Только в Будапеште…

Сова долгое время сидит, отдыхая от дальнего перелёта, и бессмысленно хлопает огромными золотистыми глазами. Наконец, тьма рядом с ней, словно скомканная штора, трепещет; гигантская летучая мышь, размерами вдвое превосходящая птицу, бросается на неё. Крылатые охотники оглашают округу боевыми криками; неясыть яростно сражается, несмотря на то, что её светлая пушистая грудка уже окрасилась кровью. Длинные клыки летучей мыши впиваются в горло врага; тот уже не в состоянии сопротивляться и лишь вяло отбивается; они вместе садятся на землю.

Неравный бой окончен. Там, где неподвижно замерла неясыть, во весь рост выпрямляется крупная фигура. Она ничуть не похожа на нетопыря, разве что на белой, вполне человеческой, коже, видны пятна крови; стекая с длинных, как у волка, клыков, они впитываются свободного покроя чёрным плащом с пелериной.

Мужчина с прекрасным лицом, украшенным делающими его весьма мужественным усами, яростно блистает очами. Его длинные, ниспадающие на плечи, волосы, легкомысленно завиты кольцами; впрочем, в нём самом, в его порывистых, гневных движениях, нет и следа веселья. Когда он лёгким движением руки едва не выламывает жалобно скрипнувшую железную калитку, становится заметен ещё один контраст: нечеловеческая сила его никоим образом не вяжется с хрупким телосложением.

Широкими, бесшумными шагами приблизившись к входной двери, он исчезает в неосвещённом нутре особняка прежде, чем его касается первый луч солнца.

5

Из протокола допроса Маргит Антал, домохозяйки, 49 лет:

«Вопрос: Каковы средства ваших доходов?

Ответ: Я сдаю комнату иногородним жильцам. Иногда продаю кое-что на рынке…

Вопрос: Что именно? Здесь записано, что в 1987 году вы привлекались к уголовной ответственности за торговлю наркотиками и сводничество.

Ответ [испуганным голосом]: Всё это в прошлом. Теперь я веду богобоязненный, тихий образ жизни.

Вопрос [строгим тоном]: Следствие выяснит это. Как вы познакомились с Вильмошем Ковачем?

Ответ [чуть растерянно]: Он пришёл по объявлению. Когда я подыскиваю нового квартиранта, то сама пишу их на листочках бумаги и расклеиваю на столбах.

Вопрос [с насмешкой]: Об этом объявлении идёт речь?

Ответ: Позвольте посмотреть… Да, это оно.

Вопрос [с нотками ликования]: Почерк не соответствует вашему. Мы проверили – оно написано рукой вашей несовершеннолетней племянницы, Тимеи Герцль!

Ответ [торопливо]: Да, Тимея часто приходит ко мне, помогает…

Вопрос [обвиняющим, триумфальным голосом]: Она уже задерживалась за занятие проституцией – вам это известно?

Ответ: Мы живём в непростое время [Маргит Антал опускает взгляд].

Вопрос: Мы ещё вернёмся к этому – однако помните, что мы обладаем достаточными уликами, чтобы вновь уличить вас в сводничестве. Расскажите о Вильмоше – кто вам его порекомендовал?

Ответ [невинно хлопая ресницами]: Он действительно пришёл по объявлению – я вам даже могу его показать! Я потребовала паспорт, переписала имя, фамилию, адрес – всё, как положено. Напомню, что я сама сообщила об исчезновении Вильмоша!

Вопрос [со злорадным смехом]: В тот день, когда к вам уже направили нашего сотрудника! Вы просто уговорили его подождать минутку, пока пишете заявление – интересно, каким образом уговорили?

Ответ [бесстыже глядя в глаза следователю]: Спросите у него!

Вопрос [самодовольно]: Обязательно спросим. Может и сами, как говорится, посетим вас – и вашу племянницу… Теперь о Вильмоше! [Снисходительный тон уступает место жёсткой, даже озлобленной, интонации, слова вырываются один за другим, сплошной автоматной очередью.] Каковы были его привычки, интересы, вкусы? Круг его знакомств – встречался ли он с вашей племянницей, заходил ли к вам в спальню по ночам? Я желаю знать всё – в первую очередь, всё необычное!..

Ответ [неуверенно]: Вильмош был очень спокойный, необщительный, хотя и вежливый. Платил исправно. Каждый день ездил в центр на учёбу – ну, он так говорил. Я ему верила, так как он действительно учился – носил с собой учебники, разные книги, делал записи… С Тимеей Вильмош не гулял, в разговорах со мной обычно ограничивался несколькими словами. Насколько мне известно, не пил, хотя и курил, по этому поводу я от него требовала всегда закрывать дверь в коридор – и открывать окно. Девушка… Он водил знакомство с Эржбет – это такая худая, длинноногая, всегда, даже в холод, в одних чулках – живёт в соседнем подъезде… В общем, и всё… хотя нет, погодите!

Вопрос [с искренним любопытством]: Что-то ещё? Говорите же, это может оказаться важным!

Ответ: Я знаю, обычно полиция не принимает во внимание подобные истории, однако же, учитывая все обстоятельства…

Вопрос [нетерпеливо]: Рассказывайте! И помните, что ваша судьба – в наших руках!

Ответ [премило, с победным блеском в глазах, улыбаясь]: Хорошо! Слушайте. В прошлое воскресенье, когда я была в церкви…».

6

Молодой человек, именовавший себя Вильмошем Ковачем – далее будем именовать его так, по крайней мере, до тех пор, пока не выяснится его подлинное имя, – по воскресеньям не ходил в церковь. Воскресшая с новой силой религиозная вера мадьяр, подобно слишком дорогостоящей моде, обошла его стороной. Тем не менее, его воскресный распорядок дня едва ли свидетельствовал о праздности: проснувшись, как обычно, в половине восьмого, он сделал утреннюю гимнастику, умылся, почистил зубы, позавтракал стряпнёй тёти Маргит – варёные яйца, хлеб с маслом и чай – и засел за книги.

Тётя Маргит, переодевшись, вскоре выскользнула за дверь, пообещав вернуться к полудню. Для неё, подобно множеству других кишпештских кумушек, еженедельные походы в церковь являлись отличным поводом посплетничать. Распустив до блеска начищенные пёрышки, они красовались друг перед другом, обсуждали важнейшие вопросы национальной и международной политики, плели мелкие интрижки – в общем, ничем не отличались от миллионов других прихожан Восточной Европы. Слишком медленный прогресс кабельного телевидения в этих странах, подкреплённый слишком быстрым упадком партийных комитетов, возродил к жизни церковь как более древний способ общественных развлечений.

В понимании Вильмоша, всё обстояло именно так.

Своё собственное время он тратил на куда более бессмысленные – по крайне мере, с точки зрения обывателей – вещи: изучение хиромантии, астрологии и древнего, утраченного ныне диалекта. Существование языка, лексика и фонемы которого произвели столь поразительное впечатление на Юлию Колтаи, большинством лингвистов, тем не менее, категорически оспаривалось. Немногочисленные же оппоненты их, тем не менее, рьяно отстаивали противоположную точку зрения, несмотря на отсутствие нации-носителя, немногочисленные письменные свидетельства, отсутствие родства с какой-либо языковой семьёй – и, самое главное, вопреки невозможности расшифровать имеющиеся записи.

Вильмош Ковач относился, как вы можете догадаться, ко второй группе. Более того, он принадлежал к тем немногим, кто, добившись успехов в разгадке древних текстов, не спешил ею делиться. Для него начертанное на папирусах и пергаментах – единственный, самый поздний, текст, написанный на бумаге, датировался XVIII веком – не являлось ни тарабарщиной, ни тайнописью.

Он знал, что речь идёт о языке демонов, обладающем магической силой. Содержание текста обретало смысл лишь в случае, если читателю была известна фаза луны и положение созвездий на небе в момент написания. Если же автор учитывал и собственные биоэнергетические особенности, отражаемые частично в хитросплетениях линий на ладони руки, то, при соблюдении некоторых условий, вполне можно было рассчитывать на успех волшебства, совершённого с помощью чтения данных заклинаний.

Все эти заклинания без исключения были весьма зловещего свойства. То из них, что Вильмош прочёл в читальном зале – а оно, как вы помните, возбудило самые серьёзные подозрения со стороны благоволившей ему ранее Колтаи, – именовалось Великим Заклятьем Превращения. Кроме могущества, даруемого тому, кто осмелился его произнести, оно обладало и обратной, откровенно пугающей стороной. Дело в том, что чёрных магов и колдунов трудно смутить злодеяниями, необходимыми для достижения цели. На протяжении долгих веков их повергало в неописуемый ужас совершенно другое, невинное с виду условие владения заклятьем.

Мог существовать только один Посвящённый в таинство этого заклятья одновременно. Как нетрудно предположить, то был наиболее опасный и беспощадный из слуг Тьмы, когда-либо ступавших по земле.

Вильмош, то ли по легкомыслию, то ли по небрежности, то ли по ещё какой-либо причине, изначально не придавал упомянутому абзацу должного значения. Лишь пребывая наедине со старинными, в истрёпанных кожаных переплётах, томами, он смог постепенно прийти к внушающим гнетущий страх выводам. Носитель Заклятья уже существует, и силы его многократно превосходят скромные способности Вильмоша! Более того, произнеся слова, долгое время пребывавшие в забвении, он бросил вызов тому, кто к этому моменту, вероятно, уже уготовил ему чудовищную расправу.

Отчаяние холодной рукой сдавило сердце Вильмоша. Он встал и, открыв окно, закурил, отстранённо любуясь тоскливыми видами Кишпешта. Умирающая осенняя природа, представленная кое-где осыпавшимися деревьями и пожелтевшей травой, удачно дополняла мёртво-цементные, невыразительные абрисы домов. Чёрные полоски асфальта, соединявшие строения, казались беспорядочно намотанной упаковочной лентой, невесть кем брошенной в ходе незаконченного дела.

Неожиданно, принудив его подскочить на месте, щёлкнул дверной замок. Впрочем, как оказалось, беспокойство его не имело достаточных на то оснований. Тётя Маргит вернулась из церкви. Что-то, однако, встревожило её и, предчувствуя недоброе, Вильмош быстро докурил сигарету. Утопив окурок в жестянке с водой, он поторопился в коридор.

Тётя Маргит, неестественно бледная, действительно казалась напуганной. Вильмошу стоило немалых трудов разговорить женщину: та даже не смогла поделиться увиденным с подругами, так как опасалась, что её обвинят в чём-то, противоречащим нравственным устоям общества. Невооружённым взглядом заметен был её явный испуг – и стремление поделиться увиденным. Страх перед чем-то неведомым, усугублённый опасностью, исходящей неизменно от людской молвы, сдерживал её. Впрочем, атеизм Вильмоша, выводы о котором хозяйка сделала, опираясь на его привычки, стал решающим доводом.

– Я вошла в наос3, – сказала она слабым, едва слышным голосом. – Народу было – яблоку негде упасть, и толпа оттеснила меня вправо. Здесь, у самой стены, под старинной фреской, изображающей Спасителя во время Нагорной проповеди, нашлось свободное место. Я начала молиться; какое-то время спустя мне показалось, что за мной следят. Ощущение это было столь сильным, что я, стараясь придерживаться приличий, начала тайком озираться по сторонам. Случайно взгляд мой упал на стену – и я, против воли своей, замерла в немом ужасе. Спаситель смотрел прямо на меня, и взгляд его был взглядом живого человека!

Вильмош сочувственно кивнул, приглашая хозяйку продолжать. Та, чувствуя поддержку, благодарно улыбнулась.

– Лицо его постепенно, почти неуловимо изменялось. Черты стали тонкими, хищными – как у сокола или ястреба, борода исчезла, остались лишь усы. Глаза – большие, выразительные, как у кошек, пылали неистовым огнём. Я никогда не видела столь необычных – чем-то отталкивающих, но в то же время чарующих – глаз. Взгляд их притягивал, подобно магниту…

Она сокрушённо застонала, по щёкам её потекли слёзы.

– О, что это был за взгляд, Вильмош! Тебе этого не понять, ты мужчина… Я готова была умереть за него, отдать свою бессмертную душу, лишь бы он говорил со мной… только со мной! – Она отчаянно всхлипнула. – И тут я заметила, что лицо его в крови, запятнано кровью; я нутром почуяла, что кровь эта не его, что она принадлежит другому, вероятнее всего, жертве. Взгляд мой коснулся его губ – о, как мне хотелось, чтобы они соприкоснулись с моими! – и я увидела острые, белоснежные клыки, совсем как у диких зверей! Сама не своя, я выбежала из церкви. Что теперь будет, Вильмош, что теперь будет?

Она схватила его за руки и принялась жадно заглядывать в глаза, словно ища ответа.

– Едва ли вы поверите врачам, тётя Маргит, хотя любой из них заявил бы, что речь идёт о галлюцинации, вызванной временным помутнением рассудка. – Голос его оставался ровным, даже когда её ногти впились ему в запястья, оставив красные царапины. – Церковь же отрицает возможность появления Дьявола и его слуг в храмах Господних.

Сказав так, он многозначительно умолк.

– Но ты знаешь ответ, не так ли? – Её лицо, искажённое гримасой страха и гнева, приблизилось, голос звучал требовательно.

– Он вам не понравится, тётя Маргит. – Вильмош отнял руки и встал, отошёл к дверям кухню. – Я знаю, кто бы это мог быть – некто, неоднократно коронованный и низложенный; узник двух государей, известный полководец, не венгр, но один из столпов королевства…

– Так кто же это? – не вытерпела женщина. Вильмош, пристально наблюдавший за ней, отметил, как раскраснелось её лицо. Он взял паузу, загадочно улыбаясь.

– Вы много раз слышали его имя. Православная церковь, несмотря на все многочисленные и жуткие преступления, даровала ему право пребывать на освящённой земле – и появляться в церкви, если он пожелает, столь высоки его заслуги…

– Но я – католичка! – Она отпрянула, лицо её немедленно покрыла смертельная бледность; видимо, тётя Маргит начала понимать, о ком идёт речь. Вильмош спрятал улыбку, приняв сочувственный вид.

– Да, это правда. – Вильмош вздохнул. – Возможно, однако, он пользуется привилегиями, предоставленными Флорентийской унией4.

Вильмош покинул кухню. Вернувшись к своим занятиям, он вскоре услышал доносящийся сквозь стену плач – плач опозоренной, безнадёжно влюблённой женщины.

7

Он прибыл в Будапешт среди ночи и, взяв такси, отправился к самому фешенебельному отелю. Огромного роста швейцар в ливрее с золочёными галунами, с удивлением почувствовал, как его руку будто сжало железными тисками, когда мужчина во фраке протянул ему нечто, оказавшееся купюрой крупного номинала.

– Меня никогда нет – для кого бы то ни было, – любезно сообщил о своих привычках новый постоялец. Ослепительно улыбаясь, он прошёл в шикарно обставленный вестибюль. Ноги его, обутые в лакированные ботинки, утопали в красном бархатном ковре, а коридорные, толкаясь, соперничали за право нести его багаж.

Портье, удостоившись столь же прибыльного рукопожатия, вызвал управляющего – дело казалось ему слишком серьёзным. Тот немедленно явился и, хрустя пальцами, в мгновение ока оценил ситуацию. Не колеблясь, предложил номер «люкс» – и мужчина охотно согласился.

– Вы надолго?

– Нет, просто нужно уладить одно дело. Скорее, даже не дело, а недоразумение, мелкая, досадная несуразность – вот что привело меня сюда. – Акцент, да и построение фраз показались управляющему необычными. Заподозрив появление особы королевской крови, он растянул рот в заискивающей улыбке и, пригладив зализанные, светлые волосы, раскрыл регистрационную книгу.

– Как изволите вас величать? – спросил он, призвав из глубин памяти всё, что читал о дворянах.

– Влад, – просто представился мужчина. Поправив белоснежную бабочку своего фрака, он стянул шёлковые перчатки и, упрятав их в цилиндр, сейчас поигрывал тростью с серебряным набалдашником. Управляющий вспотел – подобных людей он раньше видел лишь в кинофильмах. Краем глаза, однако, он успел заметить крупные бриллианты, вставленные в золотые запонки. Несомненно, новый постоялец был сказочно богат, а это качество служит извинениям любым причудам.

– А ваша фамилия, простите?.. – Управляющий вытянулся, растерянно разводя руками.

– Ах, фамилия… – Мужчина рассмеялся звонким, мелодичным смехом и тряхнул длинными, завитыми волосами. – Меня обычно называют Кызыклы, если это что-то вам говорит.

Судя по выражению лица управляющего, в голове у него зашевелились какие-то смутные подозрения, однако он тут же отбросил их и, заполнив все графы, предложил книгу на подпись. Мужчина, назвавшийся Владом, оставил широкий, затейливый росчерк. Помахивая на ходу тростью, он направился к лифту.

Неожиданный разворот и сказанные со скрытой угрозой слова едва не застали управляющего врасплох:

– И – да, самое главное!.. – Взоры их скрестились. – Меня никогда нет – ни для кого!

В своём номере мужчина, не тратя времени попусту, приступил к самому странному из занятий, что случалось видеть сотрудникам службы безопасности отеля. Наблюдая за Владом Кызыклы на экране подключённого к скрытой камере монитора, они с удивлением заметили, как постоялец начертил на полу круг и, вписав в него некий знак, стремительно выпрямился.

В тот же миг, когда с уст Кызыклы сорвалось короткое слово на неизвестном языке, свет в отеле погас, и изображение покинуло потухший монитор. Ругаясь на чём свет стоит, старший смены, Денеш Хорват, послал своего подчинённого выяснить, в чём дело. Как только энергоснабжение было восстановлено, оказалось, что Кызыклы не лгал. Его действительно не было в номере – ни для кого. Ветер трепал шторы сквозь распахнутое настежь окно, за которым горели огни ночного города.

…Таинственному исчезновению Влада, однако, предшествовал разговор с тем, кого он вызвал при помощи магии, считавшейся древней даже во времена, когда люди заложили Кадингирр, или Вавилон, первый из своих великих городов. Дух, явившийся на зов, способен был одним видом своим внушить ужас любому из смертных, но только не Владу. Виднейший сподвижник Зла, тот спокойно стоял, скрестив руки на груди, и обращался к колеблющемуся облику, устрашающему на вид.

– Ты вызвал меня – и зачем? – Гром, неслышный другим, отдавался в ушах Влада. – Мне брошен вызов, господин, кто-то пытается овладеть Великим Заклятьем Превращения. Я хотел узнать, известно ли тебе об этом, и если так, то не навлёк ли я на себя твою немилость каким-либо неосторожным поступком или мыслью?

Демон расхохотался, и Влад задрожал от боли, пронизавшей его тело.

– Ты навлёк их своей осторожностью, Влад! Много времени прошло с тех пор, как ты последний раз нарушил своё уединение. Я же нашёл молодого адепта – покладистого, энергичного и способного.

– Мне придётся убить его, господин, – смиренным, но твёрдым голосом сообщил Влад.

Грубый смех стал ему ответом.

– Да пожалуйста! Убей его хоть сто раз, если пожелаешь – но помни, что его клятва станет твоим уделом. Тебе придётся довести дело, за которое он взялся сгоряча, не подумав, до конца.

Влад мрачно кивнул, словно услышав то, что давно предполагал.

– И какова же клятва, что выпадет мне?

Демон выдохнул пламя в его сторону, и Влад согнулся, словно в приступе боли.

– Ты забыл назвать меня господином! – Смягчившись, он вперил в мужчину лукавый взгляд. – Дело непростое, и за него взялся безумец, который едва ли достигнет успеха. Однако ты, с твоим опытом и мастерством…

– Понимаю, господин, – удручённо вздохнул Влад.

– Выбор за тобой! – злобно смеясь, дух исчез.

Пожав плечами, Влад легко вспрыгнул на подоконник и открыл окно. Внизу виднелась освещённая фонарями и фарами мелькающих автомобилей мостовая. Он, постояв секунду, словно в забытьи, закрыл глаза и шагнул вперёд.

8

Юноша, сам того не зная, бросивший вызов существу, оставившему о себе недобрую славу в веках, ждал наступления темноты. Великое Заклятье Превращения действовало, он это чувствовал, и усиливалось по мере приближения ночи. С восходом луны оно обретёт полную силу. С каждой минутой, по мере угасания солнца, изменения в костных и мышечных тканях, задевающие самую структуру клеток, ускорялись.

Как бы то ни было, заклятье сработает, хотя этот раз, возможно, останется единственным – Влад будет рьяно отстаивать свои привилегии, и в их столкновении выживет лишь один.

Вильмошем овладела необъяснимая меланхолия. Что есть жизнь? Живёт ли Влад по-настоящему? Можно ли будет считать жизнью его собственное существование, если физиология организма необратимо изменится? Как и во всех научных экспериментах, лишь эмпирический опыт мог дать определённый ответ.

Он горько рассмеялся. Время его прежнего бытия истекло, он имел тому достаточно знаков. Посланные силами столь могущественными, что противиться им было просто бессмысленно, они свидетельствовали: наступает момент перехода в иную форму – и, вероятно, превращение станет лишь промежуточной ступенью. Если он потерпит поражение сегодня вечером, дух его отправится в места, где подвергнется самым ужасающим из пыток, которые только можно себе представить. И длиться они будут вечно.

Утром перепуганная до полусмерти госпожа Антал сообщила ему, что видела кровь повсюду – на стенах, на полу, – куски внутренностей, хаотично разбросанные по комнате, привели её в состояние, близкое к ступору. Когда видение исчезло, прошло несколько часов, прежде чем она пришла в себя. И тогда Вильмош вновь услышал леденящий крик.

Прибежав на кухню, где хозяйка как раз пыталась разогреть еду, он увидел множество длинных, отталкивающего вида белёсых червей; длиной до двадцати сантиметров, они решительно атаковали парализованную страхом женщину. Гнилостный запах, принудивший его заткнуть ноздри, исходил из красной, в белых яблоках, кастрюли; находившиеся там вчерашние спагетти за ночь пережили чудовищную трансформацию.

Управиться со склизкими, воняющими существами стоило немалых трудов. Наконец, когда последний из червей был раздавлен и прекратил шевелиться, Вильмош смог передохнуть. Спровадив несчастную хозяйку в спальню, где та, судя по звукам, предалась молитве, чередующейся с приступами плача, он попытался осмыслить ситуацию.

Влад выдавливал его из конуры, в которую он забился, и одновременно демонстрировал свою мощь. Несомненно, та была велика, раз позволяла не только наслать на тётю Маргит видения, но и придать им жизненную силу. Следующий шаг его соперника будет ещё более опасным.

Кроме очевидной опасности, исходящей от Влада, Вильмош обязан был выполнить первую часть обязательства, взятого перед тем, кто куда страшнее даже десяти валашских господарей, вместе взятых.

На лбу у него выступила испарина. Чтобы всё хорошенько обдумать, он опустился на табуретку с чёрными стальными ножками; подобно конечностям гигантского паука, те осторожно выглядывали из-под сиденья, покрытого плетёной верёвочной подкладкой.

Мозг его напряжённо работал. Всё ещё может обернуться большим успехом, если только одно его предположение, весьма смелое и ничем, кроме догадок, не подкреплённое, окажется точным. Велика ли вероятность подобного?

Он невесело улыбнулся. Вся его затея – сплошной жест отчаяния, обречённая на поражение попытка противостоять заведомо превосходящим силам. Чем больше он трепыхается, тем глубже засасывает его тёмная трясина.

Наверняка, тётя Маргит уже сообщила в полицию его паспортные данные – или, самое позднее, сделает это на днях. Если дойдёт до более-менее пристальной проверки документов, всплывёт факт вклейки фотографии поверх подлинной. Полиции не составит большого труда выяснить его подлинное имя, ведь он происходит из соседнего района, где его многие знают.

Откровенно говоря, и в Кишпеште у него имелись заочные знакомые, и именно жгучая ненависть к одному из них и послужила причиной всех этих странных и загадочных поступков последних месяцев. От некоторых из них у него самого возникала затяжная дрожь, а волосы шевелились на голове.

Молодой человек, уже почти распрощавшийся с чужим ему именем Вильмоша Ковача, ещё раз посмотрел на тускнеющее солнце. Оранжевый шар, почти утонувший за ломаным каменно-кирпичным рельефом спального района, посылал прощальные, едва тёплые лучи. Скоро наступит ночь, и всё изменится.

Он ощутил непривычный прилив сил. Нет, не совсем сил – с другой стороны, накатила слабость и сонливость, как во время болезни, и мысли двигались заторможенно, с трудом. Одновременно что-то, сидящее где-то глубоко внутри, становилось всё сильнее. И оно управляло телом, будто против его воли, с поразительной лёгкостью, придавая движениям силу и точность, о которых он и не подозревал.

Оживало животное, тёмное начало, отброшенное человеком в доисторические времена, когда он стал на путь, ведущий к цивилизации. Сейчас же, разбуженное от длительной дрёмы, оно приобретало поразительные силу и размер; те многократно увеличивались колдовским путём и в будущем сулили лишь трагедии и смерть.

Впрочем, как всегда случается, он мог сказать, что ему не оставили выбора.

Покачав головой, квартирант посмотрел на часы. До встречи с Эржбет, наконец-то согласившейся на свидание, оставалось менее получаса. Эржбет…при мысли об этой девушке его мысли оживились, а дух воспрянул. Она была так похожа на ту, которой уже нет…

Он встал и начал нервно прохаживаться по кухне. То, что предстояло совершить, вселяло в его сердце ужас. И всё-таки, глядя Эржбет в глаза и представляя на её месте ту, другую, он не мог отвернуть с выбранного пути.