Крушение империи

Тогда, в доме Моисея, в темноте он не смог внимательно рассмотреть Ребекку. Её похитили по инерции вора, который стремится утащить всё ценное, что попадётся под руку в момент кражи. Будь его воля, он вовсе бы не обременял себя в этот момент подобным грузом. Однако привычка грабителя взяла своё, и девушка была похищена.

Уже утром, когда их судно было далеко от египетского берега и солнце осветило девичий лик, только тогда Селим смог внимательно рассмотреть свою живую добычу. Первое, что его восхитило, это глубокие голубые глаза Ребекки. Длинные шёлковые волосы, ниспадающие на гибкий девичий стан, и мраморная шея буквально ошеломили Селима. Будучи зрелым мужчиной, успевшим повидать всякое на своём веку, он был поражён этой неземной красотой. Стоя на палубе, Ребекка пугливо озиралась на окружившую её банду похотливых головорезов. В их раздевающих взглядах просматривалась звериная жадность. Даже у невозмутимого Кяра нездорово заблестели глаза при виде беззащитного женского тела.

– А ну, ишаки вонючие! Прочь от царского подарка! – закричал на разбойников Селим, угрожающе схватившись за рукоятку кривой сабли.

– Это же наша общая добыча! Мы заслужили её! – начал зло огрызаться Баязед.

– Ты заслужил, чтоб твоя голова была брошена на съедение вонючим псам! – с яростью закричал на него Селим.

– Это от чего же? – обиделся пират.

– Оттого, что ты, безмозглый осёл, никак не можешь понять, что это подарок для великого султана. Мы принесём его вместо золота, которое не смогли найти. Эта девушка – спасение для ваших верблюжьих голов. Они непременно полетят, если вы вернётесь с пустыми руками. Так что берегите её пуще зеницы ока. Если хоть один волосок упадёт с её головы или кто-либо из вас посмеет пальцем тронуть её, то, клянусь Аллахом, его голову я отправлю на корм рыбам, – пригрозил напоследок Селим.

Все знали, что он слов на ветер не бросает, и нехотя попятились по своим местам.

Селим вплотную подошёл к испуганной девушке. Он посмотрел в её красивые, отдающие морской синевой глаза, и произнёс:

– Аллах свидетель, ты так прекрасна, что можешь затмить собой блеск любого золота. Пускай иудеи хранят у себя все сокровища мира, мне уже на это наплевать. Я унёс у них сокровище намного дороже, – почти шёпотом восторгался Селим, пожирая Ребекку глазами.

Девушка буквально онемела от страха и с ужасом смотрела на своего похитителя. Селим не отводил с неё восхищённого взгляда.

– Я никогда в жизни не видел таких прекрасных глаз. Мы назовём тебя турецким именем – Гёзал.

Когда Ребекка очнулась на незнакомом судне, сперва безудержно и долго рыдала, но потом от ощущения безысходности замкнулась в себе и едва прикасалась к пище и в конце плавания сильно истощилась. Обеспокоенный этим Селим по прибытии в Адрианополь сразу же нанял служанку – арабку Фатиму, которой велел всячески присматривать за ней.

Фатима долго охала, когда к ней привели чахнущую Ребекку. Девушка, увидев её, вспомнила свой родной очаг и разрыдалась, выплеснув, наконец, наружу накопившиеся эмоции. Фатима всячески её успокаивала, приговаривая по-арабски:

– Не изводи себя понапрасну. Ты так молода и прекрасна. Тебе надо смириться с тем, что неизбежно. Поверь мне, никто не причинит тебе зла, наоборот, твой хозяин, достойный Селим-ага, сделает всё, что ты пожелаешь.

– Больше всего на свете я желаю только одного – очутиться в моём родном доме

Фатиме было очень жаль эту несчастную еврейскую девушку. В глубине души она ненавидела Селима, однако ничего поделать не могла. Вскоре Фатима приодела и причесала Ребекку на турецкий манер и начала обучать местным обычаям и языку.

По ночам Ребекке снились кошмары. Она часто кричала и вскакивала от страха. Её новая няня клала ей под подушку маленький ятаган. По турецким приметам он должен был непременно отогнать злых духов и успокоить девушку.

Потихоньку Ребекка начала приходить в себя. Она уже не отказывалась как прежде от пищи и воспринимала происходящее более трезво.

Время —лучший лекарь. Эта присказка во все времена безотказно применима для всех. Ребекку тоже не обошло стороною целительное свойство доктора-времени. Благодаря Фатиме её жизнь стала входить в нормальное русло. Поняв, что ничто не в силах изменить, Ребекка начала приспосабливаться к новому образу жизни в незнакомой среде, стала привыкать к своему турецкому имени и даже откликалась на него, однако всепоглощающая тоска по родному дому никак не покидала девичью душу, отчего её взгляд казался отсутствующим, а на лице ни разу не засветилась улыбка.

Селим ни словами, ни действием не смел обидеть свою пленницу. Наоборот, он буквально дрожал над нею, всячески выполняя любые указания требовательной Фатимы, и не смел появляться в женских покоях дома.

Прошёл месяц с тех пор, как Ребекка стала Гёзал. Она жила в новом месте и в совершенно новом для себя измерении. Турецкая речь постепенно становилась понятней, а новые привычки и одежда уже не были в тягость. Одетая в закрытое платье, с прибранными волосами и с тоскливым безразличием во взгляде, Ребекка из безмятежной, по-детски наивной еврейской девушки, превратилась в молодую турчанку редкой, не восточной красоты.

Где-то в конце лета Селим, который почувствовал, что девушка уже окрепла, велел Фатиме подготовить её к визиту во дворец султана.

– Надо Гёзал приодеть надлежащим образом, предварительно ублажив в хамаме. Не скупись на красивые наряды. Возьмёшь столько золота, сколько необходимо. Она должна выглядеть божественно, – наказал Селим служанке.

Ранним утром Ребекка и Фатима с бохчами, отправились в хамам. Они шли по улицам Адрианополя, который без малого сто лет назад превратился в столицу Османского государства -город Эдирне. Рядом с главной площадью города османы соорудили красивую мечеть с тремя галереями. Она была построена в стиле персидской архитектуры, очень модной для того времени. Рядом с мечетью была расположена турецкая баня – хамам – воплощение роскоши и неги.

Для человека, который долгое время душой и телом был заточён в ограниченном пространстве, хамам являлся настоящим спасением. Ребекка, которая понятия не имела, что такое хамам, с опаской зашла в помещение, освещавшееся лишь через круглые окна в куполах. В центре мраморного пола женской раздевалки бил фонтанчик. Женщины раздевались, оставляя свои бохчи на деревянных скамейках, и, обернувшись в разноцветные покрывала, проходили через узкие двери в жаркие парилки. Оттуда через широкий проход можно было попасть в большой зал, где вокруг стен стояли мраморные ванны, заполненных тёплой водой. Под зданием хамама была мощная котельная, откуда подавалось наверх тепло и горячая вода.

Фатима с Ребеккой вдоволь напарились, затем долго лежали в мраморных чашах, заполненных тёплой ароматной пеной, сдобренной различными благовониями и хитроумными добавками. Затем Фатима велела Ребекке лечь на горячий мраморный стол, к которому подошла по-восточному усатая женщина – кисачи и стала грубой рукавицей из козьей шерсти безжалостно тереть нежное девичье тело. Она скоблила Ребекку, сменяя её омертвевшую потную кожу на молодую, здоровую, отчего девушка буквально линяла, подобно змее. Другая, жилистая, с орлиным носом, не то женщина, не то мужчина, кзыоглан, начала взбивать специальной пальмовой мочалкой пышную пену, забила ею полотняный продолговатый мешок и начала массировать тело Ребекки. Затем тщательно и долго мыла длинные золотистые волосы попеременно тёплой и холодной водой. В конце всех этих пыток Ребекка лежала, завёрнутая в зелёные простыни, и сладостная нега разливалась по её будто заново родившемуся телу.

Впервые в жизни еврейская девушка познала всю прелесть турецкого хамама. Приятно истомлённая и расслабившаяся Ребекка чувствовала себя великолепно, на время позабыв о своём горе, отчего долгожданная улыбка наконец пробилась на её раскрасневшемся личике. Фатима не могла не заметить перемены в настроении своей подопечной.

– Ты самая красивая девушка, которая когда-то переступала порог хамама, – не смогла скрыть своего восторга Фатима, которая всё это время восхищалась великолепным телом Ребекки, – ты воистину достойна высшего созерцания.

– Мне ничего не надо, Фатима. Единственно, о чём я мечтаю – это вернуться в Александрию, – ответила снова взгрустнувшая пленница.

– Поверь мне, когда я переехала сюда, почти насильно, из Палестины, мне казалось, что весь мир перевернулся. Однако, как видишь ничего, жива и даже процветаю. Тебе же выпало счастье перебраться из скучного арабского города во дворец турецкого султана и стать женой могущественного владыки.

– Ты когда-нибудь видела счастье в заточении? Для меня свобода дороже любой роскоши, – ответила Ребекка, и на её глазах снова показались слёзы.

– Прошу тебя. Ради меня. Не порть своё прекрасное личико. Я же так старалась сделать из тебя настоящую красавицу.

– Прости меня, Фатима, – грустно ответила девушка, – я не хотела тебя подводить. Больше ты не увидишь ни слезинки на моём лице.

В хамаме женщины провели почти весь день, не преминув там же подкрепиться. Вообще, хамам для турка – это не просто баня. Хамам – это и отдых, и место встреч для друзей, это, если хотите, обновление жизни путём омовения. После хамама каждый себя чувствует будто заново рождённым. С таким же чувством возвращалась домой и Ребекка.

Дома Фатима принесла купленное специально для Ребекки платье, вдоль и поперёк расшитое золотом. В этом одеянии она выглядела действительно божественно, ибо оно очень подходило к её золотистым волосам. Сама Ребекка смотрела на себя в зеркало и постепенно душа её наполнялась той гордостью, которая присуща женщинам, уже чувствующих магическую силу своей красоты. Это чувство придавало ей уверенность в себе, вселяло надежду.

Фатима глядела на свою подопечную гордо и одновременно несколько с завистью. Ей, по-восточному смуглой дурнушке, не довелось в течение всей жизни испытать на себе трепетного мужского взгляда, ибо природа не смогла её наделить хотя бы крупицей той красоты, какая была у Ребекки.

Селим, взглянув на приодетую Гёзал, понял, какое бесценное сокровище он отдаёт во дворец к султану. Эта девушка, поразившая с самого начала своей непревзойдённой красотой, здесь, в его доме, ещё больше расцвела, прибавив ко всему истинное царственное великолепие. С каким упоением он присвоил бы её себе, бросил бы всё к её ногам, всё без остатка. Однако долг и страх заставили его лишиться столь прекрасной наложницы, не воспользовавшись ею хотя бы раз.

Вот уже больше двух месяцев, как османский султан отсутствовал в столице. Он выехал со своим войском ещё в начале лета, чтоб захватить крепость Круи, расположенную высоко в горах Албании, однако до сих пор не вернулся, ибо крепость оказалась неприступной. Долгое отсутствие султана всегда вызывало чувство тревоги и неуверенности у его великого визиря Халала, который в отсутствие высочайшей особы ведал государственными делами. Сам Халал происходил из знатного османского рода амасийских пашей. Он являлся самым приближённым человеком султана и был вторым лицом в Османском государстве.

Великий визирь ведал практически всеми государственными делами, включая самое важное – сбор податей с покорённых земель. Его многочисленная армия давтарчи денно и нощно разъезжала по стране и была занята самым популярным делом во всех веках и странах – выколачиванием налогов. Имея сильное влияние на самого султана, Халал часто самолично решал многие важные вопросы, тем самым сконцентрировав в своих руках огромную власть.

Сам султан Мурад Второй был человеком мирного нрава. Он уже дважды отрекался от престола в пользу своего сына Мехмеда, желая уединиться в тиши садов загородного дворца. Однако, обеспокоенный, что с уходом Мурада уйдёт и его всесильная власть, Халал буквально насильно возвращал султана обратно на престол. Больше всего его возмущал импульсивный и непредсказуемый характер царевича, который, став султаном, отстранил бы великого визиря от управления государственными делами. Халал неоднократно уже сталкивался со строптивым нравом этого юноши, которому только недавно исполнилось семнадцать лет. Великий визирь ежедневно молил Аллаха о сохранении доброго здравия и благоденствия своему султану как гаранту его же, Халала, благополучия, и потому долгое отсутствие его величества вызывало у него вполне оправданное чувство тревоги. В донесениях, посылаемых им еженедельно из столицы, он сообщал ему о текущем состоянии дел в государстве, всякий раз призрачно намекая на затянувшееся отсутствие.

Приняв с утра у себя главного давтарчи и ознакомившись с количеством взимаемых налогов в государстве, всесильный визирь решил пройти в дворцовый сад, чтобы там, в тени и прохладе великолепных деревьев, спокойно предаться трапезе. Зайдя в уютный кёшк и устроившись поудобней на великолепном персидском ковре с многочисленными подушками, Халал уже хотел распорядиться подать ему еду, как дворцовый слуга сообщил, что Селим, порученец султана, просит принять его.

– Какой Селим? – не сразу вспомнил Халал, – а это тот пират, которому великий султан поручил найти золото храма Артемиды. Помню, помню. Если явился, стало быть, нашёл. Ладно, пускай заходит, – велел слуге визирь, устраиваясь поудобнее на мягких подушках.

– Приветствую тебя, мой господин! – с поклоном вошёл Селим.

Визирь легко кивнул головой, с любопытством рассматривая вошедшего и стремясь проникнуть в его тёмную душу своим проницательным взглядом.

– Раз ты посмел сюда явиться, стало быть, принёс много золота для его величества? Тебе удалось найти богатства царя Крёза? – с иронией в голосе спросил Селима Халал, сразу угадав, что у того не всё ладно.

– Золото Крёза так глубоко упрятано, что невозможно обнаружить. Мы не нашли никого, кто бы смог указать на его местонахождение, – начал с опаской оправдываться пират.

Халал и раньше недолюбливал этого прохвоста, а сейчас, поняв, что тот потерпел неудачу, в глубине души даже обрадовался, что наконец представился повод наказать его.

– Твой ответ не сулит тебе ничего хорошего. Великий султан, да хранит его вечно Аллах, терпеть не может неудачников, и твоё присутствие может вызвать его праведный гнев. Думаю, было бы справедливей, чтобы ты вообще не появлялся перед его ясными очами, тем самым избежав немилости.

Халал уже предвкушал позорное исчезновение этого мерзкого пирата, пригретого султаном только ради выполнения его тайных помыслов.

– Куда же мне уйти? Здесь мой повелитель, которому я предан целиком, всей душой, – ответил Селим.

– В таком случае тебе придётся держать ответ за то, что посмел явиться сюда ни с чем.

– Я не пришёл с пустыми руками. Я принёс бесценный подарок, – гордо ответил Селим.

– Подарок? – заинтересовался Халал, – что за подарок ты осмелился принести султану?

– Я привёз для своего высочайшего повелителя, да хранит его Аллах вечно, красавицу-наложницу, – с победой в голосе ответил Селим.

– Ты привёз для гарема новую наложницу? – удивился визирь, – так где же она?

– Она здесь, мой господин, вели впустить её.

Халал немедленно распорядился об этом, и вот уже Ребекка, медленно шагая из глубины сада, величаво приближалась к кёшку. Лучи полуденного солнца хорошо пробивались сквозь густые ветвистые деревья дворцового сада, как бы нарочно освещая неповторимую красоту Ребекки. Халал внимательно всматривался в великолепно сложённую женскую фигурку, затем быстро встал, подошёл к ней и откинул прикрывающую лицо тёмную паранджу. Прекрасное лицо Ребекки, окаймлённое золотистыми волосами, на мгновение сильно поразило визиря. Он сразу понял, что подобной красоты в гареме у его величества никогда не было. В следующее мгновение он, уже совладав с собою, повернулся к Селиму и спросил:

– И где же ты раздобыл этот подарок?

– В египетской Александрии.

– С какой же целью ты там оказался?

– Мы искали золото царя Крёза.

Такого сюрприза Халал явно не ожидал от Селима. Пожалуй, этот подарок заставит султана простить пирату его неудачу. Мурад не только не накажет его, но к тому же ещё больше приблизит к себе. Сей возможный вариант явно не нравился великому визирю, который терпеть не мог Селима. С другой стороны, появление в гареме такой великолепной наложницы непременно заставит его величество вернуться в столицу, о чём так мечтал Халал.

– Твой подарок непременно порадует его величество. Однако я боюсь, что твои головорезы не оставили её без внимания и успели позабавиться ею. Если это действительно так, то тебе стоит сразу же удалиться. Султан никому не прощает подобных шуток.

– Это можно легко проверить, мой господин, – уверенный в себе заявил Селим.

– Да, действительно, – сказал Халал и приказал рядом стоящему слуге, – позвать сюда баши- евнуха.

Главный евнух дворца султана, Мустафа, был грузным человеком с круглым безбородым лицом и писклявым голосом.

Мусульманская религия запрещает любую кастрацию для своих верующих, и потому евнухов турки набирали среди представителей иной веры и стран. В основном это были выходцы из народов Кавказа, вывезенные оттуда торговцами живым товаром. Кастрированные до полового созревания, они утрачивали способность не только к зачатию, но и к совокуплению, навсегда теряя присущий для мужчины облик, превращаясь в толстых, неповоротливых существ с гладкой кожей и тонким голоском.

Мустафа ведал женской половиной дворца – гаремом. Никто из мужчин не имел права заходить туда. Мустафа бдительно охранял от любых посягательств многочисленных жён и наложниц Мурада. Он лично отвечал за благосостояние и сохранность каждой из них, за что пользовался неограниченной благосклонностью своего повелителя. Ключи от тяжёлых засовов гарема он всегда держал при себе, не доверяя никому. Должность главного евнуха при дворе Мурада Второго была приравнена к рангу великого визиря, и потому, когда Мустафа зашёл в кёшк, то уселся напротив Халала, тем самым показывая своё иерархическое равенство.

– Вот, посмотри, Мустафа, какое сокровище привёз Селим в подарок его величеству, – представил суть дела великий везирь.

Главный евнух посмотрел на Ребекку взглядом человека, который приценивается к товару перед покупкой.

– Как тебя зовут? – обратился он к ней.

– Меня зовут Гёзал, – ответила девушка с тяжёлым вздохом.

– Это имя тебе дал Селим. А как звали тебя раньше?

– Я еврейка, а имя моё Ребекка, – с гордостью ответила девушка.

– Эта наложница вполне достойна, чтоб предстать перед высочайшим взглядом, однако я должен удостовериться в её непорочности перед тем, как предложить султану.

Сказав это, Мустафа распорядился отвести девушку к евнуху -экиму с целью её осмотра. Слуга увёл Ребекку, а дворцовый повар стал подавать в кёшк трапезу. За несколько минут слуги разложили аппетитные блюда: великолепную долму из красного перца, завёрнутого в виноградные листья, холодные бараньи мозги, баклажаны, начинённые тёртыми орехами и пряным сыром, мясо ягнёнка, прожаренное в тонире. Визирь и главный евнух приступили к еде, не обращая внимания на стоящего в стороне Селима. Всё это они запивали кислым айраном, неустанно чавкая и фыркая от удовольствия, после чего перешли к сладостям.

В это время к ним подошёл евнух -эким. Халал и Мустафа вопросительно взглянули на него, тот утвердительно кивнул головой и сказал:

– Она не тронута, мой господин, тело её великолепно и без малейших изъянов.

– А где же сама наложница? – поинтересовался Халал у экима.

– Она лишилась чувств, но скоро придёт в себя, – успокоил его эким, цинично улыбаясь.

Селим, который стоял всё это время молча, вопросительно взглянул на Халала.

– Пожалуй, мы покажем твой подарок султану, – вынес решение визирь, – ступай, как только его величество вернётся в столицу, возможно, пожелает увидеть тебя.

Селим вздохнул облегчённо. Сказанное Халалом означало, что ему прощается его неудача, и наложница принимается в гарем. Селим повернулся и пошёл прочь из дворца.

Визирь и евнух продолжили трапезу.

– Надо в донесении описать эту прекрасную девушку. Зная нашего султана, я уверен, что это заставит его непременно вернуться, – сказал Халал, заканчивая трапезу, – позаботься, чтобы её содержали достойно, и до приезда его величества тщательно подготовили во всех отношениях.

– Не беспокойся. Мы своё дело знаем, – пропищал в ответ Мустафа и кисло захихикал.

Затем Халал велел слуге тотчас позвать дворцового ншанджи, который явился в кёшк с готовыми пером и бумагой. Великий визирь обратил внимание на ладно сшитый кафтан опрятно одетого ншанджи. Халал начал диктовать письмо султану. После него надиктовал донесение главный евнух. Закончив работу, ншанджи с поклоном удалился к себе. Там он аккуратно сложил оба донесения и скрепил дворцовой печатью. Затем достал ещё одну бумагу и переписал в неё оба донесения слово в слово. Он спрятал переписанное в карман и вышел из дворца.

Второй месяц продолжалась безуспешная осада высокогорной крепости Круи многочисленной армией турецкого султана Мурада Второго. Правитель Османского государства тщетно пытался разгромить эту неприступную крепость христианского мира. Турки несли большие потери, армия была сильно измотана и морально подавлена. Янычары, которые надеялись на быструю победу, теперь после неудач сильно приуныли и уже не рассчитывали на лёгкую добычу. Сломить оборону крепости, которую возглавлял отважный Скандербег, они были не в состоянии.

Сын албанского князя христианского происхождения Скандербег всю свою юность провел в качестве заложника при дворе турецкого султана. Он был обращен в ислам, обучен военному делу и служил в турецкой армии под именем Искандер-бек. Однако будучи патриотом, Скандербег не захотел сражаться во имя пророка, бежал из турецкой армии, чтобы воевать за собственную веру. Обладая большими организаторскими способностями, он сумел сплотить вокруг себя своих боевых товарищей, возглавив мощный очаг сопротивления турецкой экспансии в Европе. Из своей неприступной крепости в Круи Скандербег с помощью эффективной партизанской войны сильно досаждал турецкому султану и был для османов такой же головной болью, как отважный Хуньяди в Венгрии.

Турки уже завоевали почти всю Малую Азию и большую часть Византии. Завоевания турок в Европе носили пока эпизодический характер, ибо существование христианского Константинополя мешало широкомасштабной экспансии. Поход против Скандербега, предателя исламской веры, был делом чести мусульман. Вот почему Мурад решил лично возглавить военную кампанию и летом 1450 года осадил крепость Круи в Албании.

Крепость Круи, расположенная высоко в горах, имела два ряда мощных оборонительных стен, возвышающихся на отвесных скалах, подойти к которым можно было только по узкой и крутой горной тропе. Эта единственная тропа хорошо контролировалась с двух сильно укрепленных крепостных башен, где денно и нощно дежурили защитники крепости, предотвращая любую попытку противника прорваться к воротам. В тех местах, где в подножии стен можно было сделать подкоп и подложить пороховые мины, были предусмотрительно сооружены выступные каменные балконы, так называемые мушараби. Последние имели в полу отверстия, через которые защитники заливали турецких минеров кипящей смолой или расплавленным свинцом.

Осадная артиллерия турецкой армии была практически бессильна в таких условиях. Ядра либо не достигали своих целей, либо не причиняли крепостным стенам серьезного урона, ибо сами пушки, или как их тогда называли- бомбарды, в силу наличия сильно пересечённой местности были дислоцированы на неудобных для стрельбы отдалённых позициях.

Между тем дерзкие вылазки Скандербега, отлично ориентирующегося на местности, наносили турецкой армии существенный урон. Предполагалось, что крепость сообщается с внешним миром через неизвестный для османов тайный ход, хорошо замаскированный в горных расщелинах. О наличии этого хода красноречиво говорил тот факт, что осаждённые практически не испытывали недостатка в снабжении провиантом и оружием и могли в любой момент появляться в турецком тылу, нанося контрудары.

Крепость Круи могла бесконечно долго выматывать турецкую армию под своими стенами и легко переносила осаду турок. Воины Скандербега были хорошо организованы, храбро и умело защищались. Султан приказал вырезать и угнать в рабство всё окрестное население крепости, которое могло бы поддерживать осаждённых. Однако эта мера не принесла сколько-нибудь ощутимых результатов. Защитники продолжали получать помощь извне только им ведомыми путями.

Зелёный шатёр турецкого султана находился на безопасном расстоянии от места осады и был хорошо укрыт в тени ветвистых деревьев. Снаружи шатёр круглосуточно охранялся самыми преданными янычарами, готовыми предотвратить малейшую опасность, угрожавшую их повелителю. Сам султан, сидя на мягких подушках и слегка прищурив глаза, слушал послание своего великого визиря Халала, присланное ему из столицы Османского государства- Адрианополя. Послание было написано на арабском языке, ибо в то время турецкий язык существовал лишь в разговорной форме, а для письма турки использовали арабскую письменность. Писать и читать на языке ислама мог лишь ограниченный круг лиц, преимущественно из мусульманского духовенства, которым посчастливилось пройти обучение в школах теологии и исламского права, открытых в Бурсе, которая была отвоёвана турками у Византии в 1326 году и превратилась после этого в важнейший центр высшего мусульманского духовенства Османского государства.