Статус: все сложно

– Стоит спросить у самого Глеба Навицкого.

– Думаешь, он ответит? – задаю Зойке вопрос, но ответа, конечно же, не жду. На него если кто и сможет ответить, то только Глеб. Задумываюсь, что многое бы спросила у Глеба. Много, что хочу узнать.

Перевожу взгляд на часы.

– Боже мой, Зойка! Я опаздываю. У меня сегодня спектакль, – быстро завожу двигатель.

– Может, после пойдем развеяться? Соня нашла какое-то круто место, – заманивает меня Зойка.

– Нет, давай не сегодня. Завтра?

– Договорились.

– Тогда ни пуха!

– К черту!

Выключаюсь и быстро встраиваюсь в ряд, подрезав наглый БМВ. В спину раздались протяжные сигналы клаксонов.

К театру приезжаю за пять минут до начала репетиции. Это, конечно, не академия, но опоздания тоже не приветствуются. В первую очередь, у артиста должна быть дисциплина, каким бы творческим человеком он не был. Дисциплина – это уважением к ближнему.

Что ж, ближние мои, прошу прощения.

В театр забегаю, снося странную стойку какой-то рекламы. Получаю укоризненный взгляд тети Светы, гардеробщицы. Она в этом театре работает давно и следит за порядком. На первый взгляд, это серьезная и строгая женщина, но пообщавшись с ней, понимаешь, что добрее человека просто не существует.

– Милок, ты сегодня последняя, – кричит мне в спину тетя Света.

Я просто машу ей рукой, надеясь, что она простит мою невежливость: забежала в здание и даже не поздоровалась. Это для меня дикость. Хотя, я порой сама себе удивляюсь. Снова Глеб Навицкий опять начал на меня влиять. Одной лишь встречей в пятнадцать минут, а столько правил и внутренних установок уже разрушено.

В раздевалке осталось пару девчонок. Скорее всего так же как я опоздали. Они в спешке переодеваются. Присоединяюсь к ним.

– Милка, а ты чего сегодня?

– Просто опоздала.

– Чтобы ты и просто, – Маринка натягивает топ, но тот слишком узкий, слишком облегает, – помоги!

Подхожу ближе и холодными пальцами растягиваю гормошку, что сложилась на спине.

– У тебя руки – лед. Ты в курсе, что на улице тепло? Весна вообще-то.

Я и не заметила. Они правда холодные. В дурацкой попытке пытаюсь отогреть дыханием. Так обычно делают на морозе в ожидании автобуса, а не в конце весны, когда температура воздуха приближается к двадцати градусам.

– Давай шустрее переодевайся. Застыла она, – я разглядываю свои руки. Пальцы слабо двигаются, словно суставам тяжело. А кожа покрыта синюшными пятнами.

– Иду.

В раздевалке я одна. Устало сажусь на скамейку. Сейчас в одиночестве мне хорошо. Никто не зудит над головой и лишних вопросов не задают. Девчонки это любят, всем любопытна чужая жизнь. Сплетни – основа всех женских раздевалок. Только участвовать в этом не люблю. Меня многому научил случай с просмотрами для Парижа. А что было бы, если Зойка проявила гордость и не пришла бы тогда на встречу со мной или не взяла трубку, когда я ей звонила из Парижа? А Соня? Если бы она не проглотила свою надменность и не встретилась со мной в том маленьком и уютном ресторанчике в аэропорту? Если бы она не приехала тогда ко мне в Париж?

Молча переодеваюсь и выхожу в зал. Там уже все собрались. Отличие моего театра от академии в том, что здесь все взрослые люди. За опоздания никто ругать не будет, хоть и смерят недовольным взглядом.

Я тихонько занимаю угол и начинаю разминку. А через час уже приступаем к репетициям.

Здесь все по-другому. Это не Большой. И я больше не балерина. Только танец никуда от меня не ушел. Он занял место в каждой моей клеточке. И когда начинает звучать музыка, я становлюсь одной из нот, что показывает свое настроение, свои чувства, свои переживания. Только телом. Это новый язык тела. В каждом движении жизнь. Она уже не по канону и не по правилам. Такой вот не всегда правильный танец. Он идет от сердца, из глубины души.

Танцуем с парнем. Сейчас у нас дуэт. Вспоминаю тот мой парный танец с Никитой. Улыбка на моем лице сейчас не про танец, что исполняю. Она от воспоминаний. Но поддержку делает Миша. Сильный молодой человек. У него темно-русые волосы и очень сильное тело. Всегда кажется, что я пушинка. А лучше, маленькая снежинка. Как сегодня, потому что кожа рук так и осталась холодной. Никак не могу согреться. Будто сердце перестало гонять кровь по венам и к каждому уголку моего тела не поступает такое нужное тепло.

Поддержки другие, и дуэт другой. Мы не два разных человека, а одно целое. Моя рука продолжается его рукой, моя нога продолжается его ногой. Все пластично, мы как две пластилиновые фигуры, которые сами себя лепят. Только любое наше движение, даже взгляд, о чем-то. Нет бессмысленных маханий, шагов и действия.

– Миш, вот ты сейчас поднял Милу, все хорошо, вот вытянулись, молодцы. Но надо было перетечь из одного положения в другое. Понимаете?

Нас остановил хореограф. Сейчас важный момент в нашем выступлении. Мы не исполняем лидирующие партии, как я когда-то мечтала. Но даже те несколько минут на сцене дают наполненность, словно в тебе царит волшебство.

Мы повторяем нашу связку. Чувствую себя водой, переливаясь из одного положения в другое. Поддержка. Она высоко. Я не чувствую больше ниточки, что тянет вверх. Здесь она не нужна. Только чувствовать свое тело, до каждого пальчика на ногах. И вера в партнера.

Опускаюсь вниз и взмах ногами. Кажется легко, но травма дает о себе знать, мышцу слегка потягивает, но я молчу. Никакая боль не сравнится с тем, что испытываешь там, на сцене. Ради тех эмоций можно терпеть. Каждый раз они разные. В этом и уникальность.

– Молодцы! Теперь Мила, кисти рук мягкие, тоже подвижные. Они свежие листочки, весенние. Вот так.

Музыка внутри разносит свои ноты. Улыбка уже от нее и от наслаждения, что испытываешь когда танцуешь. Сейчас у меня нет проблем, нет воспоминаний, нет нерешенных задач и вопросов. Есть просто я и музыка. А еще руки чужого мне парня. Они теплые и им хочется доверять. По-другому в танце нельзя.

– Супер! Закончили. Отдыхаем!

Мы устало опускаемся. Но это только начало. Впереди само выступление. Любимое томление. Перед тем, как выйти на сцену, оно мягко охватывает, опутывает. Но это не страх, он не сдавливает. Скорее это предвкушение чуда. И буду творить его я. Показывать историю, сказку, чувства. Словно проживаешь чужую жизнь.

– Милка, – Миша подходит ко мне, довольно близко. Вне танца нарушение своего пространства выношу тяжело.

– М? – отхожу на безопасное расстояние.

– На вечер планы есть?

– Смотря с какой целью спрашиваешь, – на него не смотрю. Делаю вид, что снова разминаюсь. Мышцы на левой ноге ноют, связки слегка болят.

– Ну… – он рассматривает меня с головы до ног. Так странно. В танце его руки где только не были. Их не воспринимаешь как чужое. Это просто становится продолжением тебя. Но вне танца мурашки прокатываются по спине. Не всегда приятно и уместно, – может, сходим куда? Тут недалеко кафешка классная есть. Блинчики – огонь. Я знаю, ты любишь, – улыбается. Он симпатичный. Глаза красивые серо-зеленого цвета, яркие. А губы пухлые. Должно быть, в поцелуе они тоже мягкие. Узнать? Я же могу. Знаю, что могу.

– А потом?

– Что потом?

– Ну, что после кафе?

Мишка слегка краснеет, выдавливает смущенную улыбку и лохматит волосы. Становится похож на дворового мальчишку. Эдакий хулиган, что разбивал бы девичьи сердца. Но быть одной из них мне не хотелось бы. Уже есть один. Имя ему Глеб Навицкий.

– Прогуляться?

Мистер М говорил, что свидания ни к чему не обязывает. Если, конечно, соблюсти все правила безопасности. Снова эти правила. Но это верно. Женщине нравится внимание, даже обожание. Главное, различать грань, когда легкий флирт перерастает в нечто большее. Нужно понять, что ты чувствуешь к тому парню. Нельзя давать ложных надежд.

Смотрю на Мишу. Он правда симпатичный. С ним приятно общаться, он неглупый. Сильный, любит искусство. А еще высокий. Я люблю высоких парней. Так что меня останавливает?

– Хорошо, – вдруг соглашаюсь я. Потом вспоминаю Слова Мистера М, – Миш, только это просто встреча в кафе.

– Дружеская? – пренебрежение в его голосе.

– Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает, – та Мила, что была четыре года назад, расстроилась. Потому что это был первый шаг к тому, чтобы оказаться ближе к Глебу. Наивная и добрая Мила. – Просто встреча. Можно узнать друг друга чуть ближе.

Миша улыбается и отходит. Разговор закончен. Смотрю ему вслед. Может, и правда попытаться.

А что же Глеб? Не вовремя мелькает мысль.

А с Глебом развод. Сама себе отвечаю я. У него Рита, у него другая жизнь. А мне надо идти дальше.

Глава 5

Мила.

В гримерке шумно. Так обычно и бывает перед выступлением. Все суетятся, пытаются отыскать какие-то вещи, которые почему-то находятся в другом углу. Сумбур, что привносит спокойствие внутри. Вот такое странное сочетание.

Последние взмахи кистей и на меня в зеркало смотрит совсем другая Мила. Мне нравится примерять на себя разные образы.

Сейчас на мне красивое длинное шелковое платье на тонких бретельках. Потом будет телесного цвета купальник, а в завершении обычная длинная рубашка. Это уже не балет с красивыми белыми пачками и пуантами. Это больше. Это современный танец. У меня есть возможность на сцене примерить разные роли. Показать их суть. Исполнить их желания.

– Ну что, готова? – Миша стоит рядом, почему-то держит меня за руку. Акт поддержки перед выходом на сцену. Но она мне не нужна. Страха давно нет. Только легкий трепет, как и учила давно Ирина Григорьевна.

– К чему?

– К выступлению, Мила, – он улыбнулся. – Мне кажется, через время ты будешь исполнять роль Камилль.

– Ты знаешь, что за это со мной сделает наша звезда?

– По голове точно не погладит.

– Увы. – Поворачиваюсь к нему лицом и отчётливо осознаю, что хочу поделиться, – ты знаешь, вся эта конкуренция ни к чему хорошему не приводит. В погоне за этой мнимой мечтой ты теряешь не просто себя, ты теряешь себя настоящую. – Я грустно опустила глаза. Вспоминать тот опыт стало легче, но картинки того дня так и останутся в моей памяти.

Спектакль проходит на одном дыхании. Я никогда не чувствую усталости во время танца. Редко – ноющую боль в левой лодыжке. И только когда последняя нота будет исполнена, когда аплодисменты наполнят зал, тогда закрываешь глаза и понимаешь, что мечта она не где-то там, отдаленная. Она вот здесь с тобой рядом. Ты слышишь ее, видишь. Она в тебе.

Тепло по телу разливается от этих звуков. Они наполнены благодарностью, радостью. Эмоции, самые разные, словно витают в воздухе. Ты питаешься ими, как вампир. А наши жертвы готовы дарить эти эмоции до последний капли. Пьешь их, пьешь, а они все не заканчиваются.

Сегодня я получила свой букет цветов. Он не первый, но приносит такое же удовольствие. Это ромашки. Красивый и пышный букет. И что-то мне подсказывает, я знаю от кого они.

Ищу глазами в зале этого человека. Конечно же, не нахожу. Прожектора еще направлены в нашу сторону. Мы видим только темные силуэты в светлом, почти белом, обрамлении.

Занавес закрывается, и артист выдыхает. Вот теперь легкая усталость. Ведь не только мы питаемся эмоциями зрителей, но и дарим частичку себя. Так что весомее?

– Я готов, – Миша ждет меня у двери в женскую гримерную. На нем футболка и легкая ветровка. А на голове кепка с какой-то нелепой надписью. Улыбается. Он очарователен сейчас, что сама невольно растягиваю губы в подобие улыбки.

– Так и не скажешь, что сейчас два часа подряд танцевал.

– Я же привык.

Мы выходим вместе из здания театра. Для артистов есть черный вход, чтобы ненароком не столкнуться с кучкой фанатов. Такие сейчас есть. Но поджидают они обычно тех, кто исполняет главные роли. И сейчас это не про нас с Мишей.

Но я иногда поглядываю на толпу, что у центрального входа. Вдруг, увижу того, кто подарил мне букет. Я бы с удовольствием поздоровалась. Никого не нахожу, а букет сильнее прижимаю к себе.

– От кого-то особенного? – Никита заметил, как я втянула в себя травяной запах летних ромашек.

– Возможно.

– Расскажешь? Вдруг, придется тебя защищать от этого тайного поклонника.

– Нет, от него защищать точно не нужно. Он добрый и хороший.

– Так ты его знаешь?

– Все может быть, – говорю загадками. Сама ведь не уверена, что букет от него.

Кафе действительно находится неподалеку. Оно маленькое, уютное. Здесь приглушенный свет и круглые столики с подсвечниками в центре. Напомнили мне Париж. Мы с Соней часто завтракали в таком кафе. Оно было на Елисейских полях, и из окна открывался непревзойденный вид на авеню. Соня любила заказывать круассан, а я блинчики с заварным кремом. Мы много тогда общались и делились секретами. С ней было легко и интересно.

Наш столик сейчас такой же маленький, как и в моих воспоминаниях. Миша отодвинул мне стул, чтобы я смогла сесть. Всегда нравилось, когда мужчина умеет ухаживать за женщиной. Это придает ему шарм и обаяние. Глеб никогда так не делал.

Ругаю себя, что снова думаю о нем. Глеб всегда был эгоистом, им же и остался.

– Ну что? Блинчики? – Миша смотрит на меня, не моргая. При таком освещении кажется, что его глаза светятся по-особенному. В них я вижу блики, которых раньше не было.

– Да, – заглядываю в меню, – с малиной.

– А я со сгущенкой.

Смотрим друг на друга не отрываясь. Улыбки одновременно трогают губы, они растягиваются.

– Любишь сладкое?

– Вообще, люблю мясо, но сегодня хочу сладкое.

– Не поздно ли, для сладкого?

– Для него никогда не поздно.

Зрительный контакт долгий, он начинает смущать. Чувствую, что грань между непринужденным флиртом и соблазнением начинает стираться. Опасно. Становится жарко. Опускаю взгляд. Он устремляется на мои руки. Те сжаты в напряжении.

Заказ приносят быстро. Беру приборы и начинаю кусочек за кусочком отрезать трубочки из блинов. Взгляд на тарелку и ни сантиметром выше.

– Вкусно, – не отрываясь от еды говорю я.

– Хочешь попробовать мои?

Грань почти стерта. Она исчезнет, если я позволю себе захватить такой аппетитный кусочек с его вилки. С которой он только что ел.

– Прости, я не хочу.

– Зря. Тебе бы понравилось.

Перевожу дыхание. Все мысли лишь о том, что не надо было соглашаться на эту встречу. Слишком рано. Прошлые раны не зажили, а окунуться головой от безысходности снова будет ошибкой.

Мистер М говорит, что я потеряла точку опоры. И она должна быть не где-то или в чем-то, а именно во мне. Я центр. Я ответственна за себя. Только как мне снова ее найти, Мистер М?

Беру в руки телефон, хочется сообщить девчонкам, что я на свидании. Может, Соня подскажет, как действовать дальше? Она в этих вопросах самая опытная.

У нас с Зойкой и Соней свой чат. Мы часто там переписываемся и скидываем разные картинки и видео. Это нас сближает. Мы не так часто видимся, а это хороший способ всегда оставаться на связи.

“У меня свидание. Вопрос: стоит ли переходить черту, если это способ снова убежать от себя?”

Откладываю телефон и смотрю на Мишу. Он напоминает мне одного человека, с которым также пыталась забыться.

Ответ на сообщение приходит быстро.

“А что для тебя значит перейти черту, Апраксина?”

Меня бросает в пот. Крупные капли стекают по спине.

– Черт! Черт! Черт! – ругаюсь я.

– Что-то случилось? – голос Миши участливый.

Смотрю на него, будто он оказался напротив меня только что. Ведь на доли секунды я забыла о его существовании.

“Извини, я не тебе”

Пытаюсь удалить то сообщение, что по ошибке отправила Глебу. Он был последним, кому я писала сообщение, всего лишь одна строчка – ссылка с локацией. Надо было удалить сразу, чтобы в первых рядах был наш чат с девочками. Но глупая Мила этого не сделала.

“Хм… обидно. И что за черта то? Мне просто любопытно”

Снова откладываю телефон. Зачем отвечать на его сообщение? Оно ничего не значит. Просто ошибка. Моя ошибка.

“Вы излишне любопытны, Глеб Навицкий”

Все-таки пишу ответ и улыбаюсь.

Это не остается незамеченным от Миши. Тот пытается взглядом зацепить сообщения.

– М?

– Ты улыбаешься… – взгляд гуляет по моему лицу, пытаясь найти там ответы.

– Подружка написала, – нагло вру я, ни тени сомнения.

“Грешен. Сознаюсь. Как свидание?”

Такой сладкий звук входящего сообщения. Греет душу. Солнышко, чьи лучи будят по утрам.

“Превосходно. Лучше еще не было”

Я провоцирую. На кончиках пальцев легкое покалывание. Это нетерпение. Хочется то и дело вертеть в руках телефон и смотреть на экран, чтобы в случае чего, сразу открыть входящее сообщение.

– Ты в курсе, что мы едем на гастроли с постановкой? Видела список городов?

– М? – уже не в теме. Его голос отдаленный. Он мешает, отвлекает.

– Я, например, очень хочу в Питер, а потом Сочи. Представляешь, отыграл спектакль и идешь отдыхать, развлекаться. Не зря я мечтал быть актером.

– Мне казалось, ты танцор? – взгляд от экрана не отрываю. Гипнотизирую его. Но пока тишина. Люблю, когда мое слово последнее, но не сейчас. Особенно не хочется это с Глебом. Чувствую себя проигравшей.

– Ты права. Но танцор тот же актер, правда. Мы можем не только играть, но и показывать все, что чувствуем, через тело, да? – Миша пытается снова вернуть меня в беседу. А я не совсем здесь. Оболочка только. Сознание куда-то уже улетело. Наверное, в те времена, когда нам было хорошо.

“Обидно, балеринка. А как же карамельный поп-корн? Я, между прочим, его тогда отдельно заказывал. В том кинотеатре он был галимым!”

“Хм, не помню”

“Сучка! Балетная сучка, вот кто ты”

“Узнаю тебя, Навицкий!”

Злюсь. Снова оскорбляет. Но почему-то сижу и улыбаюсь.

– У тебя загадочная улыбка, – встревает Миша, – ты вообще очень красивая, Милка.

Миша опускает взгляд, рассматривает свою тарелку, где не осталось ни капли сгущенки.

– Спасибо, – отвечаю.

Мы выходим из кафе. На улице совсем темно. Город во власти ночи. Но они уже теплые, только легкий ветерок перебирает пряди волос, что выбились из прически.

– Спасибо за вечер, Мила. – Миша берет меня за руку, несмело. Я еще чувствую его неловкость. Понимаю, что я ему нравлюсь, даже слишком. Под неоновой вывеской кафе его кожа кажется белоснежной, а в глазах множество бликов, что они стали похожи на драгоценные камни. Красиво. Мне нравится такая картинка.

– И тебе спасибо за приглашение. Извини за, – я показываю на телефон, что еще держу в руке. Нет, сообщение уже не жду. Я вообще ничего не жду от Глеба Навицкого. Это бесполезно. А нет, только развода.

– Понимаю. Подружки.

Я лишь пожимаю плечами. Говорить правду – неправильно. Да, этот тот случай, когда эти правила надо соблюдать. А врать я не вижу смысла.

– Я бы предложил проводить тебя до дома. Но знаю, что ты на машине.

А вот здесь тебе минус, Миша. Предложить бы мог. Теперь не узнаешь, согласилась бы я или нет.

На прощание он клюет меня в щеку. Да, именно так. Это не поцелуй. Но даже такое касание хочется стереть. Отпечаток его губ на своей коже жжет. Неприятно и противно.

Мистер М говорит, что если тебе неприятно, то не надо терпеть. Надо ценить свои чувства. Не идти против себя. Но важно понять свои истинные желания и истинные эмоции. Что я испытываю? Что я чувствую?

Проклятый Мистер М. Даже в такие моменты его слова всплывают в памяти.

Дохожу до машины, завожу двигатель. Сейчас это обыденные вещи. А какое-то время назад я зареклась садиться за руль. Никогда и ни за что.

“Апраксина, переписываться с мужем на свидании… ай-ай-ай. Где Ваши манеры, госпожа экс-Навицкая?”

“Ты меня отвлекаешь!”

“Уже перешла черту?”

Ничего не отвечаю. Пусть думает, что хочет. Но, признаюсь, несколько раз брала в руки телефон, когда придумывала достойный ответ. С нотками сарказма. Или просто шутливую фразу.

Домой доехала уже за полночь.

У меня маленькая квартира-студия. Папа хотел купить другую, побольше. Но я не вижу смысла. Здесь мне уютно. Комфортно. Как говорят, мой дом – моя крепость? Вот именно так.

Уснула быстро. Так всегда бывает после выступлений.

А утром я вижу непрочитанное сообщение. Глеб.

“Он не стоит того, чтобы ты переходила черту с ним. Балеринка, он ел блинчики со сгущенкой!!!”

Глава 6

Мила.

Свой выходной я обычно использую по максимуму. Встаю позже обычного, валяюсь в постели, могу посмотреть последние серии фильма.

Только потом варю себе эспрессо и думаю над тем, чем занять оставшуюся половину дня.

Прочитав сообщение от Глеба не находила себе места. Мысли разные. Начиналось все безобидно: он просто проходил мимо и увидел нас в окне. А потом я навыдумывала невозможное: ему не все равно и он проследил за мной. Как иначе он узнал про наш заказ в кафе?

Может, стоит этот вопрос задать ему?

Беру в руки телефон, открываю нашу переписку и зачем-то пробегаюсь глазами по этим строчкам. Внутри разносится тепло, а улыбка расплывается. Я вспоминаю его взгляд, его касания. Как таяла, как сгорала. И как оборвалось все в один миг.

Телефон отложить не успеваю. Он загорается.

“Зойка”

– Мы будем через пять минут у тебя. – Тон, не терпящий возражений.

– Через пять?

Я смотрю на свою студию. Кровать незаправлена, на тумбочке у кровати стопка сваленных книг, сверху пару журналов. А еще стакан воды. Часто ночью я просыпаюсь от жажды, поэтому ставлю его рядом, чтобы не вставать и не идти на кухню. Под ним небольшая лужица – я немного пролила, когда ставила его на поверхность. На кухне посуда, немытая. Осталась со вчерашнего обеда.

Четыре года назад мне было бы стыдно за себя. Нельзя встречать гостей, когда дома полнейший беспорядок. Неправильно, неэтично, хорошие девочки не могут допустить подобное.

Полная хрень.

Я больше не хорошая девочка.

Встречаю девчонок как есть: пижама, растрепанные волосы и большие тапочки с мордочкой единорога.

Зойка с Соней проходят, не дожидаясь приглашения. В руках у одной большой баул, у другой косметичка. Вид у них не лучше моего. Создается ощущение, что тоже только встали с кровати. Не удивлюсь, если так оно и есть.

– У тебя пустой холодильник, – Зойка успевает разуться и пройти на маленькую кухню.

– Знаю. Вчера в обед доела последнюю порцию супа.

– Ага, вижу кастрюлю в раковине.

Соня села на пуфик, так и не сняв ботинки. Глаза прикрыты. Понимаю, что Зойка разбудила ее и силой привела ко мне. А сама она еще пытается доспать, досмотреть свой сотый сон. В свой выходной она та еще спящая красавица.

– Ты можешь лечь на кровать, – шепотом ей говорю.

– Боже, спасибо. Эта грымза в двенадцать ко мне завалилась.

– Я все слышу, – Зойка все-таки нашла в морозилке несколько замороженных блинчиков.

Я смотрю на то, как быстро она справляется: находит сковороду, включает плиту, затем наливает воду в чайник и нажимает на кнопку кипячения. В конце на шипящее горячее масло выкладывает эти блинчики. Молю Бога, чтобы они были с мясом, а не со сгущенкой. При мысли об этой сладости накатывает тошнота, отчего-то. И я уверена, что это из-за Навицкого.

– Милка, ты чего? Позеленела вся.

– Навицкого вспомнила.

– Изыди!

Усмехаюсь. Поворачиваю голову в сторону своей кровати. Соня уже успела разуться, снять верхнюю одежду и нырнуть под одеяло. Ей сейчас сладко и тепло. Могу поклясться, что слышу ее мерное сопение.

– Как свидание?

Я все-таки смогла потом девчонкам сообщить о встрече с Мишей.

– Как думаешь, что значит, если парень в первую встречу заказывает блинчику со сгущенкой? – спрашиваю Зойку и украдкой поглядываю на сковороду, где жарятся наши блины.

– Что он любит сгущенку, – отзывается Соня.

Мы с Зойкой переглядываемся и синхронно начинаем смеяться.

За столом сидим молча. Каждый ест свою порцию. А я разглядываю своих подруг.

Помню наш первый разговор с Зойкой после того вечера, когда мы все трое разошлись в разные стороны. Тот звонок мне дался с трудом. Сказывалось все: чувство вины, молчание Глеба, его закрытость, даже злость, а потом мой отлет в Париж. Я какое-то время обживалась там. Мне сняли скромную комнату недалеко от театра. В двух других находились другие девчонки. Одна из Словении, другая из Польши.

В тот вечер шел дождь. Он был такой сильный, что выходить куда-то из дома не было смысла. Эла, она приехала из Польши, звала в какой-то местный клуб. Но я отказалась. Я вспомнила, как мы с Зойкой прятались от дождя в странном кафе. Там продавали кофе без кофеина, и булочки без глютена. Зойка сказала, что это новый тренд. Я лишь усмехнулась. Дождь напомнил мне о том весеннем дне. И отчего-то так отчаянно захотелось услышать ее голос.

Я решила остаться в комнате и набрать ее номер. Три долгих гудка, они казались мне вечностью, что била по нервам с каждой секундой ожидания.