Свернувший с Течения

На входе нас встречала современная автоматическая дверь. Кажется, это можно считать свидетельством технического прогресса, однако и можно это расценивать как человеческий физический регресс. Сейчас настало такое время, когда человек может вполне спокойно деградировать как духовно, так и физически, потому что, к примеру, этому самому человеку даже не нужно прикладывать самые малейшие усилия, чтобы открыть дверь; впрочем, было мило, что передо мной отворялась дверь, хоть её открывал и не человек, а моторчик, установленный в какой-то скрытой части двери.

За дверью мне открылся кипящий взаимодействиями социальный мир: сотрудники различных лавок спокойно разговаривали с посетителями, а те, в свою очередь, без затруднений и запинок им отвечали, ничуть не стесняясь при этом; другие же просто ходили и от скуки разговаривали с проходящими мимо людьми, опять же без всякого стеснения – таким людям я завидовал: их лёгкость в общении казалась мне недостижимым феноменом, но такое поведение одновременно могло быть мне и противным, что, однако, противоречиво. Но теперь я был должен временно интегрироваться в мир социальный. К счастью, Мария стала моим проводником в социум, что немало поджигало во мне желание общаться с людьми, правда, ненадолго. Было заметно, как Мария радовалась, видя моё взаимодействие с людьми, словно учитель, который видит успехи своего ученика.

– Прошу, заходите в лавочку «кофейный ликбез», здесь вы наконец полюбите кофе!

– Сегодня самые низкие цены на самые востребованные подарки вашим самым любимым родственникам и…

– Ох, как же здесь много людей… – вздохнул я.

– Чай, вы не привыкли? За вами забавно наблюдать в этот момент.

– Может, забавно, а я такие приключения в страны людей не жалую.

– А вы попробуйте!

В этот же самый момент, словно на руку Марии, ко мне подошёл мужчина в странном ярком кардигане.

– Здравствуйте, красивые молодые люди, как ваше настроение?

– Доброго дня, у нас всё отлично… – чувствуя с каждой секундой всё больший дискомфорт и тяжесть, затихающим голосом говорил я.

– Проходите в мою лавочку импортной одежды «Lucien’s», там, чуть дальше вглубь центра, я думаю, вам придутся по душе такие яркие вещи, как мой кардиган, или же серьёзная повседневная одежда, как ваше пальто. Может быть, леди что-то придется по душе?

– Мы здесь просто проходом, но непременно вернёмся к вам в самом скором времени! – Мария очень быстро и тактично исчерпала интерес зазывающего в лавку мужчины.

– Иногда попадаются среди социума и такие люди. В их лавочках, честно говоря, самые высокие среди конкурентов цены на самую обычную одежду, так что таких лучше игнорировать, – продолжила Мария уже для меня.

Чем глубже мы входили в бесконечно длинный торговый центр, тем ярче и красочнее он становился, воздух наполнялся греющим желудок запахом выпечки – явный ход умного маркетолога – а пространство заполнялось музыкой, которая исходила из инструментов талантливых и преданных своему делу любителей.

– Здесь очень красиво стало с последнего моего визита сюда! – подивилась Мария. – А как вы считаете?

– Если сказать вам на чистоту, то я здесь впервые, впрочем, я даже не ожидал увидеть в нашем городе настолько огромные здания, а все эти люди, я уверен, по нескольку раз в день попадают в этот обитель торговой идеи, да настолько, что даже и не заметят этой красоты.

– Ваша мысль мудра, но… О! Наконец мы дошли до выхода!

Пройдя, кажется, сотню километров, бесконечный на первый взгляд коридор из лавочек окончился.

– Ох, как же внутри было шумно, это очень утомляет, – вскликнул я.

– А вы любитель тишины, я погляжу! – усмехнулась Мария. – Но нужно привыкать, ведь этих людей никогда не перебьешь!

– Пожалуй, вернемся к нашей проблеме.

– Если мы вспомним речь Эрнеста, то точно не упустим момент, при котором мы должны… дематериализоваться, – я запнулся на слове.

– Говоря о дематериализации: я так и не могу заметить того ужасающего разрушения, о котором так замечал Эрнест; сегодня уже воскресенье, а данный мир абсолютно не подаёт признаков к разрушению, к счастью, конечно.

– Мне хочется лишь надеяться, что всё останется в этой поре, – говоря это, я, кажется, заметно покраснел. – Признаться, у меня отошло всякое желание к возвращению, ведь родной мне мир явно не жалует моего возвращения: там меня, за исключением нескольких людей, никто и не ожидает, что, впрочем, огорчает, но всё равно не делает обстоятельство столь печальным и вынуждающим к возвращению. Да и нельзя упускать из виду тот факт, что и этот мир становится мне привычным с каждым днём моего пребывания, ведь всякий человек, хоть и в глубине души, привязывается к другим людям, есть ли на то желание или нет.

– Это вы верно подметили, Феликс, но у нас абсолютно нет выбора; как бы сильно мы ни хотели остаться здесь или вернуться обратно, всё, судя по всему, предрешено.

Самые разные памятники истории, литературы и просто развития науки стали свидетелями наших разговоров, но лишь на толику.

– А статуи-то стоят всё те же, ни пылинки с них не упало с момента перемещения; здания, пожалуй, тоже ничуть не изменились, – заметила Мария, чей взгляд был отвлечён на окружающих нас зданиях. – Какова была ваша жизнь до перемещения?

– Моя жизнь ничем особенным не выделялась и была чем-то слишком обыденным, чем-то, что можно расписывать на сценарии и читать их каждый раз, когда что-либо происходит, дабы знать, что ожидать от той или иной ситуации. Каждое утро доселе я просыпался с мыслью, что всё повторяется, будто бы я живу в каком-то глупом цикле, а выйти из него мне не представляется возможным. К такому ритму жизни я уже, что логично, привык, но всё равно плыл по течению, вечно чего-то ожидая. Когда наступил понедельник, отличия я заметил практически сразу, тем же утром: автобус для меня оказался слишком пуст, улицы также пусты, а университет, как ни странно, полон, все пришли вовремя, что странно в наше время, а также явились вы – это меня удивило более всего остального, – повествовал Марии без всяких смущений, словно родному человеку, я. – А как проходила ваша жизнь?

– Я вечный экстраверт – всегда нахожусь в разных компаниях людей. Я привыкла, что вокруг меня всегда находятся близкие люди, которые готовы поддержать в случае надобности. Утро того пресловутого понедельника я встретила в достаточно грустном настроении, что было вызвано дождём – дождь я, признаюсь, совсем не люблю из-за того, что и без него серые улицы становятся всё серее и серее. С отсутствием уже вошедших в традицию каждоутренних весточек от близких друзей я отправилась в университет. Из-за дождя дойти пешком можно было, лишь промокнув до нитки, а этого я не хотела, поэтому решила проехать пять минут на автобусе, вероятно, именно в этот момент я и «переместилась», как бы двусмысленно это не звучало. Ещё раньше меня интересовала литература, а именно проза: еще в школе я пыталась написать свою книгу, и она, кажется, удалась. По правде говоря, я занималась буквально всем. Сейчас я занимаюсь художественным искусством, будучи воодушевлённой работами своей бабушки, которая тоже в своё время писала много картин.

– «Невероятно… Какие талантливые люди, однако, бывают!» – подумал я.

– Это очень интересно! Ваша заинтересованность во всём показывает эрудицию, коей вы немало располагаете, как я погляжу, – сказал я. – Какие картины вы пишете?

– Я часто пишу пейзажи. По большей части, я пишу то, что мне кажется красивым: это бывает и природа, и люди, абсолютно всё. Также я просто не боюсь пробовать что-то новое, ведь считаю, что именно в экспериментах есть развитие, и ничего более не научит, чем что-то новое, что-то, с чем я ещё никогда не встречалась.

– Это невероятно интересно! Я был бы неимоверно рад посмотреть на ваши картины!

– Может быть, я вам совсем скоро их покажу… – всё более краснея с каждой секундой, говорила милая Мария.

Вдруг перед нами возник недавно открытый сквер. Ещё далеко не все люди видели достопримечательности этого сквера, поэтому интерес к месту культурного досуга подогревался всё более.

– Здесь, совсем не далеко, недавно открыли новый сквер, в котором, по словам многих людей, очень красиво. Не хотите ли вы пойти туда со мной?

– Конечно хочу, ведь я, честно говоря, обожаю всю эту зелень среди этого вечно серого города.

Теперь же Мария шла, улыбаясь, а я невольно начинал улыбаться вместе с ней и радоваться каждому лучу солнца. Улыбка Марии – это то, что заставляло всех людей вокруг улыбаться подобно ей. Такой заразительной была улыбка Марии, из-за чего улыбку даже можно назвать её исключительным даром. Казалось, даже погода решила измениться, дабы соответствовать улыбке Марии и вместе с ней излучать своё тепло: все облака, что виднелись на небесах ранее, исчезли, оставив небо сугубо голубым. Мария явно была от неё в восторге. Замечательным было то, что я раньше совсем не любил солнечный свет, но теперь более чем довольствовался им. Забывшие все проблемы и просто радующиеся жизни, мы без всяких лишних слов дошли до лучезарного сквера. В сквере, как и ожидалось, на меня нашли целые списки тем для разговоров. В ход шли самые разные темы, которые порой находились на очень большом смысловом расстоянии друг от друга, затрагивая все уголки нашего интереса.

● ● ●

–…думаю, им не стоило этого делать, – не успел закончить мысль я.

Внезапно раздался слишком громкий, оглушающий и протяжный звук, похожий на скрип металла. Я был оглушён и долгое время не мог разомкнуть своих глаз. Звук так и не прекращался, но вскоре я всё же смог к нему привыкнуть и открыть глаза. Такая картина меня очень удивила: вокруг меня был всё тот же сквер, в котором я находился с Марией, но самой Марии здесь не было; в воздухе левитировали осколки зеркал, которые отражали в себе то, чего не было наяву – другие места, люди, автомобили и, кажется, даже самые важные исторические события. Небо сменилось космосом, показывая собой те созвездия, которые совсем не были известны нашим астрономам. Солнце пропало – его не было вовсе – но в сквере по-прежнему было слишком светло, что даже ослепляло меня, лишая ещё одного чувства – зрения. Вдалеке порой мерцали силуэты разных людей, в них даже можно было разглядеть Марию; но, подойдя к ним, я терпел неудачу: Марии там не оказывалось, а рисунок исчезал бесследно. Эти силуэты проявлялись в других местах, а я, весь потерянный, только подбегал к ним, чтобы они снова перелетали за другую стену, которая пропускала свет (почему-то солнечный). Посмотрев под свои ноги, я видел тень, исходящую от меня из-за солнца, наличием которого кто-то пренебрег. Тень падала в сторону этой стены, беспрестанно незначительно колеблясь, словно источник света менял своё положение или начинал светить ярче. Силуэт так и не пропадал, напротив, становился всё темнее. Тень подо мной окончательно перестала подчиняться законам знакомой мне физики, меняя своё направление по часовой и против часовой стрелки, чередуясь. Силуэт Марии, кажется, что-то пытался показать, но нет… он действительно рыдал навзрыд, голосом Марии… Несомненно, плакала она, никто более. Стена чернела, превращаясь в груду угля, очень тёмного угля. Осколки от стены полетели прямо в меня, с большим импульсом отталкивая меня от места, где я стоял, но взамен открывая мне доступ к обратной стороне той ширмы, за которой проливала слёзы Мария. Я мигом встал с уличной плитки и побежал к этой огромной дыре в стене. Звук не прекращался, а я продвигался вперёд, словно рассекал звуковые волны своим телом. И вот, я стою у стены, оглушённый и отчасти шокированный, притуплённый.

– Мария? Вы здесь? – раздирая горло, кричал я.

– Вот ты и здесь, прекрасно… – сказал кто-то тем же голосом, который я слышал во сне от псевдо-Марии.

Передо мной была такая необычная картина: за стеной выстроилась полная копия этого сквера, а подле разломленной стены, опираясь на неё, стояла необычная женщина (или девушка?): она была одета в чёрный плащ, а волосы её были с фиолетовым отливом, но голова была накрыта капюшоном, так мне показалось. Честно говоря, момент был очень краткий, что я не мог рассмотреть окончательно эту женщину. Своё лицо она продолжила скрывать за капюшоном.

– Кто вы? – в недоумении спросил я.

– Пожалуй, вам этого знать не стоит.

– Что же вам от меня нужно, я ведь не в первый вас вижу? я уверен в этом!

Ответа не последовало. Я обернулся к этой женщине, потому что я стоял как бы спиной к ней, но там её не оказалось. Резко какой-то необычный импульс прошёлся внутри моей головы, что заставил помутнеть изображение в моих глазах. Я потерял дыхание. Казалось – всё! конец! – но это было не то, совсем не то. Вдалеке сквер начинал рассыпаться – земля уходила из-под ног – и эта волна двигалась ко мне. Воздуха в лёгких мне уже не хватало на банальный шаг, поэтому я был вынужден лишь стоять, смотреть в лицо приближающемуся падению, смерти. Уличная плитка надо мной расступилась, а я был готов к падению.

Я бесконечно падал в такую же бесконечную бездну. Вновь.

Но ждать смерти слишком долго не пришлось. В бездне, трудно поверить, нашлось дно. Небо из чёрно-фиолетового превратилось в голубое, осколки стекла, что, кстати, тоже падали со мной, стерлись в самый мелкий песок, настолько, что его уже не было вовсе.

– Что случилось? Я приземлился, я жив, не может быть! – прокричал внутри самого себя я

Я упал прямо на уличную плитку того же сквера, только в нормальную его версию, если можно так выразиться. Это падение было абсолютно безболезненным, что было слишком удивительным с одной стороны и облегчающим душу с другой. Совсем рядом со мной на скамейке сидела Мария. Она выглядела крайне необычно (в таком виде я её никогда не видел и представить не мог): она была бледна, словно лёд, её глаза также были серы, никакой былой мимики на ней нельзя было заметить, а все её движения были притуплены; судя по всему, Мария оказалась в таком же положении и была им крайне шокирована, но затем Мария заметила меня. Мария вздрогнула и несколько слёз пролилось из её глаз – именно их она скрывала за своей бледностью.

– Мария, как я рад, что вы здесь, вы даже не представляете! – подбегая к ней, вскрикнул я.

– Не может быть… – тихо проговорила вмиг оживлённая Мария, вытирая слёзы мокрым рукавом.

– Это точно кошмар! Я так и не могу понять, что это было! – очень невнятно, словно с песком во рту, сказал я.

– Какой ужас, я-я совсем испугалась… Всё вокруг меня, и вы в том числе, Феликс, исчезли… я… я просто стояла и даже двигаться особо не могла… А затем всё погрузилось в какую-то беспросветную тьму, ничего не видно, лишь слышно, как кто-то ходит по земле. Очередная минута… И меня просто хаотично перемещало из одного места в другое, но ни двинуться, ни сказать ничего, я не могла.

– Погодите, успокойтесь, пожалуйста… – пытался я хоть как-то успокоить Марию, хотя сам был не менее взволнован.

– А потом я просто упала куда-то и падала очень долго, пока так и не попала на эту скамейку…

В такой ситуации с большим трудом давалось здраво рассуждать. Такое явление не поддавалось никакому объяснению со стороны привычной физики, но на этом моменте ко мне вернулась моя память. Помимо привычной физики, я ещё помнил содержание той книги, что мы искали в Архиве.

– Кажется, в той книге это называлось “разломом”, – сказал настолько тихо я, что это было произнесено шёпотом, но даже мой шёпот Мария смогла разобрать.

– Появились какие-то разломы… А мы даже не знаем, из-за чего они случаются! А если теперь это будет постоянно? – слишком заметно волновалась Мария.

– Я надеюсь, что нет, иначе это нашу жизнь в ад превратит. Я уверен, мы обязательно найдём на это ответ в очень скором времени, не стоит сильно волноваться, – я пытался успокоить Марию, но мои методы к достижению этого были такими никчёмными, что даже усугубляли ситуацию, из-за чего я постоянно жалел о том, что вообще вставил своё ущербное слово.

– Но уже завтра понедельник! Как вам представляется возможным выбраться отсюда?! Просто… признайте, что мы здесь обречены… (тут она точно обращалась не ко мне. Мысли, произнесённые вслух, думаю).

Наши тревоги и волнения прервал звонок телефона, внезапно раздавшийся из моего кармана. Звонил Леон, прямо ко мне, хотя раньше такого, как я помню, не делал даже в самом крайнем случае.

– Ты ведь тоже это заметил? – очень фамильярно и бесцеремонно начал Леон.

– Не понимаю вас. Если вы про разлом, то да – заметил, но прошу уточнять такие вещи, – уже действительно начинал злиться я.

– Эти ваши formalités12, разве нельзя проще к этому?

– Точно не советую таким пренебрегать, Леон.

– Как угодно. Я хочу лишь сказать, что тебе и Марии нужно быть осторожнее. Ты… простите, вы прекрасно сами понимаете, что случится с этим миром буквально завтра. Вам вдвоём же не хочется быть стёртым этим миром, верно? – очень странным, претенциозным тоном произносил это Леон.

– Откуда вы знаете, что Мария здесь?

– Но это так очевидно, ты же так и увязался за ней, словно собака, которой подбросили кость… К сожалению, завтра в вашем романе случится заключительный этап. Впрочем, что нужно было, я сообщил.

Послышались гудки.

– Вот… Сквернейший ведь тип… – возмущался я.

– А кто это был? – спросила Мария.

– Это Леон, столько наговорил… Впрочем, он всегда был человеком, скажем, нехорошим, поэтому тут даже нечему удивляться. Постоянно совершал различного рода подлости, а всё из-за собственной зависти…

– Достаточно… – внезапно прервала Мария, но я, впрочем, не обиделся. – Слушайте, я вам говорила, что увлекаюсь написанием картин. Когда я говорила, что когда-нибудь покажу их вам, я говорила правду… Времени у нас остаётся достаточно мало, поэтому приглашаю вас сегодня вечером быть моим гостем. Дома у меня много картин, и, честно говоря, их никто доселе не видел, а вам, пожалуй, доверю: мне очень интересно ваше мнение.

– Ох, предложение очень хорошее… Да, я согласен; я имел в виду, что согласен. Мне тоже интересны ваши картины.

Мария очень меня удивила и ввела в ступор, поэтому даже моя вычурная речь отказалась быть таковой в этот момент.

– Я очень рада, что вы согласны. На самом деле, я давно хотела вас пригласить, но вечно это откладывала, – Мария покраснела, – я не думала совсем, что отложу это до самого, так скажем, последнего дня. Но, прошу вас: пожалуйста, не нужно меня сегодня провожать до дома, потому что мне необходимо дома навести порядок и все порядком обдумать, но я буду ждать вас с нетерпением. Жду вас! – помахала мне рукой Мария и пошла в сторону дома.

– Я постараюсь, а вы постарайтесь не беспокоиться с этими-то ситуациями. A plus tard13! – ответил я.

Дом Марии был совсем недалеко, поэтому её путь до дома обошёлся бы ей, думаю, в минут 15. А я пошёл домой, обрадованный приглашением. Моя голова была занята лишь мыслями о том, каким будет этот вечер, поэтому я и не заметил, как ждал своей маршрутки на остановке, как дождался её и ехал среди большого количества людей и как наконец вошёл домой – это всё мне казалось считанными секундами.

“Что же, я дома, значит-с” – сказал про себя я, – “Но ведь без подарка нельзя идти в гости, тем более к Марии, верно?”

Теперь я занялся поиском какого-то ценного подарка, который сможет порадовать Марию и который имел для меня хоть какую-то ценность. Мне хотелось, чтобы Мария помнила меня после того, как мы вернёмся в свои миры, когда уже не будет возможности встретиться и увидеть друг друга, но мало того, что мы не сможем увидеть друг друга – мы больше никогда не сможем услышать друг друга и вообще узнать о их жизни – это меня огорчало. Я бездумно ходил по дому в поисках, но никак не мог что-либо найти.

Вскоре я нашёл свои старые поэтические произведения, о которых я уже писал ранее.

– Это писал я? Какая бездарщина, но, впрочем, сойдёт. Хотя эти строки весьма неплохи, стоит отметить, – перечитывая свои стихотворения, говорил слегка тихим, внутренним голосом я.

Изначально мне хотелось выбрать именно тот подарок, который будет напоминать Марии обо мне спустя много времени после нашего возвращения в свои миры: мои рукописные стихотворения были тому примером. В этих стихах я писал о красоте ночного неба и бескрайности Вселенной, рассуждал о красивом с точки зрения физики, при этом вставляя в эти мысли некоторую рифму. Но теперь с этими стихами можно провести параллель, ведь мне и сейчас хотелось бы выйти с Марией на танец под таким же обременённым звёздами небом, наконец разрушив тот барьер, который так мешает найти способ не потерять друг друга; когда звёзды сами предаются движениям, подобно мне и Марии – таким необычным попаданцам. Совсем не раз думалось мне, что мир подчиняется лишь нам, как в теории Матрицы, лишь нам было подвластно изменение таких, казалось бы, постоянных констант физики, всех законов биологии, всей Вселенной под наш манер.

Я сложил свою тетрадь со стихами в цилиндр, предварительно оставив на ней запись к Марии: «Для памяти о Феликсе …ском (это моя фамилия)». Эта тетрадь со стихотворениями была единственным предметом, сохранившим до сих пор свою духовную ценность для меня. Когда я был моложе и только начинал писать стихи, я хранил эту тетрадь как зеницу ока, но сейчас мог доверить такую вещь Марии лишь за то, что она была рядом со мной в такой момент, в знак моей безмерной благодарности. Из дома же я вышел спустя двадцать минут.

Собиравшаяся упасть ночь придала небу необычный рыжий отлив на границе с видимым горизонтом, а с другой стороны этого горизонта волной надвигалась фиолетовая темнота, каждый раз необычно меня удивляя своим явлением. В такие моменты всё кажется волшебным, но лишь на миг, ведь последний солнечный луч, сдерживающий на плечах эту темноту, наконец сдаётся, а ночь, пользуясь этим моментом, вступает в свои права. Вновь начавшийся снег падал мне на лицо, накрывал землю своим полотном. Холодно не было, напротив, становилось тепло от одной лишь зимней атмосферы, которую я жду из года в год, из-за которой грущу, ведь она имеет свойство прекращаться в конце любимой зимы.

Дорога к Марии мне казалась несоизмеримо долгой: намного дольше, чем она была ранее. Окна в маршрутке были занавешены, я не обращал внимания на то, где проезжаю. Я решил пробиться к окну через, казалось, бесконечную толпу людей, стоящих стеной передо мной, и отодвинуть ткань, занавешивающую окно, за которым, пробившись, я так ничего и не увидел. Картина за окном вмиг окрасилась в самые экзотические смешения фиолетового и синего оттенков, но это была точно не краска – это вновь был самый настоящий космос.

– «Кажется, очередной разлом» – промчалось в моей голове.

Вокруг меня стало как-то свободно. Оглянувшись, я заметил, что толпа людей исчезла.

– «Как же… Если это тот самый автобус, что вернет меня обратно…» – задыхаясь в панике, диссонировал мой внутренний голос.

– Не может быть! – со всей мощи ударяя по стеклу, вскрикнул.

Реакция на мой удар была незамедлительна: стекло разбилось, а через секунду превратилось в песок, ровно так же, как и автобус. Космос вокруг меня не позволял дышать, всячески препятствовал этому, но среди бесконечного космоса я смог видеть издали приближающийся тёмный объект, темнее которого, как мне казалось, ничего не бывает. Оно становилось всё ближе, а я, будучи застрявшим в невесомости, всё-таки пришёл в движение. Но я становился всё ближе. Оставшись беспомощным, дыра затянула меня в себя. Но, попав туда, я смог увидеть необычный свет, исходящий из глубины. Спустя момент всё это растворилось без следа, а я обнаружил себя лежащим на плитке подле автобусной остановки. Снег падал мне на лицо.

Я встал с заснеженной уличной плитки и, отряхнувшись, вернул себе сознание. Возле меня стояли люди:

– Что с вами?

– Всё в порядке?

– Вам нужна помощь?

– Я в порядке, спасибо за беспокойство…

Вокруг меня находился всё тот же мир: поведение людей, всеобщая его внешняя составляющая, даже погода была неизменна – это показывало, что я не совершил перемещение, хоть и был близок к критическому состоянию.

Время суток действительно близилось к вечернему, а я, в свою очередь, близился к дому Марии. Уличные вывески магазинов и их витрины загорались самыми разными цветами, что существовали в мире, и освещали собой весь город по мере того, как я к ним подходил. Любой художник приметил бы весь этот контраст цветов и захотел бы его навеки запечатлеть, дабы передать ночную красоту дневной жизни, показать ей, насколько ночь хороша. Окна квартир в жилых домах заполнялись тёплым уютным светом. Несмотря на спустившуюся ночь, людей на улицах меньше на становилось, а, напротив, их количество лишь росло. Но эти люди совсем отличались от тех, что проходили по этим же улицам ночью: вечерние прохожие были в среднем моложе тех же дневных; но вечером эти люди становились более примечательными – уже не думалось о них, что они – очередной обыденный человек. Вечером люди облачались в свои самые яркие и красочные наряды, некоторые из них брали с собой музыкальные инструменты (видимо для того, чтобы выступить в какой-нибудь группе людей по интересам). Некоторые же из этих музыкантов были узнаваемы, потому что зачастую играли свою музыку на популярных улицах города, где присутствовал постоянный поток людей (уж музыканты-то знали, где их услышит большинство). Мне показалось, что именно музыканты никак не изменились после моего перехода из одного мира в другой: они по-прежнему любили музыку, людей, своих слушателей. Даже в моём мире музыканты казались для меня надеждой на спасение общества, ведь именно им была представлена возможность вновь сплотить людей, избавить людей от чёрствости друг к другу. Лишь музыканты были неизменны между этими мирами.