Тюрьма душ

– И какие есть методы воздействия на заключенных?

Василий скривился, отводя взгляд. Он хорошо мог рассказать про методы работы «Душегубом». К тому же только «Душегуба» парень и видел. Но хотелось чего-то светлого. Надежды, наверное. Как в молодости. Когда все еще было хорошо. И было только «Принятие». Не «Тюрьма Душ». А «Принятие». Не «Душегуб». А «Принятие».

Мужчина задумался о смысле появления тут Петьки. Провел рукой перед собой и усмехнулся. Нет. Это все взаправду. Василия не пытается перевоспитать его начальник, засунув в «Принятие», которое заставляет принять «Душегуба». Отказаться от старой травмы. От самого большого разочарования юности.

Иваныч помотал головой, вытряхая из нее тюремную тему. Петька понял, перестоился.

– Ну… мы помещаем пациента в стерильную среду, в которой нет внешнего раздражителя. Потом потихоньку прорабатываем травму, стимулируя отделы мозга, в которых эта травма засела. И выводим все к тому, что мозг либо не реагирует в этой зоне на влияние сознания. Либо доводим до того, что пациент воспринимает травму как часть себя и живет с ней дальше.

– А фобии «Принятие» лечить может?

Инженер закурил и пододвинул к себе почти полную пепельницу.

– Может, Петька. Все может. И фобии, и травмы. Страхи… Даже заику сделает нормальным.

Парню вдруг стало грустно. – Но держат тут только заключенных…

– Ага, Петька. Мы же науку продвигаем, чтобы им помогать… Чтобы ЗКи у нас по передовым технологиям реабилитацию проходили.

В помещение вошел начсмены. По нему понятно было, что он контролировал каждое сказанное инженером слово. Возмущение было видно невооруженным взглядом. В походке, во взгляде серых глаз. В том, как мужчина потушил сигарету, мелькнув ей перед Петькиным носом.

– Вась, хватит уже! Ты полтинник разменял шесть лет назад, а воешь как малолетний радикал! Разработка жива только благодаря им! Радоваться должен…

– Да как тут радоваться, Сема? – Василий подпрыгнул и ударил кулаком по столу. – Дело жизни превратилось вот в это… Ты… Да че с тобой говорить… Один Женька руки еще не опустил…

– Евгений Дмитриевич, если ты не понял, сдался еще до выхода разработки в свет. Он тут, так сказать, по своим делам…

– Евгений Дмитриевич? – вклинился Петька. – Симонов?

– Ага, он самый. Женька Симонов, – грустно протянул Иваныч. – Это он там, за погасшим монитором. В начинке ковыряется.

– В «Душегубе»? – удивился парень. – На себе?

– Нет. Для него это все еще «Принятие»…

– Так! Петр, давай пробежимся с тобой по методам лечения посттравматических расстройств… – начцеха сел рядом с мальчишкой и по-доброму улыбнулся. – Ну, какие знаешь?

Лампы на потолке вновь замерцали, говоря, что в очередную установку положили нового пациента. Студенту стало некомфортно.

– Ну… проработка травмы. Метод привыкания к травме…

– Ага, – кивнул высокий мужчина в белом халате. – Дальше…

– Метод отвлечения, ептеть. Метод воссоздания условий травмы… – подхватил инженер.

– И метод воссоздания травмы? – Петр, как прилежный студент, перехватил инициативу.

– Верно. И метод воссоздания травмы… Он самый радикальный. Скорее навредит, чем вылечит.

Гудок оповещателя в кабинете заставил Василия Ивановича подняться и выйти из переговорной. Человек в установке требовал внимания и заботы. Нет. Не так… Очередной преступник совершил мыслепреступление, даже не осознавая, что уже давно находится в тюрьме.

– Извините, а какие методы воздействия на преступников? Ну в случае если это… – Петр хотел сказать «Душегуб», но осекся. Умолчал.

– Странный вопрос. Он же выбивается из твоей учебной программы? – мужчина посмотрел по сторонам, проверил свой мобильный телефон и отложил его в сторону. – Ты же не будешь это записывать?

Петька помотал головой и отодвинул блокнот.

– Большинство из этих людей живут в зацикленном дне. Это наказание за совершенные действия внутри симуляции. Как только человек проживает день порядочно – допускается к следующему. Все дни воссозданы на основе их памяти. Метод цифрового ввода и метод цифрового вывода. Всего одна конвертация машиной.

– А если как тот, который с детьми…

– Этот… – вздохнул мужчина. – Этого мы скорее всего спишем.

– Это как?

– Как-как… на западе, перед приведением в исполнение приговора, – Семен сделал такой тяжелый акцент на выражении, что стразу стало понятно. Какого приговора… – проходят десятки лет. У нас упростили. Десятки лет проходят тут. За пару дней.

– Нет ни УДО, ни условного срока? Ни реабилитации после выхода из тюрьмы?

– Верно. Есть «Принятие». Оно помогает определить, достоин человек второго шанса или нет.

– Жесть какая.

– Жесть. Но это жизнь, парень. Уж лучше так, чем по улицам бы бродили маньяки… Как тот… с детьми.

– Нескромный вопрос, – нахмурился мальчишка, складывая в карман свои вещи перед уходом. – Вы участвовали в разработке?

Начцеха печально кивнул.

Кафельный пол блестел под ногами парня, пока он бродил между установками, осматривая то руки лежащих в них людей, то экраны с событиями, которые происходят внутри. Большие белые установки томно гудели, сливаясь звуками в унисон. Петька попытался найти хоть какие-то маркировки на аппаратах, но не смог. Все затерто.

Глаз зацепился за матовое пятно со следами синей краски. Палец смоченный слюной прошелся и заполнил бороздки, оставленные наждачной бумагой. Жидкость дала перетертой краске контраст, проявив эмблему завода-изготовителя.

– Заслон…

Теперь стало по-настоящему обидно. Петька вдруг понял и Василия Ивановича, и Семена, как там его по отчеству… И Заслон. Все отреклись от своего детища. Не такого будущего для идеи они хотели. Но мальчишка все еще не понимал, как отличная идея превратилась в «это».

Глава 5

Никакого принятия

– Поздравляю! Всех поздравляю! И с днем знаний поздравляю, и с тем, что все вы молодцы. Отличились! – с трибуны вещал Генеральный директор предприятия. – Особенно поздравляю команду «Принятие». Знаю, нехорошо выделять кого-то из специалистов… Одни на пороге открытия, другие уже перешли… НО! Их я поздравляю сегодня по-особенному. Эти молодцы получили госзаказ. А это, смею заметить, не самый плохой спонсор!

Большой зал старого дворца культуры был полон. Люди сидели в своей обычной одежде, оставив халаты и спецовки далеко от этого места. Сегодня никто не работал. Только праздновали. Женька сидел в первом ряду и лениво хлопал, пытаясь не раздражать гудящие от усталости руки.

Сегодня восхваляли их. Их команду, которая без устали трудилась почти год.

Трудилась – мягко сказано. Первые полгода инженерный состав и несколько биологов тыкались в стену, как слепые котята. И только летом дело сдвинулось с мертвой точки. И понеслось. И разработку «Принятия» уже было не остановить.

За окнами лениво моросил дождь, и вечерние сумерки начинали подсвечиваться фонарями с улицы. Осенний ветер таскал мокрые листья по забитой парковке, дергал кроны деревьев, что еще не облысели, и морозил грудь под тонкой ветровкой. Время года менялось стремительно. Никто из команды, которую сегодня прославляли, скорее всего и не заметил, как пролетел этот год. Настолько все было сумбурно.

– Евгений Дмитриевич! – кричал коротко стриженый Вася, вываливаясь из такси. – Женька, ептеть!

– Вась, я тебя еще на подъезде к ДК слышал. Не шуми, и так голова раскалывается.

– Да как не шуми-то? Ты че слинял, даже контракт не прочитав? – молодой Иваныч суматошно искал пачку своих сигарет. – Ты вообще в курсе, что там? Там же…

– Вась, да читал я его! Там полное обеспечение.

– Полное! Женька! Настолько, что нам даже здание выделят! Бывшей больницы, но…

Евгений с улыбкой кивнул.

– Это такие перспективы для «Принятия»! А еще большие перспективы для тебя! – Василий протер лавочку у входа в дворец и сел. – Надо было успевать раньше тебя подавать на патент…

– Ахах! Ну если бы ты взялся и подготовил документы для патента… – Женя громко смеялся. Он уселся рядом, даже не удосужившись вытереть морось, налипшую на лавку. – Да я бы и не обиделся, если что… Тут не в патенте и не лаврах дело. Вась. Мы справились. Нас признали!

– Да. За такую идею стоило бороться…

Холодный ветер принес стену дождя, но ни один из парней не стал прятаться от него в здании. Проливной дождь – то самое, чтобы остудить кипящие головы. Намокли ветровки, намокли рубашки под ними. С почти лысой головы Васи ручьем стекала вода. Женька просто намок и был похож на бездомную собаку. Сидел мокрый и улыбался. С облегчением.

– Да. Сейчас все будет иначе…

– Про иначе, кстати! Как у вас там с Машкой дела? На подходе?

– Да какой там… Отложили опять. Проект не только время отнял. Но и силы…

– Ой, уж больно много сил-то там надо, а? – похлопал своего друга по плечу Васька.

– Не, ты не пойми неправильно! Я готов, я взрослый, – усмехнулся Женя. – Мы же с ней решили. Давно решили. К тому же я поднял на ноги проект… Уж ребенка-то осилю!

– Свечку держать?

– Не. Не надо, – Женя отклонился назад, задрав голову к темному небу, затянутому серыми тучами. – Мне кажется, что я зря переживал. Дети… они ведь как овощи. Главное, чтобы проросли. А дальше сами вверх потянутся.

– С такой философией я начинаю переживать за твоих овощей!

Молодой парень усмехнулся, глядя на непроглядные тучи.

– Жень… Там в контракте указано, что необходимо полное исследование методов экстремальной реабилитации. Ну те…

– … в которых травму переживаешь, чтобы очерстветь. Да, я понял. Видел, точнее. Я работаю над этим.

– Работаешь…

Звук пожарной сирены и всполохи проблесковых маячков отвлекли ребят. Вася потушил об лавку сигарету и встал. Женя тоже.

– Вась…

– Пора тебе, да?

Женя Симонов, выдающийся инженер и прародитель совершенной системы реабилитации, лишь кивнул.

– Это были отличные два года… Кстати, а что, в этот раз без мотоцикла?

– Без. Хочу еще немного пройтись.

Вася протянул своему старому другу руку. – Не промокни, ептеть…

Сырые вечерние скверы и парки блестели фонарями, отражаясь от всего до чего дотянулся дождь. Осеннее небо уже было неразличимо во мраке, но чувствовалось, как оно нависло над городом. Пахло осенью. Пахло сырыми жухлыми листьям, пахло надвигающимися холодами. Женя каждый год вспоминал тот миг из детства, в котором понял, что времена года пахнут по-разному.

Парень закрывал глаза и вспоминал беспечного ребенка, который выходя из подъезда четко подмечал: «настало новое время».

Машины мелькали мимо, уносясь вдаль. В городе больше не было нерадивых мотоциклистов, суетящихся в междурядье. И электросамокаты тоже стоят теперь прикованные дождем. Все спешат домой, прячась от промозглой осени. Женька тоже спешит. Домой.

Вой сирен нарастал с каждым шагом и как только перспективный инженер добрался до своего дома, пожарные не только замолкли, но и погасили все маячки. Наступила тишина.

Женя пропустил все. Пропустил все звонки от Маши, пропустил безумное возвращение домой со спешкой и нервами. Пропустил пожар и крики людей на улице.

– Живете тут? – подошел пожарный, что снял свою каску наслаждаясь холодным дождем.

– Да. На седьмом этаже.

– Четыреста вторая? – чумазый и пропахший горелым пластиком мужчина поморщился.

– Да.

Пожарный замер. Он всем сердцем пожалел, что подошел к парню, сидящему на скамейке. Жалел, но уйти уже не мог.

– Там работает бригада скорой помощи. Ваша девушка…

– Жена.

– … жена. Они ей занимаются. Ее отвезли в четвертую городскую. Вам бы поспешить.

Женя кивнул. Смотрел на выгоревшие окна четвертого этажа в своем подъезде и не думал ни о чем. Закрыл глаза. Что-то представил. А потом открыл.

Ничего. Пусто. Темноту видел.

Тут уже не отделаться продажей мотоцикла. И становлением взрослым, тоже не обойтись. Оно само как-то резко пришло. Вся эта тяжесть. И сразу дурачиться расхотелось. И сладкое есть теперь тоже не хочется. И фильмы смотреть нет желания. Вот ровно до этого момента жизнь была.

– Хрень какая-то… – Симонов встал и вызвал в воздухе консоль тестироващика. – Не работает это дерьмо…

Веки открылись, и морщины, что были разглажены временным забвением, вновь исписали лицо инженера. Симонов выбрался из «Душегуба» и закурил. По лицу еще стекали остатки осеннего дождя, но мужчина грубо вытер их рукавом халата. Он единственный не пристегнутый пациент. Единственный, на которого не работает сигнализация пробуждения.

– Ну че, Жень. Как успехи? – подошел к тому его давний друг Вася.

Вася не хотел знать ответа. Спрашивал по инерции. А Симонов по инерции ему отвечал.

– Плохо. Работаю.

Отвечал и каждый раз вставал с койки аппарата. Потом шел в туалет, умывался, принимал душ время от времени. И собирался домой.

Не в этот раз. В этот раз в раздевалке Симонова нагнал нахальный мальчишка. Студент подлетел к нему сзади и резко протянул свою руку.

– Петр! – мальчишка вилял бы хвостом, если бы тот у него был.

– Женя, – Симонов протянул ладонь и пожал тощую руку пацана. А потом перевел взгляд на Василия Ивановича.

– Студент. Делегировали ко мне, – ответил Иваныч.

– Я читал! Я про Вас читал, Евгений Дмитриевич! Это был научный прорыв! – не замолкал Петька. – Я читал и про метод ввода, и про корреляцию восприятия…

Симонов отвернулся к шкафчику, доставая свои личные вещи. Сейчас он соберется, поедет домой, поспит в своей маленькой квартире, которую купил еще когда жил с Машей, а потом проснется и приедет сюда. Залезет в «Душегуб» и проведет пару счастливых лет внутри своей головы. Оттачивая систему экстремальной реабилитации.

– … это просто незаменимая в будущем технология! Она позволит обучать людей, вырабатывать мышечную память, закладывать знания! Ее только развивать надо, – суетился мальчишка, все никак не решаясь подсунуть свой блокнот, чтобы получить автограф живой легенды. – Там столько перспектив для научных трудов! Но первый этап же пройден! Вы толкнули науку вперед! «Принятие» – это…

– «Душегуб», – оборвал его Симонов и достал из шкафчика мотошлем.

Эпилог

Иваныч выругался, снимая забрызганный рвотой халат. Шкафчик раздевалки открылся, и мужчина достал из него другой халат. Запасной.

Рука нащупала в кармане забытый Петькой блокнот. Уже пара месяцев прошли, как студент слинял с практики, а блокнот оставил. Василий вещицу достал и пролистнул пару раз от корки до корки. Пусто. На полях почеркушки, и только на первой странице запись.

– «Ептеть»…