Скажи мне что-нибудь хорошее

– С днём рождения, дорогая, – с горечью произнесла она.

Отражение грустно кивнуло в ответ.

– Олег, восьмой час! – прокричала Лариса, торопливо натягивая на себя одежду. – Завтрак на столе, а мы уходим. Вставай, а то на работу опоздаешь.

– Успею, – отозвался муж. – Дверь закрой.

– Закрою, – отозвалась она и только на лестнице сообразила, что сама не успела поесть.

Китяев подъехал, как и обещал, к половине восьмого. Рядом с ним сидела его жена Элеонора, невысокого роста стройная шатенка. Волнистые волосы обрамляли тщательно ухоженное лицо. Эля следила за собой, постоянно посещая косметические салоны, солярий, парикмахерскую. Короткая стрижка молодила, и, если бы не предательские «гусиные лапки» возле глаз, которые не могла скрыть никакая косметика, ей можно было дать лет тридцать пять-тридцать семь, не больше. Она нигде не работала и большую часть времени предпочитала проводить с подружками, обсуждая последние городские новости, моду и мужчин. К последним она относилась пренебрежительно и называла их только по фамилии, не делая исключения даже для собственного мужа. Хотя мужем она гордилась, и часто от неё можно было услышать: «А мой Китяев сказал… А мой Китяев сделал…. А Китяев мне купил…»

Приветливо помахав рукой Грибовым, она подождала, пока они усядутся, и обвела рукой автомобиль: – Вот, Китяев приобрёл.

– Положение обязывает, – отозвался Сан Саныч.

– Ой, не слушайте его, он давно хотел машину поменять, просто о своих планах никому нельзя говорить – не сбудется, – щебетала Эля. – Грибов, а ты когда машину купишь?

– Зачем? От дома до работы недалеко, дача сразу возле автобусной остановки. Накой дополнительные заботы.

– Прекрати, настоящий мужчина с детской коляски сразу пересаживается за руль. Вот сейчас Китяев меня подвезёт на вокзал. У меня мама приболела. Поеду на пару дней, навещу. Здоровье – это главное. А у вас как? Как дети?

– Собирались сегодня приехать, – ответила Тамара. – А ваши?

– Дочка с мужем за границу на курорт собирается, а сынуля занят – своё дело открыл. – И она повернулась к мужу. – Ты уж смотри, кушай хорошенько и цветы не забудь поливать.

– Не забуду, – важно кивнул Китяев. – Ладно, хватит болтать, поехали.

Он высадил жену у вокзала, подвёз Тамару до банка и повернулся к Грибову:

– Давай быстренько в магазин заскочим, кое-что купить нужно.

– На работу опоздаем.

– Ничего. Время есть. Шефа я вчера на всякий случай предупредил.

– Кстати, что там про него болтают? – поинтересовался Дмитрий Михайлович.

– От министра по шапке получил, – усмехнулся Китяев. – Вызвали в главк и начали прорабатывать, почему от нас нет отдачи. Шеф в ответ начал вешать лапшу на уши: типа мы опытные образцы везём заказчику, там устанавливаем, налаживаем, пробуем в работе и только потом уезжаем, а для достоверности, как вещественные доказательства, хлоп на стол фотографии. На что ему ехидно ввернули: «А следом шаланда с вашим агрегатом». В общем, обычный разгон, не переживай, ничего особенного. Разберёмся, не в первый раз? Ты лучше скажи, чего вечером делаешь? Заходи, пивка попьём.

– Не могу. Ты же слышал, вечером внуки приезжают. Будет маленький цыганский табор.

– Плохо воспитал, до сих пор с ними возишься. Мои только звонят. Замечательно: тишина, никто не орёт. Меня дети утомляют. Они пока у нас жили, я чуть с ума не сошёл: на работе покоя нет, так и домой придёшь, сплошные вопли.

– Не знаю, я как-то спокойно отношусь к этому. По-моему, с ними всегда можно поладить.

– Как знаешь, – сказал Китяев, затормозил и остановил машину. – Приехали. Я мигом.

Через полчаса Грибов поднялся на свой этаж и увидел, что народ собрался в кружок и о чём-то оживлённо спорит. Подойдя поближе, он понял, новость о сгустившихся над институтом тучах уже широко обсуждается коллективом. Словно на сельском базаре, каждый, перебивая и не слушая остальных, высказывал свою точку зрения на это безобразие. Шум и гам стояли неимоверные.

В конце коридора показался Синичкин и направился к ним, небрежно покачивая дипломатом. Все сразу замолчали.

– О, ползут перелётные птицы, – ворчливо заметил чей-то недоброжелательный голос. – Как всегда, не торопится.

– Только проснулся и уже устал, – заметил другой.

Леонид подошёл и обвёл присутствующих насмешливым взглядом.

– Всем привет! Как дела? Что уважаемые, приуныли? А я давно говорил: время сейчас новое, пора что-нибудь на уровне мировых стандартов запузырить, а мы всё лажу гоним.

– Пойди скажи это директору, – насмешливо предложил тот же голос.

– Я бы рад, – развёл руками Синичкин, – но в мои прямые обязанности не входит воспитание руководящих кадров. На это есть другие инстанции, и я слышал, уже прозвенел первый звонок: кое-где кое-кто кое-кому уже намекнули: – или вы создадите что-нибудь общественно полезное, или мы разгоним этот приют убогих умов.

И снова зашумел базар – быть разогнанными никому не хотелось.

Немного постояв, Грибов направился к себе, поздоровался с Маринкой и Вановной, однако едва уселся на своё место, зазвонил телефон, и в трубке прозвучал бас главного инженера:

– Просыпайся и буди остальных, хватит лодырничать. И зайди, есть новости.

– Иду, – ответил Дмитрий Михайлович, прихватил записную книжку «Ежедневник» и выбрался из-за стола. – Я к Китяеву.

– Поступил новый заказ, – сообщил Сан Саныч. – Предлагают нашу машину переделать под нужды портовиков. Сроку дано – месяц.

– Ясно.

– Держи данные на агрегат, – Китяев протянул тонкую папку. – Зайди к конструкторам, они тебе через пару дней выдадут чертежи. Заодно загляни к девчонкам в архив, там в последнем «Вестнике» есть любопытная статейка на эту тему.

Грибов вышел из кабинета, повертел в руках папку и для начала решил посмотреть, что за новинка заинтересовала руководство. Он вошёл в лифт, спустился на первый этаж и, пройдя по небольшому коридорчику, отворил дверь с табличкой «Архив».

В этом тихом помещении хранились все институтские разработки, а кроме того, располагалась небольшая техническая библиотека. До сих пор Грибов считал, что здесь работала всего одна женщина, старая знакомая Вановны, – Маргарита Николаевна Колоскова.

Иногда она приносила заказываемые архивные документы. Ей было немного за сорок, но выглядела так неопределённо, этакая серая мышка, что никто в институте не относился к ней как к женщине. Известная поговорка «Сорок пять, сорок пять – баба ягодка опять» к ней совершенно не подходила – просто товарищ по работе. Она была ужасно любопытной, всё знала и в любое время могла ответить на любой вопрос, особенно кто, куда и с кем. Этакое справочное бюро, телевизионные новости и последние известия из жизни института в одном флаконе. А ещё она точно знала, что хорошо, а что плохо, и пыталась всех учить, как нужно жить. Вдобавок ко всему, она любила поболтать, однако разговоры в основном сводились к её болезням и хронической нехватке денег.

Постепенно Дмитрий Михайлович узнал, что она, хотя и замужем, но лет пять назад, муж-музыкант, бросил её и уехал в другой город. Развод по какой-то причине оформлять не стал, а просто в один прекрасный день, вернее вечер, незаметно сбежал. Рита, отказывая себе во всём, все силы положила на дочку, потакая любым её желаниям и стараясь привить ей стойкую ненависть ко всем мужикам – кобелям и прохвостам, которым от приличной женщины нужно только одно.

И вот теперь оказывается, здесь есть ещё и вторая работница – какая-то Лариса.

Грибов подошёл к стойке, отделяющей стеллажи от посетителей, и громко позвал:

– Ау, люди!

В ответ не раздалось ни звука.

Он вытянул шею и покрутил головой, тщетно стараясь заметить хоть какое-нибудь движение.

– Странно. Я понимаю, вход сюда свободный, однако не настолько, что заходи, кто хочешь, и тащи, чего хочешь. Сплошное безобразие, две штатных единицы и не единой живой души. Пора тёткам втык сделать, – недовольно буркнул он и хотел выйти, но передумал: не оставлять же брошенный без присмотра архив, а во-вторых, неохота тащиться сюда ещё раз. Он бросил на стол папку и «Ежедневник» и уселся на стул. Неожиданно потянуло запахом табака.

«А курить-то здесь запрещено», – подумал он и развернулся, услышав раздавшийся в глубине помещения шорох.

Из-за стеллажей вышла молодая женщина, с недокуренной сигаретой в руке. Стройная, с небольшой грудью, узкой талией и широкими бёдрами она показалась ему совершенной красавицей, но подняв глаза и увидев её лицо, он непроизвольно дёрнулся.

«Это и есть Лариса?» – опешил Дмитрий.

На второй день работы в институте он спешил по делам и, проходя по лестнице, услышал раздающийся на нижней площадке бас Сан Саныча, который предлагал кому-то провести вечерок в ресторане. Приятный женский голос отвечал категорическим отказом. Грибов, понимая, что если сделает ещё пару шагов, то окажется в щекотливом положении, остановился, осторожно вернулся немного назад и, громко насвистывая весёленький мотивчик, неспешно двинулся вперёд. Голоса тотчас смолкли, из-за угла выскочил взъерошенный Китяев и, недовольно бросив на ходу: – Не свисти, денег не будет! – пронёсся мимо. Следом показалась молодая женщина и устремилась в противоположную сторону вниз по лестнице.

Чужие романы Дмитрия мало интересовали, и это происшествие он почти сразу же забыл, вспомнив о нём только сейчас. Это была Лариса.

«Ну вот, – чертыхнулся он. – А если и она вспомнит ту встречу, кто его знает, что подумает».

– Что вам? – холодно спросила она.

– Я? Мне это… – промямлил почему-то совершенно растерявшийся Дмитрий Михайлович.

– Вы можете толком объяснить, чего хотите? – с трудно скрываемым раздражением в голосе прервала его Лариса.

«Действительно злюка, по-человечески ответить не может, – внезапно разозлился Грибов. – Правильно Синичкин предупреждал: типичная скандалистка, лучше я сюда попозже зайду, когда появится Рита».

Он вскочил, схватил папку, собираясь отправиться обратно к себе в отдел, и замер: у этой, как говорили, скандальной женщины, оказались прекрасные серые глаза: немного печальные, слегка припухшие от забот и,… кажется слёз.

Грибов смешался, растерянно потоптался, собираясь с мыслями, и неожиданно для себя спросил: – У вас какие-то неприятности? – и тут же с досадой на свой порыв приготовился в ответ услышать дерзкое: «А вам какое дело?»

Однако ничего подобного не произошло. Она почувствовала в его голосе искреннее сочувствие и, уже более дружелюбно, ответила.

– Да нет, всё нормально.

– А мне… – Грибов запнулся. – Мне показалось… Если это по работе, то я могу помочь.

– Спасибо, буду знать. Вы что-то хотели?

Их разговор прервал телефонный звонок.

– Извините, – проговорила Лариса и взяла трубку. – Архив.

– Привет! – раздался в трубке весёлый женский голос. – С днём рождения!

– Спасибо Катюша.

– Ты чего такая мрачная? Опять твой?

– Катюш, – перебила её Лариса. Ей не хотелось продолжать неприятный разговор в присутствии постороннего мужчины, – извини, много работы. Я тебе перезвоню.

Но Грибов услышал и, едва она положила трубку, осторожно поинтересовался:

– У вас сегодня день рождения?

Лариса, молча, кивнула.

– Тогда вы должны радоваться, принимать поздравления и подарки! – воодушевлённо выпалил Грибов. – Что вам подарил муж? Наверно, большой букет роз.

– Мой муж и не вспомнил, – нехотя призналась она, и на глазах у неё действительно появились слёзы.

– Не может быть! Забыть о такой красивой женщине! А коллеги по работе?

– Сегодня я одна.

У Дмитрия Михайловича ёкнуло сердце, ему стало не по себе от её грустного вида.

– Значит так, стойте здесь и никуда не уходите, я сейчас! – он даже подпрыгнул от нетерпения и погрозил ей пальцем. – Никуда!

– Рабочий день ещё не кончился, – невесело заметила именинница. – Куда я денусь?

Однако он уже не слышал. Выскочив из помещения, он принялся нетерпеливо нажимать кнопку вызова лифта, затем не выдержал и бросился бегом вверх по лестнице. Вихрем взлетел на второй этаж, ворвался в буфет и, беспрестанно повторяя: «Ребята, прошу прощения, у меня срочное дело.», – протиснулся к кассе.

– Светочка, мне большую, с орешками, сдачу потом, – выпалил он, протянул деньги кассирше, схватил шоколадку и ринулся обратно.

В коридоре стоял поддон, уставленный горшками с альпийскими фиалками. Он остановился, огляделся по сторонам и, увидев, что никого нет, быстро сорвал один цветок и помчался дальше.

Перепрыгивая через две ступеньки, он слетел вниз, и, распахнув дверь, выпалил скороговоркой:

– Проздравляю с днём рождения, желаю счастья в личной жизни, Пух.

– Ой, что вы, не надо, – смутилась ошеломленная этим поступком Лариса, но глаза у неё заблестели.

– Берите, берите. В день варенья нельзя грустить. Хотя, в принципе, желательно, чтобы и в другие дни было поменьше проблем. Особенно для женщин. И вообще…

Новый телефонный звонок прервал его торжественное выступление. Лариса взяла трубку.

– Архив. Да, здесь. Сейчас передам. – И она посмотрела на Грибова. – Вас Китяев ищет, просил срочно к нему.

– Что ж, – развёл он руками, – увидимся как-нибудь в другой раз.

– Увидимся, – улыбнулась она, – кстати, вы чего-то хотели?

– Другим разом, – легкомысленно отмахнулся Грибов, схватил со стола папку и выскочил в коридор.

«Журнальчик-то я не посмотрел, – думал он, шагая по коридору. – Зато сделал человеку приятное. А она симпатичная и совсем не скандалистка. Только зачем-то курит».

Лариса в задумчивости прошлась вдоль стеллажей, машинально вытащила очередную сигарету и подошла к решётке вытяжной вентиляции. Закурив, сделала две глубокие затяжки, но тут же погасила окурок, сунула его обратно в пачку и разогнала рукой дым. Подошла к столу, повертела в руках шоколадку, и легкая улыбка пробежала по её губам.

– Мужичок. Мужичок-боровичок.

Она села и потянула к себе телефон.

– Привет Катюша, а мне сейчас шоколадку подарили.

– Неужели твой к тебе на работу приехал?

– Да нет, он и не вспомнил.

– А кто тогда?

– Кто-кто, не знаю кто. Он не представился. Новенький. Девчонки говорили, вроде из отдела внедрения. А ещё цветок. Да нет, не букет, а один цветок. И тот, по-моему, в коридоре из горшка стащил. Конечно приятно, просто неожиданно. Ой, успокойся, никто ни на кого глаз не положил, он старый. Пока.

И тут она заметила на краю стола, среди журналов, оставленную впопыхах Грибовым записную книжку.

«Позабыл, – спохватилась она и набрала номер отдела. Несколько секунд слушала длинные гудки, затем положила трубку на место и убрала книжку в стол. – Потом отдам».

– Задача ясна? – поинтересовался Грибов у притихших подчинённых. – Главный инженер предупредил: завтра, максимум послезавтра, начинаем работать. Чтобы все прониклись, особенно это касается Синичкина.

– Михалыч… – укоризненно посмотрел на него Леонид.

– И не оправдывайся, – отрезал Дмитрий Михайлович. – Лёгкая жизнь закончилась, наступают тяжёлые трудовые будни.

– Да уж понятно, – развёл руками Леонид. – Легко только живот чесать.

– И когда ты только остепенишься, – вздохнул Грибов. – Попробуй опоздать хоть на минутку.

Он уселся за стол и принялся изучать содержимое папки. В принципе всё было ясно, оставалось составить график работ. Не отводя взгляда от бумаг, он похлопал по столу, пытаясь нащупать свою записную книжку. Книжки не было. Грибов нахмурился. Он с минуту сидел неподвижно, пытаясь сообразить, куда же он мог её задевать. Заглянул во все ящики – ничего.

– Послушайте, никто не видал, куда я запрятал свой ежедневник? – поинтересовался он у окружающих и тут же хлопнул себя по лбу: «Внизу забыл. С Ларисой заболтался, папку взял, а книжку нет».

– Отбой. Не ищите, в архиве оставил.

– Давайте я сбегаю, – вскочила с места Марина.

– Не горит, завтра утром сам загляну, – остановил её Грибов и, вспомнив вчерашний разговор, весело ей подмигнул. – К вашей Ларисе.

– Познакомились? – встрепенулся Синичкин.

– Познакомились. Нормальная женщина, по крайней мере, у меня с ней никаких проблем не возникло.

– Хм, – недоверчиво хмыкнул Леонид.

– Кстати, а где Маргарита Николаевна?

– На больничном, – лаконично ответила Вановна, не отрываясь от работы.

– Ясно, – кинул Грибов и взялся за чертежи. Прикидывая, как машина будет смотреться в готовом виде, он машинально пробормотал себе под нос: – Серьёзная штучка.

– Она по жизни такая, с ней лучше не связываться, – подтвердил Синичкин.

– Кто? – с трудом оторвался от бумаг Дмитрий.

– Как кто? Логова.

– Причём здесь она, я про машину.

– А… А я-то думал.

– Кто о чём, – покачал головой Грибов. – Давайте закругляться, скоро домой.

Вечером он вышел на улицу и увидел мелькнувшую впереди светлую вязаную шапочку Ларисы. Она подбежала к подошедшему к ней навстречу высокому молодому человеку, поцеловала его и взяла под руку.

«Симпатичная пара», – отметил про себя Грибов и сразу вспомнил про дочь.

– Уже скоро шесть, а их до сих пор нет, – забеспокоился он. – И не звонят. Не могут на пару часов пораньше выехать, опять на ночь глядя явятся. Сколько можно говорить!

Моментально выбросив из головы все посторонние мысли, он заторопился к жене. Она уже ждала его внизу у входа.

– И где? – вопросительно взглянул он на Тамару.

– Дома.

– Очень хорошо, – облегчённо вздохнул он.

Дети, так Грибовы называли всех своих; и дочь и зятя и внуков, к их приходу успели перевернуть квартиру вверх дном. В прихожей возвышался ворох одежды. Дочь хлопотала на кухне; старшая внучка, высунув от усердия язык, старательно вырезала топ-моделей из нового журнала мод, а малой взобрался на преддиванный столик и, издавая громкое: «Ды-ды-ды», крутил в руках пульт от телевизора, по всей видимости, изображая автомобиль. Увидев бабу с дедом, он «дыдыкнул» ещё пару раз и сообщил: – Я в гости пиехал.

– На недельку, – уточнила Наталья, выходя им навстречу.

СРЕДА

На другое утро, открыв дверь в отдел, Грибов остолбенел: женщины сидели на своих местах; вдобавок раздалось шумное пыхтенье, и мимо него протопал полусонный Синичкин. Лёня рухнул на стул и с облегчением перевёл дух.

– С ума сойти, – удивленно уставился на него Грибов. – Ты часом не приболел?

– Отнюдь, просто выслушав вчера ваше зажигательное выступление, проникся важностью предстоящих перемен и пытаюсь сосредоточиться. Настраиваюсь, так сказать, на выполнение производственных заданий на основе медитации. Жаль, подходящей музыки нет.

Этот ответ поверг Дмитрия Михайловича в ещё большее изумление, но тут дверь распахнулась, и появился Китяев.

– Все на месте? – бодрым голосом спросил он и внимательно оглядел присутствующих. – Синичкин, как дела?

– Отлично! – не моргнув глазом, отрапортовал Леонид. – Вплотную занят творческим процессом.

– Молодец! – И главный стремительно вышел.

– Фи, – скорчила ему вслед презрительную гримасу Марина, – проверять явился.

– Начинают гайки закручивать, – саркастически подхватил Синичкин. – Словно маленькие, ей богу. Каждый раз одно и то же.

– А я-то подумал, у вас совесть проснулась, – покачал головой Грибов. – Ладно, комедианты, я в архив, за ежедневником. Сидите, изображайте бурную деятельность.

– Нам-то что, вот конструкторам, говорят, придётся в две смены пахать.

Дмитрий подошёл к лифту, нажал кнопку вызова, но, войдя внутрь, слегка задумался, затем хитро прищурился и выскочил на следующем этаже. Он завернул в буфет, купил шоколадку и весело посвистывая, направился вниз, однако на полпути, в курилке между этажами, натолкнулся на Ларису, одиноко сидящую на диванчике.

– А курить вредно! – назидательно изрёк он, присаживаясь рядом. – И как с вами муж целуется?

– Как с пепельницей.

– Будь я на его месте, по одному месту бы нашлёпал.

– Увы, – рассмеялась она, – вы не мой муж, и потом, это не поможет.

– Очень жаль, – заметил Дмитрий Михайлович и протянул ей шоколадку. – Пожалуйста, вместо сигарет.

– Спасибо. Хотя, честно говоря, я не люблю сладкое, – призналась Лариса, но, увидев, что на его лице появилось растерянное выражение, поспешно добавила. – Но иногда хочется. Кстати, я не поблагодарила вас за вчерашнее.

– А, ерунда, просто не могу видеть грустную женщину. В жизни и так полно всяких проблем: работа, дети, бесконечные домашние заботы. Должен быть и праздник, и желательно не только на восьмое марта, а уж день рождения – это святое.

Она внимательно посмотрела на него и серьёзно спросила:

– А вы помните, когда у вашей жены день рождения?

– Естественно. По-моему, муж – это тот человек, который собирался любить всю жизнь, заботиться, носить на руках, подавать кофе в постель и каждый день повторять, что жена – самая красивая и самая любимая. А иначе какой смысл жениться? Готов поспорить, ваш муж в ЗАГСе именно это обещал. Кстати, я вас вчера вместе видел: вы шли под ручку и улыбались.

– С Олегом? Мы всегда вместе ходим, и, между прочим, завтра вечером идём в кафе отмечать мой день рождения.

– Вот видите. Вчера он, наверняка, заработался и забыл.

Он хотел ещё что-то добавить, но сверху раздались тяжёлые шаги, появился Китяев и вопросительно уставился на них.

Сам не зная почему, Дмитрий вскочил и, словно напроказничавший школьник, нарочито радостным, громким голосом воскликнул.

– О, привет! Гуляешь? А я в архив! – И он повернулся к Ларисе. – У вас внизу кто-нибудь ещё есть? А то начальник озадачил – послал ума-разума набираться.

– Идёмте, – кивнула она, погасила сигарету и направилась вниз по лестнице.

– Так что вы хотели? – спросила Лариса, заходя за стойку.

Грибов придал своему лицу задумчивый вид и поднял глаза к потолку.

– Мне, э… – начал он, вспомнил Синичкина и прищёлкнул в воздухе пальцами. – Мне что-нибудь эдакое. Как в сказке. Сказал волшебное слово – и сразу Нобелевка за выдающийся вклад в развитие технической мысли.

– Могу порекомендовать проект под названием «Золушка», – с серьёзным видом ответила она. – Изготовление передвижного механизма из подручного материала.

– Приличной тыквы под руками нет, не сезон, – парировал он, – А вот чертежи Емелиной самоходной печи мне, пожалуй, подойдут.

– К сожалению, патент продали арабам, и теперь они поставляют нам летательный аппарат под названием «Ковёр-самолёт».

– Очень жаль, – не выдержав, рассмеялся он. – А вы слышали, у нас аврал. Новый заказ, и сроки ужасные. Правда, наша работа начнётся дня через два-три, так что могу пока чуток полодырничать.

– Набираетесь сил? – улыбнулась Лариса.

Она болтала с Грибовым, и почему-то у неё было легко на душе. Глаза её блестели, облокотившись о стойку, она слегка наклонилась в его сторону, отчего ворот блузки слегка оттопырился и Грибов непроизвольно увидел открывшуюся перед ним верхнюю часть её груди. Он поспешно отвёл глаза, и тут же, не выдержав, посмотрел снова. Испугавшись, что она заметит его нескромные взгляды, он схватил её за руку, собираясь рассказать, что линия жизни у неё длинная предлинная, а линия счастья ярко выражена, но она дёрнулась, слегка ойкнув от боли.

– Что это у вас? – встревожился Дмитрий. – Никак порезали?

– Пустяки, гвоздь заколачивала и нечаянно по пальцу попала.

– Не понял, с какой стати вы за молоток схватились? А муж где был?

– Он в гараже с машиной занимался, а у меня полка оборвалась. Она давно на одном крючке держалась и, в конце концов, не выдержала. Да вы не думайте, я умею.

– Вижу, вижу. А он где работает?

– На автобазе, слесарем. Пашет как проклятый, домой приходит совершенно измотанный, а денег почти не платят: начальник взъелся. Он давно уйти хочет, да никак не соберётся.

– Будем надеяться всё образуется. А как ваш ребёнок?

– О, он у меня молодец! Такие вопросы задаёт. Почему, например, черепаху черепахой называют? Она же в панцире, значит панциряха.

Грибов смотрел на Ларису и любовался ею. Высокий лоб, прямой, слегка вздёрнутый носик, чувственные, постоянно находящиеся в движении губки, серые глаза. Ему было уютно и совершенно не хотелось никуда идти. Он чувствовал себя рядом с ней легко и непринуждённо, ему нравилось просто так стоять и болтать ни о чём, и он совершенно забыл, зачем пришёл. Почти целый час они разговаривали обо всём на свете: о погоде, детях, о литературных пристрастиях и домашних делах. У них даже оказались общие знакомые.

– Ух ты, как время-то летит: скоро обед! – мельком взглянув на часы, воскликнул он. – Я вам ещё не надоел?

– Что вы, мне с вами очень интересно, – совершенно искренне сказала она.

– Да? – удивился Грибов

Слов нет, ему стало чертовски приятно, хотя он слегка и сконфузился от такого признания. Вообще-то его хвалили, иногда, дома. Но домашние, привыкнув за столько лет все мало-мальски серьёзные или неприятные вопросы взваливать ему на плечи, постепенно большей частью стали воспринимать его заботу как должное. Подруги жены, втайне завидовавшие Тамаре, скептически сморщив носики, небрежно замечали: «С таким мужем чего не жить: не пьёт, не курит, по квартире не гоняет. Неплохо, но однообразно». Оттого-то Дмитрий Михайлович, выслушав очередное «молодец», обычно шибко не восторгался: подумаешь, сказали и тут же забыли. Поэтому от похвалы посторонней, да к тому же молодой и красивой женщины, он расцвёл. Ведь впервые, как ему показалось, его похвалили просто так, от души. Ему захотелось сделать для неё ещё что-нибудь хорошее и вновь услышать эти лестные для него слова. Поняв это, он смутился окончательно.