великого

Стеганул ногайкой коня и умчался в степь, только пыль столбом. Тогда Бекович над угрозами Аюки только посмеялся…

Но ускакал Аюка ненадолго. Скоро калмыцкий хан вернулся в Астрахань, где и просидел за крепкими стенами до конца татарского нашествия.

Впрочем, Бекович все же полки свои с места сдвинул и уже одним этим движением заставил кубанских татар убраться восвояси. Из донесения подполковника Немкова: «Князь Александр Бекович своим охранением стоя сам за юртами на карауле сутки, а не уступя от строю, был четвертые сутки, не имея себе малого покоя, и хан, и калмыки спасение получили им же…»

Следствием похода Бахты-Гирея стал разгром ряда калмыцких улусов и увод многих захваченных на Кубань в рабство. Историки приписывают, что данное событие явилось причиной не только некоторого последующего охлаждения хана Аюки к России, но и причиной его личной мести князю Бековичу.

Глава четвертая

С весны 1716 года в Астрахани шли приготовления к грандиозному каспийскому походу. В качестве военной силы Бековичу были выделены стоявший в Астрахани Руддеров полк и прибывший из Казани Пензенский полк. Чуть позднее из Воронежа прибыл полк Крутоярский. Эти полки, во главе со своими командирами, должны были стать основой гарнизонов будущих крепостей на восточном побережье Каспия. Казаков было решено оставить в Астрахани, так как при перевозке было бы слишком много мороки с лошадьми.

В экспедиционный отряд, помимо всех иных, были определены даже два инженера (для изменения русла той же Амударьи, если и в этом надобность станет), а также два купца-маркитанта (для неизбежных дел торговых).

Дел, разумеется, всем было невпроворот, нашлось оно и для поручика Кожина, которого Бекович привлек к подготовке судов. Дело в том, что бывшие в его подчинении реестровые капитаны Лебедев и Рентель по разным причинам оказались недееспособны: первый болел всяческими недугами, а второй находился в нескончаемом запое. Отказываться от княжеского поручения Кожин не стал, так как считал, что его участие в снаряжении судов действительно необходимо, да и в своих знаниях и силах был уверен.

Следует сказать, что объем работ действительно предстоял Кожину преогромный. Готовить флотилию следовало исходя из расчета, чтобы можно было принять на борт до четырех с половиной тысяч человек, полуторагодовой запас провианта, а также артиллерию, припасы для двух крепостей, а кроме этого, строительный лес и дрова. И все это приготовить за каких-то шесть недель.

– Поставленная вами задача почти невозможна! – гордо ответил поручик, когда Бекович объявил ему свой приказ. – Но не думайте, что русские моряки не могут сделать невозможного, а потому будет у вас через шесть недель все, что требуется!

Весь отведенный срок для подготовки флотилии Кожин практически не спал. Приткнется где-нибудь на палубе под бортом, накинет на себя епанчу и подремлет пару-тройку часов, вот и все. Остальное время работа, работа, работа.

Хотя большой задел в судах был уже сделан, мелкие рыбацкие астраханские верфи не могли строить суда в столь огромном количестве. Посему пришлось собирать все, что держалось на плаву, от самой Казани. Первым делом починили наиболее крупные суда будущей флотилии – четыре шнявы и три бригантины. Кроме того, привели в порядок и шесть имевшихся в Астраханском порту шхун (или, как их тогда величали, шкоутов). Еще десяток шкоутов достроили. Кроме сего, насобирали по всей Волге восемнадцать малых плоскодонных шкоутов. Особенно хороши были малые шкоуты, ранее перевозившие соленую рыбу, так как от соли корпуса их становились крепче дуба. Пригнали еще и четыре десятка старых бусов-рыбниц. На таких бусах хаживали по Хвалынскому морю еще дружинники былых эпох.

На постройку новых судов шел не самый лучший сосновый и еловый лес. А что поделать? На верфях Кожин, правда, нашел немного крепкого персидский дуба – темир-агача, но его было слишком мало, и дубовые бревна он выделял лишь на самые крупные суда. Грамотных мастеров также не хватало, а потому многое делалось просто на глаз. Судовой набор крепили по большей части деревянными нагелями и в меньшей – железными гвоздями. Под ютом оборудовали каюты-закуты для капитанов, а в корме камбузы с русскими кирпичными печами. Чтобы мелкие суда стали более мореходными, Кожин распорядился обшивать их плоскодонные днища дополнительным деревом, крепя доски меж собой скобами. Выглядела сия конструкция не слишком эстетично и весьма неуклюже, но зато суда стали более мореходными.

В особой тетрадочке Кожин высчитывал водоизмещение каждого из своих судов, определяя, как втиснуть в них тысячи людей и тысячи пудов груза. Большие трехмачтовые марсельные шкоуты перевозили до 30 тысяч пудов груза, и малые крюйсельные-двухмачтовые брали до 6 тысяч. Настоял Кожин, чтобы на уходящие суда были взяты несколько корабельных мастеров и ремесленников – мало ли что может случиться в дальнем море!

В назначенное время Кожин доложил, что флотилия к погрузке людей и припасов готова. Семь с лишним десятков вымпелов стояли у астраханских пристаней, просмоленные и покрашенный, с полным рангоутом и вытянутым такелажем.

Выслушав доклад, Бекович недовольно покосился на давно не бритого поручика: мол, не антуражно. На это строптивый Кожин лишь хмыкнул. На мнение Бековича ему было наплевать, сего господина он не считал для себя авторитетом. А потому, следуя за капитаном гвардии, Кожин не без гордости любовался созданной и собранной им флотилией.

Затем Бекович устроил смотр, где с видом знатока морского дела именовал все без разбора суда бригантинами, чем вызвал за спиной смешки присланных из Кронштадта на усиление флотилии унтер-лейтенанта Давыдов и штурмана Бранда.

– Просто поразительно, что человек несколько лет в Голландии учился морскому делу, так и не выучился отличать шняву от рыбацкой лодки! – наклонившись, вполголоса говорил Бранду унтер-лейтенант.

– О, чувствую, с этим мореходцем мы еще горя хлебнем! – кивал ему в ответ штурман.

Бекович сделал вид, что ухмылок флотских офицеров не понял. При этом, если с мнением Кожина и Давыдова он все же считался (как-никак русские дворяне!), то к штурману Бранду относился с нескрываемым презрением. Дело в том, что, несмотря на заморскую фамилию, штурман был из простых калмыков и звался Отхоном, что значит «младший». С детства Отхон служил на побегушках у голландского купца Бранда, российского резидента в Амстердаме, где и выучился на штурмана. Вернувшись в Россию, был принят на флот матросом, служил весьма усердно, был замечен царем Петром и пожалован в штурманы. Несмотря на это, относительно Отхона на русском флоте ходил анекдот, что именно он являлся тем самым знаменитым «табачным капитаном» – денщиком-калмычонком, который, согласно легенде, поехал с боярским сыном в Голландию и, выучившись там вместо своего барина, отличился на экзамене у Петра, который и произвел денщика в офицеры, а боярского сына-неуча отдал ему в денщики…

И вот настал день, когда все люди и припасы были погружены на суда. И после торжественного молебна, под салют пушек Астраханского кремля флотилия наконец отчалила от берега. Первыми двинулись вниз по реке самые крупные суда – марсельные шкоуты «Святой Михаил Архангел» под вымпелом самого Бековича-Черкасского, «Камель», «Александр Невский». Марсельными шкоутами командовали капитаны Лебедев и Рентель. При них состоял и штурман Бранд с несколькими штурманскими учениками. В разместившейся на «Святом Михаиле Архангеле» свите Бековича находился и персиянин Ходжа Нефес, тот самый, кто первым поднял шум вокруг золотоносных песков Амударьи.

Ветер был попутный, поэтому впереди большой мачты на больших судах подняли косые паруса: фор-стаксель и два кливера. За марсельными шкоутами следовали пришедшие из Казани бригантины, затем малые крюйсельные шкоуты. Команда крюйсельных шкоутов – полтора десятка человек. Офицеров по понятным причинам командовать туда не назначали. Хорошо, если имелся опытный квартирмейстер или старый матрос, а то определяли и вовсе местного седобородого рыбаря. Замыкали флотилию утлые рыбачьи лодки-бусы. Всего шестьдесят девять судов с тремя пехотными полками – Пензенским, Крутоярским и Руддеровым, при полном комплекте штаб- и обер-офицеров.

С бортов с отходящих судов по старой морской традиции бросали в речную воду медные полушки и денежки на удачу, чтобы вернуться живыми…

* * *

15 сентября 1716 года экспедиция князя Черкасского, миновав дельту Волги, вышла в открытое море и повернула направо, напрямик к восточному побережью Каспия.

Время было уже осеннее, а значит, до ледостава на севере Каспия оставалось не так много времени. Поэтому Бекович торопился. К восточному берегу по этой причине на сей раз двигались не вдоль берега, а напрямик.

Море, как известно, не умеет молчать, а волны никогда не устают… Что касается Каспия, то он вообще штормит часто. Не зря старые моряки говорят: кто не плавал на Каспии, тот настоящих штормов не видел!

На сей раз преобладала моряна – юго-западный ветер, с которым следовало держать ухо востро. Вступая на мелководье с просторов Южного и Среднего Каспия, волны укорачиваются и становятся круче. И совсем уж беда, если штормовой ветер менял направление на обратное. В таком случае возникала настоящая толчея волн, которые в беспорядке сшибались друг с другом. Такая толчея грозила массовой гибелью судов. Надо ли говорить, что вступивший в командование флотилией Кожин дни и ночи не сходил с палубы своего шкоута.

Разумеется, что без шторма не обошлось. Поэтому солдатам и офицерам не раз пришлось кувыркаться в трюмах и каютах судна, не говоря уже об изнурительной морской болезни, выворачивающей наизнанку не только желудок, но и саму душу.

9 октября флотилия достигла мыса Тупкараган (ныне Тюб-Караган), что на полуострове Мангышлак. Заметим, что Кожин оказался не только отличным картографом, но и прекрасным морским начальником. К Тупкарагану свою флотилию он привел в полном порядке – никто не утонул, никто не отстал. Благодарности от Бековича Кожин, разумеется, не дождался, впрочем, он на нее и не рассчитывал. Поручик выполнял наставление Петра и делал это так, как он умел – на совесть.

Полуостров Мангышлак, на котором предстояло возвести первую из каспийских крепостей, – это сплошная каменная пустыня, над которой в облаках вздымается плато Устюрт. На Мангышлаке начинается и заканчивается древний караванный путь к Хиве. Неподалеку на Тюленьих островах некогда было и пиратское логово мятежного Стеньки Разина. На Мангышлаке нет ни рек, ни ручьев. На Мангышлаке нет ничего, а воздух кажется пропитанным отчаянием и смертью…

Для будущей крепости отыскали достаточно удобную бухту. Скалистый берег был мрачен – глыбы известняка и песчаника, огромные трещины, и каньоны, и камни, камни, камни…

Место для постройки крепости выбрал самолично Бекович, и выбрал неудачно – на песчаной косе. Уже с самого начала было понятно, что гарнизону будущей крепости придется тяжело. Рядом не было пресной воды, а в вырытых колодцах вода становилась соленой уже через сутки, потому солдаты принуждены были непрестанно копать и копать новые колодцы. Несколько позднее в дальнем урочище все же сыщутся родник пресной воды и даже небольшой пресное озерцо. Но воды все равно постоянно не будет хватать. Не самым здоровым был и местный климат, от которого скоро начнутся повальные болезни.

Первый форпост России на восточном берегу Каспия назвали в честь царя – крепостью Святого Петра. Впрочем, солдаты тут же стали называть ее проще – Петровская. Под звуки полкового оркестра Бекович поднял над будущей крепостью российский триколор. Отныне отсюда должны были посылаться гонцы в Астрахань с известиями о дальнейшем ходе экспедиции. Для возведения укреплений и несения гарнизонной службы в Петровской оставили Пензенский полк под командой полковника Хрущева, а также майоров Анненкова и Соковина.

– Сколько отсюда до Гурьева? – поинтересовались у Кожина офицеры Пензенского полка.

– Ежели напрямую по морю, то 350 верст, а ежели и вдоль берега, то почти вдвое больше!

– Так что мы, почитай, оказались на острове! – мрачно вздохнул полковник Хрущев. – Чувствую, что самым счастливым днем моей жизни будет тот, когда я эти скалы навсегда покину.

Там же в Тупкарагане флотилия разделилась. В Тупкарагане оставили три больших и полтора десятка малых шкоутов, а также с полдесятка бусов для возки крепостного камня. Еще несколько старых бусов сразу же разломали на дрова. Но для начала с них выгрузили пушки, припасы и строительный лес.

Несколько судов под началом поручика Кожина отправилось прямиком к Астрабаду для установления контактов с тамошним ханом и отправки унтер-лейтенанта флота Давыдова послом в Бухару. Бекович полагал, что Давыдов получит пропуск от астрабадского хана на проезд через его владения. Одновременно Бекович послал туркменца Ходжа Нефеса и с ним двух астраханцев – дворянина Званского и Николая Федорова – для осмотра прежнего русла Амударьи и плотины, обратившей воды этой реки в Аральское море. Местом будущей встречи был определен залив Красные Воды.

Основная же часть флотилии, под началом самого Бековича, взяла курс вдоль побережья, чтобы южнее основать еще две крепости, уже поближе к владениям Хивы. Вообще-то Петр I велел князю поставить на берегу одну крепость, но Бекович почему-то решил, что чем больше будет крепостей, тем будет лучше. Это его своеволие еще принесет в будущем немало бед.

Итак, флотилия Бековича двинулась дальше на юг, вдоль побережья Каспия.

Традиционный для этого моря утренний бриз нес с собой влажный, освежающий воздух, но каждую ночь, сразу же после захода солнца, неизменно начинал дуть береговой ветер, обдававший жаром близких пустынь.

Пройдя около сотни миль, штурман Бранд нашел весьма удобный залив в форме подковы, длиной в два десятка верст.

– Предлагаю немудрствуя лукаво именовать сию бухту Подковой! – предложил бесхитростный штурман.

– Это еще с какой стати? – неожиданно возмутился осматривавший берег в зрительную трубу Бекович. – Названия здесь даю только я! А посему нарекаю бухту Александров-бай!

– Это в честь кого? – поинтересовался Бранд, допустив непростительную ошибку.

– Это в честь меня – капитан-поручика гвардии Преображенского полка князя Бековича-Черкасского – командующего флотилией и экспедиционным корпусом, а также доверенного лица всероссийского императора государя Петра Алексеевича в каспийских и закаспийских землях и водах! – патетично заявил Бекович.

Стоявшие на палубе офицеры переглянулись. А пристыженный штурман Бранд почел за лучше переместиться на другой борт, подальше от «доверенного лица».

В бухте Александров-бай заложили еще одну небольшую промежуточную крепостицу, так же названную в честь Бековича (а как же иначе!) – крепостью Святого Александра, или попросту Александровской. Залив был весьма удобным, соединявшимся с морем всего лишь узким каналом, потому там почти никогда не было волны. Да и для обороны место было весьма удачным. Подойти к крепости можно было лишь по узкой песчаной косе, которая легко простреливалась пушками. Главным недостатком Александровской крепости, так же как и в Петровской, было почти полное отсутствие пресной воды и дров. Бекович велел копать колодцы, но вопрос водного снабжения это не решило. В Александровской осталось три роты из Риддерова полка под командой майора Павлова.

– Приказываю вам помимо укрепления обороны заниматься разведкой прилегающих стран! – велел перед убытием Павлову Бекович.

Каким образом, сидя на песчаной косе и не имея даже лошадей, можно было разведывать прилегающие страны, князь майору так и не объяснил.

* * *

Что касается поручика Александра Кожина, то он тем временем торопился на трех шкоутах в Астрабад, чтобы выполнить свою особую миссию. Ветер дул попутный, и маленькие шкоуты ходко мчали мимо безжизненных гор и пустынь закаспийских берегов. Но вот, наконец, и залив Астрабадский – большая лагуна, ограниченная от моря песчаным полуостровом. Южный берег залива был низменный и заболоченный, а северный песчаный. В северо-восточной части залива находится остров Ашур-Ада. С палуб судов была видна цветущая равнина, далее высокие горы, прорезанные ручьями. На берегу пастбища, полные коров и овец. На скорую руку Кожин положил на карту окрестности залива.

Не теряя времени, поручик выяснил и то, что сам город Астрабад обнесен глинобитной стеной с башнями и рвом, цитаделью в городе служит дворец, а улицы в Астрабаде узки и извилисты, так что пушки по ним не протащишь. От Астрабада до Хивы всего две недели караванного пути, до Бухары на неделю больше, а до Индии, через Кандагар, пять-шесть недель.

Казалось, что вопрос поездки Давыдова в Бухару не будет сложным – месяц на дорогу в обе стороны да пару недель в самой Бухаре. За полтора месяца можно управиться. Увы, мог ли Кожин знать, что персидский шах Солтан Хусейн уже ничего не решал. Слабый умом, он совершенно не интересовался политикой. Чтобы его не спрашивали о государственных делах, Хусейн всегда кивал и говорил одно слово:

– Хорошо!

Днем шах стрелял из лука уток, а вечерами напивался и плакал над их тяжкой участью.

– Зачем я их убил, ведь им было так хорошо!

Всем в Персии заправляла его властная тетка Марьям Бегум.

– Отведите хана в гарем, может, хоть страстные утехи вернут ему остатки разума! – приказывала она евнухам, получив доклад об очередных рыданиях хана над убиенными утками.

Но даже самые изощренные танцы живота не могли отвлечь Солтан Хусейна от любимого занятия: напиваться и рыдать над загубленной дичью.

– Зачем мне жены? – вздыхал он искренне. – Мне и без них хорошо!

Надо ли говорить, что правители персидских провинций взяли большую власть и с ханом почти не считались, правя каждый сам по себе. Астрабадский наместник категорически отказался пропускать посла к хану Персии, объясняя это просто:

– Едва ваш посол за ворота Астрабада отъедет, как местные разбойники ему не только карманы обчистят, но и в куски порежут. Ну а если ему повезет и он все же доберется до Исфахана, то там с него точно с живого кожу снимут. Наш шах жалеет лишь убитых уток, а людей казнит без всякой жалости, в том числе и неприглашенных послов. Так что вам проще будет прямо здесь отрубить своему посланцу голову, чтобы избавить его от будущих мучительств.

Опечаленному неудачей своей миссии, Давыдову Кожин передал этот разговор так:

– Ты, Петя, не ругать, а молиться за меня должен, ибо я спас тебя от гибели неминучей и страшной. Знаешь ли, как ханы азиатские с неугодными послами поступают?

– Как? – с испугом спрашивал его Давыдов.

– Живьем сдирают шкуру, а потом, коль еще трепыхаться будешь, натирают солью!

– Спаси и сохрани! – перекрестился Давыдов. – Слава Богу, что уберегли меня, Александр Васильевич, от погибели страшной!

Потеряв несколько дней в бесплодных ожиданиях, Кожин приказал пополнить запасы пресной воды и качестве мести за несговорчивость астрабадского правителя, настрелять на мясо нескольких коров на берегу. После этого, подняв в паруса, его маленький отряд взял курс на Красные Воды, где год назад Бекович якобы нашел старое русло Амударьи. За пять дней суда Кожина прошли около восьмисот верст.

Кожин был прежде всего гидрографом и картографом, а потому не мог не завернуть к знаменитому таинственному Узбою, чтобы лично разобраться с легендой о старом русле Амударьи.

Узбой представлял собой остатки русла высохшей древней реки, протянувшейся от Сарыкамышской котловины до Каспийского моря, длиной более пятисот верст. Когда-то по этому руслу действительно текла Амударья, но было это так давно, что об этом никто и не помнил. Да и люди к изменению русла никоим образом причастны не были. Изменился климат, повернула в другую сторону и Амударья.

Но обратному пути Кожин тщательно осмотрел берег в районе предполагаемого старого русла, лично облазил прибрежные овраги, замерил горизонты ватерпасом – особым бруском со стеклянной водяной ампулой.

Вывод Кожина был грустным, но обоснованным:

– Никакого свежего речного русла здесь нет и во помине. Ежели и считать здешние овраги остатками реки, то сия река протекала здесь в столь древние времена, о которых помнят разве что Адам с Евой. Посему никакой плотиной никакие ханы ничего не перегораживали, а воды ушли от здешних берегов единственно по причине древнего землетрясения. Вернуть посему обратно воду представляется возможным лишь после нового землетрясения, коль на то будет воля Господа, и никак иначе.

– К сожалению, все обстоит так, как мы и думали, – чесал затылок неудавшийся посол унтер-лейтенант Петя Давыдов, облокотясь на фальшборт. – На поиски сей лживой реки, которая существует лишь в перевозбужденном уме нашего князя, мы потратили уйму драгоценного времени, и все без толку!

Но делать было нечего, бросив якоря, шкоуты Кожина уныло качались на волнах в ожидании подхода главных сил флотилии.

* * *

Между тем флотилия Бековича покинула Александровскую крепость и взяла курс далее на юг, к урочищу Красные Воды.

На этот раз проплыли совсем рядом от спрятанного между высокими барханами узкого пролива в таинственный залив Кара-Богаз-Гол, что в переводе означает «Черная пасть». Заходить и исследовать огромный и загадочный залив не было времени, но и то, что успели видеть, впечатляло. Даже простым взглядом было видно, как стремительно уносятся в жерло залива потоки воды, словно некто их туда жадно засасывал. Подле бурлящего потока неистовствовали жирные тюлени и огромные, в две сажени, белуги, истребляя стаи мелкой рыбы. Над прибрежными барханами, кое-где поросшими верблюжьей колючкой и тамариском, висел густой купол багровой мглы, напоминавший дым пожара, пылавшего над пустыней.

Всезнающий штурман Бранд, щуря на солнце и без того узкие глаза, рассказывал офицерам о страшной легенде, сообщенной каспийскими мореходами, будто на дне Кара-Богаз-Гола находится страшная дыра, ведущая в неведомую пропасть, куда гигантской воронкой и уходит морская вода, увлекая за собой суда и людей. Особо впечатлительные, слушая штурмана, крестились:

– Свят! Свят! Свят!

Не обошлось без потерь. В один из дней флотилию настиг сильный северо-западный ветер, прозванный русскими мореходами «Егор сорви шапку», быстро переросший в сильный шторм, разбивший о берег несколько шхун и с десяток бусов. Людей и большую часть грузов все же удалось спасти.

20 октября достигли залива Красная Вода, где Бекович заранее решил основать крайнюю приморскую крепость. У полуострова Дарган князь приметил бухту, далеко простирающуюся в твердую землю с северной стороны полуострова, приняв ее за пролив, а полуостров за остров. Выбор Красной Воды был не случаен, ведь согласно расчетам князя, неподалеку было старое устье Амударьи.

Вдоль побережья Красных Вод сплошь безжизненные песчаные холмы, дальше горы. Местами на поверхность выступали беловатые пятна солончаков, и при всем этом не имелось даже признака зелени. Общий вид был на редкость уныл и безрадостен. Ежедневно под вечер на глади залива появлялась мелкая зыбь, делаясь все больше и больше – это из горного ущелья на простор Каспийского моря вырывался горный ветер.

С флагманского шкоута были видны только песчаные дюны и горы. Это князя обрадовало.

– Без песка реки не бывает! – заявил он многозначительно.

Едва с суда начали сгружать солдат и грузы, нетерпеливый Бекович с братьями снова отправился искать устье золотоносной реки. Надо ли говорить, что если что-то очень хочется отыскать, то оно всегда отыщется. Уже через день князя известили, что старое русло Амударьи найдено. Бекович поспешил лично увидеть находку. И точно, совсем рядом с берегом расположились несколько глубоких оврагов, на дне которых сыскалась целая горсть морских ракушек. Бекович сунул ракушки в карман. Все! Старое русло он видел своими глазами, а карманы полны доказательств. Это значит, что совсем недалеко за барханами течет и новое, перегороженное плотинами русло загадочной реки.

– Нахождение здесь Амударьи можно считать доказанным! – пафосно объявил кабардинский князь. – Хивинцы отвели русло к сэбе, но я в следующем году вэрну его в старое ложе, после чего мы будем черпать золото лопатами!

Речь азартного князя, однако, особого энтузиазма ни у кого не вызвала. Ошибся в своих оценках Бекович, или это был намеренный обман, так и осталось неизвестным. Кстати, Кожин однозначно посчитал, что это был сознательный обман.

На берегу Красной Воды была заложена третья крепость – Красноводская. От крепости Красноводской до предыдущей Александровской по морю выходило ровно триста верст.

Встретившиеся с Бековичем, Кожин и Давыдов доложили, что Давыдова не впустили в Астрабад по случаю бывшего тогда бунта в Персии (так, по крайней мере, мотивировал свой отказ астрабадский наместник). Как и можно было предположить, разговор между Бековичем и Кожиным проходил на повышенных тонах. Оба не забыли старые взаимные обиды. Бекович, разумеется, был раздражен невыполнением поручиком своего поручения. Все доводы Кожина он отвергал категорически, грозя арестом. Еще большее раздражение Бековича вызвал доклад Кожина о том, что никакого свежего заброшенного русла на берегу Каспия нет, а есть остатки очень древней реки, следовательно, нет и никакой мифической плотины, это русло перекрывшей.