Карты четырех царств. Серия «Срединное царство». Книга вторая

Лес пах смертью и страхом. Зверье расползалось, пряталось по норам и щелям. Большая охота у людей – праздник. Этого не понять не то что лани, это и высшего хищника ставит в тупик. Одно дело найти достойную добычу, загнать и взять, чтобы насытиться и утвердиться в мире. Другое – выследить без разбора всё живое и сделать мёртвым. Не ради пропитания или шкур, а только для того, чтобы перестать быть человеком. На время. Так они думают – двуногие охотники. Мол, кровь одним движением удаляется с кожи, запах запросто отстирывается с одежды, ржавчина легко счищается с оружия… и всё это – бесследно.

– Людишки, – прошелестел вервр.

Он беззвучно тёк, скользил по перепуганному, замершему лесу. Он вдыхал запах смерти. Он ещё не решил, открыть сезон охоты на двуногих – или не тревожить Ану. Малышка близко. Уже нет сомнений, она настолько атл, что без ошибки ощущает кровь, стёртую с рук и отстиранную с одежды…

Вервр-лань дрожала, забившись под корни огромного дерева, в ворох прелых листьев, в гущу спутанного кустарника. Она уже вернула себе облик человека, но пока не смогла восстановить сознание. Она бессильно прикрывала глаза и затыкала уши, не желая знать то, что и так знала. Голая, окончательно беззащитная.

Пришлось заранее стащить рубаху. Подойдя бесшумно, Ан накрыл бедняжку тканью и приобнял, зажимая рот. Лань дёрнулась – и обмякла. Её сердце бешено билось, а тело осталось неподвижным, не годным даже к бегству. Наконец, лань вздохнула и расслабилась. Нащупала рубаху, дрожащими пальцами расправила. Невесть с какой попытки попала руками в рукава. Натянула ткань до колен, одёрнула. Лань не пыталась отодвинуться, наоборот – старалась ощущать кожей тепло, потому что рядом стоял соплеменник. Тот, кого лань вдруг приняла, как защитника.

– Как тебя там? Чиа… Ну и дура ты, – усмехнулся бывший рэкст, баюкая и успокаивая. – Учти на будущее: самые сильные умирают от удара в спину. Кому доверить место за спиной – вот главный выбор в жизни. Ты сейчас согласилась на первого, кто пообещал безопасность. Почему? Потому что от тебя несёт зеленью. Я чую яд второго царства, я опытен и знаю его. Проще всего медленно травить вервров, если у них предсказуемая пища. Тебе подсунули росток, как подарок. Ты сама укоренила его, и это наверняка был вьюн. Альвир бесхребетный, он и растения выбирает подобные. Вьюн давал запах и тень. Запах тревоги и тень сомнений. Ты стала хуже спать и утратила аппетит. Не знаю, кто смог вытащить тебя из отравленного дома. Он великий лекарь. Ещё бы дом сжечь. Как думаешь, догадается?

– Мой дом? – прошептала лань. Вздрогнула, плотнее прижалась спиной к защитнику. – Как всё это… невозможно! Вы спасаете меня. Вы?

– Посиди тут и помолчи, – приказал вервр.

Отстранился, прыжком одолел заросли и припал к траве у опушки. Люди азартно продолжали вытворять то, что им велено: резали дичь, полосовали её, живую – и хохотали, перепачканные в тёплой крови. Люди не давали зверю лёгкой смерти.

Вервр приближался к охотникам и не спешил. Он принял решение. Не важно, увидят ли его и узнают ли те, кто уже никому и ничего не расскажет.

Первым насторожился вожак человечьей стаи. Обернулся, грязно выругался и принял стойку для боя. Вервр принюхался, заинтересованно улыбнулся и промурлыкал: «Какая ночь!». Тот самый никчёмный наёмник, однажды встреченный на постоялом дворе. Тот, кто приказал утопить слепого в ледяной реке. Тот, кому не пришлось отомстить сразу, чтобы не разрушить хрупкую, только что возникшую легенду о бесследном исчезновении графа Рэкста…

– Слепыш, ты чё, не сдох? – удивился памятливый наёмник.

Вервр улыбнулся шире.

– Ты чё за тварь? – похолодел наёмник, отступая на шаг, пропитывая лес новым страхом. – Мертвяк? Болотник?

Вервр улыбнулся еще шире, и теперь это стало слишком похоже на оскал. Так легко вспомнить себя прежнего, знавшего толк в оттенках людского страха. Багряный бес обожал ночные суеверия людишек, дополненные смутным осознанием неправоты перед неписанными законами мира. Так… пикантно. Холодный пот, его уже много и становится всё больше.

– Ты…

Вервр позволил себе едва слышный рык. Наёмник взвизгнул, споткнулся и рухнул назад и вбок, не переставая смотреть на свою смерть. Привлечённые шумом, теперь все людишки глядели с ужасом и обречённостью на голого по пояс «мертвяка».

– Вы?.. – ещё тише выдавил главарь и задохнулся своей последней догадкой.

Одно касание, судорога – и тишина… На такую гниль нет смысла охотиться, – знал вервр. Он лишь брезгливо устранял вредителей. Бешеных тварей, заразных и уже неизлечимых. Он убирал их медицински чисто. И, когда поляна обезлюдила, вервр последний раз усмехнулся и стал спокоен.

– Чиа!

– Да, величайший, – дрожащим голосом отозвалась вервр-лань.

Почему братец Лоэн желал именоваться среди вервров-ланей «величайшим», вопрос к нему. Сейчас Ан не имел желания задать такой вопрос. Не ко времени, и без того злость сочится в сознание, отравляет душу.

– Я не Лоэн, мне не нужны титулы. Их и непрошенные навешивают на хищника, только уворачивайся. Лоэн пожелал искусственно создать мир без хищников. Он поплатился: застрял у вас, вынужденный оберегать нежизнеспособных. Мы много спорили о смысле двойственной природы вервра. Он планировал сокращать агрессивность через выбор зверя. Но сам оставался драконом. Я утверждал, что баланс важен, но две природы не должны создавать неразрешимого противоречия. Я за несовершенство. Борьба – это развитие. Бой – это жизнь. Встреча с врагом – способ понять себя. Презираю тех, кто убегает. Я отдал тебе рубаху потому, что ты пыталась найти силы для борьбы. Ты признала внутри: охотничков надо наказать. Ты бы, может статься, справилась и без меня. Но при этом могла себя сильно поуродовать. Слишком всё резко поменялось. Да и зелень в тебе сидит глубоко.

Чиа, спотыкаясь на каждом шагу, выбралась из зарослей. Она старалась не смотреть на трупы. И смотрела. Она раздувала ноздри, с ума сходя от запаха крови оленя, от осознания смерти его убийц.

– Альвир желал отравить тебя сомнениями, и затем лишить веры в семью. Тогда он смог бы встать здесь и назваться защитником, – вервр подкрался к Чиа и оказался за её спиной, вплотную. – Вот так. Сдайся ты, прими его защиту, и в тот же день умерли бы сын и муж. А ты стала бы рэкстом. Это хуже смерти. Я знаю.

– Но я всего лишь…

– Запомни запах зелёного яда. Какого зверя выбрал Дорн? Ведь он выбрал?

– М… медведя. Вы…

– Труднее всего травить всеядных. Так что решение сильное, – вервр не стал дослушивать глупости. – Обманчивая неуклюжесть, атака без предупреждения. Поживи среди людей медведем и поймёшь, как интересны их города с нагромождениями берлог, их тяга к дармовому мёду и чужим малинникам. Тебе понравится.

– Но… – Чиа вздрогнула, когда израненный олень, последний из пяти жертв охоты, дёрнулся и затих. – Но я не смогу вернуться в город. Я поняла сейчас.

– Сможешь. Или боишься стать толстой, лохматой и косолапой? – промурлыкал вервр. – При твоём ничтожном опыте зверь – лишь тень. Тебе решать, что взять из его природы. Тебе решать, не сменить ли саму природу снова. Закон жизни вервра – воля. Мы нуждаемся в воле больше, чем в пище и отдыхе. Разве лань не ограничивала тебя? Мне видно: ты смертно устала от страха. Вон нож, верёвка. Могу дать яд. Нет сил жить, умри и не мучайся. Есть силы – принимай бой. Конечно, враг может оказаться сильнее, – вервр облизнулся. – Но без риска нет радости. Без поражений нет побед. Без угрозы смерти сама жизнь пресна. Без…

Ан смолк на полуслове. Пожал плечами: с чего он вообще взялся говорить такие нелепые, книжные слова? А просто молчать было горько. Стыдно признаваться себе же: ему жаль рубаху. Каждая заплатка памятна. Особенно две свежие на правом плече, их наметала через край, комкая ткань, Ана. Да за такую рубаху можно отдать что угодно!

– Я свихнулся, – едва слышно посетовал вервр, стаскивая куртку, а затем рубаху, с трупа подходящих роста и сложения. – Я хищник. Жизнь без боя пресна… и всё такое. Я прав. Прав же?

Чиа тихонько, несмело приблизилась. Переборола себя, села рядом, отвернувшись от трупов. Долго молчала, не мешая Ану одеваться и осматривать наёмников, придирчиво подбирать пояс и заполнять кошель.

– Вы изменились, – прошептала она, наконец. – Благодарю. Вы вспомнили имя и зверя?

– Два раза нет, – пожаловался вервр. – Пока я зовусь Ан. Да, вот ещё, вспомнил только что: основателя рода твоего мужа звали Даррэйз Бойвог, иное произношение Боувог. Первое имя человечьего облика, оно сокращалось друзьями как Дар. Имя дракона сокращалось до Боув. Дар ушёл вместе с той, кого выбрал в жены. Состарился и умер. Не вздыхай, это совсем не грустная история. Дар поселился среди атлов, ему здесь было хорошо. Он уважал их решения и сам стал похож на них в способе мыслить, чувствовать мир. У той старой истории есть продолжение. Боув, дракон Дара, спит в этом мире с тех пор, как умер его вервр. А теперь подумай еще раз, насколько мудр твой муж, выбравший природу медведя. Может, однажды он проснётся настоящим хэшем Боувом.

– Дар был вам – друг?

– Он был мне… лучший враг, – мечтательно улыбнулся вервр. – Мы дрались при всякой встрече. Он умел достать меня. Ядовитейшая ночная тварь. Красноглазый убийца из мира тьмы, где слабаки не протянут и двух вздохов. Дар – один из тех троих, кто оставил мне право гостить в четвёртом царстве, что бы ни случилось со мной и миром. Его приглашение в силе, значит, он уже был совсем атл, когда приглашал. Значит, вот как сильно может меняться наша урожденная природа, если мы прилагаем усилия. Это всё, что я желал сказать. Прощай, медведица Чиа.

Вервр фыркнул, поправил пояс и скользнул в заросли, оставляя в прошлом случайную встречу. Ну, пропала рубаха… не беда. Лес велик, тут несложно разжиться древесиной клёна, сосны и дуба. И краску он найдёт. Будет снова злиться, но вытачивать кольца, полировать и слушать, как сопит Ана, нанизывая дурацкое ожерелье.

За спиной молчали. То ли думали, то ли по привычке боялись, притихнув и не решаясь принять новое.

– Ан, – шепнула Чиа, когда вервр уже скрылся в зарослях, – будете в столице, заходите в гости. Дорн бы точно сказал так.

– Семья наивных младенцев, – проворчал вервр, не замедляя бега.

Он принюхивался к ночи и уже знал, что в просторном лесу, занимающем все горы и ограниченном лишь низинными болотами, неспокойно. Ещё самое малое три наёмничьи охоты в эту ночь режут дичь. Наверняка по приказу свихнувшегося Альвира, не зря рядом вервр-лань, и она в ужасе… Что следует из таких мыслей? А то, что усердные людишки запросто и без колебаний изведут всё поголовье оленей огромного, по-настоящему дикого и прекрасного края. Опоганят и обеднят мир, который Ан назвал своим. Значит, надо ненадолго отвлечься от выращивания обузы-Аны и уделить внимание воспитанию взрослых. В их умение меняться вервр не верил. И предпочитал учить выживших на наглядном примере участи казнённых.

– А ведь подлец Клог прав. Я был готовый палач задолго до того, как взял карту из королевской колоды! Если я вообще брал карту… Ведь никто иной не мог вытянуть её – карту с драконом моего рода, – пробормотал Ан, ускоряя бег.

Далеко, очень далеко, мчался олень. Он уже дважды удачно отбился от наседающих собак. Он устал, но держался. Петлял, уводил охотников прочь от тех, кого старался спасти. Такой олень наверняка заслуживал права пережить ночь…

***

Утро улыбалось миру. Молочные реки тумана текли по склонам, прохладные и обильные. Зрячие сказали бы много красивых слов о цвете и редкостном узоре облаков, о прочем подобном, что люди именуют «красота».

Слепой вервр брёл по пояс в траве. Он был зол на эту красоту. Он не выспался, не поймал ни единого кролика, занятый охотой на людей. Он, исчерпав дела, извёл остаток ночи на остервенелую стирку пропахших кровью вещей. А после пришлось выскребать из-под ногтей сукровицу пополам с занозами. Туман красив? Нет, он подл! Туман осклизлый и вязкий, он топит запахи, как трясина.

– Жильё… Путники… одна лошадь, – бормотал вервр, напрягая слух и нюх. – Грибники… бросили всё еще вчера, едва из замка вырвалась конная охота. Дровосек… я нашёл его топор, а что с того? Не тащить же раззяве и трусу то, что им самим брошено.

Вервр презрительно скривился, но нагнулся и подобрал топор. Немного подумал и взвалил на спину вязанку дров. След Аны тянулся, растрёпанный ветром, полустёртый туманом – туда, в низину, к ручью… и почти совпадал со следом дровосека.

Дом дровосека оказался крайним в селении. Сам мужик сидел на широком крыльце в одну ступеньку и тяжело, протяжно вздыхал. На ощупь вервр ещё по дороге понял: топор старый. Не иначе, память о ком-то в семье. Осталось проверить догадку, что он и сделал. Подошёл к крыльцу, молча свалил дрова и показал топор.

– Батюшкина память, – возрадовался дровосек. – Благодарствую, добрый человек.

– И всё? – тихо возмутился вервр. – Мне бы как-то пощупать благодарность. Где хлеб-сало, мясо-молоко? Да хотя бы вода.

– Бражка имеется, и кролика мы ещё в ночь приговорили, – оживился дровосек. Принял обеими руками топор, приласкал пальцами лезвие, расплылся в счастливой улыбке. – Заходи.

– Кролика… хорошее начало дня. А я ищу ребёнка. Девочка, светленькая, на вид четыре года или пять, она быстро растёт. Говорливая. Могла появиться тут в ночь.

Всё это вервр сообщил, минуя сени и направляясь прямиком к столу. Жена дровосека, грузная, но быстрая, уже стучала мисками, расставляя их для завтрака. От вида гостя вроде и не запнулась, и не покривилась.

– Моя поспрашивает, – обещал дровосек. Он принёс кувшин, пахнущий пьяно и так же пьяно булькающий.

Жена плюхнула на стол чугунок с крольчатиной, бросила полотенце и пошла прочь из дома. Вервр блаженно принюхался и облизнулся.

– Я глазастый, но топора не нашёл. Выходит, самое оно выпить за твоё слепое везение, – по-деревенски прямо сообщил дровосек, наклоняя кувшин сперва над одной здоровенной кружкой, затем над второй, третьей. Получается, и жену не забыл. – Знатный топор. Отец выменял его в городе. Торгаш врал, что вещь к нему попала за долги из дома алого ноба, во как. Что топор-то боевой. Цену набивал, а только не зазря, вот что скажу.

Вервр постарался припомнить топор, сжал ладонь, восстанавливая ощущения.

– Убивать им не убивали, но сталь дельная. Пожалуй, взят у толкового кузнеца. Может, у ноба с даром по железу. Есть такие. Боковой побег породы алых.

– Главное, что у меня не увели, – умиротворенно вздохнул дровосек.

Две кружки звякнули боками, отмечая правоту сказанного. Вервр с наслаждением напился. Выбрал в чугунке ребра с позвоночником и вгрызся, перемалывая и мясо, и кости. И его способ завтракать снова не вызвал удивления. Определено, этот дом стоило посетить.

– Вовсе одичало двуногое-то зверье, как не стало багряного беса, – посетовал дровосек, разливая повторно. – Медведя шатуна успокоить им недосуг, а нас обобрать или оленей извести – самое то… Да-а, нобы-то с жиру дурны на голову, им Рекст был негож. А вот наша деревенька всегда слала благодарности багряному. При нем эти, из замка, даже за убитую курицу платили, протрезвев. Да-а… вот уж кто порядок блюл. Оленей жаль.

Кружки снова согласно стукнулись боками. Вервр выбрал второй кус мяса, схарчил в единый миг. Облизнулся и откинулся, касаясь спиной добротных брёвен. Нащупал полотенце, чтобы вытереть жир с пальцев.

– Здесь лес грозовой, – вервр задал еще один важный вопрос. – Не было… странностей?

– У нас все знают, что перед замком Могуро иной раз молнии скачут в пляске, – согласился дровосек. – Что тут странного… разве то, что уже года три, как всё попритихло. Была памятная гроза, аккурат Вдову переломило. Самая рослая да статная сосна окрест, её ещё до нас Вдовой стали звать, потому что одна и рядом обломок от второй, давно обгоревшей. Вот Вдову переломило, и пришёл закону беса конец, да… С тех пор и тихо, и гадко. Барон жирует, вовсе стал свинья. И наёмнички его жируют.

– Временно, – повёл рукой вервр. – Мне отчего-то кажется, что одна особа найдёт замок для себя… удобным. Если решится подойти ближе и увидит гербы. Гербы вроде и стёрты, но с её глазами можно рассмотреть след на некоторых камнях.

– Ага, – оживился дровосек и снова разлил по кружкам.

– Замок вне столицы был бы ей в пользу, – промурлыкал вервр.

Он слегка сожалел, что не намекнул на что-то подобное, прощаясь с Чиа. Хотя стоит ли ждать многого от перепуганной лани, только что пережившей зрелище множественных, мучительных оленьих смертей…

Дверь хлопнула. Дородная хозяйка пронеслась через сени, мигом заняла лавку напротив вервра и в два глотка ополовинила кружку с брагой, дождавшуюся её.

– Дитя, говоришь? – пробасила достойная женщина. – Да бесово семя то дитя, во как! На постоялом дворе шалит. Ох, хватит у тебя ума мзду стребовать, так староста серебром приплатит, чтоб её отсель выдворить, и лучше до заката. И её, и прочих-разных.

– Благодарю за пищу и заботу, – кивнул вервр. Встал, потянулся. – Пойду и выдворю.

– Погодь, соберу обед, – рявкнула хозяйка. – Ты ж нас спас. Мы ж за тот топор вон, друг дружке по дюжине синяков в ночь отвесили, а днём бы и пуще разошлись. Тятин топор. «Пусти в дом отродье сиротское, ни прибыли, ни уважения не узнаешь», так тятя сказывал. А я душою-то проста да добра. Работящий, не ворует… и бражку варит гуще, чем в городе. Да-а…

– Бражка хороша, – согласился вервр. Задержался на пороге, принимая узел со съестным. – Вам как, от волков ограду… обвести? Или от коз?

– От кролей да зайцев, – взревела хозяйка. – Все яблони пожрали, косозубые недобитыши. Сволота изворотливая!

– То-то дрова у вас валяются, где попало, и всё больше вдоль забора, – хмыкнул вервр. – Бьёте без промаха, а?

– Ха, – гордо подбоченилась хозяйка.

– Ох-ох, – потёр бок дровосек.

Вервр шагнул с порога и побрёл вдоль плетня, ведя рукой по верхушкам кольев и облизываясь. Метки впитывались в древесину, незаметные людям – и ужасающие, непреодолимые для зверья.

– Кем меня сочли эти люди, если даже не указали, где искать постоялый двор? Кем, вот занятно, – мурлыкал вервр, принюхиваясь к сытному мясному духу собранного в дорогу обеда.

– А ничо так леший, деловитый, – догнал басовитый шёпот жены дровосека. Могучий вздох полетел над захламлённым двором. – Только пьющий. Как и ты, зараза.

– Да-а, – послушно поддакнул «сирота».

– Чё встал? Иди, поленницу собирай. Сказано: не жрать им отныне матушкиных яблонь.

Вервр, завершив обход просторного двора, прощально махнул рукой и заспешил прочь, по главной и единственной деревенской улице, к постоялому двору. Оттуда ветерок тянул запахи сухих и свежих трав, ссор и азарта. Под крышей гудело от голосов, шелестело шёпотами и вздохами.

– Троецарствие! – пискнул голосок Аны. И обуза залилась хохотом.

Вервр невольно улыбнулся: не пропала, никем не обижена. Хорошо.

– И кто тут еще шельма, – горестно вывел тихий, задыхающийся голосок там же, в большом зале постоялого двора.

– О, кисличная мята, она же ж! – обрадовался кто-то раскатисто и солидно.

– Попутал леший играть на серебро с продажи урожая, – вздыхал ещё кто-то. Сетовал он задушено, обречённо. – Так она ж дитя… Шутковал я! Так как теперь-то? Ох, беда… ох пропали мы…

Вервр скользнул в приоткрытую дверь и пробрался в главный зал, никем не замеченный. Пискнул и улыбнулся шире. Он любил разбирать брожение людских душонок и умишек. А тут и страхи, и досада, и свежие сплетни, еще не перетёртые в труху, и злость всех на всех, и радость из-под этой злости, ведь соседская беда – она воодушевляет! И посреди болота из мыслишек, как белая лилия в золотой пыльце, Ана с её детской чистой душой.

Не иначе, полдеревни столпилось возле большого стола. Все с ужасом следили за игрой в кости. Возле левого локтя малютки Аны грудилась кучка монет, справа в ряд выстроились кружки. Вервр принюхался: черничный, брусничный и земляничный морс. Что ещё? Пирожки, творог… И дальше на столе и на скамье: мотки пряжи, несколько чурок разносортной древесины, баночка с лаком, гладкая лента. А ещё связка сушёных грибов… это-то зачем?

– Троецарствие, – заверещала Ана, даже не метнув кости.

Кинула – и расхохоталась. Вервр по слуху понимал: падают, катятся, замирают… и толпа обречённо вздыхает. Еще бы, людям кости одинаковы, а вервру или атлу с их чуткостью нетрудно понять и малейший дефект развесовки, и создаваемое им поведение при броске. Тем более хитроватая Ана не кинула далеко, а перевернула ладонь над самым столом.

– Ана, а где твои родители? – спросил сидящий напротив кривоватый тощий человек, тот самый, что сказал про шельму. – Тебя, наверное, потеряли. Переживают.

– Тятя-пама не теряет, – гордо сообщила Ана, сгребла кости и снова скатила с ладошки. —Троецарствие! Хочу мёд. Липовый.

– Три раза в день пить, по полкружки, – загудел смутно знакомый голос. – Печёный лук прикладывать к нарыву, тёпленьким.

– Шельма? – не поверил вервр, вслушиваясь. – Вот от кого не ждал перемен даже я…

Теперь нового гостя заметили, к нему дружно обернулись… и охнули хором. Вервр демонстративно прочесал волосы назад, убирая от лица. И улыбнулся, огорчаясь обычности своих зубов.

– Леший, – выдохнули особо умные из дальнего угла.

– Вы и есть тот самый… пама? – обрадовался кривоватый человек. – А я зовусь Голос. Сразу видно, вы человек достойный. Будьте добры, не сочтите за труд спасти здешнего старосту. Он от забав вашей Аны вот-вот полезет в петлю. Он бы ещё в ночь полез, но я втолковал ему, что девочка шутит, серебро ей не требуется. Я прав? Она славная. Только такая, знаете… вольная.

– Воля! – кивнула Ана, снова выбросив на костях непобедимое в игре и почти невозможное «троецарствие».

– Я говорил ещё и про ответственность, – тихо напомнил вервр.

– Велел: прилепись, – надула губы Ана, всполошилась и смахнула кости на пол, подальше. Вцепилась в кружку с морсом. – Я вот… я леплюсь. Вот. И вот. И вот.

Она собрала ближе все кружки, покосилась на монеты и смущённо вздохнула. Тронула пальчиком ближнюю.

– Подарок. Новый. Тебе.

– Не ругайте её, – вступился Голос. – Она добрая, только сразу такого наворотила, что теперь не знает, как бы сбежать. А я взял с неё слово, что не побежит. А староста сам виноват, пьян был вусмерть и хвастался. Ну и мы хороши, стали жаловаться и отвлеклись… Вы не встречали молодую женщину? Мы разыскиваем её пятый день, всё без толку. Темноволосая, звать Чиа, она тихая и с людьми настороженная. Сиганула в лес, мы уж и звали, и искали…

В каждом слове Голоса звучала настоящая боль. Вервр удивился – надо же, душу человек вкладывает, переживает. Это не все умеют, даже для близких. И Шельма вздыхает солидарно, ему тоже тяжело. Хотя прежде выходки «честного вора», проклятого родней, были порой хуже деяний его знаменитой мамочки Белоручки. Кто дважды пробовал свести Алого Пэма прямо из конюшни? Кто на спор влез во дворец к канцлеру, устроил жуткий переполох и умыкнул породистого щенка? Кто пристегнул к единой цепи спящих на посту стражей и последним туда же, на общую сворку, добавил разъярённого кота?

– Надо же ж Чиа искать, а мы от кашля лечим, от чирья, – буркнул Шельма, глядя в упор на вервра. – Вот же ж вилы! Ана ж меня надула в кости! Да шагни я за порог, кого сунет в петлю обобранный до нитки староста? А? Вот же ж… шельма мелкая. Аж завидно.

– Ан, прости, – «обуза» принялась сопеть, готовя порцию спасительных слез.

– Ответственность, – строго, с нажимом выговорил вервр. – Ты не поняла?

– Поняла. Подарок же! – слезы покатились градом. – Тебе. Цветы.

Вервр поморщился. В нелепых спорах с Аной отчего-то он не оказывался прав так, чтобы вес правды не дотягивал до неоспоримости. Вот и теперь… разве он верно поступил, бросив ребёнка в ночном лесу? Разве он не знал, на что обрекает деревню… а затем и Ану? И себя – в худшем случае.

– За Чиа не переживайте, она сама найдётся. Ей надо еще немного побыть одной. И – спасибо. Я оказался должен вам, – покривился вервр, кивая поочерёдно Голосу и Шельме. – Ана, как быть с моим долгом?

– Спинка! – Ана ткнула пальцем в кривоплечего. – Лечи.

– Я не лекарь, – отмахнулся вервр. Задумался. – Хотя… кости умею и дробить, и перебирать, и составлять. Пошли, немочь. Ана просила за тебя. Значит, готовься к пытке, так тому и быть.

Вервр пошевелил пальцами, намекая, что в смысле правки позвоночника он очень даже зряч. Голос оживился, сполз с лавки и захромал вдоль стола. Староста протиснулся к вожделенному серебру, составляющему не его личное достояние, а ценность всей деревни. Было слышно, как мужик подгрёб монеты, лёг на них и завыл тихо, проникновенно. Не успокоился на этом, принялся вдумчиво драть бородёнку и красочно, рисуясь перед селянами, клясться не пить ни браги, ни настоек.

Для осмотра больного вервр выбрал полупустую кладовую, предложенную расторопным Шельмой. Как тот умудрился протиснуться вперёд, придержать дверь и поддеть на сгиб локтя Ану? Ловкий. Но – раздражения не вызывает. С прошлой встречи стал куда как занятнее, сложнее и глубже, – отметил вервр. Он сел у стены и стал ждать, пока всё нужное будет приготовлено трудами расторопного Шельмы и усердно мешающей ему Аны: соломенный тюфяк, покрывало, тёплая вода, полотенце, мази…