Сбежать от зверя. Прощение

– Тебе неприятно, когда кто-то ведет себя не так, как ты привык? – тихо спросила, когда он приблизился вплотную и прижал собой к столешнице. – Страшно терять контроль?

Он медленно поднял ладонь и, когда я уже подумала, что ударит, и зажмурилась, вдруг нежно огладил скулу.

– Не уверена – не провоцируй зверя, – склонился к самому уху и прорычал таким глубоким голосом, что от странных вибраций задрожало тело, а дыхание сбилось. – Подчиняйся. – И он сунул мне бокал. От крепкого горького дымного запаха у меня в горле сразу запершило. Нет, может, выпить было неплохой идеей. Но не с ним же. – А волк этот твой, – склонил он голову набок, облизывая губы, – неужели не ломал?

– С вами не бывает легко, – глядела я на него исподлобья.

Он навис сверху и смотрел так, будто бросится.

– Пей, – процедил.

– Я не пью, Михаил. – Откуда у меня появилась способность ему возражать, сама не поняла. – У меня же прием лекарств, а алкоголь с ними несовместим – сам почитай назначения врача.

Он скрипнул зубами, прожигая меня взглядом, но вдруг выпустил и направился со своими бокалами к шкафу.

– Холодильник сбоку, контейнеры для остатка еды – в шкафу над головой, – скомандовал холодно.

Ох, не к добру его вот так вот уделывать. Он же псих. Наверняка с диагнозом! И я тут с ним в одиночестве…

3

Доставляло удовольствие просто пялиться в окно. И пустота. Мне бы еще лес какой-нибудь под ноги, запахи его, звуки… и меня бы вообще не стало. Я бы скрутился в листве под березой клубком и слился с миром.

Как давно я это делал, интересно?

Давно.

Катя не приходила весь вчерашний день. И сегодня тоже не спешила. А у меня на ней словно свет клином сошелся. Не терпелось вспомнить. Но я себя чувствовал, будто в яйце: изолированно, защищенно, спокойно… Морда уже не болела. Боль вообще не беспокоила.

И это, кажется, было непривычно.

Я почувствовал, что она идет, как собака – шестым чувством. Просто поймал какую-то вибрацию, потом ритм шагов, услышал голос… Катя говорила с кем-то по телефону. Прислушавшись, я уловил обрывки разговора.

– Нет, к нему нельзя! – сдавленно рычала она. – Мне плевать, кто вы и что можете. Со мной – пожалуйста. Приезжайте, я все расскажу.

Она постояла с минуту у дверей, прежде чем зайти.

Наши взгляды встретились сразу.

– И кто так хочет меня увидеть? – вздернул я бровь.

Катя ни черта не отдохнула – еле доползла до моей кровати и вытащила стетоскоп:

– Говорит, друг-знакомый…

– Всего один? – усмехнулся я.

– Руки по швам, – нахмурилась она и принялась меня слушать. А я смотрел на нее, не спуская взгляда.

«А если это не она?» – вдруг подумалось. Странное раздражение заворочалось внутри на каждое ее касание. Может, я и правда не любил? Или такой мудак? Что-то подсказывало, что второе.

– Когда ты со мной поговоришь? – потребовал я.

– Со вчерашнего дня рекомендации не изменились, – тихо огрызнулась она, поглядывая на приборы, и уже потянулась за папкой, что лежала в ногах, как я кинулся, схватил ее поперек ребер и втянул к себе на кровать.

Ох, как она взбесилась! Аж озоном пахнуло!

– Ты еще и ведьма, – покачал я головой, сжимая крепче. Я уложил ее рывком на бок лицом к окну, схватил за горло и оголил шею. Никаких меток. Зато какой непревзойденный метод шантажа! – Еще раз дернешься – я тебе метку шлепну, поняла? Будешь потом рассказывать чья ты кому-то другому.

– Придурок, – прошипела она, но послушно замерла.

– Молодец, – выдохнул я ей на ухо. – А теперь спи.

– Что?! – выдохнула она.

– Ты еле ползаешь, пахнешь потом и кофе – оно еще работает? И кто мне тут будет говорить про истощение?

– Не твое дело, – начала снова ерзать Катя, но я склонился к ее шее и прихватил прозрачную кожу зубами.

Хорошо она пахла на самом деле. Сладким чем-то… А от моей близости в тонкий аромат вплелся привычный букет: дрожь, поверхностное дыхание и лихорадочный стук сердца. Она меня звала. Правда, против воли.

– Спать, – уткнулся носом ей в висок.

– Ты с ума сошел. У меня работа, пациенты…

– Свалишь все на меня, – усмехнулся я. – За камерами следит кто-то?

– Надеюсь!

– Надейся. – И я устроил ее удобней, прикрывая глаза.

– Я не буду спать, Сбруев! – не унималась Катя.

– Будешь. Есть масса способов расслабить женщину.

– Даже не думай! – угрожающе прорычала она. – Я тебя сейчас расслаблю…

– Применение магии против оборотней запрещено, дорогая. Это я хорошо помню. – И я огладил ее подбородок большим пальцем.

– Самозащита! – дернула она головой.

– Против пациента, привязанного к кровати? – скептически уточнил я, придавливая ее подбородок сильнее. – Расслабься, Катя. И получай удовольствие.

– Сволочь, – вдруг обессилено просипела она. – Ты об этом пожалеешь.

– Это будет потом, – прошептал я. – И как так произошло, что ты ведьма?

– А как происходят ведьмы? Они рождаются у ведьмаков.

– А я знал об этом?

– Знал.

– Значит, мне было все равно.

– Тебе было все равно исключительно на себя.

– Так я у тебя не мудак?

Она промолчала. Я почувствовал, как расслабилась в моих руках и вздохнула глубже.

– Только не дай мне свалиться с кушетки.

– Не дам.

И она, наконец, затихла. А я прикрыл глаза, представляя себя с ней в той самой вожделенной тишине леса. Я грел Катю, свернувшись вокруг клубком, а она уютно сопела мне в шею. На нас осыпались желтые листья, щекоча нос жесткими черенками. А грудь наполняло все той же пустотой. Странно. Вот же Катя рядом. Но почему так зябко и пусто? Еще и ветер вдруг поднялся. Разворошил наше гнездо, оголяя тела и оставляя их стыть под дождем…

Дождь.

Я помнил дождь.

Привкус горечи во рту и ледяные лезвия капель по коже. Дождь бежал мурашками по блестящей разноцветной от ламп дороге там, внизу. И совершенно точно давал передышку. Настоящую, реальную, а не эту вот иллюзию.

Шерсть встала дыбом, а в горле задрожало рычание. Я давно потерял Катю в этом сне, но это нисколько не беспокоило. Зачем мне искать кого-то, если я не мог найти самого себя?

Я открыл глаза и прислушался. Катя спала. Да так крепко, что становилось понятно – у меня появился конкурент по саморазрушению. Полежав какое-то время в тишине, я решил все же рискнуть – осторожно опустил руку ей под бок и вытащил ее мобильный из кармана халата. Но тот оказался предсказуемо заблокированным.

– Ты ради этого уложил меня себе под бок? – усмехнулась сонно Катя и, выпутавшись из моей хватки, села на кровати. – Верни мобильный.

– Зато ты поспала, – вложил аппарат в ее ладонь.

– Я позову этого абонента первым, когда будет можно.

– Ты же знаешь, что мне невыносимо быть без памяти. – Я проследил, как она слезает с кушетки и трет виски. – Голова болит?

– Да.

И не понять, что значит это ее «да». Захотелось малодушно припугнуть, чтобы не чувствовала себя тут главной.

– Кать, я припомню тебе все, – всмотрелся в ее профиль, пока она изучала содержимое папки.

– Обязательно, – кивнула она отстраненно. – Идешь на поправку, Сбруев. Хорошего вечера.

– Ка-ать? – окликнул ее, когда она взялась за ручку двери. – Я уже задолбался тут медитировать. Дай хоть пульт от телека или журнальчиков каких… Что я там люблю?

– Я не знаю, что ты любишь, Тахир.

– Только то, что тебя – нет?

– Это наверняка. Пульт справа в тумбочке.

– Возвращайся ко мне ночью под бок, – оскалился я. – Я докажу тебе обратное.

Но стоило двери захлопнуться за ней, я скривился от гадливости и неприязни. Неизвестность злила, и мне нужно было на ком-то сорваться. Но Катя этого точно не заслуживала.

– Надо вспомнить… – прорычал я, уперевшись взглядом в стену. – Давай!

Дождь.

Когда и где я здесь был во время дождя? Катя снова меня лечила после чего-то?

Стена.

И снова пустота.

Я вытянул шею и сузил взгляд на парке внизу. Да, определенно, он что-то значил для меня. Стук капель по куртке, взгляд и притяжение чужих слабых пальцев… Взгляд в мои глаза. Но не Катин. Я не видел, только чувствовал. Этот кто-то смотрел на меня с надеждой, доверчиво и умоляюще. У Кати взгляд не такой. Она точно все знает. А эта… Она целуется так по-особенному. Я вспомнил ощущение ее холодных губ на своих. Такое трепетное, испуганное, осторожное…

Кто она?

Кого я тут целовал?

Но образ ускользал.

Может, я изменил Кате? Поэтому она и ведет себя так отстраненно?

Зверюга молчал. Но это нормально после пулевых. Зверь жрет много энергии. Особенно, если принимает на себя удар, а он принимает. Даже неосознанно успевает спасти жизнь.

Нужно успокоиться и принять ситуацию такой, какая есть. Залечь. Выждать… Я же это умею. Только почему так сложно? Мне нужно бежать куда-то.

Я снова перевел взгляд за окно и прислушался к себе. Нужно. Аж в груди обожгло. Но я не знал куда…

4

Пока убирала посуду и остатки еды, Стерегов куда-то ушел. А я огляделась и направилась в гостиную. Пол под ногами выложен камнем, похожим на мрамор, стены тоже, но вся эта холодность компенсировалось теплыми акцентами – шкурами и большим мягким уголком, по которому, кажется, можно долго перекатываться из подушек в подушки и ни разу не повториться в позе. Странно, что телека у Миши не было. Зато был камин.

Я зарылась голыми стопами в меха и оглядела комнату. С одной стороны стена из стекла с видом на лес. Видимо, где-то там был забор, но его отсюда не видно. А с другой стороны, отделенная стеклом, просматривалась целая картинная галерея. Я покрутила головой, но никто так и не появился. Встав на носочки, чтобы не морозить всю стопу, я прошла на цыпочках в галерею и принялась рассматривать коллекцию Стерегова.

Я не сильно интересовалась чьими-то работами. И делала это сознательно, потому что известность художника мешала искреннему восхищению. От картины к картине я скользила взглядом по полотну, цепляла им подпись и следовала дальше.

Вкус у Стерегова своеобразный. Я не находила ничего общего в работах, которые он здесь собрал. И эмоций они у меня не вызывали. Я любила, когда картина рождает в голове вопросы: кто в центре сюжета? почему? что испытывает? что его ждет? Фантазия разыгрывалась, и я видела сюжет, переплетение линий, смешение цветов и переставала дышать от захватывающих эмоций…

И тут у меня расширились глаза. Сначала подумала – меня глючит. Потом – что я ненароком списала чью-то картину, которую видела где-то. Но нет! Эта картина – моя!

Тело парализовало, дыхание сперло. Я застыла напротив своей картины, которую нарисовала когда-то Стерегову для продажи в какую-то картинную галерею. Бросив взгляд на следующую, я распахнула глаза еще шире. Еще одна моя картина! И еще! А вот эту я бросила незаконченной!

Я медленно приблизилась к ней и коснулась холста. Меня будто током ударило и накрыло тем страхом, что я испытывала перед побегом. Вот здесь видно, как сильно дрожали руки.

Я одернула пальцы и рывком вдохнула. И тут же вздрогнула – Стерегов стоял позади в паре шагов… с комнатными тапками в руке.

– Надень, – бросил он мне их под ноги.

– Это же мои картины! – обличительно ткнула я в последнюю.

– Это очевидно, да, – буркнул он, развернулся и направился в гостиную.

– Что они тут делают?! – Последовала я за ним, вскочив в тапочки.

– Я же говорил, что ты – никчемная художница. Думаешь, шутил?

– Так выброси! – остановилась я, пережидая, когда отпустит спазм, перехвативший горло.

Его диагноз всегда действовал на меня оглушающе. Никогда не понимала, почему его мнение для меня так много значило. Но когда он озвучил его впервые, я перестала рисовать. Сейчас же хотелось догнать, запрыгнуть на хребет и скрутить ему голову.

– Я тебя не спрашивал.

И я уже не думала. Стянула тапок, взвесила в руке и запустила Стерегову в голову. Ох, как хорошо вышло! Сочно! Правда, тапок был легким и на пробковой подошве – боли не причинить.

Но со Стереговым случилось что-то странное. Он медленно повернул ко мне голову и вдруг фыркнул по-звериному, а глаза его натурально потемнели.

– Беги! – вдруг рыкнул он едва различимо и резко скрутился до пола. При этом лихорадочно шарил в кармане штанов. – БЕГИ!

Его рев сдернул меня с места. Я выскочила из второго тапка и бросилась по галерее. Та изгибалась недолго и закончилась широким проемом. Когда я добежала до него, услышала сзади топот и мужские голоса, а следом ужасающий звериный рык. Стопы обожгло огнем, в груди невыносимо ошпарило адреналином, и я влетела в просторную мастерскую, собирая на себя холсты, стулья, завалила мольберт и затормозила только у незаконченной картины.

Не сразу удалось заметить, что в мастерской есть собственный выход во двор. Выбежав на улицу, я перескочила через декоративные кусты и задала стрекача в лес. Но хватило меня ненадолго. Вскоре я схватилась за какую-то березу и сползла под ее ствол, хватая воздух пылающими легкими.

Что тут вообще происходит?! Мы тут что, не одни? А со Стереговым что?

Я опустилась на землю и прижалась к березе плотнее, стараясь дышать ровнее. Вспомнился тот оборотень в холле больницы. Может, я вывела Мишу из себя, и он тоже… того? Вряд ли его пристрелят, конечно – тут нет Тахира.

При мысли о нем я снова почувствовала себя слабой и несчастной. Я бы все сейчас отдала, чтобы увидеть его, залезть на колени и прижаться, прячась от всего мира.

– Марина… – Я вздрогнула и вжалась в березу крепче. Ко мне откуда-то из-за спины вышел незнакомец. Одет он был как охранник. – Вы не ранены? – Я только мотнула головой. – Позвольте…

И он вдруг ловко присел рядом и подхватил меня на руки.

– Что случилось? – дрожащим голосом выдавила я, ежась. Меня несли обратно к дому! – Может, меня не стоит возвращать?..

– Все уже под контролем. Господин Стерегов с вами позже встретится.

Меньше всего мне этого хотелось.

– Чтобы дожрать? – вздернула я презрительно бровь. – У него тут много таких «счастливиц» обитало? А сколько продержалась самая живучая?

Мне не ответили. Внесли в дом и поставили на ноги. В гостиной на входе в кухню стояла еще пара таких же типов, упакованных в униформу. Еще бы, им не страшно! Стволы какие по бокам висят.

– Верните мой мобильный, пожалуйста, – вдруг прервали мой ступор. Я глянула на своего носильщика и нехотя вынула его аппарат из-под кофты. – Благодарю. А теперь пройдите в комнату.

– Какую? – хмуро уточнила я.

– В комнату господина Стерегова. Ваша на ремонте. Помните, где его спальня?

– Да, – развернулась я и зашагала наверх.

Остаток дня я кружила по комнате и предавалась отчаянию. Вспоминать, как я с помощью одного тапка устроила беготню, было смешно. А вот все остальное пускало сердце вскачь. Когда ко мне сунулись с подносом, я едва не вскрикнула, забившись в угол кресла.

– Ужин, – констатировала охрана. – Хотите что-то еще?

– Таблетку от головной боли.

Я следила за приближением мужчины. Того самого, которого едва не обобрала. Нет, рисковать и бросаться на него не стоило. Взгляд у него не человеческий. Оборотень, поди, тоже.

– А вы волк? Или медведь?

– Не могу вести с вами такие беседы, – холодно сообщил он. – Вам принести ноутбук, чтобы кино посмотреть? У господина Стерегова нет телевизора.

– Несите ноутбук, – мрачно согласилась я.

Вскоре у меня были и таблетки, и доступ к всевозможным сериалам и кино. И даже аппетит. Но отвлечься не выходило. Еще и ребра ныли и кожу пощипывало – крепко приложилась к мольберту Стерегова, но смотреть на свои повреждения желания не было. На фоне сериала легко было мусолить одни и те же вопросы: что здесь вообще происходит? как взрослый мужик может выйти из себя от одного тапочка, пусть и прилетевшего в голову? Тот, кого пристрелил Тахир, вряд ли рассвирепел от кислого молока в капучино. Или, может, Стерегов терпел меня весь день, а потом не выдержал и сорвался? Но зачем тогда он меня взял себе?

Когда внизу хлопнули двери, я вздрогнула и прислушалась. Было тихо. Ни звука, ни шороха. А если они сейчас все уйдут и оставят меня одну? Я подкралась к двери и выглянула в гостиную. Пространство освещала лишь невнятная нижняя подсветка, на полу дрожали блики от огня, горевшего в камине. И ни треска поленьев, ни запаха. Может, камин фальшивый?

Постояв немного в проеме, я скользнула босиком по коридору и ступила на лестницу, прислушиваясь. Но когда уже прокралась на самую нижнюю ступень, услышала уставший хриплый голос:

– Сюда иди.

Я влипла в стенку и заметалась взглядом по полумраку гостиной. Стерегов обнаружился в кресле. Он сидел, сгорбившись и уперевшись виском в кулак.

– Я сказал, сюда иди, – глухо повторил он. – Не беси, Марина. Я не трону.

Я медленно направилась к нему по широкой дуге. Он смотрел на меня ехидным взглядом.

– Как тапочки в меня метать, так ты смелая, – усмехнулся.

– Ну тогда ты еще подавал надежды.

Я встала в паре шагов, вжимаясь пальцами ног в длинный ворс шкуры.

– Так я подавал надежды? – оскалился Стерегов, хотя при свете огня я видела, как прорисовались вены у него на лбу.

– Ты можешь быть разным, – сложила я руки в карманы штанов. – Сейчас мне кажется, что у тебя где-то на чердаке есть волшебная роза с облетающими лепестками…

Стерегов вдруг рассмеялся в голос, запрокинув голову.

– Можешь пойти поискать, вдруг найдешь, – улыбнулся он широко.

– Что с тобой? – серьезно спросила я, завороженно глядя на него.

В свете странного камина его взгляд стал совсем темным и пугающим, глаза блестели нездоровым блеском.

– Ничего. Я все тот же.

– Если бы знала, что ты складываешься от тапочки в голову… – И я облизала пересохшие губы.

– То что? – оскалился он.

Становилось тяжело дышать.

– Я бы тебя убила еще в больнице.

Он только усмехнулся и перевел взгляд на огонь:

– Я не складываюсь от тапочек, Риша. Тут тебя ждет разочарование.

Сделать вид, что мне плевать на то, каким именем он меня назвал, стоило сил. Меня так звала в приюте одна дорогая сердцу женщина. Она была воспитателем, а я представляла, что она – моя мама. Я жутко ревновала, била других детей, если те отнимали у меня ее внимание…

– Но слабости-то должны быть?

– Не все слабости действительно являются слабыми местами, – устало откинулся он на спинку кресла. – Теперь ты понимаешь, что мое терпение лучше не испытывать?

– Будешь меня дрессировать быть послушной и брать еду с рук? – вырвалось у меня презрительное.

Нет, я безнадежна. Ни черта у меня не выйдет выведать!

– Меня это не интересует, – глянул он на меня с привычным раздражением. – Плевать, как ты будешь брать еду. Хоть с пола! И вали уже спать! Можешь замотаться в одеяло и снова порыдать!

– Да пошел ты, ничтожество! – выпалила я, развернулась на носках и пошлепала ногами к лестнице.

– Простудишь себе что-нибудь, буду лично колоть уколы тебе в зад, поняла?! – прорычал он вслед.

– Хрен тебе, а не мой зад! – выкрикнула я с лестницы.

– Вот и посмотрим!

– Тапочек выдай побольше!

И я хлопнула дверью его спальни, тяжело дыша. Что я делаю? Он же озвереет снова, а меня могут не успеть спасти.

Подумав, я принялась баррикадировать дверь – притащила тяжелое кресло, рядом поставила тумбочку и сползла по стенке, усаживаясь спиной к баррикаде. Все же спокойней, когда Стерегов в поле зрения. Но так он хоть не сразу до меня доберется.

Шло время, а дом все так же хранил безмолвие. С трудом поднявшись, я выключила свет и прокралась к балкону. Ничего воодушевляющего мне не открылось. Михаил зря в себя не верил. Сбрось он меня отсюда на мощеную камнем дорожку, и я вполне могла бы умереть.

Освещенная мутными фонарями лужайка сгущала мрак за пределами света. А там ничего даже не намекало на близость цивилизации. Черта с два меня тут найдут. И его тоже. Мы что, прячемся? А может, он Тахира так боится?

Я вернулась в спальню, укоризненно глянула на кровать… Нет, есть и плюсы в моем таком детстве. Никогда у меня не было ничего своего. Ни кроватей, ни одежды, ни мамы.

Я отвернула край одеяла и, забившись под него, уставилась в окно. Мечты утянули меня в несуществующую реальность, где за мной все же приходит Тахир. Все это сейчас кажется такой нелепостью! Ну как он может смириться и уйти? Я ведь пыталась его спасти. Но он только усмехается в своей манере: понимающе, снисходительно…

– Зря ты в меня не веришь, Марина, – слышу я тихое. Приподнимаюсь на кровати и не могу сесть, потому что сплю в объятиях Стерегова. А Тахир стоит у балконной двери и скалится. Зло, с горечью… – Я же не прощу тебе предательство, помнишь?

И он вдруг обращается в жуткого монстра и кидается на меня…

Я подскочила на кровати от собственного крика и грохота.

– Открой, твою мать! Что с тобой?!

Но мне так и не удалось пошевелиться, пока Стерегов не вынес дверь вместе с моей баррикадой. Тумбочка отлетела к кровати, кресло кувыркнулось к стене. Он влетел в спальню и бросился ко мне:

– Чего ты орешь?! – откинул одеяло и притянул рывком за ноги к краю кровати.

– Пусти… – прохрипела я, дрожа, но в глазах вдруг защипало, и я расплакалась.

Он неодобрительно глянул на меня исподлобья, потом отвел взгляд, поднялся и ушел. А я осталась в темноте один на один с ночным кошмаром. Как же все это показалось реально! На какие-то доли секунды я почувствовала себя в его когтях. Плоть порвалась от одного рывка его зубов, и я захлебнулась кровью…

Но тут щелкнул светильник у кровати, и Стерегов поставил на тумбочку чашку.

– Чай. С мятой, – процедил он. – Что случилось?

– Кошмар, – хрипло выдохнула я, не в силах пошевелиться.

Не знаю, что перевернулось сейчас в этом мире, но Стерегов с чаем при теплом свете торшера показался мне неплохой компанией. Мне не хотелось, чтобы он уходил.

– Пей чай, – пробурчал он и вдруг сам подал мне чашку. – Грей руки.

Я проследила, как он опускается на край кровати и роняет голову на ладони.

– Разбудила?

– Да, – неожиданно спокойно признал он.

«Так тебе и надо», – чуть не вырвалось у меня, но язвить не хотелось. Я прихлебывала чай, заполняя комнату раздражающим звуком, а Стерегов глядел куда-то в окно.

– Почему твой огонь в камине не трещит и не пахнет? – тихо спросила я.

– Аллергия на дым, – рассеяно отозвался он. – Специальные бревна без дыма не воняют, но и не трещат.

– Ну и зачем ты мне это рассказываешь? – усмехнулась я. – Остается только зажечь спичку и сунуть тебе в нос…

– Изобретательница из тебя никудышная, – покачал он головой.

– Если хочешь поспать на своей кровати, я могу спуститься в кресло у глухонемого камина…

Он вдруг повернул ко мне голову и сузил глаза, будто я сказала что-то из ряда вон или заклинание какое-то произнесла, и он вот-вот превратиться в человека…

Но ни в кого Стерегов не превратился, к счастью. Его губы дрогнули в усмешке. Он поднялся и кивнул мне следовать за ним:

– Пошли со мной.

– К-куда? – насторожилась я.

– Все равно уже никто из нас не уснет, – обернулся он от двери. – Тапки надень. Жду тебя в кухне.

И вышел, оставив меня удивленно смотреть на темный дверной проем, напоминавший черную дыру, которая все равно затянет. Я нахохлилась в пижаме и спустилась в гостиную.

Стерегов что-то уже готовил в кухне. Когда я вышла на свет, он доставал из микроволновки бутерброды с сыром и чем-то еще.

– Бери кофе, – кивнул на кофеварку. – И за мной.

Я повиновалась молча. Пусть лучше он будет вот таким более-менее вменяемым, чем кем-то еще.

Догнала я его почти бегом уже в галерее, и вместе мы вошли в его мастерскую. Только он вдруг замер, машинально ставя поднос на ближайшую поверхность, и щелкнул выключателем. И тут я вспомнила, как пролетала здесь низко-низко, цепляя ребрами все, что попадалось на пути.

Я попятилась к выходу, наскоро пристраивая кофе на подоконнике, и приготовилась драпать.

– Сюда иди, – повернул Стерегов ко мне голову. И я, вопреки планам, послушно направилась к нему. Но стоило подойти, он дернул край моей кофты, оголяя низ ребер. – Твою ж мать…

Наши взгляды сначала сошлись на внушительно больших подсохших царапинах от ребер до бедра, а потом встретились.

– Почему ты не сказала? – сурово потребовал Стерегов.

– Я не чувствовала… – пожала плечами.

Он выругался, закатив глаза, и приказал ждать его. Я огляделась, стараясь не думать о том, что происходит. Хорошая у него мастерская. Освещение продумано – сразу видно. Уверена, что тут есть имитация любого варианта – дневной свет, утренний… По периметру круглого помещения стояли мольберты, холсты, стеллажи с красками и кистями.

Бросив взгляд за окно, я заметила, что над верхушками деревьев уже наметилась узкая полоска рассвета. Значит, немного поспать мне все-таки удалось.