Зов Пятиликого. Эхо грядущей бури

– Не трави душу, Пятиликий.

Взглянул на него украдкой. Каскад, как и я смотрел на горизонт, в сторону почти уже пропавшего из вида судна.

– Знаешь, – усмехнулся вдруг иномирец. – Я ведь много про нее читал. У нас в центре подготовки был собран здоровенный такой талмуд. Психологический профиль, биография с архивными фото. Для безопасников это необязательным считалось, конечно. Аналитикам оно надо, внедренцам разным. А нам-то зачем? Но было любопытно.

– Ну и как? Удовлетворил любопытство?

Он сконфуженно улыбнулся и кивнул.

– Хорошо, что вы успели провести время вместе. Она была очень одинока.

– И ты за этим не хотел сперва показывать корабль, где скрывалась Авена? Собирался скрасить ее одиночество?

– Рад бы, но нам нельзя вмешиваться в ваш мир сверх меры.

Люди на палубе начали растерянно озираться, приходя в себя после воздействия магии разума, и мы отправились на нижнюю палубу. Вскоре раздалась команда офицера о том, что следует готовиться к выгрузке, а уже через четверть часа солдат принялись выводить наружу.

Черед нильдхеймов настал в самом конце, судя по всему Ромунд сперва отправился на другой корабль, раньше нас пришвартовавшийся в порту, и вывел воинов черного солнца оттуда.

Льхон встретил меня, как и в день отбытия – безоблачным небом и легким морским бризом. Словно и не проделывал путешествия, показавшегося длиной в целую жизнь.

В этой части порта царило оживление, но лишь благодаря прибывающим войскам, потому оценить изменился ли как-то облик обычных горожан за прошедшее время,       не удавалось. Только зашуганная, исхудавшая собачонка, рычащая из-под старой бочки, напоминала о том Льхоне, из которого меня увезли на Алые острова, – болезненном, усталом и озлобленном от нескончаемой череды невзгод.

Ромунд дождался, пока первые ящики со снаряжением нильдхеймов начнут грузить в стоящую неподалеку телегу, дал какие-то указания вознице, а после повел нас вдоль плотной портовой застройки в сторону цитадели.

Пролеты улиц позволяли взглянуть на ничем не примечательные кварталы, все с теми же ухабистыми дорогами, покрытыми лошадиным дерьмом, да обветшалыми постройками, некоторые из которых по-прежнему не имели крыш. Разве что под самый конец пути я заметил любопытную картину. Солидного вида мужчину в бордовом дублете сопровождала четверка воинов. Трое из них были совершенно обычного вида, в легких кольчугах да нагрудниках, а вот последний являлся нильдхеймом. Судя по всему, разгуливающий по городу воин черного солнца не должен был вызвать лишних вопросов у местных жителей, что значительно облегчало план предстоящего побега. Я уже собирался понемногу отстать от нашей колонны, когда капитан объявил об окончании пути.

Рядом находился длинный двухэтажный барак, одной стороной прилегающий к городской стене. Построив нильдхеймов напротив, Ромунд дал инструкции о правилах временного пребывания в городе.

По его словам, перед отправкой в военный лагерь возле Априла, требовалось дождаться остальных братьев, постепенно пребывающих во Льхон с разных концов света, а до того продолжать тренировки на учебных площадках возле цитадели, полагавшиеся, впрочем, только младшим группам. Статус суурмаранцев определялся как временно неприкосновенных, но на вопрос одного из нильдхеймов о самозащите, капитан, поколебавшись, ответил, мол в случае чего применять силу можно. Границы ее он пояснять не стал, зато добавил, что оружие и остальные зачарованные вещи нильдхеймы получат сегодня ближе к вечеру.

После инструктажа все потянулись к бараку, тогда как Ромунд отправился дальше, собираясь, по всей видимости, отметиться о прибытии в цитадели.

– Пятиликий, – тихо позвал меня Каскад из за плеча. Я обернулся, взглянув на него вопросительно.

– На этом все?

Просто кивнул, не собираясь устраивать сцен прощания.

– Спасибо тебе за помощь, – добавил иномирец, протягивая руку.

– В расчете, – ответив рукопожатием, произнес я, а затем похлопал по карману, рядом с которым, за пояс была заткнута бутылка, на четверть заполненная заряженным вином. Развернулся, да побрел вглубь города, удивляясь простоте побега.

Меня никто не преследовал, хотя на всякий случай некоторое время петлял переулками, невольно вспоминая, как возвращался однажды с Чингилем, после неудавшегося задания. Интересно, все же, как обернулась бы судьба, прикончи я тогда честолюбивого барда, решившего теперь отдать свой народ на заклание, ради исполнения планов других держав? Впрочем, повезло уже и в том, что Ладмир оказался магом, да имел при себе немного заветного напитка. Иначе мог бы остаться безвольно лежать возле его остывающего тела, скошенный чудовищной усталостью.

Завернув на очередную улицу, узнал впереди знакомую площадь со старым фонтаном, из которого по-прежнему не текла вода. Неподалеку находилась оружейная лавка семьи Альфар, где Тиара когда-то подарила мне ножны. Здание почти не изменилось с тех пор, все так же блестя на солнце красной крышей, подпираемой стенами из гладкого темного камня. Однако, окна оказались заколочены досками, а над трубой не было видно дыма. Ожидал чего угодно, кроме этого. В стране, полным ходом готовящемся к войне, оружейные и доспешные мастерские должны утопать в золоте, но уж никак не приходить в упадок.

Неподалеку стояла церковь Святой Иссии, именуемой на каганатский манер, откуда, согласно преданию, и была родом мученица, Ассией. Здание будто бы повторило судьбу заповедной праведницы, напоминая безжизненное женское тело, после поругания. Выбитые витражи оставляли окна зиять темными провалами, рождая неприятные ассоциации с лицом, над которым попировал стервятник, колокольня, некогда тронутая пожаром, лишилась колокола, а весь фасад украшали символы в виде глаза, вписанного в ромб, соседствующие с черным солнцем.

Должно быть, именно здесь жила и работала Авена после того, как покинула монастырь и до попадания в гильдию магов, однако по злой иронии судьбы место облюбовало Затмение. Я помнил, что раньше этих культистов считали откровенными бандитами и любой стражник имел право прирезать их последователей, без необходимости доказательства вины. Потому вход в города им был заказан.

Из покосившихся дверей вальяжно вышел наголо бритый парень, опоясанный мечом. Он потянулся, будто спросонья, достал из кармана яблоко и в этот момент заметил меня. Заискивающе улыбнувшись, культист изобразил поклон, а после произнес:

– Вечного покоя, нильдхейм.

Вместо ответа я осенил плечи и лоб ритуальным церковным знаком. Увидев это, парень выронил яблоко, да вытаращил в изумлении глаза, словно стал свидетелем горящей воды или ягненка, пирующего над свеже задранным волком.

Вздохнув, отправился дальше, замечая, что людей на улицах почти не видно, а особенно редко встречаются мужчины. Похоже, заморские покровители очень основательно подошли к вопросу набора рекрутов для первой волны наступления, просеяв население страны точно жадный мельник зерно, оставляющий в последнем едва ли не все возможные примеси. На качество вышедшего продукта им было плевать, главное, чтобы оного оказалось побольше.

В мою сторону немногочисленные прохожие косились с опаской, а некоторые женщины, едва завидев, и вовсе старались спешно свернуть в любой ближайший проулок. Оставалось только гадать, какую жуткую славу в городе успели снискать нильдхеймы.

Метаморфозы Суурмарана, под правлением пана Ладмира, взошедшего на престол с лозунгами о мире и порядке, вызывали оторопь. Впрочем, если углядеть за тем хитрую игру слов и решить, что будущий король имеет в виду новый мировой порядок, все в общем вставало на свои места. Каганат неизбежно падет под единым натиском Аандарии, Алых островов и Ормадара, а после, опустошенные земли здесь и на севере поделят меж собой их новые хозяева. Вот только в обычных войнах территории – лишь средство, тогда как главным сокровищем выступают сменяющие подданство люди, способные производить еду, да всяческие блага, увеличивая тем богатство господина. Ныне же борьба пойдет за Истоки, а потому населением можно будет пренебречь. К чему беспокоиться о народных восстаниях, держа в городах и замках огромные гарнизоны, если проще истребить побежденных?

Я остановился напротив входа на постоялый двор, ставший некогда первым пристанищем для Пятиликого и впервые, с того момента, как сошел с корабля, мне захотелось улыбнуться.

Из зала доносился перебор лютни, вместе с нежным пением Миаланы. Только теперь я понял, как хорошо сумел запомнить ее голос, одновременно навевающий мысли о каганатских снегах и весеннем щебетании птиц.

Твердой походкой вошел внутрь, с порога сняв лицевую маску, да стянув капюшон.

Девушка, как и прежде сидела на стуле посреди импровизированной сцены в своем неизменном корсете, расшитом белыми кружевными лентами. Светлые, точно топленое молоко, волосы спускались с ее плеч мягким водопадом, а утонченные черты лица намекали на благородное происхождение красавицы. Лишь отпечаток тяжелой беспросветной тоски в глазах отличал Миалану от той прежней, которую я хранил в памяти. Даже в момент их ссоры с Этью девушка не выглядела столь подавленной.

Возле самой сцены сидела за столом четверка стражников, являясь единственными гостями постоялого двора. Расслабленно развалившись в креслах, они смотрели на барда, с весьма далеким от музыкального интересом. Но что поделать? Хоть девушка и лишена мистической притягательности Авены, мне и самому не раз случалось бросать в ее сторону подобные взгляды.

Я подошел ближе, оказавшись уже возле стола со стражниками, когда Миалана наконец подняла на меня глаза.

Музыка внезапно прекратилась, а на лютне с противным звоном оборвалась струна.

– Чего не играешь?! – пьяным голосом возмутился тут же один из слушателей. – Дальше давай!

Остальные стражники, проследив направление взгляда девушки, словно бы встретившей призрака, также посмотрели на меня.

– Мы отдыхаем, нильдхейм, – сказал ближайший. – Иди отсюда на хер.

– Почему эта сука не играет?! – вновь прокричал пьяный, стукнув кулаком по столу. – Или ты оглохла? Ну так я тебе сейчас хером-то уши и прочищу!

Он попытался подняться, однако я выхватил меч и молниеносно полоснул его лезвием, сумев рассечь ухо надвое.

Стражники в ужасе подскочили с мест, не спеша, однако, хвататься за оружие, а их покалеченный товарищ рухнул на пол, держась за кровоточащую рану и поскуливая, точно побитый пес.

– Что за дерьмо, нильдхейм?! – произнес тот, что указал мне дорогу. – Мы ж это, как его… неприкосновенные!

– Они тебя трогали раньше? – спросил я, обращаясь к девушке.

Миалана медленно покачала головой.

– В таком случае будут жить. Пока что, – я перевел взгляд на стражников и грозно скомандовал: – Вон!

Через четверть минуты мы остались с девушкой одни. Она смотрела на меня изучающе, без тени радости от встречи со старым знакомым. Словно явление Пятиликого лишь разбередило старую рану, но не сулило собой ничего хорошего.

Не ожидав подобного, сел напротив, чтобы не говорить сверху вниз и мягко произнес:

– Миалана, я не нильдхейм. Это лишь маскарад. Не бойся меня.

Взгляд ее не изменился.

– Зачем ты вернулся?

– Хотел вас проведать. Узнать, как ты поживаешь. Как дела у Чингиля? Смогли ли вы помириться с Этью?

Услышав имя своего мужчины, Миалана вздрогнула всем телом, но словно смутившись этого, посмотрела в сторону, да поправила локон волос.

– Как у нас дела? Да никак в общем-то, – она чуть помедлила, накручивая на палец порванную струну. – Лучше иди своей дорогой, Пятиликий. Тихое место давно мертво.

С минуту я и сам хранил молчание, не находя подходящих слов. И все же чувствовал в отповеди Миаланы отчаянный крик о помощи. Немой, оттого что услышать его прежде было некому, но оттого лишь более пронзительный.

Поднялся, встал рядом и коснулся пальцами ее плеча.

– Расскажи мне все.

Она неуверенно кивнула.

– Ладно. Как хочешь. Но лучше я сначала покажу.

Миалана отправилась к гостевым комнатам, и я последовал за ней. Несмотря на то, что мы оставались одни, возле четвертого номера девушка воровато огляделась, а затем достала ключ из неприметной дырки в полу. Между тем, на двери я заметил глубокие зарубки, словно по ней прежде колотили чем-то острым и тяжелым.

Едва мы вошли в комнату, понял, что именно здесь теперь и живет Миалана, о чем свидетельствовала маниакальная аккуратность во всем: и в заправленной постели, о края простыней которой, казалось, можно порезаться, и во флакончиках с маслами, стоящих на столе столь ровной линией, что по ней впору было править ювелирские инструменты, и в отсутствии даже малейшего намека на пыль.

Единственным элементом, выбивавшимся из этого царства порядка, оставалась большая картина в грубой неотесанной раме. Полотно изображало светловолосую красавицу барда, одиноко бредущую по ночному городу, истерзанному восстанием. Рваная одежда висела на теле клочками, и, подобно бабочке, оказавшейся в эпицентре урагана, где царит обманчивое спокойствие, девушка не знала, что дальше делать, готовая к смерти, но недоумевающая, отчего же та еще не наступила.

Несмотря на обилие темных тонов, картина поблескивала сиреневыми отсветами и казалось, что попади на нее солнце, и вовсе начнет сверкать в противоестественном траурном великолепии.

– Ты говорила, Этью не пишет твоих картин.

– Он всегда хотел создать со мной лучшую из работ. Боялся, что однажды превзойдет собственное мастерство и я покажусь ему на старом полотне неидеальной.

– Так вы больше не вместе?

Миалана неопределенно повела плечом, словно и сама не знала ответа.

– Этью не видел, как я шла, отпущенная людьми Барки под утро. Одежда была в порядке. Меня не били и не насиловали, однако в душе я и впрямь ощущала именно это. Не знаю как ему удалось все передать так точно, прежде чем он…

Уже догадываясь о том, что услышу, мягко положил ладонь на плечо девушки и произнес:

– Не говори, если больно.

Миалана покачала головой.

– Этью создавал эту картину, используя в качестве красок не только масло, но также заряженное Истоком вино, взятое из твоих запасов и собственную кровь от порезанных вен. Он писал несколько дней подряд. А когда перестал забирать из-под двери еду… К тому моменту картина была уже закончена. Он больше не создаст ничего лучше, потому что… потому что его больше нет.

Из глаз Миаланы покатились слезы. Обнял ее, позволив застарелой боли вырваться наружу и пару минут мы стояли молча.

Затем девушка отстранилась, утерла лицо белоснежным платком, да неловко поджала губы, не зная, что еще добавить.

– Что с Чингилем? Он сумел покинуть город?

– Нет. Он здесь. Беспробудно пьет в пятнадцатом, но поверь, тебе его лучше не видеть. Я забочусь о нем. Захожу туда раз в день и всегда после этого приходится мыться от царящего в комнате смрада.

– А моя комната?

– Там все так же, мы никому ее не сдавали, даже когда здесь был ажиотаж. Так что твое чучело орла на месте.

– Не ожидал.

– Чингиль недавно порывался его продать, нес какой-то бред, про то, что оно зачарованное и стоит несметных денег, – девушка грустно улыбнулась. – Только он теперь и не такое иногда болтает.

Миалана проводила меня до комнаты, где жил прежде и первым, что бросилось в глаза, стали маленькие, с указательный палец, фигурки орлов, вырезанные из дерева, стоящие на подоконнике рядком.

– Это Яла делала. Сказала, что обещала тебе научиться, – пояснила девушка.

– Ничего себе, – удивился я, подойдя ближе.

Давно забыл ту невзначай оброненную фразу, когда общался с Кабаном об Авене, а девочка с тех пор старательно мастерила фигурки, сперва неказистые, больше похожие на хоридов, животных, случайно забредших в Исток и получивших страшные уродства. Со временем ее мастерство заметно росло – фигурки уже напоминали орлов, только оставались лишены деталей. На одной, ближе к концу, я заметил следы крови, видимо Яла тогда сильно поранилась, но ее это не остановило. Парочка последних и вовсе выглядели настоящими произведениями искусства, словно бы готовые сорваться с мест, да улететь на охоту, в поисках зазевавшихся колибри.

– К сожалению, вина не осталось, – произнесла Миалана, встав рядом. – Этью истратил все. А чучело с подставкой под кроватью. Я какое-то время жила здесь сама. Убрала его, чтобы не мешалось.

Достал БПЛА и лежащий под ним управляющий дисплей, который девушка приняла за подставку, да расположил все это рядом с фигурками возле окна, подобно слетевшему с небес старшему брату, укрывшему птенцов в тени размашистых крыльев.

– Грейся и не давай их в обиду, – произнес я, взяв самую последнюю из фигурок. – А этот отправится со мной. Ему пора научиться летать.

Взглянул на Миалану. Девушка смотрела на меня с улыбкой.

– Прости мой первый порыв, Пятиликий. Я безумно рада, что ты вернулся.

Мы, наконец, обнялись, как старые друзья, да пошли в гостиный зал. Миалана принесла с кухни пару бокалов медовухи, печеный картофель, да инжира с персиками.

– У нас сейчас небогато с продуктами, – сказала она, присаживаясь рядом. – И не сочти за жлобство, но буду признательна, если у тебя найдется чем заплатить.

– Все так плохо?

– Я бы покормила бесплатно, только мы едва сводим концы с концами. Люди на кухне который месяц трудятся почти даром. Давно бы ушли, да некуда. Боятся потерять работу и надеются на лучшие времена.

– И давно так?

– С полгода назад в город начали прибывать войска из разных стран. Твои соотечественники из Эльдмы и очень много флезахцев. Сперва было не так уж плохо, мест для того, чтобы всех расквартировать в бараках не хватало и их селили по постоялым дворам. За ночлег они правда не платили, зато вовсю сорили деньгами в гостином зале, соревнуясь друг с другом в щедрости оплаты песен прелестного барда, – девушка усмехнулась и горделиво поправила волосы. – Случались, конечно, и проблемы, но ничего серьезного. Вот только вскоре пришло распоряжение, дескать, и кормить их следует задаром. Многие постоялые дворы тогда разорились, получив заодно клеймо предателей от нашего драгоценного монарха. Мол нарушили его повеление, а при этом одна дорога. Нас бы, пожалуй, тоже ждала такая судьба, но у Чингиля было кое-что отложено на черный день, да и мои концертные пошли прямиком в дело. В общем, удалось кое-как удержаться на плаву.

– А где теперь все эти солдаты?

– Под Априлом устроили большой военный лагерь. Туда каждый день плавают по реке корабли, отвозя провизию. Только в городе теперь совсем пусто.

– Я это заметил, – вздохнул, вертя в руках подгнивший с одного бока персик. – К сожалению, заплатить мне пока нечем, Миалана, но я все равно терпеть не могу медовуху.

– Ладно уж, ешь. Не держать же тебя голодным. Главное, расскажи, как сумел выжить. Чингиль говорил о том, что ты отправился вызволять меня, но так и не вернулся. Мы думали, ты давно мертв.

– Я был похуже чем мертв. Только позволь пока поданимать вопросами тебя. Скоро во Льхоне многое изменится, и мне важно понимать, в каком состоянии город.

– Во Льхоне все стремительно катится в пропасть. Если здесь что-то и поменяется, то только к худшему.

– Собственный гарнизон также отправлен в лагерь?

Девушка пожала плечами.

– Понятия не имею. Хотя, кто-то наверно еще здесь, помимо стражи. Кабану пришлось вступить в ополчение сразу после восстания. До того его поймали в порту, да отобрали все сбережения. Тогда всех, кто пытался уехать, записывали в предатели. Помогло, что аандариец. Перед наследниками Империи здесь до сих пор лебезят. Так вот, он заглядывал пару недель назад.

– А что насчет гильдии воров?

– От нее не осталось и следа. Придя к власти, Ладмир первым делом отправил на тот свет всех, кто пытался им прежде манипулировать. Но только затем, чтобы возглавить разграбление страны.

– Не поверю, что преступный мир города полностью уничтожен.

– Скорее всего нет, – Миалана вновь пожала плечами и отпила из бокала медовухи. – Просто все сидят тише воды, ниже травы. Чингиль говорил, многие мелкие преступники перешли в городскую стражу. Она и прежде-то не являлась образчиком организации, следящей за порядком. От наемной охраны было куда больше толку. Но теперь и вовсе вместо бандитов.

– А сестры Альфар?

– Слышала их жутко изуродовали. Так чтобы отличались друг от друга. Одной сожгли волосы, подержав головой в камине, а другой просто порезали на клочки лицо. Знаю, что злорадствовать при таком гнусно, но может хоть теперь перестанут трахаться с чужими мужчинами.

Покачал головой, пытаясь переварить услышанное. Буквально все, за что я надеялся зацепиться во Льхоне либо оказалось мертво, либо пребывало одной ногой в могиле.

Что толку откачивать утопленника, со стрелой в животе? Ведь если он не помрет от воды в легких, на тот свет его отправит кровопотеря.

– А где Яла? – спросил я, достав из кармана ее фигурку. – Надеюсь, с ней-то хоть все в порядке?

– Я не хотела тебе говорить, – потупив взгляд, ответила девушка. – Но она спуталась с каким-то недоумком из Затмения. Культисты обосновались под церковью Святой Ассии в старых катакомбах. У них там теперь что-то вроде штаба. Яла не возвращалась уже несколько дней, только идти туда за ней – себе дороже.

Я тяжело вздохнул, закипая от ярости, а затем с силой ударил кулаками по столу и прокричал:

– Да вы здесь совсем охерели?!

Вопрос был адресован не Миалане, или Тихому месту, а всей этой агонизирующей земле, трусливо поджавшей хвост и не желающей жить даже самой себе во благо, однако девушка взглянула на меня испуганно, словно обвинял ее одну во всех бедах.

Рывком поднялся с кресла, достал из за пояса бутылку и сделав несколько жадных глотков, оставил ее на столе. Не говоря больше ни слова, вышел на улицу, да направился к церкви.

Значит мук одной дорогой мне женщины бритоголовым выродкам оказалось мало? Значит они решили искалечить разум и другой невинной жертве близящейся бури, вопреки разговорам взрослых упрямо строгавшей фигурки птиц и не желавшей верить, что Пятиликий давным-давно мертв.

Благо Затмение больше не таится. Никак желает легализоваться в городе?

Ну что же, я готов показать им, как выглядит настоящая легализация.

Двери храма были распахнуты настежь. Загодя обнажив меч, я вбежал по лестнице паперти и увидел впереди сидящего за столом культиста. Он даже не смотрел на меня, увлеченный созерцанием браслета из человеческих зубов.

Двинулся мимо.

Все же, заметив рядом постороннего, культист лениво протянул:

– Новый член?

– В вашей заднице, – походя бросил я, вонзив ему клинок в живот.

Изнутри церковь выглядела не лучше, чем снаружи, неся на себе следы разграблений и кощунств. Даже покрытый фресками высокий потолок эти ублюдки не поленились испоганить, добавив ликам святых нарисованные сажей рога, клыки да взлохмаченные бороды.

Вход на нижний этаж обнаружился быстро. За дверью стоял еще один культист отправившихся вслед за первым, однако на сей раз я действовал менее расточительно, зарядив его жизнью меч. Затем осенил себя ритуальным церковным знаком, попросив прощения у Иссии, за то, что проливаю кровь в священном некогда месте, да двинулся дальше.

Лезвие со свистом порхало в воздухе, погружая помещения в кромешную темноту, среди которой, благодаря все тому же мечу, я видел будто днем. То и дело на меня выскакивали бритоголовые культисты, кто с тесаком или дубинкой, кто с погасшей масляной лампой и обгаженными штанами, но один за другим они валились на пол, визгливо крича от боли.

Я сек руки и рубил головы, действуя словно отлаженный механизм, не оставляя противникам даже шанса себя поранить. Раз мне попался маг, сотворивший в воздухе светящуюся сферу, не гаснущую от меча. Тут же подлетел к нему воронами да продемонстрировал, что лучшая защита от магии – это клинок, застрявший в горле колдующего.

Сражаясь уже в катакомбах, поразился, как много бойцов держало здесь Затмение. Счет перевалил за третий десяток, когда мне в грудь с противным стуком вонзился арбалетный болт. Юркнув в ответвление коридора, я вырвал мешающее дыханию древко, зная, что исцеляющее заклятие вскоре поможет и с наконечником.

Любитель дальнобойного оружия хвастался перед побратимами его превосходством перед заурядным клинковым, когда я пронесся за их спины в виде черной стаи, да изрубил культистов на части, намекая на то, что не все так однозначно.

Хотел было сделать передышку, однако рядом распахнулась дверь и прямо мне в живот уткнулся белоснежный посох. Уже догадываясь что произойдет, потянулся к перстню, но не успел. Тело обожгло огнем, в воздухе пахнуло озоном, и я отлетел метров на пять, крепко приложившись о стену. Между тем, маг отбросил израсходованный посох, да двинулся на меня, хищно скалясь неестественно широким ртом с заточенными зубами.