Друзья и герои

Он забрал у Гая письмо, свернул его трясущимися пальцами и положил обратно в карман.

Гай поднял взгляд и ничего не сказал.

Смягчившись, Дубедат подался к нему и сказал серьезно, почти умоляюще:

– На вашем месте я бы уехал. Правда. Ради вашего же блага.

Гай молчал. Ему удавалось держать лицо, но он побледнел, и Гарриет с трудом переносила его страдания. Каким бы невзыскательным он ни был, он уважал власть – законную и честную. Он верил в людей. Он полагал, что его щедрость вызовет ответную щедрость. Помогая другим, он полагал, что и сам при необходимости получит помощь. Ему было тяжело признать, что Дубедат – бездарный человек, которого он взял на работу из жалости, – гонит его из Афин. И – что самое удивительное – имеет на это полное право.

Сказать было нечего. Пока они беседовали, солнце село. Глядя, как последние лучи освещают макушку далекого холма, Гарриет ощутила царящее вокруг ликование, которое, однако, они не могли разделить, как если бы смотрели на город из окна скорого поезда. Так, значит, в Афинах им не было места! Но где же оно было? Где им найти дом?

Дубедат тоже посмотрел на небо.

– Ничего себе, нам уже пора, – сказал он. – Очень жаль! В другой раз я пригласил бы вас остаться на ужин.

– Нас пригласили к майору Куксону, – пояснил Тоби. – Своего рода королевский приказ. Он не любит, когда опаздывают.

Принглы не стали спрашивать, кто такой майор Куксон. Это было неважно. Им он не стал бы отдавать королевских приказов. Гай допил пиво, и они ушли, не сказав почти ни слова.

В магазинчиках и кафе на площади Колонаки зажигались огни. В парке было темно. Вдоль тротуаров росли перечные деревья, и их нежная, словно у папоротника, листва клубилась в темноте, подобно дыму. Из магазинов пахло маринованным укропом.

– А ты в самом деле телеграфируешь в Лондон? – спросила Гарриет.

– Да.

Ее встревожила решимость мужа. Их положение было таким ненадежным, что даже улицы стали казаться враждебными. Гарриет подумала, что, возможно, Каир станет для них убежищем.

– Возможно, нам и вправду лучше сесть на ближайший корабль, – сказала она.

– Нет, – ответил Гай. На его лице была написана решимость. – Я не хочу в Египет. Здесь есть работа, и я намереваюсь остаться.

Деньги у них почти закончились. Они уже не могли позволить себе зайти в «Зонар», поэтому прошлись по улице Стадиум и присели в кафе на площади Омония. Попивая дешевое сладкое, сонное, темное вино, Гарриет подумала о Якимове. Как он выживал в те годы, когда нищенствовал в чужих городах? Рядом с ней был Гай, и худшим, что могло с ними случиться, была высылка в Египет, но ей очень хотелось плакать.

3

Гостиницу, в которой они остановились, Гарриет рекомендовали как самую дешевую из центральных. Это было мрачное и неуютное здание, но англичане предпочитали именно его – благодаря местоположению и высшей степени респектабельности. С 1939 года беженцы шли в Афины плотным потоком, и даже до прибытия поляков тут было множество греков из Смирны и русских белоэмигрантов, которые надеялись обрести здесь дом. Свободные номера в гостиницах были редкостью; квартиры и дома встречались и того реже.

Принглов поселили в комнату, предназначенную для одного постояльца, но пообещали дать номер больше, если таковой освободится. Когда Гарриет напомнила об этом портье, тот сказал, что комнаты здесь не освобождаются. Люди жили в гостинице месяцами. Некоторые и вовсе поселились тут. Миссис Бретт, к примеру, жила здесь уже больше года.

Гарриет знала миссис Бретт, сухопарую англичанку, которая при каждой встрече окидывала ее осуждающим взглядом. Как-то раз, через неделю после приезда Гая, миссис Бретт остановила ее и спросила:

– Так, значит, ваш муж всё-таки приехал?

Гарриет попыталась обойти ее, но миссис Бретт продолжала:

– Вы что же, не помните меня?

Гарриет прекрасно ее помнила. Когда она только приехала в Афины и страшилась вестей из Румынии, она как-то заговорила со своей соотечественницей и призналась, что ее муж остался в Бухаресте.

– Его отправят в лагерь для военнопленных, – ответила ей миссис Бретт. – После войны он к вам вернется. Мой муж умер.

Возможно, она хотела успокоить Гарриет, но ее слова послужили слабым утешением. Теперь Гарриет старалась по возможности избегать ее.

– Мне бы хотелось познакомиться с вашим мужем, – сказала миссис Бретт. – Приводите его ко мне на чай в субботу. Я живу в этой гостинице на первом этаже, третья комната. Приходите к четырем.

Не дожидаясь согласия или отказа, она ушла.

Гарриет поспешила рассказать об этом Гаю:

– Эта жуткая тетка пригласила нас на чай.

– Как мило с ее стороны! – ответил Гай, для которого любое общение было лучше, чем его отсутствие.

– Но это та женщина, которая заявила, что тебя отправят в лагерь для военнопленных.

– Уверен, она не имела в виду ничего дурного, – убежденно сказал Гай.

Принглы жили на последнем этаже. Их крохотная комнатка выходила окном на кирпичную стену; в ней помещались две узкие кровати вдоль одной стены, платяной шкаф и туалетный столик. Комната миссис Бретт выходила на улицу и являлась одновременно и спальней, и гостиной: кресло и обеденный стол теснились рядом с широкой кроватью. Миссис Бретт повесила на стены два натюрморта: на одном были изображены анемоны, на другом – ландыши. К приходу гостей она выставила на стол фарфоровый сервиз и шоколадный торт.

Радуясь тому, что хоть кто-то проявил к ним дружелюбие, Гай держался так мило и любезно, что миссис Бретт, в свою очередь, пришла в восторг и принялась хлопотать вокруг них, приговаривая:

– Садитесь же, садитесь!

В комнате был еще один гость: грузный и коренастый мужчина среднего возраста.

– Надо же, вы оба такие крупные! – пожаловалась миссис Бретт. – Что же мне с вами делать! Да и к тому же, – она повернулась к первому гостю, – Элисон Джей обещала заглянуть.

– Вот это новости, – пробормотал тот.

– Мы справимся. Справлялись же раньше. Миссис Прингл может сесть на тот стульчик – она такая худенькая, – а мисс Джей я отдам кресло. Так, вы двое! Садитесь сюда.

Она усадила мужчин на кровать.

– Сидите здесь, – велела она. – Помощь мне не нужна.

Гостиничный официант внес чайник, и, пока миссис Бретт разливала чай и по несколько раз спрашивала собравшихся, нужно ли им молоко или сахар, сосед Гая обратился к нему:

– Меня зовут Алан Фрюэн.

– Разве я вас не представила? – воскликнула миссис Бретт, раздавая чашки гостям. – Вечно я забываю всех представить.

Крупная голова Алана Фрюэна покоилась на массивных плечах; его лицо казалось изваянным из бурого камня – не высеченным, а, скорее, выточенным водными потоками. На фоне смуглой кожи его светлые глаза казались еще светлее и были необычайно выразительны. Сидя на краю кровати и помешивая чай, он выглядел как человек, который терпеливо переносит какое-то тайное страдание. Представившись, он снова умолк и сконфуженно уставился на миссис Бретт, мучаясь оттого, что она стоит, пока он вынужден сидеть.

– Так, значит, вы только что прибыли из Румынии? – спросила миссис Бретт Гая. – Скажите нам, есть ли там немцы?

Пока Гай отвечал ей, Алан Фрюэн разглядывал его. Широкое лицо его смягчилось, словно сам вид Гая несколько уменьшил его муки. Он наклонился вперед, желая что-то сказать, но миссис Бретт не позволила ему вставить ни слова.

– Так, значит, вы служите в Организации? – продолжала она. – Да, князь Якимов говорил об этом. Я и сама могла бы вам кое-что рассказать об этом заведении. Вы же знали моего мужа? Знаете, что с ним здесь сделали?

Гай ответил отрицательно; Алан Фрюэн издал тихий стон, очевидно предвидя очередное изложение истории, которую он уже слышал.

Не обращая на него внимания, миссис Бретт уставилась на Гая:

– Полагаю, вы знаете, что мой супруг был директором местной школы?

– В самом деле? Я не знал.

– Вот как! – воскликнула миссис Бретт, готовясь изложить эту трагическую историю в полном объеме. Чтобы подразнить аудиторию, она принялась неторопливо расставлять чашки, после чего наконец села. – Мой муж был директором, но его сместили с этой должности. Очень некрасиво сместили. Возможно, вы уже об этом слышали?

– Мы почти никого здесь не знаем, – сказал Гай.

– Это был большой скандал, и об этом много говорили. Слухи разошлись далеко за пределами Афин. Мой муж был ученым, очень образованным человеком. – Она осуждающе уставилась на Гая. – Вы же слышали о нем? Он написал историю Венецианской республики.

– Да, разумеется, – мягко сказал Гай.

Она продолжала:

– Полагаю, вы знакомы с неким Грейси?

– Я…

– Именно Грейси его и выставил. Грейси и этот мерзкий Куксон.

– Мы слышали о Куксоне, – вмешалась Гарриет. – Он, кажется, здесь важный человек.

– Богатый, а не важный. По крайней мере, не из тех, кого я считаю важными людьми. Называет себя майором. Возможно, он и служил когда-то, но сомневаюсь. У него роскошный дом в Фалироне[12]. Он из тех людей, кому не надо работать, но которые при этом всюду суют свой нос. Ему нужна власть, он хочет влиять на людей.

– И он дружит с Грейси?

– Да, Грейси из его компании. Когда мы только приехали сюда, Куксон пригласил нас в Фалирон, но Перси отказался. Он занимался работой и вдобавок еще управлял школой. У него не было времени на пирушки, знаете ли.

– И когда это было?

– В самом начале войны. Мы знали прежнего директора – он был достойный человек. Ученый. Он ушел на пенсию, когда началась война, и предложил свою должность Перси. Я сказала Перси, что надо соглашаться. Это была военная работа. Он уже был немолод, конечно, но надо же было внести свою лепту. Думаю, я была права.

Миссис Бретт умолкла. Алан помешал чай, явно собираясь что-то сказать, но миссис Бретт снова опередила его:

– В общем, Перси начал работу, и всё шло гладко, пока не приехал этот Грейси.

– А откуда он приехал?

– Из Италии. Он жил рядом с Неаполем, был учителем у какого-то богатого маленького итальянца, писал понемногу и всё в таком духе. Чудно проводил время, видимо, но понимал, что долго так продолжаться не может. Он стал нервничать и, к несчастью, решил приехать сюда. Здесь ему понадобилась работа, и Перси принял его на должность старшего преподавателя. Глупец! Перси, я имею в виду.

Она покачала головой и цокнула языком.

– Он же не знал, – заметил Алан.

Миссис Бретт согласилась с ним – так, словно эта мысль раньше не приходила ей в голову:

– Это правда, он не знал.

– А Грейси был недостаточно квалифицирован?

– Напротив, чрезмерно. В этом-то вся беда. Ему не хотелось работать под руководством Перси. Он не желал играть вторую скрипку – он хотел быть директором. Он отправился к Куксону, стал умасливать его и говорить: мол, сами видите, Перси Бретт не в состоянии управлять школой. А Куксон, скажу я вам, больше всего на свете любит интриги. Эти двое разработали план и стали говорить всем, что Перси слишком стар и не подходит для этой работы. И Грейси подговорил Куксона написать в Лондон…

– Вы уверены, что так и было? – мягко запротестовал Алан.

– Естественно. – Миссис Бретт смерила его гневным взглядом. – У меня есть свои осведомители. После этого Лондон отправил сюда инспектора, чтобы проверить состояние дел в школе. Только подумайте! Какой-то инспектор совал свой нос в дела Перси… И что бы вы думали, случилось дальше?

Этот трагический вопрос прозвучал визгливо. Гарриет встретилась взглядом с Аланом и по его сочувственному виду поняла, что за агрессией миссис Бретт крылось несчастье. Алан мрачно опустил голову.

Поначалу Гарриет рассчитывала узнать что-нибудь полезное о Грейси, но сейчас ей стало казаться, что они слушают какие-то безумные фантазии. Однако Гай, очевидно, так не считал. Лицо его порозовело от сочувствия, и он напряженно ожидал продолжения.

– Перси заболел, – сказала миссис Бретт. – Он заболел именно тогда, когда приехал инспектор. Вообразите, каково было мне: повсюду шныряет инспектор, Грейси и Куксон твердят ему что им вздумается, а мой бедный Перси слишком болен, чтобы защитить себя. «Девочка моя, – сказал он мне: он всегда меня так называл, – я и не думал, мол, что они так со мной поступят». Он работал как троянец! Я звала его вечным двигателем. Он преобразил школу. Грейси просто подхватил работающий механизм и испортил его. А бедный Перси! Он болел много недель – девять, десять недель… у него был тиф.

Чувства переполняли миссис Бретт, и ее голос начал слабеть.

– И они от него избавились. Да, избавились! Послали отчет, затем пришла телеграмма: Грейси должен был занять его пост, а Перси посылали в Бейрут на временную должность. Но он так и не узнал этого. Он умер. Умер!

Она посмотрела на Гая и хрипло добавила:

– Я виню в этом себя.

Она сжала широкую ладонь в кулак и прижала костяшки к губам, не отрывая взгляда от Гая, словно только он понимал, о чем речь. Несколько мгновений спустя она уронила руки на колени.

– Он же не хотел сюда ехать. Я его заставила. Я всё устроила… да, я. Написала сюда, предложила кандидатуру Перси. Поэтому ему и предложили эту должность. Понимаете, прежде мы жили в Которе[13]. Я так устала от этого города. Узкие улочки, этот жуткий залив. Я чувствовала себя взаперти. Мне хотелось в большой город. Да, я это устроила. Я во всём виновата. Я привезла его сюда, и он заболел тифом.

Гай положил свою руку на ее и сказал:

– Он мог заболеть тифом где угодно – даже в Англии. И уж точно в любом месте Средиземноморья. Вы читали «Смерть в Венеции»?

Миссис Бретт смотрела на него без всякого выражения, явно озадаченная вопросом, и, чтобы отвлечь ее, он начал пересказывать ей сюжет повести Манна. Приближаясь к кульминации, он сделал драматическую паузу, и миссис Бретт, не то полагая, что он закончил, не то считая, что ему пора бы закончить, заговорила снова:

– Когда Грейси занял пост директора, Перси был еще жив. Они даже не стали дожидаться его смерти.

– Из-за этого два преподавателя попросили о переводе? – спросила Гарриет.

– Вы уже об этом слышали? – Миссис Бретт подпрыгнула от неожиданности и обернулась к Гарриет. – Интересно, кто вам сказал?

– Дубедат и Лаш упоминали об этом.

– Эти! – с отвращением произнесла миссис Бретт. – Та еще парочка!

– В самом деле, та еще парочка, – ответила Гарриет и хотела что-то добавить, но ее прервал громкий стук в дверь.

– А вот и она! А вот и она! – воскликнула миссис Бретт и вскочила резво, словно ребенок. Она так энергично распахнула дверь, что та ударилась о кровать. – Входите же!

В комнату вошла огромная женщина, казавшаяся еще крупнее благодаря белым шелковым одеяниям и накидке, которая от сквозняка раздулась, словно парус. На ней были турецкие шаровары и жилет, обшитый бахромой длиной в ярд. Под одеждой колыхались огромные груди. Она стояла посреди комнаты, и ее жир покачивался вокруг нее.

– Ну что же, – требовательным тоном спросила она, – куда мне сесть, Бретти?

– В кресло, в кресло.

Ликуя от появления гостьи, миссис Бретт пояснила Принглам:

– Мисс Джей правит английской колонией.

– В самом деле? – самодовольно спросила мисс Джей, погрузилась в кресло и опустила взгляд на свои большие туфли из рафии.

Представив собравшихся, миссис Бретт добавила:

– Я как раз рассказывала им, как Грейси обошелся с Перси.

– Вот как, – произнесла мисс Джей. – Я думала, ты успеешь рассказать им об этом до моего прихода.

– Я еще не закончила. – Миссис Бретт повернулась к Гаю. – И знаете, как они поступили после того, как Перси умер?

Пытаясь отвлечь ее, Алан сказал:

– Можно мне еще этого восхитительного чаю?

– Когда принесут воды, – ответила миссис Бретт и решительно продолжала: – После того как Перси умер, я решила устроить небольшой прием… небольшой памятный вечер.

Вошел официант с горячей водой. Миссис Бретт забрала у него чайник, захлопнула за ним дверь и твердо повторила:

– Небольшой памятный вечер.

– Может быть, нальете мне чашечку, прежде чем продолжить? – спросила мисс Джей.

Миссис Бретт раздраженно налила всем чаю, после чего снова повернулась к Гаю.

– Вы же понимаете, почему я вам всё это рассказываю? Я считаю, вы должны представлять, что за люди отравляют это дивное место. Это не только Куксон и Грейси – есть еще и Арчи Каллард.

– Арчи может быть очень утомителен, – вставил Алан. – У него превратное чувство юмора.

– Вы считаете, что их поступок был шуткой?

– Не знаю, – сконфузился Алан. – Возможно, в некотором роде макабрической…

– Макабрической? Да, это верное слово. Как вы думаете, что они сделали? – Миссис Бретт снова обернулась к Гаю. – Когда Куксон прослышал, что я устраиваю небольшой прием в гостинице «Король Георг», он решил устроить собственный прием. В тот же вечер. Очень роскошный. Как вам это нравится? Разумеется, все они были в этом замешаны: майор, Каллард, Грейси…

Мисс Джей вмешалась:

– Я сомневаюсь, что Грейси…

– А я в этом уверена. Три умника устроили заговор против одинокой пожилой дамы! На прием к Куксону пригласили всех – кроме меня, конечно. Куксон никогда больше не устраивал таких пышных вечеров.

– И ваш прием был испорчен? – спросил Гай.

– А его и не было. Никто не пришел. Некоторые из ближайших моих друзей бросили меня, чтобы пойти к Куксону. С тех пор я с ними не разговариваю.

– Это было и в самом деле очень нелюбезно, – пробормотал Алан.

– Вас там не было, вы тогда уехали в Дельфы, – сказала миссис Бретт и кивнула мисс Джей: – А вы были на Корфу.

Она улыбнулась им: ведь они в тот вечер отсутствовали в Афинах и не приняли участия во всеобщем предательстве. Вдруг вспомнив про Гарриет, миссис Бретт повернулась к ней:

– А вы что думаете обо всём этом? Что думаете о местных?

Взглянув на мисс Джей, Гарриет обнаружила, что та смотрит на нее критически, и поняла, что ее слова будут пересказывать – и, возможно, неодобрительно.

– Я с ними незнакома, – сказала она. – До приезда сюда мы жили совсем иначе. Наши приключения не оставляли нам достаточно времени для светской жизни.

– Вам повезло, – сказала миссис Бретт. – Я бы предпочла приключения. Мы все вам завидуем.

На ее морщинистом лице мелькнули проблески доброты, но тут мисс Джей ядовито заметила:

– Приключения! Упаси нас Господь от приключений!

– Принглы только что прибыли из Бухареста, – сказала миссис Бретт. – Они видели, как в город вошли немцы.

– В самом деле! – Мисс Джей смерила их таким взглядом, словно опасалась, что они захватили немцев с собой. – Нам здесь подобного не надо.

Алан, с интересом глядя на Гая, поинтересовался, сколько он планирует здесь пробыть.

– Сколько удастся, – ответил Гай. – Но всё зависит от Грейси. Я приехал сюда в надежде, что он возьмет меня на работу.

– А он не желает? – спросил Алан.

– Похоже на то. Беда в том, что мне не удается с ним встретиться. Говорят, что он серьезно болен и никого не принимает.

– Кто вам это сказал? – вмешалась миссис Бретт.

– Тоби Лаш и Дубедат.

– Как странно! – Алан поглядел на миссис Бретт, затем на мисс Джей; лицо его исказилось, словно у мальчика, который пытается улыбаться во время порки. – Я и не знал, что у Грейси проблемы со здоровьем, а вы?

– Очень в его духе! – сказала миссис Бретт. – Он просто не желает утруждать себя. Оставил всё этим двум невежам. Просто позор, как опустилась школа.

Не переставая улыбаться своей странной улыбкой, Алан сказал:

– Я неплохо знаю Колина Грейси. Мы вместе учились в Королевском колледже. Я мог бы замолвить словечко…

– Я бы не стала вмешиваться, – заявила мисс Джей так решительно, что Алан увял. Улыбка его погасла, и он выглядел таким убитым, что Гай, надежды которого успели воспрять, а затем рухнуть, ощутил необходимость утешить его.

– Наверное, надо предоставить решить вопрос Дубедату, – сказал он. – В конце концов, он официально замещает Грейси.

Миссис Бретт запротестовала, но мисс Джей не желала возвращаться к этому разговору. Ухватив подругу за руку, она сказала:

– Я слышала об одной квартире, которая может вам подойти.

– Да вы что! – восторженно воскликнула миссис Бретт. Проблемы Гая тут же оказались позабыты.

– На Ликавитосе[14]. Сейчас там живут две американки. Они уезжают на ближайшем судне. Обстановку всю оставят. Им нужен кто-то надежный, кто приглядит за их вещами. Много денег они не просят.

– Это меня полностью устраивает.

Пока дамы говорили о квартире, Алан взглянул на часы, а Гарриет посмотрела на Гая и приподняла брови. Все трое встали. Мисс Джей была рада, что они уходят, а миссис Бретт едва ли обратила внимание на их исчезновение.

Остановившись на лестничной клетке, Алан посмотрел на Принглов так, словно хотел что-то сказать, но промолчал. Гай решил узнать, не оставляли ли для него сообщений. Они вместе спустились по лестнице, и их бурно приветствовал черный ретривер, привязанный к перилам.

Алан всё же решился нарушить молчание:

– Это Диоклетиан.

Он отвязал поводок, после чего надел темные очки, готовясь к выходу в сумерки, и застыл на месте. Лицо его было наполовину закрыто темными стеклами, и он по-прежнему никак не мог произнести того, что хотел.

«Какой загадочный человек», – подумала Гарриет, наблюдая за ним.

Сообщений для Гая не обнаружилось, и Принглы стали прощаться. Наконец Алан заговорил:

– Вы знаете, где находится Академия? Раньше это была Американская академия по изучению античности, но с началом войны все американцы уехали домой. Теперь это просто пансион для одиноких постояльцев вроде меня. Может быть, вы бы как-нибудь заглянули туда на чашку чаю?

– С удовольствием, – сказал Гай.

– Как насчет четверга? Это рабочий день, но я не очень занят. Мне не надо будет возвращаться в контору до шести вечера.

– А чем вы занимаетесь? – спросила Гарриет.

– Офицер в информационном бюро.

– Начальник Якимова?

– Именно так.

Алан криво улыбнулся и, поскольку с приглашениями было покончено, позволил собаке утянуть себя прочь.

4

Обычно Гарриет просыпалась от звона трамваев, но в четверг ее разбудил похоронный плач, который то взмывал ввысь, то снова падал. Проснулся даже Гай и, приподняв голову, спросил:

– Господи, что это?

Гарриет уже вспомнила, что это за звуки. Ей доводилось слышать их в кинохронике. Это была сирена противовоздушной обороны.

Она набросила халат и подошла к окну. Магазины уже начали открываться, и лавочники высыпали на улицу. Мужчины и женщины, шедшие на работу, остановились. Все разговаривали и тревожно жестикулировали. По лестницам гостиницы сновали люди. Гарриет хотела узнать, что происходит, но не успела ничего спросить. Сирена, всхлипнув, оборвалась, и с площади побежали полицейские. Они кричали и размахивали револьверами, словно ожидали немедленного бунта. Мгновение спустя ни в чем не повинных прохожих загнали в дома и магазины. Автомобили останавливали и их водителей и пассажиров также отправляли в окрестные здания. Затем полицейские с шумом удалились, оставив позади себя абсолютно пустую улицу.

Утро было ясным и свежим. Гарриет подняла раму и высунулась наружу, но увидела только лица за окнами, пустые тротуары и брошенные автомобили.

Гай, торопливо натягивая штаны и свитер, крикнул:

– Там что-нибудь происходит?

– Полицейские очистили улицу.

– Видимо, начался налет.

– Давай спустимся и узнаем, – сказала Гарриет спокойно, словно старый служака. Она уже давно привыкла к беспорядкам и теперь одевалась с ощущением, что жизнь возвращается на привычные рельсы. Пока они спускались по лестнице, Гарриет в деталях представляла, что их ждет. Она могла бы описать эту сцену, не видя ее, поскольку уже была свидетельницей подобных событий в вестибюле бухарестской гостиницы.

На этот раз они застали знакомое лицо. Раскрасневшаяся миссис Бретт в халате разговаривала с собравшимися, и ее седой хвостик подпрыгивал, когда она мотала головой.

Портье говорил по телефону, перемежая греческую речь английскими словами. Свободной рукой он стучал по конторке, подчеркивая значимость сказанного. Остальные постояльцы – англичане, поляки, русские и французы – взволнованно переговаривались. Вдруг снаружи прозвучал отбой тревоги.

Увидев Принглов, миссис Бретт воскликнула:

– Тут началась война!

Услышав это, портье уронил трубку и раскинул руки, словно желая обнять всех присутствующих.

– Мы ваши союзники! – провозгласил он. – Мы будем сражаться вместе!

– Как прекрасно! – ответила миссис Бретт.

Собравшихся охватил восторг. Казалось, все втайне мечтали участвовать в войне и теперь радовались ее пришествию. Принглов, как англичан, поздравляли даже те, кто раньше на них и не глядел. Они несколько раз выслушали рассказ о том, как греческого премьер-министра в три часа ночи разбудил министр Италии и объявил об ультиматуме. Метаксас[15] спросил, не может ли это подождать до утра, но, узнав, что от Греции требуют принять итальянскую оккупацию, тут же наотрез отказался.