Измена, развод и прочие радости

 Именинник проводил меня к столику и пошёл встречать остальных гостей. Я рассматривала убранство и своих соседей. Один чопорный седовласый мужчина, женщина сорока лет и девушка моего возраста.

 А потом в зал вошёл Миша. Я резко отвела глаза и уставилась на подвесную люстру. Прокляла и себя, и Олесю, и Спиридонова. Хотелось встать и уйти, но, вдавившись в спинку стула, я проговаривала сама себе, чтобы не смела и шагу ступить в сторону выхода. Бывший муж прошёл мимо. Хотелось думать, что не заметил, но когда прозвучал голос ведущего, я нечаянно оторвалась взглядом от интерьера и столкнулась с насмешливой улыбкой и отсалютовавшим мне бокалом. Волна злости полыхнула в голове. Подняв фужер с шампанским таким образом, чтобы средний палец недвусмысленно намекал на посыл, вернула благоверному приветствие.

 Глава 3

 В середине вечера, когда все прилично расслабились, а именинник надрался и стал читать собственные стихи, я решила, что с меня хватит. По стеночке, прячась от резвого ведущего, который уже трижды пытался меня уломать сыграть в бутылочку и карандашик, я просочилась в фойе. Присела в кресло и вызвала такси. Оно не ехало по причине плохой погоды.

– Верни машину, – раздался сбоку голос Рубенского. Я вздрогнула и предложила:

– Поцелуй себя в зад, – бывший муж сморщился.

– Не тебя? – уточнил он, присаживаясь напротив.

– Нет, ты это погано делаешь…

 Ему шёл этот костюм. Приталенный пиджак кофейного цвета, кремовая рубашка с расстёгнутым воротом и узкие брюки.

– В этом вся ты, – снова начал старую песню Михаил. – Вспомни, что ты мне сказала, когда я признался тебе в любви… «Не уверена, что это взаимно, но я попробую с этим что-нибудь сделать».

 Он передразнил меня, а я парировала:

– А какой нормальный человек признаётся в любви на похоронах деда?

– Ну не своего ведь…

– Вот именно, Миш, – я психанула и вытащила из сумки сигареты, – я соплями задыхалась, а ты: «Я люблю тебя». Да в гробу я видала такие признания!

– И сейчас ты опять делаешь это, – он придвинулся и протянул зажигалку. – Ты никогда не признаёшь своего поражения. Ни тогда, ни сейчас. Тебе вообще нормально?

– Нет, у меня изжога, – огрызнулась я.

– Ты как загнанная волчица, – он задумчиво потёр подбородок, – даже когда валяешься вся в крови у ног охотника, всё равно стараешься посильнее укусить. Тебе больно, а ты продолжаешь бравировать и хамить. Ты думаешь, так все женщины себя ведут при разводе?

– Нет, они обычно рвут на муже волосы и проклинают до седьмого колена. Так что заметь, как тебе повезло, и не пытайся забрать машину.

 Этот разговор стал напрягать. Настолько, что я психанула и ушла в гардероб за верхней одеждой. Стоя на пороге ресторана, я продолжала обновлять приложение с такси. Миша вышел минут через пять.

– Ты ведь даже не пытаешься исправить ничего… – он поднял воротник пальто. В свете ночных фонарей и снегопада он был похож на того парня, в которого я влюбилась семь лет назад.

– Зачем? – выкрикнула я. – Это не я хочу с тобой развестись…

– Затем, что, может быть, мне было бы проще… – он поднял голову и рассматривал ночное небо. – Проще признать, что я ошибся, что запутался, что ты другая, просто боишься показать слабость, что тебе тоже больно…

 Я не понимала к чему он ведёт. И не хотела признавать, что да, мне больно, плохо, что я всё это время молча выла в подушку, что меня выворачивало при мысли быть с кем-то другим, кроме него. Но также не собиралась тешить его самолюбие. Он хочет быть хозяином жизни, положения, жены. А я…

– Знаешь, Миш, – я подошла вплотную и уловила аромат его парфюма, который сама и выбирала, – мужчина должен быть таким, чтобы ему без труда доверилась слабая и без оглядки покорилась сильная… Делай выводы…

– Какие? – его глаза отразили снежный поток.

– Ты недостаточно хорош, чтобы я позволила себе слабости, и недостаточно силён, чтобы я вверила свою жизнь в твои руки.

***

 Гости вывалились на порог ресторана всей гурьбой. Кто-то толкнул меня в бок, дородная тётка попыталась наступить на ногу. А я смотрела вслед уходящему мужчине с поднятым воротником и, наверно, ощущала боль. Саднящей раной внутри. Сжигающей остатки гордости.

 Хотелось рвануть следом, схватиться за его пальто, уткнуться носом в родную грудь. Но я стояла. Миша хотел, чтобы я сказала, что мне плохо без него. Я хотела, чтобы он говорил про то, что по-прежнему любит, что сглупил, ошибся и его слова всего лишь слова. В них нет чувств. Но он промолчал и ушёл.

– Алиса, вот вы где! – меня аккуратно подхватили под локоток. Обернувшись, я увидела Наташеньку. Она была взбудоражена и расстроена. Над головой громыхнул залп салюта. Честно, такой моветон – на праздновании запускать фейерверки, но против именинника не попрёшь.

 Разбираться в душевных перипетиях Натали и Васи не было никакого желания. Я просто молчала, мысленно призывая ее одуматься. То ли моя ментальная связь была хилой, то ли у нее нереально горело.

– Я, признаться, не знаю, как начать… – сказала она, уводя меня от толпы.

– Начни как-нибудь, а там разберёмся, – со вздохом предложила я.

– Понимаете, Вася, он такой, такой…

 В её словах не было восторженности. Так скорее говорит замученная жена мужа-алкоголика, на которой висят ещё трое детей.

– Он ведь пьёт постоянно, – наконец призналась она, – или по уши в работе, причём это страшнее. Он не ест, не ходит в душ, только сидит за компьютером и пишет что-то… А сейчас…

 Я поискала взглядом объект обсуждения и заметила, как Спиридонов в расхристанном виде бегает по снежному газону с елями и, огибая каждую, кричит в темноту: «Наташенька, ау!». Ей-богу, как в той советской сказке, где герой так же носился по лесу и говорил в чащу: «Настенька!», а та ему отвечала: «Алёшенька…».

– И ведь одно дело встречаться, а другое замуж за такого человека… – бубнила над ухом мечта поэта.

– Вот-вот, – поддакнула я, наблюдая, как именинник косой походкой бредёт к компании незнакомых мужчин.

– Но вы же сами говорили…

– Что я говорила? – хлопнув глазами, переспросила я.

– Ну, чтобы мы попробовали…

– Так попробовали перепихнуться, а не ярмо на шею вешать…

 Вася приблизился к ребятам и, танцуя локтями, пролез внутрь круга, который образовали мужчины в процессе разговора. Как на посиделки к двенадцати месяцам заглянул.

– Но это же… Как-то… – замялась девушка. – Но вот вы же сами замужем.

– Уже нет. И поверь мне, там ни черта хорошего нет. Не понимаю, почему все туда так рвутся…

– И что же мне делать? – промокнув платочком глаза, спросила Наташенька.

– Вообще то, что хотите, – я застегнула пальто. – Любите – выходите замуж и несите крест. Если нет – не тратьте время.

 Вася что-то втолковывал незнакомцам, размахивал руками, а потом схватился за ремень брюк, расстегнул оный и начал… Вот идиот!

– А сейчас рекомендую вызвать ментов, – буркнула я, направляясь в сторону компании оцепеневших мужиков.

 Отбить Спиридонова удалось с лёгкостью. Да чего уж там. Мужчины оказались не какими-нибудь гопниками, а вполне цивилизованными интеллигентами. Как иначе объяснить, что на мою просьбу не бить дебошира сильно они уверили меня в том, что он и так наказан отсутствием мозгов, и помогли затащить пьянчугу в ресторан. Гости неровной струйкой испарялись. Я, не дождавшись такси, решила съесть кусок торта и поплатилась за это участием в почти семейной разборке. Наташенька, возбуждённая и сильно покрасневшая, кричала на Василия. Он пьяно отмахивался. Она не успокаивалась и требовала прекратить пить. Ему было наплевать, и он хлестал коньяк из горла. Развязкой стала фраза:

– Я ухожу от тебя! – прозвенел в пустом зале голос девушки. Спиридонов поднялся со стула, потерял равновесие, уцепился за спинку и рявкнул так, что я выронила вилку:

– Ну и хрен с тобой!

***

Пьяный Вася сопел мне в колени. До сих пор не могу понять, как меня так ловко окрутили, что пришлось увозить тело поэта домой. Хотя чего уж тут понимать…

 Когда моё такси несмело моргнуло фарами, из ресторана вывалился, в прямом смысле, пропахав последние несколько ступенек задом, именинник. Спиридонов с таким нахрапом лез в нанятую машину, что я оцепенела, пытаясь сообразить, как он намеревается через окно проникнуть в салон. Но тут очухался водитель и стал орать, что такую пьянь он никуда не повезёт. На мои доводы, что я всё оплачу, только адрес другой, он почти ударился в истерику, и мне пришлось следом за литературным гением грузиться на заднее сиденье. Таксист хмыкнул и заявил, что если хоть раз тело решит испражниться – пойдём пешком.

 Вася, разглядев в салоне "Тойоты" знакомое лицо, совсем ополоумел и полез целоваться. Я приложила его сумкой, и он, пробурчав, какая я вредная, уткнулся носом мне в ноги, а потом и вовсе захрапел.

 Отдельной главы достойно повествование взгромождения на третий этаж без лифта. Спиридонов оступался, вис на мне и лапал. На втором лестничном пролёте его перекосило основательно, и он попытался просунуть свои ручонки мне под пальто. Не справившись с пуговицами, он вдавил меня в перила и,уткнувшись в шею, дыхнул перегаром:

– Как же от тебя вкусно пахнет, Алис…

– А от тебя не очень… – выдавила я, стараясь дышать через раз, чисто из-за боязни опьянеть от паров алкоголя.

 Спихнув с себя невменяемое тридцатилетнее тело, которое всегда казалось мне тщедушным, а сейчас стало невероятно тяжёлым, попросила Васю не будить соседей и подниматься дальше. С ключами тоже произошла заминка. В карманах его пальто их не оказалось, и я, содрогаясь, полезла в штаны. Спиридонов, приваленный к стене, похабно заржал, отчего я не выдержала и пихнула его локтем под рёбра.

 В коридоре мы должны были растянуться: поэт схватил меня поперёк талии и попытался внести в квартиру на руках. Не то чтобы я была тяжёлой, скорее носильщик подкачал. Выпутавшись из его конечностей, я толкнула Васю внутрь и зажмурилась. Тело рухнуло. Я приоткрыла дверь и закатила глаза при виде умилительной картины начинающего храпеть гения.

– Спиридонов, – наклонилась я, – поднимайся и шуруй на диван.

 Ещё пару минут побарахтавшись в узкой прихожей, он выполз в зал и облокотившись спиной о кресло, засмеялся. Мне стало не по себе… Не каждый день дело имеешь с психами.

– Я тебя так сильно люблю, Алис, – между всхлипами смеха проворчал он. – Но все бабы одинаковы…

 Мужской бред не впечатлял. Хотелось развернуться и уйти, но вместо этого я сходила в ванну и принесла зелёный тазик. Бухнула его возле Васи. Наведалась в кухню за водой и пошуршала в аптечке. Уголь нашла и, прикинув вес поэта, наковыряла десять таблеток. Глотать абсорбент не захотели. Я оставила пригоршню на столике.

– Все вы только одного и хотите, – он стягивал пальто, сидя на полу, – деньги, деньги, деньги… Ты ведь ничем от других не отличаешься… Тебе тоже от Миши одни деньги нужны были…

 Не понимаю, почему я стояла и слушала алкоголика, в котором явно говорили этиловые возлияния, а не мозги. Наверно, в цирк захотелось.

– Ты даже познакомилась с ним, уведя у него деньги, – он рассмеялся, и в хриплом мужском смехе свербела обида. – Ты ничем не лучше, а я вот люблю… Ты продажная, Алис…

– А ты хреновый поэт, Вась! – и хлопнула входной дверью, заперев ее снаружи.

Глава 4

 От телефона меня отвлёк звонок в дверь. Занимаясь выбором подарков к празднику, я не сразу сообразила, что звук доносится из коридора. Вставать и открывать не спешила, решила дать время неизвестному камикадзе одуматься, но не срослось. К переливчатым трелям добавились удары.

 Ириска рыжим пропеллером носилась под ногами, облаивая позднего гостя. Я посмотрела в глазок. Не узнала.

– Открой, – рявкнуло снаружи. Я опешила и голосом Лолиты, не той, что Милявская, а которая Набокова, шепнула в косяк:

– А взрослых нет… – вспомнила, что мне двадцать шесть, и выругалась.

 Провернулся замок, и в узкую щель потянуло морозным воздухом.

– Чего тебе? – сварливо спросила я Спиридонова, который топтался и отряхивал с кроссовок мокрый снег.

– Не пустишь? – он сложил руки на тощей груди, стараясь выглядеть угрожающе. Я с сомнением приподняла бровь.

– Нет!

 Я уже вознамерилась хряпнуть дверью в лучших традициях, но этот серверный олень просунул ногу в щель. Сузив глаза и поджав губы, я снова задала тот же вопрос:

– Чего тебе?

 Мужчина взглянул на меня исподлобья. На физиономии разливалось какое-то печальное отчаянье вместе с тёмными кругами под глазами.

– И-извиниться хочу за вчерашнее, – заикнувшись, признался он.

– Мне не нужны твои извинения…

– А мне нужно твоё прощение, – постарался мягко улыбнуться и сделать глазки кота из Шрека. Я не оценила и ещё раз дёрнула дверь. Непризнанный гений вздохнул и убрал ногу у меня с дороги. – Алис, пожалуйста…

 Хряпнуть дверью, как крышкой гроба, не получилось. Пришлось тихонько закрывать.

– Алис, нам надо поговорить… – услышала я снаружи квартиры.

 И этот туда же… Почему на моём жизненном пути появляются только мужчины, которым отчаянно хочется поболтать? Почему, к примеру, не отвезти молча девицу на Мальту. Ну или в гробовом молчании положить на плечи новую шубу. Да на крайний случай и колье на шею пойдёт.

 Вася из поэта переквалифицировался в дятла. Он стучал, стучал, стучал. В итоге на стук вышла бабушка – соседка – и всё смолкло. Я посмотрела в глазок: понурый Спиридонов что-то объяснял Нине Викторовне. Через пару минут она ушла, а у меня звякнул телефон смской: «Алис, впусти такого милого мальчика, ну что издеваешься?»

 Меня подхлестнуло волной злости. Звякнули ещё раз замки, и я, схватив Василия за рукав дублёнки, втащила его в квартиру.

– Доволен? – рявкнула я. – Иди ещё весь подъезд оповести, какая я нехорошая. И продажная. И вообще…

– И вообще, Алис, прости меня, – он схватил за руки, зажимая мои ладони в своих. – Я дурак. Вчера – пьяный дурак, который помнит только треть. И я наговорил лишнего. И не должен был… Алис, прости…

 В порыве психа я выдернула у него свои руки и прошаркала в спальню. Закрыла дверь и села на пол. Звуков из коридора слышно не было. Но потом звякнула посуда. Литературный гений появился бесшумно с двумя бокалами. Внутри плескалось или виски, или коньяк. Один бокал поставил возле моих ног, а сам сел напротив, почти копируя мою позу.

– Прости…

– Ты повторяешься, – ехидно перебила я.

– Нет, – он потёр лоб, стянул очки с лица. – Сейчас я извиняюсь не за вчерашнее, а вообще…

– Превентивно?

– Нет, – он подтянул серые треники и скрестил ноги, уперев локти в колени. Подбородок положил на сцепленные в замок пальцы. – Я извиняюсь за то, что молчал. Всё знал и ни намёком, ни словом не предупредил. Извиняюсь за то, что трус, обыкновенный трус, который не способен был на предательство… Но всё равно предавал. Тебя…

– О чём ты? – мои нахмуренные брови встретились у переносицы.

– Алис, у него другая женщина… – он спрятал лицо в ладонях. – Уже около двух лет у твоего мужа любовница. И сейчас… Она беременна, Алис…

.

Глава 5

 В моей голове его речь прозвучала, как бла – а бла – бла, бла, бла-а-а. Видимо, это как-то отразилось на моей обескураженной физиономии, потому что Вася усмехнулся и пояснил:

– Я не ломал рук, Алис, – взъерошил русые волосы, – у меня не аппендикс и Миша не был у меня сиделкой. Я никогда не лечился от алкозависимости и твой муж не поддерживал меня тогда, не жил со мной в том санатории…

– А где же ты был? – ещё не веря в услышанное, ошарашенно спросила я. – Я же две недели ездила поливать твои бегонии…

– В Краков летал, на конференцию… – недоумённо обронил он, а я обидно рассмеялась. Так, что сама испугалась этого истеричного смеха.

– В Краков? – ещё давясь весельем, переспросила я. – Вась, откуда у тебя деньги на заграничные поездки, ты живёшь в бабкиной квартире, пьёшь самогон…

– Если я живу в задрипанной квартирке с советским ремонтом, если ты меня всегда видела в затрапезном виде, если я не шастаю каждый день в офис, это не говорит, что я нищий, – раздражённо и зло выдал он. А я умолкла. – Ты ведь даже не знаешь, чем я занимаюсь, но свято веришь, что я прозябаю впроголодь… Ах да… Миша же тебе рассказывает, что помогает мне… Алис, он не мне помогает, он любовницу свою содержит…

 Я обхватила себя руками и стала медленно раскачиваться. В голове не укладывалось, я отказывалась верить в то, что уже два ношу ветвистые, щедро взращённые витаминами кальция и супружеским блудом рога.

– Или полгода назад он ездил в Екатеринбург договориться о сотрудничестве… Нет, Алис…

 Спиридонов сыпал фактами, датами. А я шептала себе внутри: «Только попробуй разреветься…» Миша никогда не хотел детей. У него с этим сложно, он не готов был. Отговаривал меня. Даже собаку подарил, чтобы потренировалась. Но всё равно всегда подчёркивал, что не хочет детей. А тут оказывается…

– Зачем этот цирк с двойным свиданием? – невпопад спросила я.

– Я надеялся, что он сольётся… – Вася так же сидел напротив меня, только голову запрокидывал к стене и изредка ударялся ей. – Или не сольётся, но я наберусь смелости всё рассказать… Он попросил его прикрыть в этот Новый год. Хотел уехать за город… Тогда я понял, что больше не могу… Не хочу в этом участвовать…

– Уходи, Вась…

***

Василий ушёл. В другую комнату. А через час вернулся и попробовал закинуть меня на кровать. Я не сопротивлялась. Сама встала и залезла под одеяло. К двум часам ночи он снова явился и стал пихать в меня таблетки. Вот тут проявился мой бунтарский характер. Пока примерялась, как ловчее украсить его запястье цепочкой своих зубов, он извернулся и засунул успокоительное мне в рот. Зажал его. Пришлось глотать. В четыре утра на прикроватной тумбочке материализовался чай. А в шесть я уснула. То ли боль поутихла, то ли переквалифицировалась в злобу, а злиться всегда приятнее выспавшись.

 Полдень встретил тишиной. На кухне стоял завтрак в одноразовых контейнерах. Спиридонова я повысила в звании от непризнанного гения до северного оленя, подвид придурковатый.

 Злость и обида, вкусив мирской пищи, затребовали отмщения. Я не знала, что надо сделать, чтобы ударить побольнее своего супруга, поэтому начала с мелочей. Выставила в соцсеть свои фото с будуарной съёмки. Я снималась в этой фотосессии, чтобы порадовать его и разнообразить наши переписки, но не срослось.

– Как дела? – наигранно спокойный голос Рубенского в трубке настиг ближе к вечеру.

– Пока не родила, а когда рожу – не скажу, – хотелось орать в телефон, какой мой благоневерный подлая скотина, но я стоически стискивала зубы. Не иначе как успокоительное действовало.

– Что? – надломился голос Миши.

– Что? – непонимающе переспросила я, цедя с присвистом чай.

– Повтори, что ты сказала…

– А что я сказала? – продолжала тупить я.

– Ты беременна? – и было в вопросе столько раздражения, непонимания…

– Я не хочу отвечать на такие вопросы левому мужику…

– Я твой муж!

– Бывший, – дотошно уточнила я. – Чего тебе надо?

 В трубке пропыхтели, не иначе как тоже хотели орать, но повода не представилось.

– Ты что творишь? – похолодел голосом Михаил. – Почему твои откровенные фотки висят в сети?

 В фото не было ничего откровенного и непотребного. Обычная съёмка в нижнем белье, сорочках, в ванне с обнажённой спиной. Как по мне, невероятно целомудренно.

– А тебе твоя любовница не даёт, что ты полез шариться по соцсетям? – раскрыла карты я.

– Не твоё дело… – начал было супруг, но я перебила:

– Моё. Знаешь ли, сшибать люстры рогами неприятно…

– Удали фото, – рыкнула трубка. – Не хватало ещё, чтобы весь завод ходил и судачил про жену заместителя.

– Бывшую жену… – внесла коррективы я. И опять вернулась к его интрижке. – Слушай, а как тебе ребёнка удалось сделать с твоим одним разом в три дня? Резинка порвалась?

– Тебя этот один раз устраивал! – завёлся муженёк.

– Я просто не знала, что Вася может трижды за ночь…

– Дрянь! – рявкнул Рубенской и положил трубку. Конечно, некрасиво так проставлять Спиридонова, но ведь в древности казнили гонца, принёсшего дурную весть, а теперь пусть только немного пострадает.

 К вечеру мою страницу в соцсети заблокировали. К утру мне удалось её реанимировать. Ближе к полудню у меня увели машину. Я только и успела понять, что её открыли дубль-ключом, как она пронеслась мимо подъезда, а мне из салона, нахально показав один интернациональный жест, отсалютовал Миша. Ну всё…

 Через пару дней Лидочка слила информацию, что её муж с моим бывшим свалили в Москву в командировку. Я вооружилась службой перевозки и выгребла всю квартиру. Даже простыней не оставила. А что оставила, так – не моё… Хотела утащить матрас ортопедический, но уже не влезло в третью по счёту машину. Плюнула.

– Какого чёрта? – проорала трубка голосом Рубенского через день.

– Двурогого, – меланхолично отозвалась я, раскладывая чашки и тарелки по полкам. Признаться, погорячилась. Не стоило все вещи вывозить, моя квартира просто не может их расположить. Но и оставлять ему свои сатиновые простыни, сшитые на заказ, я не могла. Хотя если он на них делал детей не со мной…

– При чём тут двурогий? – устало уточнил телефон.

– При всём, он солидарен со мной. Как-никак, мы с ним одного вида, у обоих между ушей рога.

– Ты не успокоишься?

– Я не заводилась… – чашка выскользнула и с грохотом покатилась по ламинату.

– Чего ты хочешь? – спросил Миша, тяжко вздыхая.

– Глобально? Чтобы у тебя отсох язык, руки и детородный орган. А вообще… – я прикинула, что можно выжать из развода… – Машину, дом и однушку, одну из двух. Ну и мою квартиру, которую мне родители подарили.

 Михаил обидно заржал, а я сцепила зубы.

– Не оборзела? – наконец успокоившись, спросил он.

– Считай это компенсацией за твои похождения.

– Ты ничего не получишь…

– Ты даже не извинишься? – не нужны мне были его извинения, интересно стало.

– За что? За то, что ты сама подвела меня к измене? За то, что видела во мне денежный мешок? За то, что плевала на меня. Напомни, что ты сказала, когда мне вытащили камень из почки?

– Поздравляю, теперь ты один из немногих, кто прочувствовал всю прелесть схваток, – сама себя процитировала я.

– Да! – холодно подтвердил муж. – По-твоему, так должна себя вести любящая жена?

– А как? – мне реально стало любопытно. – Носиться и причитать? Лечь рядом в гроб? А может, она должна была вызвать скорую, отвезти тебя в лучшую частную клинику, выдернуть ведущего уролога из отпуска, привезти из-за города анестезиолога? И всё ради того, чтобы уже наутро этот грёбаный камень лежал в коробочке из-под анализов… Мне кажется, это реально лучше, чем соплями тебя умывать…

 Миша замолчал. Я тоже. В руках подрагивала тарелка из итальянского сервиза. Я его припёрла с блошиного рынка Болоньи и невозможно любила за винтаж. Чтобы избежать казуса, отложила посуду и села на стул, всё ещё прижимая трубку плечом.

– Так чего тебе не хватало? – решила спросить я.

 Всё ещё тишина. Но потом выдох и обречённое:

– Не знаю, Алис… Я не знаю…

 Глава 6

– Сволочь! – выдала Олеся, неуклюже раскачиваясь на детских качелях у меня во дворе. Ириска носилась, как после энергетика, и облаивала здоровенного дога, тот флегматично игнорировал её. – Не, ты глянь, какая сволочь! Мало того что кобелина, так ещё и шмотки пожалел.

 Подруга икнула и передала мне бутылку шампанского. Пить не хотелось, но обстановка располагала. Вечер, снег, детская площадка и две дуры с игристым.

– А давай… – рыжеволосая гарпия задохнулась от гениальной идеи. – Давай машину ему разрисуем?

– Тебе в садике не хватило раскрасок?

– Хорошо, давай накарябаем…

– Зачем? Если она достанется мне, потом и ремонт делать мне.

– Ладно, тогда хоть одно колёсико может, спустим?

 Она молитвенно сложила руки перед грудью, а я уронила лицо в ладони. Да послал же бог друзей, с такими и врагов не надо.

 Первой ошибкой за этот вечер была бутылка алкоголя. Я это осознала на пути к своей квартире, сидя в такси, под кудахтанье Олеси, что мы-то ему уж покажем. Что покажем, старалась не уточнять, размах фантазии подруги колебался от стриптиза на снегу до водородной бомбы под дверью.

 На парковке пьяный юрист быстро разыскала наш "Ниссан". Поскольку машина была внедорожником, напакостничать просто так не получалось. До лобовухи было не дотянуться, а колёса это неблагородно.

 Телефон тренькнул, и я поспешно приняла вызов. На том конце пищала Наташенька – мечта поэта. Она в слезах рассказывала, что Василий сошёл с ума, грозится идти драться или бороться за что-то, а если ему помешают, он выпрыгнет из своего окна. Я порекомендовала психдиспансер и бригаду медиков для буйнопомешанных.