Блуждающее время

Сразу на него двинулся молодой человек, видимо, его возраста, даже чуть помоложе, но как-то не по-современному постриженный, и раскрыл руки для объятий. Павел от неожиданности отстранился в сторону и взглянул на благодушного. «Где-то я его встречал, – мучительно подумал Павел. – Помню это лицо… Но где? Где?»

Что-то до боли знакомое, даже родное, почудилось Павлу в этой физиономии. «Недаром старичок предупреждал», – мелькнуло в уме. Но воспоминания заглушили очередная порция водочки и объятья, а затем хитрые, лисьи, быстрые, даже нагловатые поцелуи странного молодого человека. Он даже хлопнул Павла по заднице – может, в знак дружеского расположения.

Закусь показалась Павлу неважной, простоватой слишком. Но люди были весьма спокойные, в меру довольные собой, уверенные и чаще всего болтали о бабах.

«И это в наше-то время, – озлился вдруг Павел. – Когда страна вот-вот взорвётся. Когда у всех нервы на пределе. Хамы стопроцентные, эгоисты, жрут, пьют, и, знай себе, одно бабьё на уме… А Россия…»

Впрочем, баб было не поровну.

«А одеты, кстати, плохо, – заметил про себя Павел. – А где же старичок всё-таки, пухленький мой…»

И он пошёл искать старичка. Но его не было. Спросил: «А Безлунный-то где?» – но от него отшатнулись. «Опять что-то не то, – заскулил про себя Павел. – Но что “не то”: кругом так обыденно, даже скучновато. А ещё соблазнял чем-то необычайным, старикашка поганенький… Где оно, необычайное, здесь? Да его тут с огнём не сыщешь. Если б не водка, совсем тут скиснуть можно», – подумал Павел.

– Хочу необычного, чёрт побери! – внезапно крикнул он на весь коридор.

– Какой же вы нервный, – улыбаясь, к нему подошла прелестная девушка лет двадцати. – Вера Малинина, – представилась она, – дочь хозяина этой квартиры, Малинина Петра Никитича, как вам известно.

«Ничего мне не известно», – подумал он. Вера вопросительно посмотрела на него.

– Мы же справляем такой день! Отец получил большую награду, повышение и орден. Кругом друзья, родственники, коллеги. Но мы и незнакомым сейчас рады, кто пришёл косвенно, от друзей…

Павел слегка кивнул головой, не отводя взгляда от девушки, от её нежных голубых жилочек, от глаз, полных власти жизни, от сияния неведомого света в них…

– Я и есть такой, – смущённо буркнул он.

Девушка тихо рассмеялась.

– Я поняла это. Смотрите – там мой дядя Валерий Никитич, а за ним моя мама Анна Кузьминична – видите, какая красавица, с бокалом вина… А вы от кого?

– От Безлунного…

– Не знаю такого. Но неважно. Наверно, какой-нибудь папин сослуживец.

Девушка до глубин каких-то всё больше и больше нравилась Павлу. Мелькнул опять благодушный паренек, опять почему-то хлопнул Павла по заднице и озорно подмигнул ему.

«Чего он хочет от меня? – подумал Павел. – Педераст, что ли? Нет, не похож. Просто шутник какой-то».

И он тут же забылся: уже вовсю действовало добротное, обжигающее вино. Водку он больше не пил, и вообще Далинин был крепок в отношении алкоголя, устойчив на ногах и не при таких дозах. Потому и решительно обнимался с кем попало, чего-то восклицал, кого-то обозвал лучшим другом, другого – родным братом, но при этом у него возникло и не покидало более то затаённо-, то явственно-непонятное чувство тревоги, беспокойства и вообще какой-то серой мути, провала, хотя вроде бы всё было ясно. Было трудно с этим чувством обращаться к кому ни есть с ласковыми словами, но помогал, как всегда, алкоголь.

Наконец в сердце явно вселилась совершенно уже неожиданная влюблённость в эту Веру. Уж очень она была чистая, как ребёнок, таких он давно не видел, и чем-то задела она забытые им, скрытые уголочки его сна и сознания.

Вера часто возникала рядом с ним.

– Вы какой-то странный, Павел, – вдруг сказала она ему.

Павел искренне удивился.

– Это ещё что? Почему?

– Я так чувствую. Но определить не могу. Что-то в вас есть чуть-чуть не то.

– Да это вы тут все чуть-чуть не то, – слегка возмутился Павел, – а вовсе не я. Я тоже это чувствую.

– Какие глупости! Что в нас странного?

– Всё равно, – вдруг выпалил Павел, – всё равно, ведь я в вас уже чуточку влюблен…

Вера мило и неожиданно покраснела.

«Ну и ну, ещё находятся девушки, которые лет в восемнадцать-двадцать краснеют, – подумал Далинин. – И это в наше время! Какое очарование!»

…Вскоре он потерял Веру. Закрутил вихрь из нелепых слов, речей, в чём-то даже непонятных Павлу, лиц, дружеских улыбок, неожиданных ссор, мелких недоразумений. Он не заметил, как пролетело часа два, голова мутнела, всё смешалось, позабылось, и вдруг где-то в сторонке, на кухне, удалённой коридорчиком от комнат, он, захотев найти что-то вкусное, столкнулся один на один с молодой женщиной по имени Алина. Ещё минут десять назад он положил на неё глаз, где-то в гостиной, – телесно она была как раз в его вкусе, толстенькая, сладкая, с белой обнажённой шеей и нежными пухлыми руками. И здесь, наедине с ней в кухне, дикое, непреодолимое желание овладело им. Он готов был разорвать, съесть эту родную плоть, по имени Алина, выпить, вылизать её пышненькие подушечки-груди, измять… Пьяная Алина была ошарашена, чуть-чуть сопротивлялась, но быстро поддалась. Он овладел ею в большом стенном шкафу, «чтоб было не видно», как он глупо пробормотал. Их мгновенный сладострастный вопль никто к тому же и не слышал за общим шумом…

Но после наступил срыв. Алина расплакалась ещё в стенном шкафу. Паша вышел из стенного шкафа тоже сконфуженный и, несмотря на довольство, чем-то пришибленный и немного протрезвевший. Такой дикости с ним ещё не случалось; вдали стучали ложками, вилками, слышался смех, опять произносили тост… К тому же, к его стыду, в голову полезла мысль о Вере, такой чистой, чарующей и в которую он был к тому же чуточку влюблен…

– Вот те на, – ошарашенно бормотнул Паша и съел бутерброд.

Алина ускользнула в ванную.

Паша пошёл к людям, уши были красные, как флаги. Он ничего не понимал. К тому же восклицания, слова, которые здесь раздавались, стали раздражать своей неадекватностью. Чтоб заглушить всё, выпил подвернувшиеся на столе грамм сто: чего – непонятно.

«Питьё-то какое-то архаичное, – подумал он. – Но как же Вера, Вера… Что за кошмар я совершил… Чтоб мне провалиться… Где Вера? Где она?»

Пьяная мысль осенила его:

«Надо извиниться перед Верой. Стать на колени и попросить прощения».

Но потом утих.

«Такая чистая русская девушка, – бормотал он. – Что же мне теперь делать?» Вера была где-то в стороне. Изредка мелькала Алина, бросая на него злые, растерянные взгляды: к тому же она всё время прикладывалась к водке. Павел и её жалел, но всё это было несовместимо с Верой. «Первый раз в жизни осрамился, – горевал он. – Что делать, что делать?»

Вдруг с ним что-то произошло. Сначала мелькнул парень-шутник, что хлопал его по заду, оказывается, его звали Костя. Потом он открыл дверь, и в квартиру вошла молодая женщина.

В этот момент в сознание Павла мгновенно вошёл странный туман, даже нечто похожее на взрыв изнутри, и он невольно пошатнулся. Но что случилось – он не понял. Да, ему плохо, но совсем не так, когда внезапно заболеваешь, он даже не мог определить, что этот удар и туманное безумие заключают в себе. Впрочем, такое состояние показалось ему почти невыразимым, и, пожалуй, безумие было не тем словом. Скорее, он стал не самим собой – это было жуткое чувство, что он уже не он, что он, Павел, стал посторонним для самого себя существом, каким бывает прохожий на улице. Это было сильнее безумия, он как будто лишился чувства «я»… Но потом на мгновение возникло – как бы над его головой – иное Сознание, а сам он был внизу, маленький и смешной.

Внезапно он разглядел, что эта женщина, видимо, беременна, и что он её знает, и знает давно и хорошо, но кто она? Несуразность такого знания, этой «информации» тоже ошеломила его. «Зачем это мне, почему, в чём дело?» – эти слова промелькнули, как молния. Он еле стоял на ногах, не понимая, что происходит. В передней был полумрак, от этого он неясно видел лицо женщины… Кто она?

– Лена, проходи, – быстро сказал ей этот парень, Костя – очевидно, они были близкими людьми…

«Какая-то Лена, – тупо подумал, понемногу приходя в себя, Павел, – была ли у меня какая-то Лена?.. Кажется, была… Лен много…» Состояние, пронёсшееся как вихрь, ушло, оставляя следы. Лена прошла вперёд, не заметив Павла. А Костя задержался и опять хлопнул Павла по заду. Этот хлопок, наряду с нелепым ощущением, что Костя ему где-то, но неизвестно где, знаком, вывел Павла из себя.

– Ещё раз хлопнешь, морду набью, – прошипел он. Костя захохотал и хлопнул ещё раз. Павел тут же нанёс сильный удар в лицо – Костя пошатнулся, постоял на ногах секунду и рухнул. Раздался женский визг.

Павел, вне ума своего, схватил с вешалки чей-то плащ, стукнулся лбом об стену и, матерясь, выбежал из квартиры. Спустился вниз он стремительно, как будто превратился в рысь. Выбежал на тёмную улицу. Странно, совсем рядом оказался захудалый залапанный ларек, где толстуха торговала пивом, – Павел в жизни не видел такого обшарпанного ларька, ведь дело-то было в центре Москвы. Двое угрюмо-весёлых мужиков смотрели, как добродушная жирная продавщица разливает им пиво в стеклянные пол-литровые кружки. Вдруг Павла захватило, стало затягивать что-то, туда, к ларьку… «Господи! Как запах этого гнилого пива туманит меня. Почему?» – подумал Павел, но у него хватило воли оторваться и побежать дальше. Через минут пять-шесть он оказался на одной из известных арбатских улиц, здесь, несмотря на глубокий вечер, вовсю горели огни, кругом вывески на английском языке, свет в ночных ресторанах. «Опять этот бред, – подумал Павел, – эти притоны, вся эта мразь, ворованные деньги, но, слава богу, за мной никто не гонится».

Он ошалело дошёл до метро и поехал домой.

Глава 4

Очнулся Павел утром в своей однокомнатной квартирке, где жил один. Лежал он на полу, около дивана. Украденный ни с того ни с сего плащ валялся на стуле. Голова трещала, во рту всё высохло, штаны мокрые.

«Ну и ну, – подумал он. – Никогда так не напивался. Хорошо ещё, что жив».

Он встал и медленно поплёлся на кухню выпить соку, холодной воды в конце концов. Руки тряслись. Соображение почти не возвращалось.

«Что я там натворил? – вертелось в уме. – Избил человека моложе меня. И всё старичок пухленький виноват. Зачем он меня туда привёл?»

Дрожащей рукой налил соку, выпил.

«И назвал-то он, старичок, себя как-то странно: Безлунный, – продолжал Павел про себя. – Что это за фамилия такая? А в самом собрании ничего странного не было, обычная пьянка. Наговорил старичок с три короба… Кто же там был?»

Но голова отказывалась думать. Тянуло опохмелиться. Но тогда надо было идти на улицу, выходить в свет. Для этого, по крайней мере, нужна воля. А воля и ум были ещё в похмельном расстройстве.

Поэтому Павел задумчиво бродил по квартире. Перелистывал разбросанные на столе книги. Мучительно вспоминал, кто же были эти вчерашние люди. Вдруг наткнулся на потрёпанный семейный альбом фотографий. Стал листать его, тупо разглядывая хорошо знакомые и полузнакомые лица… Лица как лица, родственнички… Потом машинально открыл в середине, глянул на фотографию, и мгновенно животный непередаваемый ужас овладел им. Но, что хуже, этот ужас сразу перешёл в нечто невообразимое, в за-ужас, непереносимый для его сознания. Павел опустился на стул и дико, непонятным совершенно голосом завыл. В глазах исчез обычный внутренний свет, и весь он превратился только в одно: в сумасшедший, раздирающий пространство вой, вой не от какого-то безумного горя, а от ощущения полной катастрофы всего и вся, и своей жизни, и Вселенной. Он стал исчезать как человек. Дергалось одно неуправляемое тело.

В старой фотографии своего отца – он был снят, когда был ещё совсем юным, – Павел узнал вчерашнего Костю. Сомнений не было, все детали, нюансы, в одну секунду обжигающим ударом ворвались в его сознание. Костя был его отец, Константин Дмитриевич, умерший в восьмидесятые годы.

Это продолжалось некоторое время, потом логичность вдруг выплыла на поверхность: нельзя принимать за реальность то, что невозможно.

Павел как-то резво, истерично подскочил и побежал к плащу. Раскрыл его, осмотрел: безусловно, плащ был тридцати- или сорокалетней давности, такие сейчас не носят…

Тогда Павел запел. Пел он известную в богемно-интеллектуальных кругах Москвы старую песню:

Соберутся мертвецы, мертвецыМатом меня ругать.И с улыбкой на них со стеныБудет глядеть моя мать.

Опять дико закричал: «А ведь та, вчерашняя, Лена, это же его собственная, умершая от тяжёлой болезни, мать, Елена Сергеевна, похороненная на Ваганьковском кладбище, в тиши берез». И вдруг убийственная мысль ужаснулась самой себе в его сдвинувшемся уме: «А кем же она, та Лена, была беременна, кто гнездился вчера в её животе?»

– А-а-а-а! – заорал Павел в ту же минуту, как нашёл ответ, и орал так минут пять-восемь, подпрыгивая. Потом вскочил и, дико озираясь на самого себя в зеркала, словно он стал чудовищем, выбежал на улицу, наскоро накинув что-то на тело. «Всё понял, всё понял!» – бормотал он с пеной у рта. Бежал он, чтобы добраться до вчерашней квартиры, по известному адресу, который дал ему пухленький старичок Безлунный.

По дороге, углубляясь с каждой минутой в происшедшее, он думал, что сходит с ума всё в большей и большей степени, и от этого неспокойно орал. Никто, однако, не обращал на него внимания.

«Беременна? Конечно, им же самим, а кем же ещё? Всё сходится, и время, и то, что мама как-то говорила ему, что у неё была единственная беременность, именно им самим, Павлом.

Что же тогда получается?»

Павел остановился и взвизгнул: «Не верю, не верю, потому что не может быть!.. Надо скорей бежать туда, на квартиру, и всё уяснить… Да здравствует солнце, да здравствует разум! Это ошибка, совпадение, галлюцинация наконец! Этого не может быть, потому что иначе я сойду с ума… Не хочу… Не хочу-у-у!»

Павел заставил себя чуть-чуть успокоиться и присесть на скамейку.

«Конечно, это недоразумение, – по-бабьи хрюкнул он внутрь себя. – Это несчастный случай, и поэтому я не сойду с ума, нет причины для этого… Ну а если, а если?! Ну, тогда я больше чем сойду с ума. Больше, больше, больше…»

– Мама, мама, – услышал свой собственный голос Павел.

На этот раз прохожие шарахнулись, а милиционер, оказавшийся рядом, почему-то вдруг улыбнулся, как будто уже что-то знал.

Прошли ещё мучительные полчаса, и Павел подошёл ко вчерашнему дому…

Отсутствие пивного ларька рядом, того самого, у которого ему захотелось выпить пивка, насторожило Павла. «Наверное, за ночь снесли», – подумал он. Зато дом стоял на месте. Дом как дом. Павел юркнул в подъезд. Вот и знакомая дверь, только обшарпанная, точно её вчера облевали. Павел вздрогнул, потому что кто-то тронул его за ногу. Оказался кот. «Котик, – успокоительно заключил Павел, – это хороший знак». И, собравшись с духом, нажал на кнопку…

– Кто там? – вякнули за дверью.

– Это вчерашний посетитель, – ответил Павел.

Отворила ему скуластая нервная женщина. За её спиной – угрюмый, усатый мужик средних лет.

– Так вы не тот, не сантехник, – удивился хозяин.

Павел обомлел, но решил действовать напролом.

– Вчерась я у Петра Никитича нахамил немного, – начал он. – Ну вот и пришёл извиниться.

Хозяин вылупил глаза.

– Ну вот и идите туда, откуда пришли.

– Как? Разве он не здесь?

– Не тут.

– Так ведь вчера же у вас пьянка была, народу полно, Петр Никитич орден получил, праздновал от этого вообще…

– Так, так, молодой человек, – разъярилась немного хозяйка. – Так вы говорите, тут пьянка была?! Так что же это такое? В лицо врёте! Мы с мужем в рот не то что водку, мы и воду водопроводную мало пьём.

Павел посерел, помрачнел, словно туча накрыла его сознание. Взглянул внутрь квартиры – боже мой, вроде та самая, но всё как-то иначе.

– Что случилось? – угрюмо-серьёзно спросил хозяин. – Вы ведь интеллигентный малый, не бандит, сразу видно, а в состоянии диком. Что натворили, кого ищете?

– Малининых, – побледнев, ответил Павел.

– Таких здесь нет.

– А в доме?

– И в доме таких нет. У нас фамилии все в подъезде, на табличке. Я тут, слава богу, давно живу…

– Малинин Петр Никитич и его супруга Анна Кузьминична. Орденоносец. И дочка Верочка, – почти прошептал Павел.

К их разговору с интересом прислушивался совсем седенький, но уверенный в жизни старичок, вышедший откуда-то из глубин квартиры.

– Откель вы, дорогой? – вроде бы ласково спросил он у Павла.

– Не понял.

– Малинин Петр Никитич действительно жил в этой квартире, – сухо сказал старичок.

– Ну так вот и я говорил, – пробормотал Павел.

– Но он умер двадцать пять лет назад. Жена его вскоре тоже. Малинины здесь давно не живут. И потому пьянку здесь вчера они не могли устроить, при всём желании. Вот я и спрашиваю: откуда вы? Кто вы?

И старичок проницательно посмотрел из-за спины хозяина. Павел оцепенел, застыв в каком-то отупении.

– Родственник их, – пробормотал машинально.

– Ах, родственничек. Это бывает, – по-медовому пропел старичок. – А вчера, небось, были у покойника, соскучились, выпивали с ним? Даже нахамили ему, оскорбили беднягу? Нехорошо, нехорошо. Мёртвых не надо забижать. Только извиняться надо на кладбище… Ну так, ладушки. Уходите себе по-хорошему, драгоценный.

Павел по-прежнему не мог выйти из леденящего оцепенения.

– А кстати, один человечек в доме остался, Катерина Павловна Малова, старушка восьмидесятилетняя, которая знала Малининых. Вот к ней и идите, дорогой, второй подъезд, квартира сорок. А что касается этой квартеры, то она стоит пуста, и вчера была пуста, а мы живём напротив, но внучок мой купил её, и потому она будет всего нашего семейства, а не мертвецов ваших.

Павел наконец опомнился, взвизгнул (правда, вполне по-мужски) и с криком: «Всё кончено, но понятно!» – вылетел из подъезда. Вбежал во двор и сел на скамейку.

«Не умру», – подумал он. Внезапно вполне холодные мысли овладели им. Совершенно очевидно, что он попал в прошлое. Значит, такое возможно. Влип, но не насовсем. Хорошо ещё, что ноги унёс и остался жив. Хотя ведь там было неплохо. Но он-то не оттуда, а отсюда. В общем, можно считать, что всё обошлось. Спокойней надо, спокойней. Он вспомнил тут же своего неразлучного друга Егора Корнеева, вместе они крутились вокруг самых таинственных метафизических центров в Москве. «Егорушка-то поумнее меня, более продвинутый (хоть немного моложе), – воскликнул Павел. – Но главное: к метафизикам надо, к метафизикам! Рассказать всё, облегчить душу». В голове молнией восстановились чьи-то чёткие слова, которые он слышал в одном центре: «Если с вами произойдёт что-то явно сверхъестественное, не паникуйте, а главное, не пытайтесь понять, объяснить, это бесполезно, вне возможностей вашего ума. Примите случившееся как данное, и всё».

Павел даже обрадовался, чуть не подскочил на скамейке. Именно, как данное. Не суетиться умом, понять такие вещи всё равно невозможно. «Вспомни, Паша, Шекспира, – подсказал он самому себе. – В конце концов я жив, а это главное».

Павел, однако, задумался. «Нет, всё-таки надо забежать к старушке, пусть и восьмидесятилетней. Что-нибудь да скажет». И Павел упрямо пошёл вперёд.

Старушка была совсем разваливающаяся, но разумом бодрая. Ничего не боялась, потому что считала, что скоро сама умрёт, потому и открыла без расспросов. Усадила Павла чай пить – не смирялась она с одиночеством.

– Так Малининых родственничек, стало быть, – остро взглянув на Павла, сказала она. – Помню, помню, хотя сколько годов прошло. Все померли давно, а Анна Кузьминична меня очень любила. За что – сама не знаю, – старушка развела руками.

– Но как же все померли, – раздражённо сказал Павел. – А Верочка, дочка, она ведь молодая…

Старушка вдруг оживилась, расцвела, и в глазах её вспыхнул синеватый свет.

– Ангел был, а не человек, – сказала она.

Какое-то щемящее, неостановимое чувство овладело Павлом, всё в нём опять сюрреально сместилось…

– Петр Никитич какой-то орден высокого ранга получил и, мне рассказывали, отпраздновал широко… – невпопад бормотнул он, путая в уме время, место, людей…

– А потом, конечно, помню хорошо етот вечер. Я тоже там была. Плясала вовсю, – старушка облизнулась. – Только скандалом страшным всё кончилось. Жуть одна, хотя время было спокойное.

– А что такое? – Павел насторожился.

– А гостью одну, Алину, на етом празднике изнасиловали. Прям в клозете.

Павел опять оцепенел. Жар поднялся изнутри.

– И что? И кто?

– «И кто», – передразнила дружелюбно старушка. – Да парень один очумевший. Дикий. Его никто не звал – откуда он взялся… А я с ним плясала, хоть старше его, но бойкая была. Но его мутно помню, из-за пьяни. На тебя немного похожий. Но тебя тогда ещё на свете-то не было, – вздохнула старушка. – Тебе на вид лет двадцать пять дашь. А праздновали, почитай, гораздо боле четверти века назад.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.