Свернувший с Течения

По преобладающей части, в этих записях не было чего-то неординарного, о чём нас не просветили, но нашлась и такая глава, что была от нас скрыта. Интерес к ней у меня возник в мгновение ока. Эта глава, в отличие от всей остальной книги, была написана как рассуждение. Разумеется, прочитав такую книгу, всякий умный человек отнесёт её идею к числу абсурдных, а автора сих записок сожгут на костре. Хоть Эрнесту и хотелось выглядеть одним из учёных людей, правда, из числа “сбредивших”, к счастью, ситуация сделала из нас именно “сбредивших”, а не кого-то похуже, поэтому каждый из нас в глубине своей души понимал это. Глава называлась – “Пресловутые миры и несовместимость”. Автор, однако, рекомендует прочитать предшествующие главы, дабы действительно понять всю суть прочитанного. Потратив на чтение целый час своего драгоценного времени, я лишь понял то, что могу покинуть этот мир и впоследствии попасть в мир Марии, лишь сев в один АППМ9 с Марией. Теперь мне следовало прочитать главную главу этой книги. В ней Эрнест и Леон подробно интерпретировали всю теорию этого перемещения и отметили важную деталь: каждый “переместившийся” уникален, из-за чего Вселенная не сможет допустить попадание человека в мир, который ему не присущ, а само существование этого избранного возможно лишь в двух мирах: “скрестившемся” и “привычном”. Теперь же мне стало грустно, ведь казалось, что технически такое было осуществимо. Но сегодня я был на редкость оптимистичным, поэтому мои руки не опустились; это была лишь теория, а на практике могли бы и выясниться некие подробности, покамест нам недоступные. Недостаток теории зачастую складывался на практическом результате, поэтому мне всё же хотелось получить больше справки от авторов сих записок. Поскольку время было раннее, а местные безумные “учёные” утренние подъемы не жаловали, аналогично мне, я решил не беспокоить их ближайшее время.

Теперь прояснился первый недостаток таких пробуждений – избыток свободного времени. Этот избыток я решил компенсировать уроками музыки, которыми я несколько дней пренебрегал, ведь лишь сейчас я мог спокойно, без всякой спешки, повторить пройденное ранее. Радовало то, что я совсем не забыл аккорды, которые подолгу разучивал раньше. Так называемая “мышечная память” не подводила меня, оставаясь со мной. Пальцы сами ложились на нужный лад, поэтому все мелодии, что я играл, звучали замечательно хорошо, что не могло не радовать.

Когда прошло достаточно времени, я принялся рекомендовать Эрнесту встречу со мной ради науки (на самом же деле – ради моей личной выгоды и, отчасти, его выгоды), на что он не мог не согласиться. Следом я решил пригласить и Марию, ведь негоже её лишать подробностей, не так ли? К тому же мне хотелось дарить Марии лучшее настроение из лучших, пока не наступил тот понедельник, что совсем скоро станет для нас переломным, который угрожает нам разлукой, из-за которого я и стал неким аналогом рыцаря для принцессы, а может, аналогом Ромео для Джульетты. Сходство действительно прослеживалось, но повторять концовку пьесы Шекспира мне вовсе не хотелось – именно поэтому я и инициировал встречу светских и безумных господ.

Погода этим днём была одной из списка моих любимых: пасмурная, без единого просвета, пропускающего прямой свет солнца, но я знал, что Марии она дарит не самое лучшее настроение, но из-за этого и был призван я – избавить свою избранницу от несчастного обречения на депрессию, которую за Марией я наблюдать не желал.

Но мои размышления прервал рев двигателя автобуса, коих было бессчётное число в моём городе. Уж очень любили они разъезжать по широким улицам города с утра до вечера, любили набирать в себя пассажиров и доставлять их до места назначения, зная, что их будет еще много за весь день. А ведь все эти пассажиры непременно шли по своим важным, неотложным делам; каждый из них имел свою длинную историю: кто-то был известен, а кто-то был полезен, а кто-то просто чем-то выделился, но все они были в одном и том же автобусе и ехали в одно и то же место. Приятно знать о своей пользе, поэтому всегдашние маршрутки ездят гордо и без всякого сомнения, оказывая неоценимую услугу всему обществу. Одним из таких пассажиров оказался я, собственной персоной. Каждый автобус изнутри я знал наизусть, а они, казалось, в свою очередь знали меня и всегда приветствовали скрипом распахивающейся двери. Но сегодня автобус должен был везти меня не на учёбу в университет, а в тот архив, в котором мы давеча были всей компанией, чтобы встретиться с Марией и Эрнестом и найти еще некоторые ответы. Самые разумные мысли приходили мне во время того, как я ехал в автобусе, (к месту, впрочем). Я рассуждал о любви: думал о её сущности.

“А ведь любовь – процесс тоже биохимический…” – думал я об этом.

Тем временем пейзаж за окном автобуса беспрестанно сменялся другим, более красивым, пока не настала очередь моей остановке и, следовательно, моего выхода. Я вышел на золотую из-за солнца улицу, не переставая думать о Марии и, конечно же, о своих товарищах-попаданцах. Тёплый ветер приятно проходился по лицу и не давал мне устать раньше времени в моем восхождении к библиотеке, в которой условились встретиться Эрнест, Мария и я. Гордо шествуя, я заметил красивую девушку, идущую параллельно мне на противоположной стороне улицы, в этой девушке я мигом распознал Марию: трудно не узнать её сказочных волос. Моё движение изменилось с параллельного на перпендикулярное относительно Марии.

“Не думал, что в тебе проснётся Евклид. Помнится мне, кое-кто говорил, что жуть как не любил уроки геометрии в школе” – колко отметил внутренний Я.

– Ох, здравствуйте, я думала, мы встретимся уже в библиотеке.

– Я тоже так думал, но встретил вас раньше; почему бы и не пойти вместе? Погода сегодня просто прелестная…

Далее мы шли по улице и говорили о всяком, а я пытался обходить стороной темы, связанные с нашей скорой разлукой, ведь у меня ещё было время на выяснение способов предостеречь нас от этого мнимого “неминуемого”, поэтому с выводами я не спешил. Наконец нашему взору открылся Архив, перед входом в который стояли Эрнест и Леон. Судя по всему, вся эта ситуация внесла свою лепту на их светлые умы, но и самооценку не оставила без внимания – она точно стала выше. Но у Эрнеста и Леона действительно были шансы стать полноправными учёными, если бы в них не было пресловутой прокрастинации.

У меня уже был готов целый пласт вопросов, которые меня интересовали, а у Эрнеста с Леоном, кажется, был список ответов на эти вопросы, но начать всё же стоило именно с приветствия, но Леон опередил меня, начав свой монолог.

– Собрались именно у Архива мы неспроста: здесь хранится документ с исчерпывающей для нас информацией, как я недавно выяснил. Оказалось, что ещё в давнее время некая группа исследователей натолкнулась на следы этого мира (в котором мы сейчас находимся). Изучая эти зацепки, они получили очень много всяких данных. Но их исследованиям было не суждено завершиться, потому что каждого из этих учёных казнили по доносу, ведь изучив содержимое этих документов, правительство вынесло вердикт, что этот текст порочит религии, из-за чего была назначена смертная казнь. К счастью, книгу они успели дописать и умело спрятать (да так, что она сохранилась до нашего времени и теперь находится в этом архиве), поэтому мы сейчас пойдём и узнаем, что же полезного мы сможем из этого извлечь.

Успешно приняв инструкции Леона, мы подошли к огромной деревянной двери, что отделяла нас от знаний всех поколений. Не приложив особых усилий, дверь отворилась. Я ходил по одним рядам Архива, пока остальные члены нашей группы изучали другие ряды в поиске нужной книги. На полках лежали ничем не примечательные свитки, другие документы, но нужной книги там не находилось, но взглянув на верхнюю полку, заметил, что там лежит лишь одна книга. Поднявшись на полку с помощью лестницы, что стояла рядом, я взял книгу в руки. Обложка гласила, что название книги – “Πολυσύμπαν10”. К сожалению, из названия я понял лишь то, что оно написано на греческом языке, которым я не располагал. Но название было не тем, что мы искали – нам была нужна суть. Книга была очень ветхая, но изнутри практически не была изувечена. Судя по всему, эту книгу переписали, чтобы сохранить историю, оставив обложку оригинальной. Замечательным было то, что книгу давно никто не брал в руки – об этом говорит огромный слой пыли на обложке. Мало того, что книга была аккуратно переписана: она была переведена на русский язык, что не могло не радовать. По большей части, содержимое книги не было чем-то неординарным для нас, но всё же там были и некоторые сведения, которые были нам неизвестны ранее. Мы читали совместно и поочередно: пока Эрнест и Леон делали пометки в своих записях, я и Мария читали книгу, чуть ли не сидя на одном стуле. Судя по содержанию нескольких глав книги, этот “скрещённый” мир существует в среднем 7 дней (как нам и было известно ранее), а далее мир и все его жители аннигилируются, как частица при столкновении с античастицей, что делало возвращение “переместившихся” в свои миры обязательным, если, конечно, этому избранному не хочется быть стёртым Вселенной. Теперь уже вполне аргументированно можно обозначить, что против меня и Марии выстроилась вся Вселенная и весь мир. Мои намерения в моей голове вмиг переменились на более радикальные: максимум из свободного времени мне хотелось выделить для Марии, а в самый злосчастный понедельник, вопреки всем правилам и законам, которые перечислены в этой книге, я отправлюсь в путь вместе с Марией, ведь меня уже не беспокоила моя дематериализация, аннигиляция и смерть. Всё, что не касалось Марии, мне казалось лишённым всякого смысла, ровно таким же бессмысленным виделся мне мой прежний мир (такую реакцию моего разума даже трудно объяснить, до сих пор не могу понять, почему так происходит); но выходит и такой реквием по моей мечте.

Скоро книга была нами окончательно исчерпана, ведь все заметки были сделаны, а ответы на многие наши вопросы были получены. Я поставил книгу на прежнее место на полке, прямо в тот же непыльный участок, где ранее и располагалась книга. Вся команда начала покидать Архив. Дом, в котором жила Мария, размещался совсем недалеко от Архива, отчего возник достаточно хороший шанс провести на толику больше времени с Марией, что весьма удовлетворяло моим пожеланиям, которые я совсем недавно себе установил.

Мария шла замечательно погрустневшая, но даже такую грусть тяжело было за ней наблюдать. Я прекрасно понимал, чем вызвана эта грусть – причина не менялась – но сиюминутного решения на поверхность не выходило, оставалась лишь воля недостоверной импровизации, которая, впрочем, могла бы меня вывести из неловкого положения молчания.

– Странно, что какие-то учёные так давно нашли этот мир, но их теории так и не дошли до нас, даже с учётом прошедшего времени.

– И вправду; вообще всё это странное, не так ли? – взволнованно, даже гневно, усмехнулась Мария.

– Действительно… – я исчерпал свой словарный запас от неожиданности фразы Марии.

Смело можно заявить, что практически всякий человек испытывал ощущение острой неисправимой сковывающей ещё более неловкости, что возникала при достаточно длинном молчании обоих участников диалога. Такая же ситуация возникла и сейчас. Уровень мною испытанного в тот момент конфуза трудно сравнить с какими-то материальными объектами или же с определёнными чувствами. Сложнее всего эта ситуация приходится в случаях тотального внутреннего молчания: когда даже внутренний Я замолкает, а мысль явно не желает попасть в сознание.

Снова передо мной был дом Марии. Я уже начинал к нему привыкать, стал привыкать ко всей случившейся ситуации.

– «Ко всему-то подлец человек привыкает! – писал ведь Достоевский, а к молчанию неловкому не привыкнуть никак» – подался от безысходности в беседу с внутренним Мной я.

– «Но и Мария немало взволнованна сейчас! Видно по выражению, размышляет; лучше не беспокоить, право» – отзывалось эхом в глубине разума в качестве ответа от внутреннего Меня.

Хоть и нота смущения не спадала, никто из нас, кажется, не изволил нести обиды в себе.

– Феликс, спасибо, что проводили! доброй вам ночи! – но именно в этот момент без следа ушла всякая неловкость, а Мария говорила достаточно милым тоном.

– Мария, и вам спасибо… за компанию! доброй ночи и вам! – ответил я, а затем задумчиво побрёл туда, куда глядели глаза в принципе всякого бездумного идущего.

В моём городе, да и не только в моём, люди любили не только работать, но и отдыхать (а чаще выбирали скорее отдыхать, нежели проводить лишнюю минуту на рабочем месте), поэтому в городе имелись многочисленные места для отдыха: игральные клубы, бары, боулинги, бильярды и другие заведения, где люди после тяжелого дня могли оставить свои заботы и предаться веселью. Проходя возле одного из таких заведений, я заметил Дмитрия – студента, который учится вместе со мной в одном факультете.

– О, добрый вечер, Феликс! Что вы так поздно на улице делаете? вы ведь обычно в такое время дома находитесь. – сказал Дмитрий.

– Здравствуйте, я просто запозднился, а теперь иду домой. А что вы здесь делаете? Я слышал, у вас очень много работы из университета.

– Ох, я закончил все свои дела университетские, потому решил отдохнуть немного здесь, – объяснился Дмитрий.

– Мы с компанией через неделю собираемся ехать за город, как в тот раз, вы не желаете поехать с нами? – спустя секунду молчания предложил Дмитрий.

– А, нет-нет, у меня дел по горло, – рефлективно отказался я. – Но, раз уж я вас встретил, спрошу: не заметили ли вы ничего странного за эту неделю?

– Вовсе нет, я ничего такого не заметил. Что-то произошло? – спросил Дмитрий, которого тут же окликнула его многочисленная компания, которая, по-видимому, имела свой хвост остатка внутри заведения

– Извините, меня зовут, нужно идти, до свидания!

– До свидания… – сказал я, но Дмитрий, кажется, не услышал.

– «Как это странно… Вроде и помнит меня хорошо, хотя ничего не заметил… Ну, нужно идти»

Мои думы ни к чему меня так и не привели, а я, недолго блуждая, оказался у порога собственного дома, даже не задумываясь об этом. Оглядевшись, я заметил, что вокруг меня уже давно стемнело, то есть я слишком сильно ушёл в себя, что совсем перестал реагировать на окружающие раздражители. Судя по всему, уходить в себя мне было противопоказано, ведь даже время в такие-то моменты теряло свою сущность в моём сознании. В мою квартиру ввалился уже уставший путешественник между мирами, иными словами – всё тот же я. Впрочем, мой дом встречал меня в любом обличии: радостном или грустном, уставшем или бодром; а кровать всё так же принимала меня в свои тёплые объятия при любых обстоятельствах. Но в этот раз кровать встретила меня по-особенному (по крайней мере, мне так казалось). Моя голова, по новой традиции и новому обычаю, перед всяким сном была переполнена различными эмоциями и тезисами, которые лишь ждали своего аргумента. Спустя некоторое время, любая мысль сошла на нет, что могло значить лишь то, что сон наконец настиг моё изувеченное сознание.

Глава VII. Воскресный моцион

Предвещающий разлуку понедельник маленькими шагами секундной стрелки подкрадывался к нам, и он старался делать это незаметно, но я всегда следил за оставшимся для меня и Марии временем, из-за чего моё волнение возрастало с каждым днём, ровно так же, как и возрастало количество мыслей об этом. И наконец, эти мысли заполонили мою голову целиком и полностью: в моей голове не оставалось ничего абстрактного, над чем можно думать. Концентрация на чём-либо не давала ни единого плода: всё, чем я увлекался, стало даваться мне с большим трудом или же с большим нежеланием. Казалось, что все мои навыки буквально канули в Лету, а я, в свою очередь, потерял всю свою уникальность. Но для меня это не стало проблемой, ведь заметил я это совсем не сразу.

Воскресенье решило напомнить мне о моей озабоченности уже с самого раннего утра, или, скажем, с самой тёмной ночи. Я не мог знать, когда это было, потому что все события происходили во сне: этот сон словно выжигал меня изнутри ментально, и он же заставлял меня переживать этот сон вновь и вновь, раз за разом. Во сне без остановки прокручивались все возможные события, которые могли случиться в грядущий понедельник: покидание этого мира, может, смерть.

Я проснулся весь взволнованный вновь и в полной растерянности пытался отсечь события, происходящие во сне, от событий в реальной жизни, к чему мне привыкать уже не понадобилось. Вскоре я сумел успокоиться и теперь мог со спокойной (или нет?) душой начинать действовать. Я никак не мог допустить за собой грусти, которая была напрямую связана с Марией. Разумеется, сейчас о настроении Марии я стал думать в первую перед собой очередь, порой ущемляя собственные интересы, ведь лишь сейчас мою холодную, словно лёд, душу могла согреть только пламенная доброта Марии.

Невольно взглянув в окно, я не увидел той привычной картины, что вижу изо дня в день: вся улица была покрыта снегом, люди были теплее одеты, а дети, играющие на улице – радостнее. Судя по всему, ночью мною был пропущен снег, укрывший весь город под своей белоснежной пеленой.

Раздался звонок. Я ответил на него и услышал голос той самой Марии, о которой только что рассуждал.

– Доброго утра, Феликс, как вы?

На этом моменте, пожалуй, нужно сделать небольшое отступление: стоит наконец наградить читателя этих безумных записей и удостоить его чести знать моё имя. Меня зовут Феликс. Я совсем не люблю это имя, и именно за это не желаю его упоминать в своём повествовании, но всё же мой дорогой читатель должен его знать, не так ли?

– Здравствуйте, Мария. Я рад, что вы позвонили. Чувствую я себя просто замечательно, и вы, надеюсь, тоже.

– Gentiment, gentiment11, так и есть, – проговорила в трубку телефона Мария. – Понедельник совсем близко, а времени у нас, как убеждает Эрнест, совсем мало. Этой ночью я долго не могла уснуть, но зато заметила парочку особенностей, которые по телефону обсудить довольно трудно.

– В таком случае нам непременно нужно встретиться!

– Да, я поддерживаю абсолютно такую же мысль, – согласилась Мария. – Давайте сделаем так: в течении часа, если вас, конечно, не затруднит, встретимся у моста, что выше площади.

– Вовсе нет, это меня не затруднит. Я был бы рад узнать что-то новое о ситуации, в которую мы странным образом попали, поэтому я вскоре буду на мосту, в окрестностях одиннадцати часов.

В целом остальное наше общение прошло неплохо, как и всегда, поэтому наводить марафет в моём внешнем виде, дабы блюсти эстетические предписания, я принялся несомненно довольным. В промежутке между подготовками я взглянул в зеркало. Сегодняшний случай, пожалуй, был уникальным, поэтому откладывать бритьё на больший срок уже не имело смысла. Хоть и обильной растительностью на лице я не обладал, всё же пренебрегать услугами бритвы я не стал. Спустя несколько минут из зеркала на меня смотрел вмиг помолодевший парень, который уже мог сойти за студента. Я никогда ранее не предполагал, что избавление от незаметных деталей лица значительно преображает всеобщий внешний вид человека. Через час у дверей моей квартиры с внутренней стороны стоял доселе не знакомый парень. Выглядел он так, словно сбежал из картин, написанных с русских дворян в XIX веке. Похвала от внутреннего меня была получена, а я был готов к выходу из своего места обитания. Затем я оказался на не по-ноябрьски теплой улице, которая уже была затенена облаками. Я не мог налюбоваться собой, идя вдоль улицы и оглядываясь в витрины магазинов, чтобы вновь увидеть того молодого человека. Самая импонировавшая мне погода блистала во всей своей красе, из-за чего моё настроение становилось лишь лучше. Я шёл по улице, вновь погружённый в размышления, а мои ноги, кажется, стали работать автономно, осознав всю никчёмность своего владельца в таком положении.

Я размышлял на тему влюбленности в людях, о том, как она влияла на них: влюбленных людей можно отнести к списку существ, отделённых от других, здоровых людей; им не присущи здравый рассудок и рациональная модель мышления, живя в своём “розовом” мире, где любовь всему голова, но зато у таких людей очень хорошо распространено селективное мышление: они просто отсекают все негативные черты своей пассии, иногда чуть ли не обожествляя её. Влюбленные люди – действительно удивительный объект для наблюдений. Каким же, однако, милым становится человек, когда любит.

Из пустоты внезапно материализовалась площадь, а затем и сам мост – мои глаза так и не заметили их становления – которые и вывели меня из внутреннего мира, который, как мне думалось, располагал всеми знаниями и на который я действительно мог положиться, словно на человека. Из мира мышления я выпал совсем не на долго, ведь Мария, будто бы синхронизировавшись со мной, тут же взошла на мост, но с другой стороны, когда я очутился подле него, вновь загнав меня в мечтания. Ещё издалека я заметил её по очертаниям худого тела и волосам, которые чуть касались плеч. Большее количество комментариев о её внешнем виде излишни, но он был всё так же сравним с красотой нашей безграничной Вселенной, поэтому оставим это на фантазии читателя.

Кажется, настроение Марии было намного лучше, чем я себе предполагал, но оно было и лучше того, что я видел ранее, что всё в совокупности могло означать и то, что она наконец смирилась с нашей судьбой, или же то, что у неё имеется на этот случай особый план, в чём я очень сомневался. Судить о её настроении я мог, наблюдая за походкой (она действительно о многом говорила): шла Мария, то ли дело подпрыгивая, а всю остальную длину моста она и вовсе шла пружинистой походкой, заметив меня еще издалека. В такие моменты мне всегда кажется, что весь мир вокруг нас пропадает, оставляя нас наедине в бескрайнем космосе, где возле нас пролетают целые Вселенные, а время, как и следует вблизи массивных тел, растягивается, делая этот момент бесконечно долгим. Такой момент очень трудно описать, ведь весь словарь русского языка становится ничтожным и не может найти в себе таких слов, которыми можно было бы передать это ощущение полёта.

– Погода сегодня просто прекрасная, после стольких-то то дождливых дней… – начинала Мария.

– Не вижу ничего плохого в дождливых днях: они, как мне кажется, напротив, передают атмосферу уюта и некой свободы, направляют на нужные мысли.

– Хм, вполне аргументированно. Ну, что же, ближе к делу.

– Ох, это верно, у меня действительно есть идеи насчёт этого…

– А давайте мы не будем стоять просто так на мосту, лучше пойдем дальше.

– Ох, да.

Я и Мария пошли в сторону центра города, поэтому такая прогулка априори не могла закончиться быстро, из-за чего выбор такого направления Марией мне стал понятен.

– В последнее время я совсем перестал понимать, что происходит в этом мире, – начал я.

– Я вас не совсем понимаю.

– Это разумеется, ведь дело в том, что буквально совсем недавно мы вынесли для себя, что у людей, окружающих нас, пропали воспоминания, оставляя лишь самое важное, а те, которые всё помнят и которые не претерпели никаких изменений, просто переместились из своих миров в этот.

– Да, так и есть, – подтвердила Мария. – Феликс, ближе к делу!

– Так вот: еще вчерашним вечером я, возвращаясь домой, встретил возле игрального клуба давнего знакомого – Дмитрия. Мне казалось, что он абсолютно такой же, как и все остальные, ничего не помнящие и не понимающие, но это оказалось не так. Дмитрий прекрасно помнил обо мне всё, помнил о том, что случилось много лет тому назад. Само собой разумеется, я спросил у него про понедельник, на что, внимание, он сказал, дескать, я ничего не заметил, я ничего не знаю. Не странно ли?

– У вас очень интересные знакомые, впрочем, это не суть важно. Я вот что думаю: такое может статься, что Вселенная обладает неким разумом, она решает, кому сохранить воспоминания, кому дать меньше, а кому – больше, как раз ваш знакомый попал в среднее положение, поэтому он не запечатлел изменения, став пешкой этого мира (вы уж меня извините за выражение), но и не стал таким, как все остальные, всё-таки унаследовав воспоминания из какой-то сопряжённой Вселенной.

– «Невероятно, какие мысли!» – подумал я.

– Мария, у вас очень… очень мудрая мысль! Я о таком даже не задумывался. Впрочем, да: возможно, так и есть.

Мимо нас пролетали все достопримечательности города: мосты мгновенно провожали нас на тот берег, различные мемориалы не поступались своей величественностью, но и не забывали привлекать наше внимание, которое всецело было погружено в нелегкую дискуссию. Так же мимо мог пройти и огромный торговый центр, где скапливалась вся социальная составляющая города, куда я попадал за исключительно редкими случаями. Чтобы попасть на нужный проспект, нужно было преодолеть себя и пройти сквозь центр, ведь обходить такое массивное здание могло стоить нам не только времени, но и сил.