Граница Пуст0ты

– Тебе не кажется, что бездействие не лучший ответ безликим?!

– Я вроде ясно сказал, Джессика. То, что ты принимаешь за угрозу, – лишь неумелая попытка запугивания.

– Погибло 12 человек, Протей! 12! А если в следующий раз их будет больше?! 20, 30, 40?! Сколько тебе нужно, чтобы ты, наконец, перестал спускать им все с рук?! Скажи ему, Фергас! – она всегда ищет поддержки у кого-то третьего (будь то я или члены совета), когда сомневается в собственных силах; и искренне надеется, что простым большинством сможет взять над отцом верх.

И пока этот «кто-то» обдумывает ее предложение, мама не упускает возможности обратиться к каждому лично, если не словом, то взглядом. Иногда мне кажется, она искренне не понимает, что из всех Аккерманов лишь отец имеет над советом реальную власть. Но ее попытки служат неплохой паузой, когда вопрос, действительно, требует более тщательного осмысления.

– Среди погибших нет единичников. Безликие перешли на новый уровень. Теперь среди их сторонников есть и обеспеченные люди. Некоторые из них служат в министерствах и предприятиях, принадлежащих Корпорации. Если так и дальше пойдет, то вскоре крысы появятся и за нашим столом. Ты этого хочешь?

Отец не сдержал смешка и повернулся ко мне, чтобы молча передать эстафету в этом бессмысленном споре.

– Предательство не порок одной группы, мама. Утренний инцидент – прямое тому доказательство. Ты думаешь, что безликие наращивают влияние, а, как по мне, они его теряют. Иначе зачем им задействовать людей, от которых толку больше, когда они живы?

Мама и без того была на взводе, а мои слова окончательно вывели ее из себя. Она схватила со стола графин с водой и швырнула на пол. Не будь стулья такими тяжелыми, она бы и их задействовала, лишь бы отец заменил улыбку на нечто, более подходящее разговору. После случая с Акселем Кейном Джессика стала слишком мнительной и осторожной, а мнительность и осторожность – главные спутники страха. Не скажу, что ее опасения беспочвенны, но иногда они просто не к месту.

– Вы два черствых сухаря! Как можно быть такими равнодушными к чужим жизням!?

– Равнодушие здесь проявляют безликие. Это они толкают своих людей на смерть, убеждая их, будто таким образом они смогут чего-то добиться; чего-то, кроме ненависти и страха, которые следуют за лишениями,– отец наступал медленно, как взрослый, заставший ребенка перед запачканным ковром.– В то время, как мы продолжаем посылать Пустых, чтобы спасти нарушителей. Мы размещаем патруль по всему городу для круглосуточной охраны. Мы не даем служащим права на внедрение, чтобы сохранить стабильность в работе аппарата. Я могу продолжать до бесконечности, если тебе все еще недостаточно аргументов в пользу моей заинтересованности в происходящем. – Мама начала пятиться назад, но отец схватил ее за локоть и нарочно притянул к себе еще ближе; если бы не этот его ход, она бы сбежала еще до конца разговора.– Я не пренебрегаю теми, кто пренебрег мной. Но я не собираюсь жалеть лицемеров, которые использовали внедрение, а затем переметнулись к его противникам. Может, поэтому от них и избавились? Чего у безликих точно не отнять, так это осторожности, с которой они выбирают своих последователей.

Мама отвела взгляд в сторону, что в разговоре с отцом равняется поражению. Но даже в положении проигравшего она продолжала гнуть свою линию, от связных аргументов перейдя к простой жалости.

– Нам всего-то нужно взять в оборот Общество Душ. Это их идеи пропагандируют безликие.

– Общество душ – организация пацифистов. Они не приемлют насилия. Вся их пропаганда строится на вере в святость души. Они читают проповеди, лекции, устраивают вечера утешений, но ставят перед собой цель – добиться всего словом. Священная война здесь рядом не стоит. Цели безликих до конца мне не ясны, но это уж точно не мир во всем мире. Они сами не понимают, какой вред наносят себе, прибегая к убийству, как к методу воздействия на других. Смерть вызывает страх, а насильственная смерть – гнев. Убеждения безликих почти все отвергают, а их насаждение считают истинной формой насилия. Их выходки, как ты выразилась, скорее, поднимут Корпорацию ввысь, чем привлекут к безликим новых сторонников. Чтобы ты сама выбрала? Борьбу и страдания? Или возможность опробовать жизнь со всех сторон?

– Они не уничтожили нас тогда, сто лет назад, но и мы, в свою очередь не смогли с ними до конца справиться. Они до сих пор находят способы дурачить людей. И это почти 100 лет спустя. Неужели тебя это совсем не беспокоит?– это была ее последняя попытка настоять на своем; она вцепилась в ладони отца, вынуждая его посмотреть ей прямо в глаза (будто ее озабоченный вид может его разжалобить).

– Как магистр, я считаю, что они благотворно влияют на репутацию Корпорации. Людям нужно кого-то ненавидеть. К тому же нас всегда будет больше. Мы оба это знаем. Так ведь?

Она улыбается, но я вижу, как плотно мама стискивает челюсти, чтобы не дать лишнему слову выйти наружу.

– Может, ты и прав, и я зря переполошилась. После инцидента с Акселем Кейном я во всем вижу для нас угрозу.

– Это была случайность. Парню просто повезло. Мы устранили проблему, беспокоиться не о чем.

– Конечно.

Она провела тыльной стороной ладони по отцовской щеке и уже свободная от его хвата сделала первые шаги к выходу.

– Пойду, приведу себя в порядок. Ты придешь на ужин вечером?

– Я постараюсь.

– Готовит твоя дочь. Блюдо обещает быть фантастическим.

Отец дождался, когда она уйдет, и лишь тогда обратился ко мне, но уже без той веселой улыбки, которой провожал мать.

– Где твой брат? Собрание было для всей семьи.

– В тюрьме произошел инцидент. Ему пришлось остаться.

– Что-то серьезное?

– Я бы не сказал. После двадцати лет «защита» Армстронга дала трещину. Он вдруг начал звать Лизи. Якобы она приходила к нему. Его вопли всполошили других заключенных. Пока надзиратели пытались его угомонить, он вырвался из камеры. Побег длился недолго, но на общем порядке все же сказался.

– Лизи? Одна из детей Кейна?

– Да.

– Похоже, визит младшего так повлиял на него. Стоило запустить его раньше, может, чего дельного и добились бы. Кстати, ты выяснил, зачем он приходил?

– Хотел знать, с кем сотрудничал Аксель. Анализ триггера по его делу совпал с экземпляром, найденным тогда в Картеле.

– И как? Получилось?

– Нет. Мы давно поняли, что Аксель был скрытным человеком, так что пора перестать наседать на Армстронга и прочих выживших. Они ничего не знают.

– Хорошо. Передай сестре, чтобы внимательней следила за производством триггеров. А то каждый норовит влезть, куда не надо.

– Хорошо. Это все?

– Пока да.

– Могу я тоже задать вопрос?

Он присел на один из стульев и молча кивнул в знак одобрения.

– Что ты будешь делать с пропавшими пустыми? Их все еще не нашли.

– Пустые пропадали всегда. В конце концов, их ненавидит каждый третий, а каждый шестой желает смерти. Я бы не стал уделять этому особого внимания.

– Раньше мы хотя бы находили тела. А сейчас…

– Считаешь, что это безликие? – в его вопросе было больше от издевки, чем от реального интереса.

И я ответил ровно то, что спасло бы меня от звания параноика и идиота и отвело бы от лишних объяснений.

– Нет. Но я не исключаю их участия.

– Безликие действуют напоказ. Если бы им удалось завалить пустого, они бы не стали это утаивать. Ни к чему упускать такой шанс продемонстрировать уязвимость власти. Лучше займись своей работой. А размышления о «заговорах» оставь матери.

– Как скажешь.

Я смог вернуться в министерство «Сшивателей» лишь два часа спустя. Какая бы суматоха ни царила в главном корпусе, сектор «D» покрывает непрерывная тишина. Многоликие, которые могли бы навести шуму, спят в капсулах под действием хлорофилла. Я бы принял их за мертвых, если бы не знал, что они живы. Бледные, обдуваемые со всех сторон газом, не сознающие, «где и кто они?».

Я прошел вдоль рядов, замедляя шаг по мере приближения. Перед последней капсулой в четвертом ряду я остановился, стер осевший на стекле пар и потянул на себя крышку.

– И к чему было их всех убивать, Лизи…?

2

«Заключения врачей носят рекомендательный характер для пустого. При наличии опасений за свою жизнь и жизнь вверенного отряда пустой обязан обратиться в министерство для предоставления замены на время своего отсутствия».

Правило 67 Кодекса министерства «Пустых»

Центральная больница Полиса

Элайс

– Кто из вас Кейн?

Меня вызвали почти сразу после прибытия. Люди, копившееся в коридоре весь день, недовольно отступили к стене. Недовольства было бы больше, если бы я остался, а так у них появилась отличная возможность переключиться с темы некачественных больниц к некачественным посетителям.

Джон вошел в кабинет первым и, прежде чем я успел что-либо сказать, начал говорить с доктором сам. Тем лучше. У меня нет точного объяснения тому, что произошло. Сказалась ли усталость или травма, полученная ранее? Я не знаю. У пустых болевой порог выше, и я мог просто не заметить, каких-то повреждений до того, как они проявились в полной мере.

Доктор окинул меня коротким взглядом, указал на ширму и велел раздеваться. Молча он осмотрел меня, придвинул стул ближе и начал прощупывать каждый участок по отдельности. На соседней стене висело зеркало. Видно лишь лицо и часть груди. Если судить по ним, нетрудно догадаться, как обстоят дела со всем остальным. Эти синяки и шрамы не могут быть результатом одной стычки. Большинство ударов Донован прошли наотмашь; они едва меня задели. Разве что давление, созданное распадом, было таким высоким, что затронуло и меня, оказало воздействие на внутренние органы и послужило катализатором для уже имеющихся болячек. Доктор откинулся на спинку стула, откатился к рабочему столу и сбросил перчатки в урну.

– Не одевайтесь пока. Нужно сделать рентген, чтобы точно установить зоны поражения.

В углу комнаты стоял аппарат, напоминающий кабину лифта, с той лишь разницей, что в кабине есть свет. Меня завели внутрь, закрыли дверь и велели стоять смирно, пока не прозвучит сигнал.

Раздалось протяжное жужжание. В темноте замелькали полосы света. Они то разрастались, покрывая стену, то сходились в тонкую линию и почти исчезали. В их беспорядочном свечении, как заезженном кинокадре, я увидел знакомые очертания отцовского подвала; гремящие по обе стороны приборы; выбеленный квадрат потолка; кусок стены, дальше которого не взглянуть. Сам я был толи прикован, толи по какой-то иной причине лишен движения. Я лежал и ждал непонятно чего, пока не появился отец. Он склонился надо мной и прошептал над самым ухом:

«Закрой глаза…»

Я закрыл.

Раздался второй сигнал. Свет в кабине погас, и тяжесть, налегшая на глаза, спала. Я снова видел стену, три стены, замыкающие кругом; видел дверь, пропускающую свет из кабинета врача. Подвал исчез; исчезло само воспоминание. Оно было моим, но я не чувствовал себя в нем к месту. Меня будто не должно было быть там. Должен был быть кто-то другой. А я лишь сыграл на вторых ролях, как сменный актер, дублер, который лишь похож на актера, но не он. Я давно не тот мальчик в подвале. Я давно не Элайс Кейн.

– Можете выходить.

Я встряхнул головой и вышел. Пока доктор рассматривал снимки, я оделся и присел на стул рядом с Джоном. Он нервно отстукивал ногой по полу и предостерегал себя от взглядов в мою сторону. Будто, если он перестанет смотреть на меня, я чудесным образом исцелюсь.

– У вас обширные повреждения грудной клетки. Ваши ребра имеют симметричные надломы в одних и тех же местах. Угрозы для других органов нет, но сами повреждения довольно необычны. Видите ли, при внешнем воздействии, как правило, ребра деформируются внутрь; случается и иначе, но ваша ситуация (по тому, что я услышал от мистера Смита) не подходит под известные инциденты. Ваши ребра будто пытались вытолкать изнутри. Что касается головокружений…Первоначально я думал о травме головы, но сканирование не выявило никаких отклонений в работе головного мозга, как и наличие опухолей или иных повреждений. Конечно, мы можем сделать более детальную проверку, но, думаю, она лишь подтвердит уже имеющиеся результаты. Вам нужна передышка. Понимаю, пустые все ощущают иначе, но это не делает вас неуязвимыми.– Он поправил очки и какое-то время молча смотрел на снимки, попутно заносил пометки на полях бумаги. – Ваш напарник сказал, вы кашляли кровью.

– Видимо, прикусил язык. Вы сами сказали, внутренних повреждений нет.

– Так-то оно так, но я бы советовал вам отдохнуть пару дней, чтобы не усугублять ситуацию. Знаю, мое заключение для вас носит рекомендательный характер, но я надеюсь, вы прислушаетесь к моему совету. Лучше лишний раз не подвергать себя угрозам и дать ребрам срастись.

– Спасибо за осмотр.

Джон имел свое мнение по этому поводу, но из нас двоих именно я сидел ближе всего к двери, и удержать меня в кабинете он просто не смог. Я вышел первым и до самого холла не слышал нагоняющих меня шагов. На выходе Джон одернул меня за рукав, раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но после затянувшегося молчания махнул рукой и ушел. В первую же урну он выкинул документы, которые получил у врача, и направился к машине.

– Что тебя так разозлило, Джон?

Он оставил вопрос без ответа, перевел взгляд на дорогу и пристроил машину в общий ряд.

– Если тебя беспокоит, что я не смогу тебя защитить, можешь попросить у отдела другого пустого. Но я более чем в состоянии продолжать работу.

– Там, в кабинете, ты таким не выглядел…

– У нас много работы, Джон,– я мог сказать что-то еще, но ограничился одной этой фразой, и она подействовала, пусть и не сразу.

– Ребята из отряда начали проверку. Пока ничего…

3

«Продажа единственной души является тяжким преступлением и влечет за собой наказание в виде казни».

Судебное постановление №12

Элайс

Благодаря появлению нового фактора, список подозреваемых сократился. Теперь все свелось не к числу, а к удаче, что следующий, стоящий на очереди, окажется тем самым, и поиски закончатся. Обычное сканирование занимает от 2 до 5 секунд. При поиске совпадений идентификация затягивается на несколько минут. Кто-то, завидев патрульных, пускался в бега, кто-то отнекивался от проверки, опираясь на какие-то принципы и несуществующие факторы. А те, кто соглашался, заливались потом, пока зеркало сопоставляло образцы.

Список разделили по 15 имен на каждую группу, итого – 150 человек. За последнюю пару часов мы проверили лишь четырех. У остальных дела обстояли не лучше, несмотря на то, что они начали раньше. Адреса разбросаны по разным частям города, а патрульная машина не то, что поможет обогнуть пробки или пробиться через заторы на централе. Я был согласен остановиться еще до того, как Джон сказал «На сегодня этот последний».

После удара вышибалы в клубе дышать стало в разы тяжелее. Хотя от удара там столько же, сколько от случайного пинка локтем во время автобусной качки. Он лишь толкнул меня, а легкие уже рвались наружу, как после неплохой драки. Все же стоит немного отлежаться…

– Виктор Тернер, 39 лет. Вдовец. Имеет на попечении десятилетнюю дочь. Последние полгода девочка находится в больнице(опухоль в правом предсердии). Счета на оплату и выписки о дополнительных расходах приходят на адрес Ветклиники. Последний платеж был совершен пару недель назад, что совпадает, предположительно, со временем, когда Донован была сделана операция. Ветклиника принадлежит Тернарам последние 50 лет. Доход небольшой, но клинике как-то удается выживать.

Появление Корпорации отбило у людей желание тратить деньги на кого-то, кроме себя. Не помню, когда я последний раз видел кота или собаку. Джон достал планшет и вывел на главный экран схему дома.

– Первый этаж оборудован под клинику, а второй используется как жилая зона. С левой стороны есть дополнительный выход, ведущий в переулок. Я пойду туда на случай, если Тернер решит бежать, а ты займись центральной дверью. Свет еще горит. Возможно, поздние посетители. Только я тебя прошу, Элайс, без лишней грубости. Если он попытается втянуть тебя в бой, стреляй сразу. Помни, что сказал доктор –без резких движений.

– Как скажешь.

Центральная дверь оказалась заперта. Я попытался разглядеть происходящее через витрину, но из-за дождя стекла затянуло плотным слоем пыли и грязи. Недолго думая, я вернулся к дверям и приложился ногой к замку несколько раз. Ручка с грохотом полетела вниз, и я смог войти. Свет горел везде, за исключением кладовой и медкабинета. Я проверил обе комнаты и двинулся к боковому коридору, ведущему на второй этаж.

Перед лестницей, с левой стороны, я нащупал выключатель, но нажать так и не успел. Нечто налетело на меня из темноты и ударило по голове. Я метнулся назад, врезался в стену и едва не подставился под еще один удар. Тернер, продолжал держаться темноты и не глядя, размахивал битой.

Я угадывал его по незначительным очертаниям, проступающим всякий раз, когда тот решался сделать шаг. Пистолет отлетел куда-то в сторону. Выискивать его сейчас, когда один глаз перекрыло кровью, а другой едва соображает, куда смотреть, просто глупо. Я утер кровь и попытался подняться с колен, но звон в ушах потянул меня обратно к полу.

Будто скольжение пластины в старом граммофоне, когда игла соскальзывает вниз, сменяя шуршание натянутым скрипом. По ногам пробежал солнечный свет(это странно, ведь на улице давно ночь). Свет проник через занавески и слепил глаза. Я подставил ладонь, чтобы отгородиться от него. Сквозь тонкие щелки между пальцами я увидел Лизи; ее белое платье, кружащее вместе с ней. Она переходила от одного конца комнаты к другому и возвращалась ко мне, склонялась в поклоне, смеялась с придыханием и, собравшись с силами, начинала новый танец. Свет как-то по-особенному ложился на ее кожу; он будто проникал через нее, и как на рентгеновских снимках я видел ее ребра, позвоночник, фаланги пальцев.

…Элайс…

– Элайс! Элайс!

Джон подхватил меня за руку и оттянул назад. Лизи исчезла, зато появился Тернер. Джон принял его удар на себя и попытался отнять биту. Я нашел у одного из шкафов пистолет, схватился за рукоять и выстрелил. Заряд попал Тернеру в ногу.

– Давай еще!– крикнул Джон, отступая в сторону.

После второго выстрела Тернер пошатнулся, выронил биту из рук и оперся о край стола. Я подумывал о том, чтобы выстрелить еще, но Джон покачал головой, сцепил руки Тернера наручниками и усадил на стул.

– Ты как, Элайс? Он не слабо тебе зарядил. Нужно остановить кровь, а то…

Я отбил его руку, прежде чем он коснулся раны на лбу, и указал на Тернера.

– Следи за ним. С этим я сам разберусь.

Я вручил ему пистолет и направился к шкафам. Оглянувшись, я застал Джона на том же месте и с тем же растерянным взглядом. Я не должен был давать ему пистолет. Патрульным запрещено использовать оружие, помимо того, что они получают в отделе (все из-за предвзятости, которой грешат все без исключения люди, и которая полностью отсутствует у пустого). Ошибку полицейского допускают, но вот ошибку пустого – нет. Я хотел уже отложить перекись и забрать пистолет, но Джон крепче сжал его в руке и приблизился к Тернеру.

– Вы кто такие?!

– Полиция.

Джон достал удостоверение и провел перед лицом Тернера.

– Джон Смит…Ну, а этот?

– Мой напарник.

– Пустой, значит. Думал, вы сильнее.

– Лучше бы ты о другом думал.

Он замолчал, но ненадолго.

– И что полиции от меня нужно?

Я ждал, что Джон затянет длинный разговор, с пояснениями и перерывами для вопросов; но тот молча достал зеркало душ, навел на Тернера и стал ждать. С зеркалом более или менее знаком каждый, но Тернер делал вид, будто не замечает устройства вовсе. Я бы назвал это смирением, если бы ранее он не пытался вырваться.

– Всегда хотел узнать, каково это жить без души, пустой?

– Думаю, ты и сам это знаешь, Виктор.

Джон повернул к нему зеркало душ и обратился уже ко мне:

– Это он. Данные совпадают. Но концентрация души слишком маленькая – 20 % от стандартной массы. Для полного восстановления потребуется несколько месяцев. Суд вряд ли захочет ждать. Продажа исходной души – тяжкое преступление.

Слова Джона подействовали на Тернера, как будильник на спящего. Он заерзал на стуле, попытался подняться, но снаряд сделал свое, и он тут же опустился обратно, скривив лицо.

– Тебе следовало подумать об этом раньше, Виктор…

Сейчас им руководят в основном инстинкты. Он пытается прикинуть, что ему делать дальше; видит варианты, но не видит направления, в котором нужно двигаться. Тернер цепляется за условные ориентиры, но не находит оправдания их использованию. Если душа – это нутро человека, его суть, его опыт, его знания, накопленные отдельно от разума, в совокупности с разумом, в разрез разуму; то Тернер потерял пульт управления, без которого все превратилось в череду понятий, голых фактов и определений, каждое из которых равно между собой. Он не может оценить себя, не может оценить ситуацию, такой, какая она есть. Он не пустой, но и не человек (до человека ему не хватает 20%). Тернер хуже многоликого, хотя и без его разрушительной силы. И лишь благодаря тем частицам, которые ему оставили, он все еще держится на плаву.

– Я знал, на что иду.

– Вряд ли. У вашей дочери сложный случай. Если учесть число операций, которые она уже перенесла, прикинуть количество летальных исходов при схожих обстоятельствах и сопоставить с индивидуальными факторами – вероятность выжить составляет 64%. Но даже при удачном раскладе могут случиться накладки в дальнейшем лечении.

– Накладки?

– Процесс восстановления зависит не только от ухода, но и от настроя пациента. Представьте реакцию вашей дочери, когда она узнает, что ее единственный близкий человек погиб из-за нее.

– Закрой свой рот, пустой!

– …Потеря матери, гибель отца не лучшее подспорье для чувствительного детского сердечка.

Джон дернул меня за плечо, но я сбросил его руку и вплотную подступил к Тернеру.

– Но мы можем предотвратить это вместе. Если…

– Если?– повторил он, скрипя зубами.

– Если ты скажешь, кому продал душу. Можно без имен, просто место.

Тернер уставился на меня во все глаза и гулко засмеялся.

– Ты сейчас серьезно? По-твоему, в Картель, как на экскурсию, водят? Я видел место лишь изнутри.

– Придется поднапрячь память. Нам нужно за что-то зацепиться. Взамен мы дадим тебе отсрочку в несколько дней, чтобы подвести показатели к красной черте. Наказания ты не избежишь, но вместо казни получишь срок в тюрьме. Суд учтет твою помощь следствию вместе с нашей хорошей характеристикой. Ты сможешь видеться с дочерью на выходных и вместо сожалений получишь от нее благодарность. Но, если мы не выйдем на Картель, то все, включая тебя, Эмили, женщину, которой отдали твою душу, могут умереть. Черный рынок заботится о своей сохранности. Хотя твоя дочь принесет больше пользы, будучи живой. Думаю, Корпорация и Картель не упустят возможности распродать ее душу по частям.

Наручники на его запястьях треснули; он подорвался с места и двинулся на меня. Уже не имела значения пуля в ноге, снаряд в плече. Я перехватил его руку и выкрутил назад, понуждая его пятиться на месте в попытках вырваться.

– Проверь его!

Джон не сразу понял, о чем я, и какое-то время бездумно водил пистолетом из стороны в сторону, не решаясь выстрелить. Пришлось заломить руку Тернера до характерного хруста в локте и налечь сверху, чтобы обездвижить его. Джон навел на него зеркало душ, и, судя по удивлению на его лице, план сработал. Я отпустил Тернера, забрал у Джона устройство и прежде, чем Виктор успел кинуться на меня вновь, указал на экран.

– Неплохо для короткого разговора, тебе не кажется?

Тернер остановился и тупо уставился на зеркало, где кривыми линиями отражалась активность души. Показатели поднялись на два процента от начальных двадцати. Этого мало, чтобы говорить о явном прогрессе, но достаточно, чтобы задать очевидный вопрос.

– Сколько было после извлечения?

Он понял, к чему я клоню, и без лишних препирательств и увиливаний произнес:

– 6.

– Значит, за неделю ты набрал 14%. Такое невозможно без стимуляторов. Неужели Картель расщедрился?

Тернер шумно вздохнул, сложил руки в замок и опустился на стул. Он долго не решался говорить, а когда все же начал, первым делом достал из-за пазухи флакон с таблетками и протянул мне.

– Мне помог связист, который привел меня в Картель. Она сказала, что это поможет мне избежать казни.

– Она приходила сюда?

Вопрос Смита вызвал у него улыбку и заставил немного расслабиться.

– Да, приходила. Но не думаю, что она вернется. Не понимаю, зачем возвращалась и тогда…