Синдром Шишигина

4

Мне написал очень хороший человек. В дальнейшем будем именовать его Заказчик. Я понимаю, что это звучит очень сухо и на договорном языке. И вы сразу же перестаёте мне верить, что человек был действительно хороший, даже исключительный. Он вытащил моё лето из дырявого безденежья. Подкинул работу. Я обычно не соглашаюсь на аниматорство: ростовые куклы, странные костюмы, сшитые из недышащей синтетики. Вы поняли, о чём я. Но тут я согласился. И даже дело не в отсутствии денег. Дело в роли. Пётр Первый. Заказчик написал мне, зная, что я высокий. 185 см в длину. Ширина тоже подходящая. Для молодого Петра, только что вступившего на трон, – в самый раз. Заказчик выслал мне текст, который нужно было выучить. Текст напоминал тронную речь. Я очень быстро выучил текст. И дело не в том, что мне предстояла скорая репетиция с Заказчиком, дело в моей памяти. Она быстрая и хваткая. Хватает всё что ни попадя. И нужное и совсем ненужное. И так же быстро выпускает из рук. Нужное выпускает. Ненужное держит всем, чем только можно держать. Я не помню, как прошла репетиция. Это говорит о том, что на ней было сказано очень много важного и нужного перед будущей поездкой. Да, я снова забыл вам сказать. Играть Петра Первого надо было в самой лучшей среде, которую только можно себе представить. В Питере. Об этом можно было только мечтать. И гонорар был прекрасный. Спасибо Заказчику – очень хорошему человеку. Он купил билеты на «Сапсан». Для себя и для меня. Я тоже был покладистым и хорошим. Сделал всё, о чём мы договаривались с Заказчиком. Побрился, убрал всю лишнюю растительность с щёк, оставив одни усы. Такие усы были у наших отцов в девяностые. Это достаточно милое, но пугающее зрелище на любителя. Я говорю сейчас за себя. За свои усы и лицо, на котором они смотрелись, как будто приклеенные нетрезвым гримёром. Правый ус был длиннее левого. Я заметил это, когда сделал контрольное селфи на память.

Я человек малостеснительный. В поезде я не узнавал себя. И в этом неузнавании проехал все четыре часа до Питера, прикрывая рукой щёточку над верхней губой. Тогда ещё не было ковида и масок везде и всюду. Маска бы меня тогда спасла. То, о чём я пишу, было давно. Недавно в Фейсбуке (соцсеть запрещена на территории РФ) всплыло воспоминание. Увидел год и тут же его забыл. Запомнил только, что воспоминание погрузило меня в грустную меланхолию. Я не люблю воспоминания в соцсетях. Но что-то репощу, репощу.

5

В 2003 году я впервые посетил Санкт-Петербург. Мы ездили туда с мамой вдвоём на экскурсии. Тогда был юбилейный для города год, триста лет, и весь центр города вылизали, позолотили. С того момента город на Неве упал в меня, разлился всеми реками, затопил. Каждый год я мечтаю переехать в Питер насовсем. Всё бросить и свалить из Москвы. Каждый год у меня ничего не выходит. Хотя нет, что-то выходит. Но точно не то, и точно не в Питере. Тогда в 2003 году меня поразил памятник Петру Первому, сделанный скульптором Михаилом Шемякиным. На нём Пётр лысый. Я помню, что грустная меланхолия снова тогда настигла меня. Это были её первые схватки со мной. Мне было по-детски жаль Петра. Я знал, что такое быть лысым. Нет, речь не про мои волосы, они, слава Богу, на месте. Моя бабушка всю сознательную жизнь прожила лысой. Она закрывала лысину шиньоном. По её словам, она сожгла волосы в молодости пергидролью, передержала краску. И осталось вместо волос – гладкое выжженное поле. Мне было жалко бабушку. К тому же, однажды в одном из шкафов, куда мне нельзя было заглядывать, я увидел толстую, туго заплетённую косу. «Это твоя коса?» – спросил я бабушку на свой страх и риск. «Да, – ответила мне она и добавила: – Не лазь туда больше». Я долго смотрел в лицо шемякинскому Петру. Потом перевёл взгляд на его ноги. Экскурсовод сказала нашей группе, что у Петра был маленький размер ноги – тридцать восьмой. И тогда мне снова стало жаль Петра. Так жаль, что даже захотелось присесть на его костлявую, вытянутую коленку. Но я не успел этого сделать, потому что группа пошла в Петропавловку. У меня сейчас сорок шестой размер ноги. Мне трудно подобрать обувь. Даже Заказчик не смог. Туфли, предназначенные для моей версии Петра, были сорок пятого размера и поджимали.

6

Это был корпоративный праздник одной из крупных фармацевтических компаний. Руководитель компании решил провести его в Северной столице. Все тридцать человек, находящихся в штате, ехали тем же «Сапсаном», что и мы с Заказчиком, только в другом вагоне. Они не должны были увидеть Петра до празднества. Хотя Петра бы они и не увидели. Они бы обнаружили молодого человека с пунцовыми щеками, прикрывающего юношеские усики. Не усики – а пропуск в… Я делаю успехи. Я не договариваю фразы, которые услышал когда-то в пору уральского детства.

Я не помню, как прошло моё выступление. Помню то, что было за кулисами. Конечно, там не было кулис. Это был кабинет, в котором я зубрил текст помимо тронной речи. Кстати, тронная речь прошла на ура. С первых слов: «Бояре, слушайте меня, бояре» – я понял, что мне вторит и помогает эхо, делая мой голос неживым, мемориальным, сошедшим со страниц учебника по истории. Такой голос вполне мог быть у шемякинского Петра. Он бы подошёл к лысой голове и маленькому размеру ноги. После тронной речи мне предстояло объявлять сотрудников отделов, точнее темы их выступлений. Дезоксирибонуклеиновая кислота – самое лёгкое слово, которое фигурировало в тексте, данном мне Заказчиком. Предложения состояли сплошь из медицинских терминов, которые должны были отлетать от моих зубов, касаться непропорциональных усов, а уже потом лететь в зал и разноситься эхом. Хорошо, что между каждым выступлением отделов у меня было чистых сорок-пятьдесят минут, за которые я успевал вызубрить сложносочинённый (для меня и Петра) текст. Мой большой гонорар за петровскую работу был оправдан, и даже в какой-то момент, вероятно под конец праздника, показался мне малым. Взыграла лихая Петровская кровь. Взыграла и тут же остыла. Заказчик доволен, служители фармацевтики тоже. Намозоленные ноги предпочли остаться индифферентными к прошедшему.

7

Один мой очень хороший друг, давно живущий в Питере, как-то рассказал мне о своём первом поцелуе с девушкой, которая приехала к нему, чтобы съехаться. Они давно были знакомы по сети, а первоначально нашли друг друга в Тиндере. Друг рассчитывал на быстрое, необременительное, но в то же время тесное знакомство. Не знаю, почему он выбрал для поиска Тиндер. Мне, кажется, в Питере не составит труда наладить мимолётную связь, перекинуть мост и наутро его развести. Но из песни слов не выкинешь. Всё бы ничего, если бы девушка, понравившаяся моему другу (они сразу отлайкали друг друга), жила не в Питере, как было указано у неё в анкете, а где-то под Архангельском. Зачем она указала в профиле Питер? Хотя я её понимаю. С тех пор у моего друга и лжепитерки закрутился сетевой роман, продлившийся полгода. И вот наконец онлайн-знакомству пришёл конец. Она в Питере. Он тоже в Питере. Стоят, оба-два, красивые, молодые, продуваемые ветрами, у «Медного всадника» и целуются. И тут мне стало завидно, так же как и Петру, смотрящему на всё это. Конь пожелал остаться индифферентным. И правильно сделал. Зависть – это очень нехорошо.

8

Заказчик поселил меня в отеле рядом с Адмиралтейством. Это входило в наш с ним договор. Холл на первом этаже напоминал филиал Эрмитажа. Мускулистые атланты с лёгкостью и даже некоторой иронией держали на себе потолок, украшенный взбитой лепниной. Это был и есть самый шикарный отель, в котором мне доводилось когда-то жить. Жаль, что всего один день. Вечером меня ждал «Сапсан». Самое обидное, что Заказчик по какой-то случайности снял номер на три дня. После сыгранного Петра Первого я мог спокойно отдыхать в шикарных, поистине имперских условиях. Но завтра у меня был спектакль, детская утренняя сказка, в 10 утра сбор на грим, в двенадцать – выход на сцену. Я не помню, кого я играл тогда. Спасибо, память. Лежал перед отъездом на огромной четырёхместной кровати в номере, смотрел в стену. На ней висел портрет. И кого же вы думаете? Правильно. Петра Первого. Карандашный рисунок, срисованный скульптурный бюст. Только верхняя часть Петра. Хорошо, что присутствовал парик. Хорошо, что грустная меланхолия вцепилась в меня только в «Сапсане». Я думал о расчленении. Себя. Мечтал: вот бы оставить мою верхнюю часть в отеле, а главное в Питере, а нижнюю часть отправить играть утренний спектакль в Москве. Какую же роль я играл? Правую куриную лапку у домика Бабы-Яги. Грустная меланхолия, отвяжись от меня. И брось эту привычку перекидываться с прошлого на сегодняшний день.

9

Забыл сказать, что я чуть не опоздал на тот вечерний «Сапсан». И не потому, что я замешкался, желая оттянуть своё пребывание в Питере. Да, я действительно тянул до последнего, но заложил сорок минут на дорогу до Московского вокзала. Меня подвело бритьё. Я уже собрался выходить из номера, нахмурив бровь по-петровски, как вдруг вспомнил про усы. Я забыл их сбрить. Катастрофа. Второй поездки «на сапсане с усами» я бы не перенёс. Усы должны были остаться в Северной столице незамедлительно. Когда на мне был чёрный парик, усы смотрелись более или менее органично, конечно в рамках образа. Без парика – даже о пропуске куда-то там… говорить было бессмысленно. Только если… побриться наголо, вот тогда, может быть, усы бы и выстрелили. Но нет, нет, нет. Ещё не нашёлся такой Заказчик, а самое главное – такой гонорар. Хотя, конечно, всё обсуждаемо и ради роли возможен компромисс. Главное, чтобы роль была очень хорошей.

Самый лучший Zoom

Лето 2020 года. Живёшь себе, живёшь, двигаешься по своей непрямой дороге, как на ходулях, всякую минуту думаешь, что вот-вот упадёшь. Но нет, стоишь, выстаиваешь, даже порой разгоняешься, забывая о том, что можешь загреметь под фанфары.

В тот июльский вечер я тоже шёл на внутренних ходулях, делил жизнь на «до» и «после». Такие дни случаются, особенно летом, когда нет спектаклей и много свободного времени для рефлексии. Дни идут один за другим, и ты ждёшь, что новый день проведёт черту и превратит будущее – в «после», а прошлое – в «до» (здесь звучит долгая нота, обязательно в нижнем регистре).

Тот день был ровно таким. Он близился к своему завершению, на часах 21:00. Я шёл мимо Белорусского вокзала. Весь день молчал, не смыкал связки. Я люблю такие дни полного несмыкания. В такие дни смыкаешься и свыкаешься с собой сегодняшним. Я двигался домой. Но тут мне позвонила Елена Антоновна Камбурова. Мы две недели не созванивались. Мартовская премьера «Маленького принца» перенеслась, но нам нужно было поддерживать текст, чтобы он не забывался, как я люблю говорить в таких случаях – «взрыхлять» его. И вот Елена Антоновна позвонила и сказала, что готова репетировать. Через десять минут. В зуме.

Честно сказать, я не готов был репетировать, я готов был идти домой, слушать в наушниках музыку и под неё как-нибудь, худо-бедно завершить этот длинный летний день. Но через десять минут я сидел на лавке возле Белорусского вокзала, смотрел на экран, где бодрая Елена Антоновна с разбега впрыгивала в каждого персонажа «Принца», меняя голоса, внутренний ритм. Она не любит лишних слов, словесных прелюдий, затактов, ей дорога каждая секунда, нельзя позволить ни мгновения отсрочки. Мне хочется так же падать в материал, как Елена Антоновна. Нет, она не полагается на магию вдохновения, на Божью искру. Нет. Такая лёгкость вхождения в материал, в верный градус, в определённый исторический контекст обусловлена масштабной внутренней работой. Проживанием, не смыканием голосовых связок, а смыканием души. Долгим, скрупулёзным, осмысленным.

Я слышу, как проезжают поезда. Я слышу, как парочка на скамейке рядом говорит о чём-то заветном, не боясь, что кто-то услышит. Всё это – фон, второй, третий планы, а на первом – он/она, Маленький Принц, маленький человек с огромной душой ребёнка. «Когда мне было шесть лет, я нарисовала удивительную картинку…» – вдруг оговорилась Елена Антоновна и сама не заметила этого. Разве это оговорка? Ведь она нарисовала…

Вот в кадре появился Люсик – кот Елены Антоновны. Выдающийся кот. Сумел закрыть собой весь экран. «Люсик, не мешааай!» – глубоким басом говорит ему Елена Антоновна и отгоняет от экрана. Люсик продолжает выразительно, ползая по малым секундам, мяукать. «Люсик, хватит», – строго говорит ему хозяйка. Просит у меня прощения за паузу, потом увещевает Люсика покинуть комнату. Он неохотно, но всё же её покидает, и мы продолжаем. «Есть такое твёрдое правило. Встал поутру, привёл себя в порядок – приведи в порядок свою планету», – говорит Елена Антоновна уже голосом пятилетнего ребёнка. И будто бы и не было того глубокого баса, этой паузы.

Поезда едут, парочка на лавке, перестав доверять словам, переходит к поцелуям, планета вертится, и ты слышишь, как она тяжело вздыхает, глядя на нас, её жителей. Принц прощается с Розой и знает, что он больше никогда её не увидит, что это мгновение не повторится. У нас было несколько таких зумовских репетиций, и каждый раз я не смотрел на экран, а закрывал глаза и слушал, слушал. Голос Елены Антоновны меняет тебя на клеточном уровне и делит жизнь на «до» и «после». Точнее, вытягивает тебя из «до» (здесь снова звучит долгая нота) и открывает для тебя новое «после». И в этом «после» тебе хочется наконец вынырнуть из своей раковины и взглянуть на мир вокруг. На людей, которые рядом – протяни руку, на людей, которые так далеко, что страшно и подумать. Но теперь они все здесь, там, где чуть-чуть больно… под зорким взглядом сердца.

Теперь же хочется сказать пару слов о Люсике – выдающемся коте. Хотя пары слов мало, мало. Месяц назад Елена Антоновна подарила мне компакт-диск с изображением своего кота. Название у диска краткое и запоминающееся – «Мур-мур». Это первый студийный альбом Люсика. Три минуты живого, импровизационного мурчания. Прошлым летом Люсика отстранили от экрана, не дали показаться режиссёру, но теперь справедливость восторжествовала. Я увидел Люсика, услышал его звучание. Оно мне понравилось. У него отличная школа и прекрасный Учитель. Попросил у Елены Антоновны разрешения использовать мурчание её подопечного в своём будущем спектакле. Она посмеялась и разрешила, предупредив меня, что скоро будет готов второй альбом под названием «Мяу-мяу». Будем ждать!

Мы открывали театральный сезон 20/21 премьерой спектакля «Маленький принц. Полёт в одном действии». Я благодарен пандемии за вынужденную отсрочку этой работы. Она вышла осенью, как никогда кстати. Во время паузы мы каждый старательно прибирали свою планету, выпалывали баобабы, поливали землю, взращивали новые цветы, всматривались в себя, заново обретали любимых и друзей и, конечно, теряли стремительно, безвозвратно тех, за кого крепко держались. Они уходили от нас, как горячий песок сквозь пальцы. Оставив после себя одну ноту – «до». И её уже больше не хочется нажимать всуе.

Завтра у Елены Антоновны день рождения. И завтра же мы играем «Маленького принца». Каждый показ идёт с неизменным переаншлагом, и каждый не похож на предыдущий. Я знаю людей, которые возвращаются к нам снова и снова, приезжают из других городов. Возвращаются, чтобы возвратиться к себе. Елена Антоновна не умеет повторяться. Каждая интонация сиюминутна, каждый жест органичен, как сама жизнь. И какое же счастье, что мы можем быть причастны к этому земному Чуду.

Сказать по секрету (шёпотом, и только шёпотом), мы думаем с Еленой Антоновной о новой работе, ищем, перебираем варианты. В этом поиске не хочется торопиться, в нём можно купаться бесконечно. Это самое классное в театре – поиск. Материала, интонации, движения, вектора. И как бы мы ни не хотели спешить, нам надо поторапливаться. Не оставаться там, в «до», а стремительно, с разбега врываться в «после». Елена Антоновна, двигайтесь вперёд стремительно, звонко, смело, впрыгивайте в будущее, как вы привыкли. А мы будем поспевать за вами. Только освещайте нам путь. А то темно и страшно.

Не забыть

Мой дед стал забывать

Мы созваниваемся каждое утро

Он в Екатеринбурге

Я в Москве

Мы созваниваемся

И я слышу в трубке

не только его голос

но и голос бабушки

Мой дед стал забывать выключать телефон

после нашего с ним разговора

И когда я пишу этот текст

я слышу, о чём они между собой сейчас говорят

Для них Москва – страшный и дикий остров

Они смотрят телевизор

Они хотели бы, чтобы я одумался и вернулся

в Екатеринбург

Потом они обсудят свой сад

Сад – это дело молодых

за ним ухаживать надо

а где взять силы

говорят они

И мне стыдно, что я не с ними

И мне не стыдно, что я подслушиваю

В разговоре со мной они

держат себя

Бодрятся

А после

они такие, какие есть

Неприкрытые

Уставшие

Потерянные

Забавные

Когда начинают спорить и ссориться

из-за всякой ерунды

Почему гора посуды в раковине

Встань и вымой

А кто у нас в доме хозяйка

Так давай замолчи быстро

Побранятся и оставят посуду нетронутой

Пойдут к своим телевизорам

в разные комнаты

И будут смотреть один и тот же сериал

про собаку и преступления

Так и уснут под телевизоры

Каждый в своей комнате

А утром обсудят вчерашнюю серию

Я буду всё это слушать

и мне будет казаться, что они смотрели разное кино

Мой дед стал забывать

Не только выключать телефон

после нашего с ним разговора

Он стал забывать того, с кем говорит

Меня

– Ты помнишь, как мы ехали с тобой на трамвае

в детский садик на Студенческую?

– Деда, это был мой папа.

– Разве?

– Да.

Сегодня я говорил с дедом три раза

И каждый раз как в первый

Сначала я сердился

поправлял его

Он обижался

вешал трубку

Ну как вешал

Забывал

И говорил бабушке, что Москва

меня совсем издёргала

А теперь на его вопрос как дела

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.