Район плавания от Арктики до Антарктики. Книга 2

Капитан также связался по спутнику с представителем ММФ в канадском Ванкувере, который в свою очередь проинформировал агента в столице Аляски Анкоридже и попросил взять под свой контроль формальности с предстоящей эвакуацией судового врача и оказать содействие.

Спустя полчаса было получено указание от дежурного военно-морской базы Датч-Харбор следовать в направлении острова Адак, где находится ближайший аэродром, который и будет заниматься снятием пострадавшего. Вся информация была тут же отправлена в службу безопасности пароходства, и последовал мгновенный «разнос» за то, что капитан не согласовал с пароходством заход в США и не поставил в известность министерство. Капитан намеренно не сделал этого, прекрасно понимая, что при обращении в эти инстанции ответ будет получен намного позже, ибо никто не возьмет на себя такую ответственность, и время будет упущено. Бюрократическая машина хороша при «замыливании» любых вопросов, но никуда не годится в обстановке, требующей мгновенных решений. Да и рассчитывать на реальную помощь было крайне наивно. Валентин Алексеевич все-таки предпринял попытку поговорить с начальником пароходства, но получил ответ, что тот вместе с главным инженером в командировке и заменяет его заместитель по безопасности мореплавания, который очень непродолжительное время работал капитаном, руководил кадрами, поэтому тратить драгоценное время на бесполезные переговоры с ним капитан не стал.

Тем временем погода стала ухудшаться, ветер зашел на юго-восток и усилился до 18 метров в секунду. Радиостанция Датч-Харбор ежечасно запрашивала информацию о состоянии травмированного, и врачи давали рекомендации, облегчающие его страдания. Спустя три часа после подтверждения спасательной операции аналогичные сведения начала давать и радиостанция острова Кадьяк. Агент в Анкоридже также поддерживал почти непрерывную связь. Была установлена постоянная линия связи с береговой охраной, а чуть позже и с аэродромом на острове Адак. Все судовые средства связи были задействованы: оба приемопередатчика работали на аварийных частотах, спутниковая станция «Волна-С» – в телефонном и телексном режимах. Были задействованы радиотелефон и ультракоротковолновая радиостанция (УКВ) для последующего общения с самолетом и вертолетами.

К концу суток ветер усилился до 20, порывами до 23 метров в секунду, ветровое волнение до пяти метров, зыбь от мощного циклона в Беринговом море, идущая с запада, до четырех метров. Крен до 15 градусов на оба борта. Скорость по-прежнему держалась в районе 14 узлов.

В 04.30 утра поступило сообщение с острова Адак, что в направлении «Нижнеянска» вылетает самолет береговой охраны для оценки погодных условий и определения возможности посадки вертолета. Вся справочная информация о размерах судна, грузовых трюмных люков, расположении палубных кранов и предлагаемых для посадки площадок с их характеристиками была предоставлена по радиотелефону. Включили все палубное освещение и ледовые прожекторы.

Через полчаса самолет появился над судном. На дежурном канале УКВ продублировали всю интересующую информацию, включая фактическое состояние погоды на конкретный момент и поведение судна, курс, скорость, углы крена. Эти данные самолет передал на аэродром острова Адак. И еще через двадцать минут сообщили о вылете двух вертолетов. Спустя полчаса уменьшили ход до девяти узлов.

Через час после вылета на горизонте обнаружили появление двух прожекторов – это были приближающиеся вертолеты. Установили связь по УКВ. Приблизившись, тяжелый вертолет сопровождения завис в трехстах метрах по носу на высоте 200 метров. По его команде изменили курс на строго против ветра и уменьшили скорость до восьми узлов. Передали на вертолет, что при настоящих погодных условиях и скорости судно плохо управляется, т. е. дальнейшее снижение скорости невозможно, ибо велика вероятность полной потери управления. Легкий вертолет, совершив облет судна, сообщил, что идет на посадку. Зависнув на 25 метрах справа, пилот изучил место посадки и начал снижение. Его сильно раскачивало, да и судно также не было неподвижным. Коснувшись колесами правой крышки, не смог удержаться и начал скатываться к борту, поэтому пилот вынужден был поднять машину. Аэродинамика на палубе сильно отличается от аэродинамики в воздухе: судовые конструкции сильно меняют картину.

После первой неудачной попытки пилот сообщил, что 400 килограммов вертолета плюс вес трех пилотов при посадке выбрасывает воздушный поток, и он не может удержаться на крышке. При втором заходе на посадку повторилась предыдущая неудача. Перед третьей попыткой «Нижнеянск» лег на чистый запад (270 градусов) и уменьшил ход до шести узлов. Выбрав момент, когда судно начало крениться на левый борт, пилот посадил машину. Когда крен пошел на правый борт, вертолет покатился назад, но всего на метр. На этот раз пилот удержал машину, да и человек десять схватили вертолет за все его выступающие части. Травмированного доктора мгновенно внесли в открытую вертолетную дверь, где его подхватили надежные руки.

Вертолет почти сбросило с люковой крышки, как только отпустили его шасси, но пилот предвидел момент и взмыл ввысь. Обе машины пошли курсом на остров Адак и сообщили об удачном завершении немного авантюрной, но выверенной операции, где на кону стояла человеческая жизнь. Через час они были уже на аэродроме авиабазы, преодолев девяносто миль, отделяющих ее от судна.

Валентин Алексеевич выдохнул и перевел стрелку машинного телеграфа на «полный вперед». Впереди ждали Ванкувер и пшеница в его элеваторе.

На всю операцию по эвакуации с момента получения травмы и до доставки на береговой аэродром ушло двадцать часов, и пролетели они как одно мгновение.

Спустя три недели, следуя уже в обратном направлении из Ванкувера на Владивосток с полным грузом пшеницы, проходя пролив Унимак, капитан связался с дежурным военно-морской морской базы Датч-Харбор. Его сразу же узнали и были искренне рады звонку. Он попросил передать слова благодарности адмиралу, который фактически организовал и выполнил спасение человека в штормовом море, не побоявшись риска и ответственности.

Судового врача после прибытия на аэродром тут же переправили самолетом в столицу Аляски город Анкоридж, где ему сделали операцию, которая продолжалась шесть часов, так как локтевой сустав был раздроблен и его пришлось буквально лепить из оставшихся фрагментов. Операцию провел главный хирург Тихоокеанского флота, который находился на Аляске с инспекцией военных госпиталей на предмет готовности к приему раненых накануне военной операции «Буря в пустыне».

После операции доктора отправили в канадский Ванкувер, а затем на одном из попутных судов во Владивосток.

Летчики, принимавшие участие в спасательной операции, были награждены, и вся операция освещалась в американской и канадской прессе.

Моряки Камчатской флотилии наград не получили.

Капитан «Нижнеянска», кроме стандартных «втыков», получил еще и выговор, как допустивший несчастный случай на производстве, вдобавок приведший к незапланированным валютным расходам.

Спустя полгода на привокзальной площади он случайно встретил бодрого и здорового доктора с сумкой пива в левой руке, которую ему «слепили из того, что было» в аляскинском госпитале.

Ванкуверские посиделки

Мы капитаны, братья капитаны,

Мы в океан дорогу протоптали,

Но корабли, что следуют за нами,

Не встретят в море нашего следа.

Новелла Матвеева

В рассказе «Алеутская альтернатива» подробно рассказывалось о ледокольных чудо-судах под кодовым названием СА-15, или «морковках», на пароходском общепринятом сленге, построенных за громадные валютные суммы в Финляндии и предназначенных, в силу своих чрезвычайных ледобойных способностей, исключительно лишь для Арктики или же, на худой конец, Антарктики, с безбрежным финансированием ее научных экспедиций. Но беда была в том, что экспедиции случались далеко не каждый год, а судов почти десяток, а финансы на содержание их остановок и задержек никоим образом тормозить было нельзя. Огромные, почти под 180 метров длины, и с тяжеленным корпусом весом 11 тысяч тонн, они были тяжелыми танками для полярных льдов, но совершенно беспомощными в условиях обычной коммерческой работы: говорить о какой-либо рентабельности этих судов было неприлично. При своих гигантских размерах максимальная грузоподъемность не превышала 19 тысяч тонн: у коммерческих судов примерно аналогичных размеров она достигала 45 тысяч тонн, да и вес корпуса был почти в два раза меньше. О расходе топлива на ходу лучше не заикаться: нужно было тратить драгоценные тонны мазута на движение 11 тысяч тонн собственного веса, тем более что отложить его (лишний вес, совершенно не нужный в обычной эксплуатации) временно на склад до лучших времен было невозможно.

Вот и кувыркались эксплуатационные службы пароходства в тщетных попытках найти какую-либо мало-мальски рентабельную работу для всей серии «морковок», тем более что министерство не интересовали никакие объяснения, хотя заказы на постройку этих судов направляло именно министерство, но не пароходства. Облегченно вздохнуть на короткое время позволяли лишь запутанные загранрейсы, которые хотя и были еще более убыточными, но сложная иезуитская система перерасчета инвалюты в переводные и обычные рубли выручала как исполнителей, так и заказчиков, и хотя и те и другие знали истинную цену этих расчетов, но бумажная отчетность выглядела безупречной, помогая получать по сути незаслуженные, но по факту вполне даже заработанные премии и поощрения, что устраивало абсолютно всех. Вот почему манной небесной прозвучала для пароходства грозная команда министерства поставить весь флот, способный вывозить канадскую и американскую пшеницу, под импортные перевозки. Фрахтование иностранного тоннажа ставило всю структуру многомиллионных зерновых закупок на грань провала: страна была просто неспособна выплачивать столь громадные суммы в инвалюте. Вот и пригодились для выполнения особо важного правительственного задания все хромые утки – пусть даже такие, зато свои.

И «морковки» оказались очень даже кстати. Они будто ждали своего звездного часа, и наконец-то он пришел. Быстро забылись заполярные и приполярные маршруты, ставшие редкими и эпизодическими даже в разгар навигации, разве что некоторым из них зимой выпадал срочный билет на Магадан через замерзшее Охотское море, но те перевозки были совсем уж незначительными, чтобы обращать на них внимание. И канадская ядреная пшеница твердых сортов из ванкуверских элеваторов потекла толстой золотой рекой в трюмы наших «морковок». Теперь они были обеспечены постоянной работой на многие годы, и лишь развал Страны Советов, хотя и с определенным лагом, нарушил эту монополию, но горы канадского зерна будут ждать своей очереди вплоть до 1993 года. Контракты были долгосрочными и заключались на годы.

Существует много версий, объясняющих название Канады. Пожалуй, одной из самых интересных и заслуживающих внимания является следующая: в 1532 году французский мореплаватель Жак Картье пристал к неизвестному тогда берегу в районе нынешних Великих озер. Высадив гребную шлюпку с десантом для разведки, встретили индейца, с которым никак не могли добиться взаимопонимания по причине языкового барьера – они просто не знали языков друг друга. Но индеец, показывая на лежащее поодаль стойбище, повторял одно и то же: «Каната, каната, каната…» – что, как позже стало известно, на языке его племени означало «деревня». Отсюда и пошло название страны – Канада.

Экипажи судов привыкли к постоянным нелегким рейсам, дешевому красивому Ванкуверу, где и в январе температура редко опускается ниже плюс пяти градусов, бесподобному парку Стэнли, любители профессионального хоккея – к двадцатитысячной «Роджерс-арене» с ее родной командой «Ванкувер кэнакс», или в просторечии «Касатки», как ее именуют земляки почти трехмиллионного мегаполиса, несмотря на то, что значимых успехов во всей своей истории команда так и не добилась и кубок «Стэнли» так и оставался недосягаемой мечтой родных фанатов. Тем не менее все ее домашние матчи на родной арене продолжали проходить при полном аншлаге.

Здесь смешалась флора юга и севера: тесно соседствуют тропические пальмы и северные хвойные, лиственные березы и ольха, ну и, конечно, клены. Какая же Канада без кленов, которые и стали ее визитной карточкой.

В парке Стэнли находится один из самых известных в мире океанариумов с уникальной коллекцией морских обитателей, бассейны с рыбами и земноводными, а также уникальнейшие индейские тотемы под открытым небом, которых не встретишь более нигде.

На острове Ванкувер люди уживаются с дикими животными приличных размеров, такими как пума, ведь отроги Кордильер – их родной дом, и хотя случаи нападения пум на людей фиксируются довольно часто, но они продолжают оставаться в вольной природе.

Еще в 1792 году английский капитан и исследователь Джордж Ванкувер, знававший в свои юнговские годы самого Кука, открыл устье реки Фрезер, где издавна жили канаки – одно из оседлых индейских племен. Город, появившийся позже, был назван именем мореплавателя, как и большой остров неподалеку, с возникшим на нем городом Виктория в честь королевы и взявший на себя бразды правления новой провинцией Британская Колумбия.

Крупнейший канадский порт с закрытыми бухтами и удобными якорными стоянками – чем не мечта многих капитанов после трудного рейса с жестокими штормами и противными сильнейшими ветрами, вызывающими душевную оторопь, состояние мучительной безнадежности и вгоняющими в хандру и депрессию, когда капитаны становятся мелочно придирчивы и брюзгливы, их состояние быстро переносится на весь экипаж, полностью оправдывая сущность заразной болезни.

Ранним утром короткого февральского дня 1990 года, намотав тысячи миль зимней удручающей непогоды, теплоход «Нижнеянск» под командованием уже известного нам капитана Цикунова отдал якорь как раз напротив Ванкуверского парка Стэнли. Подождав, пока судно выйдет на канат, капитан устало махнул рукой, показывая, что все свободны. Сложнейший зимний переход из Приморья наконец-то закончился. Отдыхать пока было рановато: вот-вот должен прибыть лоцман, чтобы переставить судно на внутренний рейд, и сразу за ним – власти всех мастей для оформления прихода и проверки множества бланковых бумажек на предмет их соответствия канадским требованиям. Процедура нудная и во многом надоевшая своей шаблонностью, умение всех официальных лиц, наполненных волей своих обязанностей и, видимо, давно привыкших выдавать никчемность своей работы за ответственное государственное дело, но абсолютно неизбежная во всех портах мира. Хорошо уже то, что в цивилизованных странах оформление проходит быстро и деловито, нет и намека на вымогательство или получение каких-либо материальных благ в ответ на благосклонность государственных чиновников даже самого малого ранга. К сожалению, в большей части мира чиновники беззастенчиво пользуются своей принадлежностью к государственным органам, поэтому и имеются негласно установленные таксы за оказание каждой обязательной услуги, выраженные в конкретных количествах сигаретных блоков, бутылок со спиртным и даже в килограммах сливочного масла, как при проходе Суэцкого канала.

Но, слава богу, североамериканский материк не входит в их число. Уже к обеду того же дня лоцман вывел судно на внешний рейд напротив парка Стэнли в ожидании дальнейших распоряжений портовых властей о времени постановки «морковки» к причалу элеватора под погрузку. Элеваторные причалы постоянно заняты, и очередь к их телу свято соблюдается. Все-таки Канада один из главных игроков на мировом зерновом рынке, а Ванкувер – ее крупнейший порт на западном побережье. В основном у причалов элеватора грузятся суда гораздо больших размеров: от супрамаксов и панамаксов и выше, т. е. суда грузоподъемностью от 50—60 тысяч тонн и более. Порту гораздо выгоднее иметь дело со стотысячниками, чем с «малышами», способными брать на борт менее 20 тысяч тонн. Время на швартовку и отшвартовку одинаково, но производительность при погрузке 20 и 100 тысяч тонн совершенно разная, и явно не в пользу меньшей. Элеваторы тоже считают деньги, и чем выше производительность при погрузке, тем больше их выгода: голая экономика, и ничего более.

В ожидании прошло два дня. Выбраться на берег не представлялось возможным: «Нижнеянск» стоял на внешнем рейде далеко от города, и заказ катера для экипажа обошелся бы в круглую копеечку. Естественно, что никакого культфонда не хватит, а пароходству глубоко до лампочки ваши клаустрофобические переживания: никакие квитанции с дополнительными валютными расходами инвалютный отдел не подтвердит, вот и загорайте до постановки к причалу, а учитывая мощности элеваторных шнеков, погрузка займет всего несколько часов – и сразу же на рейд. Поэтому в таких рейсах, почти приравненных к танкерным стоянкам, экипажу вряд ли светит берег: разве что одной смене быстренько смотаться на такси в хорошо известные дешевые магазины и сразу же назад. В следующем рейсе уже вторая группа пойдет по их проторенным следам.

Спустя два дня ожидания одна за другой прибыли еще три «морковки»: «Василий Бурханов», «Амдерма» и «Капитан Ман» под командованием капитанов, хорошо знавших друг друга при работе на однотипных судах.

Представитель пароходства в Ванкувере проинформировал, что в связи с загруженностью зерновых терминалов все четыре «морковки» будут переведены на перестой в ожидании погрузки под остров Ванкувер, в бухту Саскачеван Бэй, примерно на неделю, до освобождения одного из пирсов, куда всех их сразу же и поставят, и погрузка займет не более суток, после чего их почти одновременно отправят в обратный рейс уже полностью загруженными.

Уже к вечеру того же дня все четыре судна находились в непосредственной близости друг от друга в хорошо защищенной от всех непогод бухте, а впереди их ждала целая неделя безделья. Что такое неделя отдыха для людей, привыкших жить и трудиться, как белка в колесе, никогда не останавливаясь? Это что-то сродни экстренному торможению стоп-краном в бешено мчавшемся вагоне, когда организм все еще продолжает вырабатывать порции адреналина и подбрасывать для незатухающего стресса, хотя уже отсутствуют условия, побуждающие сам стресс. Человек еще некоторое время продолжает жить в состоянии только что пережитых штормов, стремительной качки и бушующих ветров, за две недели перехода через зимнюю северную часть Тихого океана он уже привык к экстремальным условиям бытия, и, несмотря на мгновенное их прекращение, организм какое-то время продолжает работать по инерции, борясь с уже пережитыми переживаниями. Вот здесь как раз и необходим катарсис: эмоциональная разрядка – процесс высвобождения психической энергии.

Все четыре капитана были хорошо знакомы друг с другом, и почти сразу же после постановки на якорь завязалось тесное и оживленное общение по радиотелефону. и кому-то в голову сразу же пришла мысль: коль они ничем не обременены и впереди целая неделя нежданной и негаданной свободы, да и начальство далеко – на другом конце самого большого океана, и к тому же время растянулось почти до бесконечности, не собраться ли им на одном из судов и пообщаться напрямую, без телефонов? Предложение было принято единогласно и с восторгом: началось бурное обсуждение предполагаемого места встречи.

Цикунов, капитан «Нижнеянска», вполне осознавая, чем и когда закончится такая встреча, предложил провести высокий сбор у него на судне, мотивируя прекрасными качествами своего повара, хотя истинным мотивом являлось стойкое нежелание добираться глубокой ночью по незнакомому рейду, да еще на шлюпке, к своему «Нижнеянску». На этот счет многолетний опыт общения с коллегами давал однозначный ответ. Коллеги-капитаны, услышав столь желанное приглашение, сразу же его и приняли: каждый из них втайне, наедине с собой, не хотел принимать всю компанию на своем судне, избегая целого ряда проблем с размещением гостей, да и реклама лишняя тоже не нужна: было очевидно, что о встрече в пароходстве узнают гораздо раньше прихода любого из участников в базовый порт, и как там вывернут эту ситуацию, тоже никто не знал, но быть хозяином мероприятия – это все равно что вызывать огонь на себя. Так что их единодушие зиждилось вовсе не на одном лишь бескорыстии. Соглядатаев, спешивших доложить о малейших подозрительных шагах капитана, хватало на каждом судне. Хотя с тех пор наверняка мало что изменилось. Договорились встретиться в 17.00 следующего дня. Транспорт – моторную спасательную шлюпку – предоставлял хозяин мероприятия. Моторный бот должен был собрать всех участников мероприятия, а по окончании раута развезти их по судам.

Главным кучером или форейтором, кому что понравится, Цикунов назначил своего второго помощника, который годом ранее работал на «Амдерме» таким же вторым помощником у капитана Анатолия Собашнюка. Летом того же года, когда «морковка» застряла в пресловутом, всем надоевшем проливе Лонга, затертая льдами и ожидающая улучшения ледовой обстановки, ночью к скучающему на вахте второму помощнику на мостик поднялся такой же скучающий машинный вахтенный второй механик и, подтянув третьего скучающего – вахтенного матроса, предложил скоротать время и переброситься в картишки, пока мастер (капитан) спит. Будучи абсолютно уверенным, что мастер действительно спит, ибо в ночное время на мостик, тем более когда судно не на ходу, он никогда ранее не поднимался, второй помощник предложение принял, и игра пошла, так и время короталось намного быстрее.

Капитан же в ту ночь по неизвестной причине долго не мог заснуть, то ли активность солнечной короны тому виной, то ли домашние нелады с подрастающей дочерью, или же просто встал не с той ноги. Вот и потянуло его поближе к людям, к единственной бодрствующей глубокой ночью вахте на мостике. Собашнюк по своему характеру был незлобив, обид долго не держал, склонен был к компромиссам и многое прощал своему экипажу, но экспансивности ему тоже было не занимать. Его узнавали издали по длинному вихру на лысой голове, которым он старался прикрыть солидную плешь, но ветер зачастую, играя с ним в кошки-мышки, сбрасывал вихор на бок, как у гоголевских парубков, и все его ухищрения оказывались тщетными.

Увлекшиеся игроки не заметили появления капитана и были пойманы с поличным. Что им пришлось услышать от мастера, осталось их тайной, которой они вряд ли поделятся даже со своим духовником при отпущении грехов в церкви. Флегматичный мастер долго выкладывал всем троим все, что он о них думает, цитировал статьи Устава службы на судах ММФ и должностные обязанности по несению вахтенной службы, тем более что судно было зажато тяжелыми паковыми льдами и движение ранее чем через неделю не предвиделось.

Неоспоримый факт неслыханного разгильдяйства был официально зафиксирован, и без задержек последовало неотвратимое наказание: организатор и участник культурной программы во время несения ходовой вахты был понижен в должности до третьего помощника на год и вдобавок получил прокол-отметку в контрольном талоне к диплому; естественно, что с приходом в базовый порт он был списан с судна и отдан на растерзание кадровикам и службе мореплавания.

К Цикунову на «Нижнеянск» он пришел летом, перед началом арктической навигации, со шлейфом разжалованного второго помощника. Присмотревшись к нему повнимательнее, Цикунов составил свое собственное мнение как о достойном и перспективном судоводителе и спустя два месяца с уходом в отпуск второго помощника восстановил разжалованного в прежней должности второго помощника. Надо отдать должное и ему тоже, рассказавшему своему новому капитану всю правду о своем проступке и не старавшемуся исказить события для демонстрации себя в лучшем свете. Забегая вперед, следует отметить, что второй помощник отработал у Цикунова еще два года, стал старшим помощником капитана. Столь долгое повествование о грузовом помощнике «Нижнеянска» является всего лишь увертюрой к последующим событиям, а причинно-следственной связи между событиями еще никто не отменял.

Случай одновременной встречи хорошо знакомых капитанов однотипных судов солидного тоннажа и назначения, к тому же работающих на одном и том же направлении и принадлежащих одной судоходной компании, сам по себе уникален. За долгую морскую практику не приходилось слышать ничего подобного.

Любимый повар Цикунова, которую он возил с собой не один год по разным судам, превзошла саму себя. Стол, накрытый в банкетном зале, ломился от деликатесов, удовлетворяя вкус самых изысканных гурманов: икра разных цветов и посолов; балыки, излучающие золотистые оттенки и аромат, при вдыхании которого рот мгновенно наполнялся тягучей слюной; жареный гусь на большом мельхиоровом подносе соседствовал с юной индейкой; нежным, зовущим к себе оттенком светилась буженина; подобранные один к другому грибочки так и манили к себе, и так далее, да мало ли там всего было. Ассортимент напитков поражал своим разнообразием, не говоря уж о том, что все это происходило в начале девяностых. Настоящий армянский коньяк всех известных марок, французские «камю» и «наполеоны», шотландский «Чивас ригал», кубинский ром, ну и, конечно же, русская водка известных брендов. Прохладительные напитки, начиная от джинов разных производителей и датского пива и вплоть до soft drink, скромно сгрудились на отдельном столике. Пожалуй, сам Гиляровский не остался бы безучастным к такому столу.