Зов Пятиликого. Эхо грядущей бури

– Не может быть!

– Может. Вот и ответь мне, гуляют ли на черном рынке такие приметные мечи?

– Найти-то можно всякое, – уклончиво произнес собеседник. – Но в подобные совпадения я не верю.

– Тогда послушай еще кое-что. Про совпадения. Едва Ладмир заявил убийце, что заляжет на дно, инсценировав собственную смерть, тот просто взял и ушел. Спокойно, словно готов был вернуться в любой момент и закончить начатое. Понимаешь, что это значит?

– Догадываюсь. Чингиль не желал смерти Ладмира. Не хотел с тобой ссориться, но и боялся не выполнить поручение нашего любимого, хераносца, короля.

– Вероятно так и было. Но что же дальше? – он вновь откусил от яблока. – После стольких лет выгибания пальцев, этот каганатский кусок дерьма, вдруг являет милость и обещает мне крупные поставки мрамора. После того как к нему наведался ночью наемник с мечом нильдхейма.

– Ну, я бы не спешил здесь с выводами. Первой партии товара надо еще дождаться.

– А я думаю, мы ее дождемся. Потому как это вовсе не чудо, а извинение Чингиля передо мной.

– Мне кажется, ты перегибаешь.

– Может быть. Хотя уверен, что Глыхаря уже нет в живых. Чувствую. Пока мы занимались грызней и дележкой власти, Чингиль превратился из помойной крысы в опасную змею.

– Уберем его?

– В свое время. Пока он нам еще нужен. Если его люди и впрямь настолько хороши, может он окажет нам честь и отправит на тот свет зазнавшегося короля, забывшего благодаря кому его задница протирает трон? А уж после придет черед и Чингиля.

– Разумно.

– Но прямо сейчас меня беспокоит тот наемник, Кесарь. Я о нем ничего не знаю, и это раздражает. Надо внедрить к Чингилю новых людей, похоже, прошлых шпионов он вычислил – от них ничего полезного. Наши уши должны оказаться возле его дверей, чтобы слышать все тайные разговоры, пока он мнит себя в безопасности. И я хочу понять, кто такой этот Пятиликий.

За спиной со стороны лестницы раздались шаги да лязг металлических сочленений доспехов. Я тут же юркнул в дверь неподалеку, благо из нее имелся еще один выход.

Добрался до спальни сестер.

– Просыпайтесь, мне надо уходить, – прошептал над ухом Тиалы или Тиары.

– Что? Почему?

– В доме ваш отец вместе с паном Баркой. И что-то мне подсказывает, что лучше не попадаться ему на глаза.

– Ну так не попадайся. Он вечером уедет. Хочешь ложись с нами, только, пожалуйста, дай поспать.

– Я не могу.

Она наконец открыла глаза, села, прикрывая грудь черной простыней и недовольно вздохнула.

– Что значит ты не можешь?

– Я влип в неприятности, красотка. Пан Барка считает, будто Пятиликий представляет для него опасность. Что таковым не является. Но мне от этого не легче.

Девушка протерла глаза и улыбнулась.

– Ну и дела. А я ведь чувствовала, что ты полон секретов. Не боишься, что подниму тревогу?

– Гораздо меньше, чем того, что не смогу тебя больше увидеть.

– Льстец, – усмехнулась она. – Ладно. Отвернись. Я оденусь и провожу тебя. В этом доме полно потайных ходов.

Спустя несколько минут мы и впрямь уже стояли во дворе, возле задней двери. Кутаясь в короткий халатик, девушка проговорила:

– Знаешь как дальше?

– Да.

– Собаку не бойся, он добрый.

– Я знаю.

Я все стоял, ожидая очередных ее слов, потому как читал по глазам, что Тиала не хочет прощаться.

– Зайдешь к нам еще?

– Вряд ли.

– Жаль. Ты нам понравился. Правда.

– Обеим?

Она усмехнулась.

– Какая разница? Ты ведь все равно не знаешь с кем сейчас говоришь.

– Ты Тиала.

– Не угадал.

– А я и не угадывал. Я вижу. У тебя другие глаза.

– Что ты такое мелешь?

– Правду. Вы можете быть похожими абсолютно во всем, любить и ненавидеть одно и то же. Но есть то, что вас неизбежно отличает. Я понял это еще вчера.

Она молчала. Смотрела на меня серьезно и выжидающе, силясь различить в словах лукавство. Да только его там не было.

– Это то, кто их вас главнее, Тиала. Просто и банально. Кто обычно принимает окончательное решение и получит единственное яблоко, если пожелает его целиком. Даже в паре всегда есть лидер, иначе люди просто не могут. Потому твоя сестра более властна, а ты покладиста. Вы нравитесь мне обе, но ты все-таки чуть больше.

Она уже смотрела не на меня, а куда-то в сторону, находясь глубоко в своих мыслях. Спустя несколько секунд вдруг приблизилась, поцеловала в щеку и тут же скрылась за дверью.

Я же стоял на месте еще целую минуту, с удивлением осознавая, что в этом маленьком порыве было гораздо больше настоящих чувств, чем во всей прошедшей ночи.

Глава 6. Фигуры на доске

Чингиль ожидал меня в комнате под номером девятнадцать, используемой, по обыкновению, для всякого рода важных переговоров.

Как только я вошел, увидел рядом с ним светловолосую красавицу барда. Миалана выглядела хмурой и напряженной, словно ожидала услышать дурные новости.

– Проходи садись, – устало проговорил Чингиль, указывая на свободный стул напротив.

Как только я расположился, он продолжил:

– Миалана, это Пятиликий. Наемник, что недавно вытащил меня из дерьма, но лишь затем, чтобы поглубже окунуть в него обратно. Впрочем, я тебе уже все рассказывал. Пятиликий, это Миалана, бард, официантка и моя правая рука в управлении Тихим местом, а также решении разных второстепенных задач. Прежде чем мы начнем, будь добр, скажи, что ты никого в этот раз не убил.

Я кивнул девушке, не особенно удивившись такому совмещению ремесел. Хорошее прикрытие никогда не бывает лишним.

– Все в порядке. Я сходил на рынок и передал пани Трульез Тауро кулек изюма.

– Это все?

– В общем-то, да. Хотя не удивлюсь, если торговец меня обвесил. Кстати, сразу после получения подарка хозяйка велела убираться, да попросила слуг принести ей перо и тушь.

Чингиль с Миаланой переглянулись, и девушка вкрадчиво уточнила:

– И ты никого у нее не встретил?

– Какого-то художника, но и только, – бросил я нарочито небрежно.

– Я же говорила, что из этого ничего не выйдет, – сокрушенно покачала головой девушка, на что Чингиль мягко положил ей руку на предплечье.

– Не спеши. А чем ты занимался после? Где был и с кем?

Начиная подозревать неладное, я нахмурился.

– Так. Что-то мне подсказывает, что чертов подарок этой стерве был вовсе не главным делом?

– Отчего же. В нем заключалось определенное послание, к тому же пани Трульез готова поглощать все сладкое тоннами. Но, – он усмехнулся. – Отчасти ты все-таки прав.

– Я не буду ничего вам рассказывать. Где и с кем я отдыхал, это мое личное дело. Ты дал поручение отнести подарок, Чингиль. Его я выполнил и отчитался об успешном результате. Не смей впредь подставлять меня. Говори чего хочешь прямо или мы больше никогда не увидимся. Второго шанса я тебе не дам.

Миалана вдруг яростно ударила кулаками по столу и закричала:

– Ты таскался с ним по шлюхам!? Отвечай! – в следующий миг глаза ее наполнились слезами, и она разрыдалась, прикрыв лицо ладонями.

– Прекратите оба, – спокойно произнес Чингиль. – Ведете себя как дети. Пятиликий, сделай одолжение, засунь обиду в задницу и расскажи, как было дело. Я и впрямь тобой манипулировал, но обещаю впредь этим не заниматься, если начнешь выполнять работу именно так, как я говорю. Миалана, приди в себя. Мы пока ничего не узнали.

Я тяжело вздохнул и почесал затылок.

– Вообще-то она права. Все примерно так и было. Мы заходили с Этью к сестрам Альфар. Пили вино, играли в непристойные игры и трахались весь вечер. Замечу, что твой жених, красотка, потащил меня туда, надеясь оплатить этим поручение.

– Какое? – бесцветным голосом, произнесла Миалана. Ее и без того бледная кожа напоминала сейчас мел, почти сливаясь цветом с волосами.

– Звучит нелепо, но он хотел, чтобы я проследил за тобой. Думает, что ты ему не верна.

– Идиот, – презрительно бросила девушка, утирая слезы.

– И что ты?

– Согласился. Иначе бы он принялся искать кого-то другого. А лишнее внимание Тихому месту ни к чему.

– Разумно, – кивнул Чингиль. – Ты сделал все правильно. Оттого, что Этью начал проявлять нездоровый интерес к моим наемникам, хотя мог бы обратиться через Миалану, я и принял решение ввязаться в эту авантюру, – он повернулся к девушке и мягко произнес: – Ты ведь давно подозревала. Возьми сегодня выходной, приведи голову в порядок, только, умоляю, не наделай глупостей.

– Я могу себя контролировать! – фыркнула Миалана, резко поднялась и подошла к двери. – Если понадоблюсь, я в общем зале, хлещу твою чертову медовуху!

А после вышла прочь.

– Наделает, – обреченно проговорил Чингиль. – Обязательно. Пусть не сейчас, но вскоре.

– А она ему верна?

– Откуда же мне знать? Думаешь у меня хватает времени следить, кто кого трахает?

– Уверен, что для нее хватает.

– Вот что я тебе скажу, Пятиликий: эта красавица – самый честный человек из всех, кого я знаю. Настоящий, мать мою в ноги, бриллиант посреди навозной кучи. Потому я и доверяю ей как себе. Так что, если бы Миалана решила погулять на стороне, Этью первым бы об этом узнал.

– У меня есть и еще кое-что. В особняке я случайно подслушал разговор Барки и Касаря.

Я передал информацию во всех подробностях, однако Чингиль остался не впечатлен.

– Как я и думал в общем-то. Эти шакалы мерят всех по себе. Значит, все же придется уходить из города. Во всяком случае на время.

– А ты не собирался и впрямь их обыграть?

– Пятиликий, ты ведь откуда-то знаешь о моем прошлом! Я всего лишь чертовски удачливый сукин сын, выпихнутый жизнью решать вопросы, справиться с которыми зачастую не способен, а вовсе не интриган, коим они меня представляют. Дались мне их великие дела промеж ног четыре раза! Дайте пожить спокойно. Снимать страшную порчу с мужей, наведенную соседскими бабами, бить морды распускавшим лапы пьяницам, да объяснять мелкому ворью чьи карманы обчищать не следует. Вот он мой удел и предел.

– Мне казалось, ты поднаторел в теневых делах, с тех пор как начал ими заниматься.

– Поднаторел, – хмыкнул он. – Если бы я поднаторел, так уследил бы за тобой, дуболомом. Какой черт тебя дернул потащиться на новое дело с мечом нильдхейма? Думал, ты в этом разбираешься, раз сумел его отобрать. Взял бы да купил на рынке любое железо.

– Подвела самонадеянность, – кивнул я. – Не знал, что он настолько редок и решил, что раз никто из пассажиров не бьет тревогу, значит все в порядке.

– Достань хоть ножны на него, что ли.

– Собирался. Только стоит ли, если мы будем вскоре рвать отсюда когти?

– Мы? – взглянул он вопросительно.

– Без прикрытия дела на каменоломне придется свернуть, денег на вино мне окажется взять больше негде.

– Я имел в виду другое, – Чингиль поморщился, словно не хотел произносить следующих слов. – Если бы меня и впрямь взяли за задницу. На твоих глазах. Что бы ты сделал?

– Это вопрос из тех, что задают глупые девицы женихам. Дескать, любил бы ты меня, дорогой, так же сильно, будь я не красивой молодой девкой, а полевым кротом?

– Ясно.

– Да нет. Ты не понял, Чингиль. Я имел в виду, что ответить на него правду и не обидеть невозможно. Конечно, я помог бы, да и сейчас, заметь, все еще здесь, рассказываю что да как. Но выбирая, скажем, между твоей жизнью и жизнью одной моей знакомой по имени Авена, уж извини, принял бы решение не в твою пользу.

– Это даже больше, чем я ожидал услышать.

– Кстати, об Авене. Есть какие-то новости?

– Да как тебе сказать, – неопределенно повел головой Чингиль да покрутил в воздухе ладонью, – пойми меня правильно, я не хочу слишком активно рыть носом землю, потому как, если ее проклятие действительно так сильно, как ты рассказал, мы можем навредить девушке вниманием не самых благонадежных людей. Одно ясно почти наверняка – во Льхоне ее нет и небыло. Мой человек в лагере Затмения сообщил, что их отряд из Финикового леса не вернулся, куча драгоценного магического скарба на черный рынок тоже, вроде как, не поступала. Если ее кто-то и похитил, то в город идти побоялся. У меня есть знакомая в Кривой башне. Послал ей весточку, но ответ пока не пришел.

– Спасибо. Для меня это очень важно.

До самого вечера я отдыхал у себя в комнате, размышляя над судьбой, закрутившей мою жизнь подобно урагану. Вспоминал прекрасную ночь с сестрами Альфар, сожалея о том, что повторить ее уже не удастся, да пытался так и эдак связать происходящее с таинственной организацией, пользующейся механическими птицами чтобы следить за всеми.

Впрочем, только ли следить?

Неспроста та женщина сказала Льву, что я выступил обыкновенным топором, коим они срубили некое дерево, намекая на его спасение.

Достал из рюкзака успевшую изрядно потрепаться инструкцию к БПЛА и прочел странную строчку:

Внимание! При внесении изменений в струнно-волновой поток мира, обязательно посадите и обесточьте БПЛА…

Какая-то околесица.

При чем здесь струны, волны да поток? Не про то ведь как рыбу из воды удить написано в книге?

В итоге плюнул на затею разобраться, решив, что мне недостает знаний, да и по большому счету все равно.

Заклинание, сохраняющее жизнь, не забывало напомнить о себе усталостью. Я выпил драгоценного вина, не представляя, где буду брать его впредь, ведь судьба вряд ли так же смилуется надо мной во второй раз.

Накатила хандра.

Тогда я обернул простыней меч нильдхейма, положил его в рюкзак вместо БПЛА, да вышел в общий зал.

Первое что увидел, как за укромным столиком, где сам имею обыкновение сидеть, крепко ругаются Миалана и Этью. Пять пустых кружек, не иначе из-под медовухи, служили реквизитом, к тому спектаклю, что исполняла сегодня прелестная девушка-бард.

Заметив мое появление, она что-то желчно выпалила, а после указала на меня рукой. Глаза Этью при этом округлились, и он ухватился за голову.

А ты думал, приятель?

Следить за Миаланой я, конечно, обещал, но хранить твои похождения в тайне уговора не было. Спокойно пройдя мимо парочки, все же почувствовал угрызения совести. Если человек безразличен, так себя не ведут. Просто уходят молча, даже не обернувшись. Жаль, что не сумел помочь им, лишь наворотил опять дел.

А ведь мог бы соврать, мол просидели мы всю ночь в картинной галерее, крепко пили да жаловались друг другу на судьбу. И под утро Этью в сердцах признался, что любит тебя, Миалана, больше жизни да попросил разузнать, нет ли у тебя ухажеров.

Девушка бы непременно от этой новости расцвела и вместо ругани они сейчас мило ворковали, или наслаждались телами друг друга в номере. На утро же, довольный собой художник, отправился снова наставлять подруге рога. Горькая правда или сладкая ложь? Каждый решает сам, и я свой выбор сделал.

С этими мыслями добрел до старого фонтана, расположенного в центре небольшой площади. Едва заметной струйкой вода спускалась от его вершины к грязной, заболоченной чаше. Останься он пересохшим полностью, все было бы лучше, а так затхлый запах разносился по округе, смешиваясь с вонью лошадиного навоза.

Неподалеку находилась церковь Святой Иссии с неизменными нищими, сидящими возле паперти. Фасад здания оказался щедро измалеван бранными словами, да символами, точно у меня на навершии меча, нанесенными мелом и углем.

Вид этого поругания вызвал на сердце боль, а в душе злобу и мои пассажиры, за исключением разве что Гурна, отзывались теми же чувствами.

С символом черного солнца на стягах, Империя около сотни лет назад вторглась сюда, на исконно каганатские земли, да прошлась по ним огнем и мечом. Повешенные на городской стене дети, изнасилованные и порубленные на куски женщины, мужчины, сожженные живьем – многие из них видели перед смертью этот знак. Теперь же немало людей в Суурмаране считает его олицетворением свободы, потому как вскоре Каганат отвоевал свои территории, но несчастья, некогда богатейшего южного края, только начинались. Голод и болезни прокатились тогда по многим уголка мира, не миновав и эти земли. Империя, распавшаяся к тому моменту на несколько независимых государств, коими являлась прежде, угрозы не представляла, а вот укрепившийся Каганат был как кость в горле далекому заморскому соседу. Страну принялись раскачивать изнутри и вот, четверть века назад, происходит Восстание Вольных городов, сформировавшее Суурмаран нынешний. На престол восходит самопровозглашенный король Петроф, прозванный Меченосцем, которого тут же признает законным монархом Ормадар. Молодой правитель объявляет о приверженности идеалам старой Империи, воспевая ее достижения в науках, военном ремесле и искусствах, а главное – борьбе с Каганатом.

С тех пор творится и вовсе не пойми что. Огромная часть товаров отправляется за море, а взамен государство получает жалкие гроши, да мнимые гарантии военной поддержки.

Про ситуацию с городом Април я знал не много. Лишь то, что он сменил лет пять назад подданство, вывесив флаги Каганата, и, хотя Асхар Тайип был родом именно оттуда, связанных с этим воспоминаний у меня не имелось. Но, как бы то ни было, территориальный спор еще сильнее обострил отношения Суурмарана с северным соседом.

– Мил господин, монетки не найдется? – окликнули меня, вырывая из мыслей.

На лавке возле полуобвалившегося дома сидело трое людей. Бедняки, опустившиеся до такого состояния, что не могли позволить себе иной одежды кроме лохмотьев. Самый старый, со спутанными седыми волосами до плеч, сжимал в руках самодельные костыли.

– Монетки не найдется? – повторил он уже на каганатском.

Не люблю подавать милостыню, каждый раз при этом мнится, что совершаю маленькое зло, а вовсе не благо, позволяя торговать своим горем. Бернанс не был со мной солидарен, предлагая ошибиться хотя бы раз в эту сторону, а не в пользу пива и прочих бессмысленных удовольствий.

Коснулся мошны, но вспомнил, что взял с собой только золото, а таких денег было жаль, потому оставил вопрос без внимания, двинувшись в сторону Алой стали.

Спутать лавку с чем-то иным было сложно – гладкий темный камень фасада венчался неизменно красной черепичной крышей, никак визитная карточка семьи Альфар. С одной стороны от здания тянулся забор, но не металлический, как возле их особняка, а глухой, из того же материала что и стены. Чуть позади из трубы чадил дымок, стало быть, и впрямь там же имелась мастерская.

Я уже находился шагах в десяти, как вдруг из-за угла выехала карета, запряженная четверкой вороных лошадей и возница завернул к лавке.

Решил посторониться, разглядывая экипаж. Черная, будто ночь, кабинка с золотистыми балюстрадами под красной как кровь, крышей, а позади, держась за выступающие из корпуса ручки, едут стражники. Надо быть идиотом, чтобы не догадаться, кто может находиться внутри.

Само посещение лавки вовсе не казалось мне безрассудной идеей. В конце концов, облик Пятиликого мало кому известен, да и убивать меня раньше срока не планируют. И все же встреча с глазу на глаз с паном Кесарем Альфаром виделась абсолютно лишней, обещая мало приятного.

Повозка остановилась передо мной, после чего стражники бойко спрыгнули да принялись открывать хозяевам двери. Старый, но очень ухоженный возница с забранными в хвост волосами, взглянул на меня презрительно, словно сам являлся главой опасного семейства и сплюнул на мостовую.

Отлично. И что теперь делать?

Как не привлекать внимания, но при этом не заходить внутрь? Не спрашивать же право, мол не здесь ли, уважаемый, располагается лучший бордель Льхона? Хотя, загляни в лавку сестры Альфар, сам себе я ответил бы на этот вопрос утвердительно.

– Чего надо, плюгавый? – бросил возница, прервав затянувшуюся паузу.

Выручайте пассажиры.

Я развернулся и пошел обратно.

Мысленно при этом ударил себя по лицу. Ну благо, что не дернуло отправиться ползком.

Чтобы как-то реабилитироваться решил подойти к нищим. Вместе с ними теперь находился ребенок – девочка лет четырнадцати, с длинными золотистыми волосами, почти как у Миаланы, только немного вьющимися, сидела на коленях у старика, и, обвив его ручкой, прижималась к груди. Оказавшись ближе, понял, что возможно она и чуть старше, но выглядит не по возрасту из-за страшной худобы, впрочем, даже это не портило милого личика с большими зелеными глазами. Вырастет очень хорошенькой.

– О чем вы говорили? – произнес я. – Не услышал.

Старик наклонил голову и что-то шепнул девочке на ухо.

Она явно смутилась. Взглянула на меня, будто извиняясь, и протараторила:

– Добрый пан, дайте пожалуйста монетку, мне на хлебушек не хватает, – после отвернулась, не ожидая услышать ответа.

Нищие, впрочем, смотрели на меня с надеждой, тремя парами голодных, не очень трезвых глаз.

– Ну да. На хлебушек, – буркнул я с усмешкой и отправился дальше по площади.

Перебивая вонь, откуда-то неподалеку слышался запах сдобы. Найти его источник не составило особого труда, однако лавка уже закрывалась.

Пришлось немного повздорить с пекарем, чтобы отложить завершение работы. В итоге тот язвительно сообщил, дескать, сдачи выдать нечем. Потому, чертыхаясь, взял сколько мог унести на целый проклятый золотой.

Доволен Бернанс? Надеюсь, что даже очень.

Нищие оставались на месте.

Пока подходил, услышал эмоциональный разговор, но при моем приближении голоса стихли.

Сел на единственное свободное место справа, положил перед собой рюкзак, доверху набитый всевозможной выпечкой, да поставил рядом пару кувшинов с молоком. Меч при этом достал, расположив между ног.

– Угощайтесь. Особенно ты, – кивнул я удивленной девчушке.

Старик с костылями, первым пришедший в себя от такой неслыханной щедрости, тут же ухватил оба кувшина и произнес:

– Яла, а ну-ка, в дом снеси! И вот это тоже! – он передал девочке молоко и принялся запихивать ей за рубашонку выпечку.

– Чего-это так много себе берешь? – возмутился сидящий посередине, уже уплетая сдобный лаваш. Он выглядел самым не трезвым, и едва открывал рот, сразу же тянуло перегаром.

– Ребенку расти надобно, – ворчливо отозвался старик.

Яла радостно отправилась внутрь полуобвалившегося дома, с трудом удерживая в руках увесистые кувшины.

«Как бы ни уронила» – мелькнула в голове мысль и тут же услышал, приглушенный звон чего-то бьющегося об пол.

– Вот она жадность твоя, Хидэк! – язвительно бросил пьяный. – Будете теперь молочко свое с пола слизывать.

Старик насупился, но ничего не ответил, а я прикинул во сколько мне обошелся этот кувшин, при сравнении с общей суммой покупки. Выходило, что не меньше трех серебряников.

Тот нищий, что сидел возле меня, отчего-то к еде не притрагивался.

– Спасибо, тебе, мил человек, – произнес старик, дожевывая сладкую лепешку. – А мы тут в аккурат о добрых делах ведь говорили! О том, что пан Ладмир покойный надеждою нашей был, благие вещи совершить собирался.

– Это что, например? – поинтересовался я.

– Известно, что! Давно пора с Каганатом вражду прекращать. Разве же это дело? Одним ведь народом прежде были, а теперь чего? С тех пор как Април взбунтовался, уж два раза наша армия его осаждать пыталася, а оба раза бита была. В первый раз потерял я младшего сынка, во второй уж и старшего. Только внучка на шее осталась, мамка-то ее еще при родах душу Богу отдала, – он закинул в рот остатки лепешки, продолжив говорить и жевать одновременно. – А енто ведь притом, что каганатская армия, считай, на войну-то и не явилась.

– То есть?

– А вот то и есть. Говорят, только трибушплеты их окаянные лупили.

– Требушеты, – важно поправил его пьяный.

– А я чаво сказал? Ну так вот как осадный лагерь наши ставили, начинали бить они оба раза, и били от самого горизонту, из-за леса часть, а часть из-за реки. Видать зачарование шибко хитрое, у нас так далеко и точно не умеют. В итоге тех, кто все же штурмом пошел да до стен добрался, там и приняли, а кого побежал, уж конница из Априла догнала. Вот тебе и повоевали. И кому енто было надо?

– Ясно кому! Каганату, – со злостью бросил сидящий рядом со мной.

– А вот не-е-ет! – погрозил ему старик кривым пальцем. – Я ведь из ума-то пока не выжил. Каганат после Восстания Вольных городов чего сделал? А ничего! Войны нам не объявлял, торговли не прекратил, а сказал, мол, хотите отдельно жить, так и пес с вами. Но ведь нет же! Надо было королю проклятые порядки Имперские возвращать, над верою глумиться, да язык всем единый навязывать?

– В одном ты, конечно, прав, – вновь произнес тот, что сидел рядом со мной. – Король Петроф дел наворотил много. И самая главная его беда, что не создав хорошей армии, взялся город штурмовать. Слыхал я, друзья наши заморские не велели ему этого делать. Всему, мол, свое время – и Април возьмешь, и дальше двинешься, будешь, говорили, гнать эту белобрысую погань, пока последний сучонок каганатский за Ледяной хребет не убежит, а уж там и издохнет. Да не послушался король. Вот тебе и результат – из-за спеси его сынки твои покойничками лежат, железом каганатским скошены. Так что гнать надо короля с престола. Браться всем пора за оружие! Людей в городе много, раз в сто больше, чем солдат на страже да в гарнизоне. Но и те кровопийцу короля уже ненавидят давно, так что большая их часть к народу присоединится. Что же до Каганата, – он усмехнулся, – Вспомни что на наших землях делалось, едва Империю выбить удалось. Голод лютый, болезни да разбойники на каждом углу! А Каганат зерно суурмаранское на север увозил да скот угонял, чтоб побольше нас перемерло. Наказать хотел, за то, что мы спокойно под Империей жили несколько лет и нужды не знали. Вот так-то.