Станция Лихо

Только Егор стоял как статуя и слушал. Парни вроде него мне нравились на картинках, но я ни за что не подошла бы к такому на улице или в компании. Вид у подобных Егору всегда был прекрасный и неприступный, эти за девушками не бегают. Что уж бегать, они смотрят на них лишь иногда и вскользь.

– Вроде никого нет, – выдохнул Фома и встал.

Он аккуратно подошел к окну и отодвинул штору, та поволокла за собой скомканную листовку, стирая слой пыли. Фома примял бумагу ногой и дернул штору, на которую тоже наступил. Из-под ткани что-то быстро пробежало через всю комнату и юркнуло под диван. Я чуть не заорала.

– Ну надо же! – Юра низко наклонился и заглянул под диван. – Домовой еще жив.

– Мне нужен психолог, нет, психиатр, медикаментозное лечение. – Я подтянула к себе ноги, обняла колени и спрятала в них лицо. – Я ничего не понимаю! Какой домовой? Из сказки?

Меня колотило так, что зуб на зуб не попадал. Егор подошел и встал рядом.

– Что ты помнишь последнее?

– Я села в поезд и заснула, – быстро затараторила я. – Был час пик, толпа народу, но мне удалось найти себе место и…

– Толпа народу, час пик? – Фома живо отвернулся от окна. – Мы про такие вещи уже успели забыть. Как и про общественный транспорт.

Я хотела возразить, но выражение лица Егора меня остановило.

– Народ, тихо! – Он поднял руку: по лестнице кто-то поднимался.

Стучали в двери, громко говорили, матерились. Я пыталась вспомнить, закрывали ли мы за собой дверь. В нашу квартиру несколько раз глухо ударили кулаком, потоптались перед дверью, видимо, прислушиваясь, и пошли дальше.

Под диваном заворчал домовой.

– Знаете, что мне нравится? – внезапно сказал Юрий, и все посмотрели на него. – Что ты, – он ткнул пальцем в меня, – не впадаешь в истерику. Попросить психолога – это не истерика, я таких истеричек встречал, что любого ауку переорут. А еще знавал одну, та вообще голосила, как бабка базарная.

С абсолютно довольным видом он сел на пол, поджав под себя ноги.

– А надо? В истерику впадать? Я настолько не понимаю, что происходит, что уже готова упасть на пол и орать, как ты сказал, до тех пор, пока мне все не расскажут. И обязательно упомяните в рассказе домового и этого, ауку какого-то.

Я была на грани, действительно хотелось заистерить, а лучше расплакаться рядом с домовым под диваном. Все мои попытки держать эмоции в себе с треском стали рушиться. Кремень-баба не желала сидеть рядом, а норовила сбежать, оставив испуганную, ничего не понимающую девочку одну. Я всегда была одна, но дома, в своем нормальном мире, это не пугало меня. Привычная жизнь интроверта, который находит путь к общению с социумом через творчество. Тихая жизнь в раковине собственных комплексов. Теперь раковины не было. Прятаться некуда. Есть я и трое незнакомых мужчин в закрытой комнате. Паника сжирала меня изнутри.

– Так, может, вы мне расскажете?

– На это нет времени, – перебил меня Егор. – Отсюда надо уходить. В лес. Они сейчас вернутся сюда с Охотой и быстро нас найдут.

– С чем? – не поняла я.

– А те булькающие звуки внизу разве не были Охотой? – спросил Фома.

– Будь они Охотой, ты даже дверь не успел бы вскрыть, – ответил Егор. – Нет, это что-то в доме осталось из прежнего.

Я не поняла, о чем речь, а вот остальные поняли и немного посерели.

– Давайте хоть посмотрим, что здесь есть, и свалим. – Фома стал открывать шкафы и доставать все, что находил: тряпки, старое постельное белье, полусгнившие от сырости свитера.

Юра нашел на кухне коробок спичек, несколько ножей и полную жучков крупу. Егор стоял рядом со мной и в мародерстве участия не принимал.

– И давно тут так? – спросила я у него.

– Давно, – кивнул парень.

– Что будем делать? – спросил Фома, засовывая в найденный рюкзак плед и выжившие кофты.

– В плане? – не понял Юра.

– Ну, мы вместе пойдем или каждый сам за себя?

– Давайте пока что вместе, – предложил Егор. – Может, гвардейцы нападут на след подрывателя, от нас отстанут и мы сможем нормально разойтись. Пока что вместе безопаснее.

Я в ужасе уставилась на Юру.

– Хорошо, а что мы будем в лесу делать? – Фома наконец справился с рюкзаком.

– Там, за МКАДом, есть заброшенная сторожка с защитой, укроемся в ней. Куда пойдем дальше, решим после.

Возражений не было. Наверное, только одной мне показалось странным, что Егор настоял, чтобы мы шли вместе. Моя подозрительность хваталась за любую мелочь, даже за странный жест, который сделал Егор возле двери, прежде чем ее открыть.

Уже начинался февраль, а на снег не было даже намека. Легкий морозец прихватил всю грязь в жесткие камни, при этом моросило, пляски температуры выглядели странно. Получается, земля здесь холоднее воздуха? Голые деревья стояли абсолютно черными столбами и навевали тоску. Что-то в этом мире было стабильно – нормальной зимы не видели давно.

Мы шли через заброшенный мост, весь расписанный местными умельцами. Он был ровно таким, каким я его запомнила. Старый, раздолбанный, местами проваливались ступеньки, а посреди моста, прямо над МКАДом, зияла дыра. Маленькой я очень боялась подходить к этой дыре: под ногами сновали машины, того гляди провалишься и попадешь под их жернова-колеса. Я даже помню, когда впервые увидела этот мост, подумала, что на него нельзя подниматься. Тяжелые металлические двери, установленные, чтобы лоси не выходили в город, пугали сильнее самих лосей. Мы как-то сделали немыслимое – протиснулись в эти двери, пошли по ступенькам, а нам навстречу кто-то затопал. Как мы испугались!

От воспоминаний меня отвлек Юра, который провалился в дырку, громко ругнулся, вытащил ногу и посмотрел вниз. На дороге лежали обломки досок.

– Давай потише, – сказал Егор. – Меня беспокоит тот момент, что от нас очень легко отстали.

– Да, – согласился Фома, – они точно знали, что мы в квартире, но ничего не сделали.

– Может, решили, что Охота сама справится? – пожал плечами Юра.

– Охота нужна, чтобы найти, – возразил Фома. – То, что потом она делает с теми, кого нашла, – не важно, функция у нее не меняется. Сомневаюсь, что нас отпустили, потому что ждали Охоту.

– Что такое Охота? – подала голос я.

Мой вопрос проигнорировали. Не в первый раз.

Я надулась, перехватила взгляд Егора, тот покачал головой и одними губами произнес: «Потом». Что потом? Узнаю? Увижу? Потом будет уже поздно.

Мост вывел нас в лес, на утоптанную тропинку. Сломанные ветки, утрамбованная в камень земля. Интересно, сколько человек прошло этой дорогой помимо нас?

– Уже много лет – только животные.

Как он это делает? Егор пугал меня своей манерой отвечать на незаданный вопрос.

Тропинка постепенно переросла в дорогу, перепаханная тяжелой техникой глина застыла, превратилась в огромные каменные валуны, по которым оказалось очень тяжело идти. А что тут могло проехать, кроме танка, и оставить такое месиво, я вообще не представляю. Наверное, даже танк не прошел бы.

– Прошел.

– Да прекрати уже!

По дороге до сторожки Фома рассказывал про домовых. Что раньше эти существа жили в каждой квартире, где знали, как с ними общаться. Фома их в шутку называл домушниками. Он когда-то в детстве решил, что это незваные гости, поэтому и родилась такая ассоциация. За это его недолюбливал их домашний домовой. Но потом и недолюбливать некому стало. Когда умер последний знающий член семьи, иссякла жизнь домового.

Голос Фомы звучал тихо в брошенном лесу. Егор шагал впереди, Юра замыкал наш караван. Я шла и думала, что, скорее всего, я еще сплю, а это просто такой реалистичный сон, где ноги мерзнут от стылой земли и где по-настоящему страшно. Где нет домашних животных, да и в домах давно нет людей. Просто плохой реалистичный сон. Не первый раз такой снится. И не каждый сон «икает» в плане логики и перемещений в пространстве.

– Если бы это был сон, то я бы очень хотел проснуться. – Кажется, последнюю фразу я произнесла вслух, и Фома решил, что она адресована ему. – Но сны шрамы не оставляют.

Он поднял край куртки, показав пухловатый бок с кривым алым шрамом.

– Это я своих пытался защитить, но не получилось. Если бы они решили, что я не умер, то добили бы.

– Мне кажется, ты драматизируешь, – подал голос Юра. – Тебя никто не тронул бы, не полезь ты на рожон.

– Не защищай я свою семью, ты хочешь сказать? – Фома напрягся.

– Да нет, ты не так понял. – Юра отпрянул и сошел с дороги, опасаясь, что прилетит топором.

Я этого тоже опасалась, оказавшись между ними, и вопросительно посмотрела на Егора.

– То, что тебя это обошло стороной, – сказал тот Юре, – не значит, что с другими оно поступило так же. В некоторых районах была настоящая бойня.

Я еще больше запуталась. Сознание стало рисовать жуткие картинки восстания, с колдунами впереди всей армии. У каждого колдуна за пазухой сидел домовой, или домушник, а все они тащили огромные перевернутые деревья. От сюра ситуации даже передернуло.

– Все куда прозаичнее. – Егор стоял совсем рядом и странно смотрел на меня. – Мы почти дошли, в доме расскажем, что было.

– Если сама до этого времени не вспомнишь, – вставил свои пять копеек Юра.

Дом был красивый, я всегда мечтала жить в таком: двухэтажный, бревенчатый, с большим участком. Металлический забор, который раньше так трепетно красили каждую весну, здорово облупился. Но это было практически незаметно за огромным количеством странных символов, навязанных из веток и веревок. Знаки висели на деревьях, на крыльце, на окнах – везде, куда можно было дотянуться.

Помню, в моем нормальном мире тут жили медведи, блогеры приезжали на фотосессии. А теперь периодически ночевали те, кто уходил из города. Пытался уйти, как заметил Егор. Если верить Фоме, то этот охотничий домик – самое защищенное место во всей округе, перевалочный пункт, куда можно прийти переждать непогоду, съесть, что найдешь, оставить гостинцы от себя другим и идти дальше. Если получится. Казалось бы, в ста метрах от МКАДа, а уже какая-то глушь. За забором стояла тишина, только от холода периодически скрипели деревья.

Вся жизнь ушла в центр, так говорили мои новые знакомые. И не верить им не получалось. За все время, что мы тут бегали, я не встретила никого. Район действительно вымер. В нормальном мире даже ночью не было так тихо, как здесь сегодня днем.

Еда нашлась в погребе: пожухлая картошка, проросший лук и тушенка. Странная троица этому так обрадовалась, словно обнаружила не картофельные заморыши, а целую тыкву или батат.

– Наверное, опасно печку топить, дым заметят, – с сожалением сказал Фома. – Придут за нами.

Я хотела спросить: а разве знаки на заборе нас не защищают? Мне показалось, что именно в них все и дело. Благодаря этим странным ниточкам-палочкам дом – самое безопасное место. Но Юра меня опередил:

– Да не придут они сюда. Сейчас вся движуха в центре. – Он брякнул это мимоходом, перебирая овощи.

Фома и Егор переглянулись. Последний нахмурился.

– А ты это откуда знаешь? – Фома сел, а Юра, снова начав суетиться, замялся.

– Знаю, – буркнул он себе под нос.

– Слушай, хватит уже! – озверел Фома. – Ты про этот чертов взрыв знал, точно знал, что он будет, причем даже назвал это «спланированной акцией». Это, случайно, не твои ребята все склады пожгли на прошлой неделе? Вы чего хотите добиться? Вывести из себя центр? Чтобы они не просто каждую неделю районы патрулировали, чтобы согнали сюда всех озверевших всяких-разных? Вы этого добиваетесь?

– Да они там погибли! – заорал вдруг Юрий. – Да, мы пытаемся хоть как-то изменить то, что сейчас происходит, вытащить из норы тех, кто засел в центре и только отдает приказы. Показать, что мы еще можем бороться, даже без поддержки знающих. Кстати, именно поэтому от нас отстали. Трое, ну ладно, четверо непонятных беглецов не так интересны гвардии, как наши акции возле самой верхушки.

– И как успехи? – Егор был единственным очагом спокойствия в этом хаосе. – Помогают ваши акции?

Юра промолчал, оставил продукты и принялся выбирать сухие поленья. Фома чистил печку от старых углей.

– Был бы снег, можно было бы сварить картошку, – сказала я, вскрывая банку тушенки ножом. Металл гнулся, нож его не резал, а мял, и в итоге банку я не открыла, а разворотила на части.

– У нас много лет нет снега, – заговорил Юра, уже гораздо спокойнее. – Многие считают, что это из-за того, что всех знаток уничтожили. С тех пор холодно, а снега нет. И лета нет. Дождей нормальных тоже нет. Только мерзкая, непрекращающаяся серая морось.

– Время вечного тлена, – согласно проговорил Фома, засунув по локоть руку в печь.

Дом тихо погрузился в бытовые заботы.

– Так, может, теперь вы мне расскажете, что случилось? – снова закинула я удочку. – Раз нам никуда бежать не надо и время подходящее, мне кажется.

Да нечего рассказывать. – Фома отвлекся от печи. – Официальная версия: экологическая катастрофа, куча болезней, часть которых быстро мутировала. Как следствие – смена власти. Да ты сама должна это все знать. Амнезия амнезией, но такие вещи не забываются. А новая власть решила, что не надо нам тех, кто знает больше остальных. Ну и вынесла приказ их всех уничтожить.

– Не, – возразил Юра. – Они сказали, что из-за таких людей вирус и мутирует. Обычным не выжить, если так дальше дело пойдет, ген у них типа слабее, нетренированный. А процент обычных, естественно, выше, чем знающих, вот и пошли на крайние меры, чтобы спасти всех.

– Да не так все было! – возмутился Фома.

– Ну давай, расскажи мне, я же здесь не жил, – парировал Юра.

– Кто такие знатки? – вклинилась я.

– Знатками называли тех, кто умел общаться с духами, навьими сущностями, – заговорил Егор. – Знающие умели лечить словами, видели больше остальных, отличали правду от лжи. И очень не любили, когда их называли ведьмами или колдунами. Обычные люди тут тоже по чуть-чуть поколдовывают, но знатки пользовали силу на полную.

– И их всех убили. – Фома сплюнул на пол и вытер плевок пяткой. – Я считаю, что все эти сказки с вирусами и мутацией были предлогом убрать неудобных.

– Это очень жестоко, – поежилась я.

Они говорили много странных и жутких вещей, которые никак не хотели укладываться у меня в голове. В моем нормальном мире не было даже предпосылок к перевороту. Да и знающих тоже не было. Все домовые ютились только в сказках, а не в темных углах квартир. «Поколдовывали» у нас разве что тарологи и современные ведьмы. И то все их колдовство больше было похоже на внутреннюю игру с архетипами. Я читала про это доклад на истории искусств.

– Нет, жестоко то, что взялся за это дело знающий. – Фома злобно пнул печку. – Стал уничтожать своих же.

Я бы хотела прекратить поток воспоминаний, но это цунами было уже не остановить.

– Лучший ищейка во всей стране. – Юра уже развел огонь в печи и подкладывал дрова.

Я посмотрела на Егора, который отстраненно глядел куда-то мимо всех, сидел, погруженный в свои мысли.

– Ага, лучший. – Фома явно бесился. – Я его найду и сделаю лучшим мертвым ищейкой.

– А, так вот что ты забыл в спальном районе. – Юра отошел от печи, вытирая руки о кофту. – Я все гадал, что нас всех собрало на заброшенной станции в такое время. Прям час пик, не иначе.

Юра хохотнул своей не очень удачной шутке.

– Да, прошел слух, что это чудовище вынуждено теперь само скрываться. – В голосе Фомы прозвучало удовлетворенное злорадство. – Вот я его найду и убью. Ему все равно не жить, лучше это буду я.

– Почему лучше ты? – Егор словно проснулся. – А ты его хоть раз видел? Кого хоть ищешь?

– Нет, но я его узнаю, как только увижу. Я видел, как он убивал, его движения. Хочу посмотреть ему в глаза и спросить, добился ли он того, что хотел.

– Хочешь обогнать Охоту?

Все замолчали.

– Что такое Охота? – Я отчеканила каждое слово, громко, чтобы услышал каждый.

Точно никто не знает, – ответил Егор. – Это какая-то сущность, или субстанция, или событие, которое всегда выполняет свою роль. А роль одна – искать.

– Про Охоту могли знать знатки, – подхватил Фома. – Но их всех убили. Наша дорогая новая власть вырезала часть населения. Охота нашла всех.

– Наши говорят, что Охоту создал палач, чтобы она помогала ему. А теперь сам от нее скрывается, – развеселился Юра.

Сложно было свыкнуться с мыслью, что кто-то реально отдал приказ убивать людей. Людей, которые составляли важную часть общества, общались с навьим миром, и это было абсолютно естественно. Вокруг этого строился быт.

Даже сейчас, когда мы только вошли в дом, Фома проверил, не остался ли где домушник. Нашли только сгнивший тапочек и войлочную шапку. Хозяин дома давно погиб.

Я сидела возле окна и смотрела на зимний бесснежный лес. В голове звенела тишина. Хаос вытеснил все мысли, и теперь их надо было собирать заново. Заново выращивать на новой реальности и пытаться понять, как в этой реальности жить. Я привыкла жить одна в своей удобной и понятной норе. Но когда нору сломали, обломки раскидали, а основу извратили, все удобство исчезло. Я искала отправную точку, тот момент, когда моя жизнь изменилась. Пыталась понять, куда уехал поезд, который сохранил мне эту странную, нелогичную часть жизни.

Этот мир трещал по швам, что-то не сходилось, не увязывалось, как и три моих таких разных спутника. Я читала много историй про переходы, попаданцев, постапокалиптический мир и знала, какие правила должны работать в этих мирах, чтобы в них верили. И сейчас я не верила. Несмотря на яркую картинку, детали и атмосферу, что-то продолжало кричать, что мир ненастоящий. Белыми грубыми нитками сметали жизнь вокруг, чтобы одна часть в нее верила и продолжала быть, а другая исчезла.

Я отвела взгляд от окна и посмотрела на Егора. Тот улыбался. Я смутилась, резко повернула голову обратно, защемила шею, скривилась и чуть не разревелась.

Меня отвлек Юра, который уронил металлические миски.

– Куда потом? – Оставив миски в покое, он заглянул в печку.

– Предлагаю в район вернуться, раз нас никто не ищет. – Фома вытащил свой топор и принялся чистить лезвие.

– Мне в район нельзя, – испуганно сказал Юра.

– Это почему еще? Ты же сказал, что все сейчас в центре, за тобой никто не явится.

– Я засветился, рацию свою около метро выкинул.

Фома только головой покачал. Юра отлип от печки и стал наворачивать круги по дому.

– Слухи ходят, что убийца в спальном районе, – сказал Фома, вытянув ноги и отложив топор.

– Которых сотни, – заметил Знат. – Почему он именно здесь, а не, скажем, в Новогиреево, Перово или вообще Бутово?

– Слухи говорят, что здесь.

– И кому здесь Слухи разносить? – Егор уже закончил с приготовлением обеда и раскладывал похлебку по мискам.

Да тут много всякой нечисти осталось, меня бабка учила ее находить. А я плохо учился, только знаю, что есть всякие-разные. На этом мои знания заканчиваются. Но слушать их я все-таки научился. Он любят, когда их слушают. И они зарождают Слухи. А Слух – он такой, где запустили, там и побежал. В общем, я точно знаю, что палач близко, просто прячется от нас. Стыдно честным людям на глаза попадаться после всего, что он натворил.

Обед получился вкусным. Может, это из-за того, что я весь день не ела, а может, атмосфера располагала именно к такой пище. Тарелки с остатками еды выставили на улицу, чтобы покормить местных и те не совались в дом. Весь вечер эти местные чавкали за порогом и переругивались. А утром мы нашли все тарелки вычищенными до блеска и сложенными в пирамидку.

– Всех знающих убили, а все равно какие-то вещи от них остались, – довольно сообщил Фома. – Не верю, что никто не выжил. Говорят, есть где-то еще такие люди, не добрался до них палач, даже с помощью Охоты.

– А еще говорят, что он убил всех, никого не осталось, – парировал Юра.

Я не стала слушать дальше их препирательства и ушла на второй этаж. Книги, сундуки с истлевшим тряпьем, останки какой-то живности – все пахло плесенью, гнилью и никак не хотело прогреваться, хотя трубы от печки проходили через весь дом и должны были греть каждый угол.

Я открыла одну из книг, не нашла ничего интересного: просто учебник по вычислительной технике. Несколько сборников со стихами поэтов Серебряного века, старые листовки, кипа знакомой цветной бумаги, печатная машинка и письмо, чернила в котором настолько растеклись, что содержимое понять было невозможно.

Я прислушалась, снизу мои спутники мерились своими достижениями. Громче всех хвастался Юра. Заскрипели ступеньки, и ко мне поднялся Егор.

– Человек, который раньше здесь жил, – начал он, – занимался тем, что прятал всех, кого хотели убить. Все знаки на заборах, царапины на стенах – все это сделано для того, чтобы защитить, ты правильно догадалась. Именно поэтому этот дом до сих пор считается самой защищенной крепостью. Сюда даже Охота не может проникнуть. Только если ее кто-нибудь не принесет.

Я молча кивнула и посмотрела на стены. Знаки были такие бледные, что я бы и не обратила на них внимание. Сверху, среди балок под крышей, что-то пробежало, и посыпался мусор.

– Ты быстро привыкнешь, что на самом деле наш мир куда богаче на всякую живность, чем кажется.

– Это не мой мир.

Егор опять улыбнулся и кивнул. Он что-то недоговаривал, чем очень меня бесил. Они все трое страшно меня стали бесить своим обыденным отношением ко всему, что происходило. Подумаешь, вырезали треть населения, подумаешь, живут все непонятно как, подумаешь, инфраструктура города убита.

Подумаешь…

– Дай себе время, чтобы все узнать самой. – Егор, оказывается, не ушел, а стоял на лестнице и смотрел на меня.

– Дай себе время, чтобы проснуться, – парировала я.

Если получится, – пожал плечами он.

Гл. 3

Оно не появилось сразу: вчера все хорошо, а сегодня рухнуло. Нет. Беда росла постепенно. Сначала ошибся один знаток, потом второй. За ошибками потянулись проблемы. Появились семьи, в которых домовые душили кошек, а магазины не могли избавиться от тварей, сжирающих продукты. Транспорт вставал из-за стай собак, устраивающих грызню. Выйти на улицу было невозможно, птицы бросались на головы.

Столица оказалась охваченной странной чумой, где и люди, и навьи твари пытались друг друга уничтожить.

А потом прекратилась связь с другими городами. Люди болели и не могли уйти из города, знатки не могли помочь. Все их попытки заговорить болезни либо оставались без результата, либо усугубляли недуг.

Людская ненависть крепла, становилась все более осязаемой. На некоторых улицах ее можно было даже потрогать, провалиться в густое смрадное желе, от которого не отмыться.

Никто не знает, откуда пришло решение, что знающих надо уничтожить. Никто не высказал возражений.

Беды так сильно ударили по жизни, что жуткий приказ казался единственно правильным выходом. В знатках больше не нуждались. Никому не надо было заговаривать воду или спасать урожай. Люди шарахались от всего, что было связано с ладной силой, боялись семенящих через город всяких-разных.

Они перестали бояться одного – убивать.

* * *

Утром я вспомнила про картину. Интересно, ее передали в бюро находок или кто-то утащил к себе в коллекцию? Мысли о прошлой и такой близкой жизни накрыли словно похмелье, очень захотелось поплакать. Рядом храпел Фома, положив под щеку топор. Вечером, когда мужчина начищал лезвие до блеска, он рассказал, что это родовое оружие принадлежало деду, а тому перешло от прадеда. Только ручка рассохлась, поэтому Фома сам выстругал новую из крепкой древесины. Носил теперь с собой этот утяжелитель как память, разговаривал с ним, будто этот топор живой.

Юра уткнулся носом в стену и ворчал во сне. Из всей троицы он был самым беспокойным, даже ночью постоянно вскрикивал и с кем-то спорил, чем будил Фому. Тот открывал один глаз, хмуро смотрел, перехватывал топор и опять засыпал.

Егора в доме не оказалось. Его последние слова заставили меня нервничать и проверять каждый сантиметр вокруг себя, искать хоть что-нибудь, что могло выдать сон. Мне почему-то было мало домовых и прочей нечисти. Тем более что в той квартире мог обитать вообще не домовой, а крыса. Настоящих домушников я не видела. Да и рассказы этой троицы – много чего можно придумать. Очень хотелось снова пообщаться с Егором, он знал куда больше, чем остальные, и мог это рассказать в двух словах, а не растекаться мыслью по древу. Я накинула поверх куртки старую телогрейку, которую нашла на чердаке вечером, и вышла на улицу. Светало. Невозможно понять, откуда поднималось солнце, одинаково серое небо со всех сторон угнетало.

Егора я нашла за территорией участка, он стоял возле дороги и смотрел куда-то в лес, в руках держал поломанный знак из веток.