МоЯн

– Возьми… – шепнула Алена.

Одежда словно соскользнула с нас – так быстро и незаметно ее сняли. По колонкам стучала попса. Такая незатейливая, радужная. Все было легко и все казалось таким возможным. Это мгновение безраздельно принадлежало нам. Так жадно мне давно не хотелось осквернить пуританские устои. Мой котелок набух и, как чайник, начинал свистеть и пульсировать. Зайдя в нее, чувствовал толчки крови, бьющей в самый кончик, сквозь толщу из чувственности, из страсти, мяса и кожи. Ее тело послушно изгибалось подо мной, отдаваясь целиком. Мне хотелось еще, еще, еще! Окна запотели. Душили себя – жадно дыша, съели весь кислород. Голова пошла кругом и мы оторвались от реальности. Алена прижимала меня так сильно к себе, что чувствовал, как растворяюсь в ней. Неморгающие зеленые глаза пугали и одновременно с тем разжигали сильнее.

Взорвался бурной канонадой залпов, огласивших победу над синдромом Робинзона Крузо – девственность не вернулась ко мне на необитаемый остров.

– Ты меня покорил, – спокойно сообщила, не меняя позы.

– Чем?

– Тем, что отремонтировал тачку. Не должен был, но сделал. Думала – треп.

– Она еще нуждается в ремонте, так что не забывай об этом. – Помолчав, добавил, – Не умею принимать похвалу, спасибо. Все как-то кажется, это не про меня. Или кажется, подтаю и расслаблюсь. Дурная привычка принижать свои заслуги перед людьми, делающая мои поступки бессмысленными и невесомыми.

– Пойдем ко мне, все же покажу свою квартиру.

Подъезд не выглядел убого, дом был новый, и в нем еще не кипели страсти пубертатного периода. Этому подъезду еще предстояло взрастить диких до безумства детишек, способных осквернить стены информативными сообщениями (кто кому дал и кто лучше сосет). А пока стены подъезда были девственны и пахли недавней отделкой друзей из ближнего зарубежья.

Лифт был страшен. В момент заселения, примерно два-три года, кабина лифта остается обшитой фанерой для сохранности приличного вида. Вот тут-то на фанере и был весь фольклор преимущественно узбекско-таджикской направленности. Можно увидеть слева рекламу «строителей-профессионалов», причем ошибки были не только в описании работ, что выполняют оные, но и в номерах телефонов, на которые отвечали не Нурланы и Беки, а ничего не подозревающие Тамары Васильевны и Элеоноры Андреевны. Справа – социальные успехи государства, описанные в виде номеров социально малоответственных представительниц интимной профессии, по сути, того же строительного призвания. Только эти выдающиеся особы позволяли мужчинам-строителям скидывать свой груз усталости и напряженности, а не кирпичи с крыш. Что важно! Можно сказать, если бы не путаны – дому не стоять! И они, путаны, – фундамент и каркас любой стройки. И неважно, стройка дома или коммунизма.

Лифт браво взлетел на 15-й этаж, открыв двери с жутким шумом, словно спартанцы раздвигали тесно прижатые друг другу щиты в черепахе. Те же желтоватые стены подъезда с претензией на шик, правда, шик в Туркменистане. Далее длиннющий, как в общежитии, коридор, с раскиданными по обе стороны, все как одна, дверями квартир. «Муравейник, в нем душно» – все, что подумалось.

– Заходи! – звонко сказала Алена, бряцая ключами в замке. Распахнув широко и задорно свой личный клон типичной дешевой двери из тончайшего, как фольга, листа металла, она зашла, включила свет. Привычным движением резво скинула обувь. И пошла убирать то, что приличная девочка не должна была разбрасывать по квартире.

Трусы были буквально везде: на диване, на тумбе с телевизором, на подоконнике, на кухне. Трусы разных форм и расцветок пестрили, как государственные флаги, разделявшие квартиру на независимые территории. Своеобразная карта национальных побед на сексуальном поприще. Здесь был нигериец, тут Молдова, а это немец. Или, быть может, квартира походила на музей спортивных достижений, участие в которых поощрялось медалями, а вместо традиционных атласных лент прекрасные трусики?

Алена была рассеянна, и потому несложно представить, как образовывался этот бардак. Занимаясь одним, она могла быстро переключиться на другое, забыв напрочь о первом. Видимо, она несла одежду на кухню с мыслью: надену там. Пока натягивала кружевное белье на упругие бедра, решила: сегодня среда, так что надену, пожалуй, другие, желтые… или зеленые. И уже выбирала среди груды тоненькой и легкой интимной одежды подходящий фасон и цвет.

– Хорошая уютная квартира! – так говорят про то, о чем нечего говорить. Тесная однушка. Условный, без дизайнерской мысли, интерьер. Ремонт на быструю руку от тех же Фурухченов с руками не из плеч. Для нее эти двадцать три квадратных метра – предмет гордости, ее победа над прошлым и, возможно, над будущим. И не важно, что в настоящем она проигрывает, лишая себя небольшого скромного женского счастья от мелочей, променянных на двадцать пять лет ипотеки. Мы все в душе Наполеоны. Готовы проиграть битву для победы в войне.

– Чай, кофе? – живо поинтересовалась Алена.

– Чай, зеленый.

– Барин, у нас только черный! – посмеялась надо мной вконец расслабившаяся Аленка. Она раскрывалась именно так, как мне виделось в первый день знакомства. Она не пыталась быть кем-то, не старалась держать марку, и ей не нужно было накручивать себя. Рубеж пройден. Так что либо растворюсь на следующий день в воспоминаниях, либо увижу, какая она есть. И видел: полная удовлетворенности кошка чуть ли не пела.

– Тогда воды, горячей.

Она пошла греметь сложенной в гору посудой, закрывшей до самого смесителя раковину. Наполнила чайник, и он шумно затрещал, накаляясь. Смотрел, стоя позади, сложив руки на груди и оперевшись о стену. Наблюдал за четкими, повторенными сотни раз торопливыми движениями хрупкой Аленки, достающей одновременно из одного ящика чашки, из другого сахар, ложки – казалось, она фея в лесу. Балетно вытянутыми движениями эта фея дирижировала кухонной утварью.

Заглянув в холодильник, Алена задержала взгляд на желтой от лампочки пустоте.

– Есть точно не буду, – перехватил возможный вопрос о голоде.

– Да и нечего после шести жрать! – отрезала, хохоча, фея. – Пойдем покажу квартиру.

Экскурсия по двадцати трём квадратным метрам длилась три минуты. Это шкаф, это окно, это балкон, это бардак, а это мой пес Флиппер. Маленькое, но в меру упитанное подобие тойтерьера, жалобно скуля, подползало, поджимая неуверенно под себя лапы, словно не знало, получит порцию «тапка» или ласки. Хвост, прижатый к полу, судорожно его мел. Выпученные глаза, опущенные уши: собака заскулила от почесываний.

– Добрый пес! Хороший пес! Кто же тебя лишает твоего права на почесывание за ухом?

В этот момент периферийным зрением уловил блеск, исходивший с подоконника. И не сразу уловил наличие еще одного питомца. Черный, как смола, кот бездвижно сидел на подоконнике. Глаза смотрели прямо в мои. Оценивает, сука.

Коты, в отличие от прочих животных, делают одолжение своим присутствием. Не подпускают к себе кого попало. Ценз у них строгий. Внешность, запах, что принес пожрать, ну и главный критерий отбора – это их текущее настроение. Принеси им вяленую мышь, рыбу, молоко, деликатесы, мягкую подстилку, новый лоток. Сопроводи все подношения реверансом, поклоном. Но настроение у блохиша не то, и ты получишь из глубин этого чудного животного в твои башмаки шерстяной липкий комок, собранный специально для тебя вылизыванием собственной жопы.

– Он у нас – миролюбивый комок шерсти, – сдернув с подоконника в свои объятия, она начала тискать усатого кота.

– По его взгляду все сразу видно. И доброту, и любовь ко всем без исключения, – не без сарказма подметил взгляд черныша, все еще устремленный на меня.

Она плюхнулась совсем рядом на диван, обдав меня своим ароматом. Ее волосы скользнули по лицу. Захотел ее снова.

– Останешься? – предложила Алена, угадав мое желание.

– Если не помешаю.

– Не помешаешь.

– Дай мне полотенце, приму душ. Ты с меня согнала семь потов.

– Только мойся на корточках.

– Иначе оскверню женский дух этих стен? – мне стало смешно от этой нелепой установки.

– Нет, просто вода прольется на пол.

– У тебя вместо ванны тазик? – мне становилось все интереснее.

Зайдя в ванную комнату, ничего особенного не увидел. Совмещенный санузел. Стиральная машина, раковина, полка с зеркалом, бледный свет. Плитка, правда, только на полу, стены голые и белые.

– Вот здесь протекает, – Алена провела пальцем вдоль края ванны, что соприкасался со стеной.

– Так это лечится герметиком. Давно так мучаешься?

– Полгода, – Аленка виновато опустила глаза.

– Из-за этого ты, как улитка, сворачивалась в три погибели? – мне стало опять смешно. – Ладно, не переживай, научу, как правильно мыться. Завтра принесу герметик и твоя жизнь забурлит по-новому.

– Ходил тут один, все в женихи набивался. Обещал сделать. Уже месяц прошел. Сегодня звонил, сказала больше не беспокоить меня.

– Почему?

– Руки у него женские и пузо торчит. Весь такой недотепа. Рассказала о своей квартире. Всем рассказываю и ему рассказала. Сказала, что много сложностей с ремонтом. Вызвался помочь. Сначала вещи помог перевезти. Потом проследил, как устанавливают кухню.

– Кухня у тебя необычно зеленая. Это «спасибо» от Сбербанка?

– Нет, мне такая нравится. И нечего смеяться. Потом начал намекать на чай, водку и постель. Сразу отрезала.

– Почему? Перспективный парень, хозяйственный.

– Перспективный? Работает в «М-видео» уже несколько лет на складе, все у него стабильно и больше не нужно.

– Так работаю там же. Может, даже знакомы с ним.

– Не ври.

– А где, по-твоему, работаю?

Алена вдруг осеклась, замерев взглядом на мне. Она ясно поняла, что знает обо мне три вещи: имя, машина, член.

– Нет, ты точно не работаешь на складе, – с ноткой сомнения в голосе сказала Алена.

– У меня скоро будет рабочий юбилей в «М-видео», 5 лет. И мне обещали в качестве подарка бонусную накопительную карту и электрический жоповытиральник от BOSH.

– Подарок хороший, конечно, но там ты не работаешь.

– Ты права. Кладовщик – это прикрытие. Работаю на спецслужбы.

– Ми-6? Вы Джеймс Бонд? – засмеялась в голос Аленка.

Мне захотелось ее еще сильнее. Дыхание немного сперло. Притянул к себе хрупкое тело и прижал так, словно хотел ее вдавить в себя. Она издала звук, выдохнув под моим давлением. Глаза заблестели.

– Мне нужно в душ. Буду осторожен.

Вода предательски лилась во все стороны и вскоре под ванной образовался бассейн.

– Это просто извращение, хоть тряпочкой мойся, – бормотал себе под нос.

Ступив босыми ногами, невольно измерил уровень воды – до хера. Сливов в полу, конечно же, нет. Но есть тряпка и ведро. Так что взял их и начал впитывать то, что должно было само собой уйти по стокам. Процесс был забавный. Если бы Аленка зашла, то непременно подметила бы прелестную картину: крепко слаженный голый мужчина моет полы. И обязательно бы разбавила миниатюру фразой: «Вон еще в том углу потщательнее».

– Привет, – улыбнулся ей, выходя из ванной. Аленка в халате ждала своей очереди у двери, чем немного обескуражила меня. Давно стоит?

– Привет, – улыбнулась она в ответ. – Постель постелила. Ложись с любой стороны.

Аленка закрылась в ванной, и ее сорокаминутный бой с душем оставил меня один на один с зоопарком. Раньше у нее был еще то ли хомяк, то ли волнистый попугай. Но его постигла внезапная смерть. Наверное, задохнулся под грудой белья или послал куда подальше кота, что порывался его сожрать, послал хозяйку, вечно путавшую его зерна с овсянкой, пса, что мочился на его клетку, и сдох сам по себе со словами: «Врагу не сдается наш гордый варяг!».

Меня домогался любвеобильный пес, а маньячный кот не сводил с меня не моргающих глаз. Последний явно выжидал момент, когда удачнее всего перерезать Бауэру глотку острыми и длиннющими когтями.

Кота нужно было расположить к себе или подчинить своей воле, выбив с позиции властелина на подоконнике. И тем самым обеспечить себе здоровый и спокойный сон.

Кот никак не хотел быть дружелюбным. Встав на четвереньки – именно так мне представлялся образ друга всех котов, подошел к подоконнику. Кот лишь изменил угол наклона головы, но позиций не сдал. Все животные имеют свой язык общения. Киты, верблюды, ламы. Значит, и с этим можно пообщаться на его языке. Стоя на четвереньках, начал пробовать разные интонации «мяу». Длинное, протяжное, короткое и резкое, молящее, угрожающее. Реакция оставалась прежней, то есть никакой. Тогда было решено использовать еще один всем известный звук котов: «фф» или «фыр-фыр-фыр». Для этого я принял боевую стойку: на четвереньках вытянул агрессивно спину и начал боком приближаться и отдаляться от кота. Черная высокомерная скотина была либо глуха, либо тупа, но реакции не последовало.

Леша просто так не сдастся! Что-то ведь должно найти отклик у этого мохнатого комка. В момент мимикрического вдохновения услышал удивленное: «Все в порядке?» – Алена стояла в дверном проеме, расчесывая волосы. Возник сразу вопрос: как давно она стоит и что думает по поводу моих экспериментов юного этолога?

– Решил немного перед сном размяться. Есть очень хорошие асаны в йоге для крепкого сна.

– Поняла, – равнодушно кивнула рыжая. – А то мне показалось, что кот тобой манипулирует, – и ушла на кухню.

В этот момент на морде кота образовалась злорадная улыбка, он спокойно покинул подоконник. Пес все грозился облизать мне лицо, тыкая своей мордой в прыжке. Два по-настоящему безмозглых создания были на полу: я и Флиппер. Аленка позвала курить.

– Почему ты здесь взяла квартиру? – спросил, затягиваясь сигаретой.

– А где еще? Все остальные варианты слишком дороги. За эти двадцать пять метров отдала три с половиной миллиона кредитных денег. От Москвы совсем не далеко. Работа относительно рядом.

– В пробках сколько теряешь времени?

– По-разному. От получаса до пятидесяти минут. Не все еще корпусы сданы. Но и не все дороги проложены. В планах продлить выхинскую магистраль, там какая-то большая развязка, и здесь метро недалеко будет. Так что я довольна.

– Вид из окна шикарный. Огромный лесной массив. Круто.

– Ненадолго. Построят еще домов. Но меня это нисколько не беспокоит. Мне нравятся городская суета, огни. В этом своя прелесть. Родная стихия.

Она говорила и упивалась своими словами. Ей нравилась идея жить в большом городе в своей квартире, и она жила. Она сделала это – пусть, конечно, и в долг.

– Сколько составит переплата?

– Примерно шесть двести – это проценты за пользование кредитом. Но выходит так, что те же тридцать с лишним в месяц, что отдавала за чужую съемную квартиру, теперь отдаю за свою.

«Да, – думал про себя, – только ты не учитываешь погрешность в двадцать пять лет. Это очень много для стабильности. Произойти может всякое. Может, конечно, и рубль упасть, и зарплата в нацвалюте вырасти – это из хорошего. Но может машина переехать, инвалидность прийти откуда не ждала, и здесь поблажек не будет. Плати. Не можешь – прощай все то, что уже отдала». Но говорить вслух этого не стал.

Сложив руки иксом на груди, она оперлась о раму, немного перевалив тяжесть корпуса на балкон. Она была напряжена и счастлива.

– Пошли? – спросила она.

– Пошли.

Легли молча. Каждый на своей половине. Мне хотелось ее и крепко прижать, и нежно обнять. Но отчего-то не решался. Волнение было такое же дурацкое, как когда берешь в первом классе портфель понравившейся девочки.

Взял ее за руку. Она этого ждала. В этот раз уже не спешил, все прошло спокойно, никто никуда не опаздывал.

Уже светало, когда, изнуренный, слез с молчаливой и уставшей Аленки. Тут же начал собираться.

– Завтра встреча, ты мне не дашь уснуть, – улыбаясь и все еще задыхаясь, как после пробежки, заявил Аленке. – Свяжемся. – мне действительно не спалось с ней рядом. К новым отношениям нужно так же привыкать, как новой машине, дивану и зарплате.

Она как-то устало посмотрела на меня, лежа на диване. И в этом взгляде крылось и понимание, и ненависть. Мы никто друг другу. Мы случайность в калейдоскопе радости. Но ее взгляд склонял к мысли более мрачной, где Бауэр должен гораздо больше, чем хорошее настроение.

Прохладный свежий воздух. Розовое начало дня освещало все вокруг, в том числе и мое довольное лицо. Было легко и отчего-то грустно: первый раз уже не повторится.

Домчался до дома за двадцать три минуты – Аленка не соврала. Солидно отхлебнул красного вина из бутылки пару раз. Приятная усталость налила тело и оно рухнуло на диван. Мне снились розовые слоны.

Весь следующий день думал об Алене. Хотелось снова погрузиться в пучину безнравственности с ее участием. Но нужно иногда работать. К тому же каждому из нас требовалось дать трезвую оценку произошедшему.

«Помариновать или дать возможность оценить мои великолепные качества?» – так думают дилетанты. А самодостаточные думают: как же все-таки мне фартит! И, затягиваясь в круговорот мыслей и текущих событий, забывают позвонить или написать объекту своего вожделения.

День пролетел быстро. Не успев начаться, уже клонился к закату. На экране мессенджер не высветил новых сообщений от Аленки – держала марку, хоть и думала обо мне. В противном случае для нее стянуть трусики как поздороваться – так же незаметно, забывается через пять минут и ни к чему не обязывает. Разумеется, будут сладкими встречи или нет, зависит только от женщины. Оценив здраво ее опытность, улыбнулся, заблокировав смартфон, – ждать заветного «привет» от Аленки в этот вечер точно не придется.

Темноту холостяцкого жилья рассеивал радушный свет открытого холодильника. Он представил на мой выбор пельмешки, сыр и откупоренную еще утром бутылку красного. Не всякое вино должно быть комнатной температуры. А дешевое пойло проще заходит холодным, или еще лучше ледяным.

Тридцать три квадратных метра – моя спокойная гавань, моя не тронутая женщиной берлога, мой тайник. Место, в которое ни кого не пускаю. Ни родственников, ни друзей, ни подруг – никого. Они все несут с собой то, чему нет места на полках и в шкафу – свои рекомендации, требования и мысли. Переступят порог – и они уже не гости, а ценители прекрасного, критики, разрушители. «Потому что любят и желают лучшего».

Только сам знаю, как мне лучше. А мне нравятся бетонные стены, ярких тонов выключатели и контрастная красная кухня. Материалы в комнате грубые, шероховатые, живые. Касаясь их, ты сразу осязаешь необычность и точно чувствуешь, а не скользишь по десять раз, чтобы понять природу материала. Так и с людьми. Одни все такие гладенькие, скользкие – ухватиться не за что. А с другими зацепишься и помнишь полжизни. Потому что свои какие-то. Настоящие.

Необработанная доска растянулась по всей площади одной стены. Противоположная – голая, бетонная, холодная, в нее врезался ЖК-дисплей, словно один из пяти вариантов квадрата Малевича. Один зеркальный шкаф, диван. Ничего лишнего.

Закинув разогретые равиоли, запил их винишком и, прикусывая твердых пород казахским сыром, открыл Мак.

Алюминиевый корпус четко окантовывал экран. Клавиши издавали приятное клацание. Новости, почта, соцсети, курсы валют, стоимость недвижимости, премьер-министры, популярные шалавы на подиуме тщеславия, бывшие друзья и подруги светились с экрана двенадцатидюймового верного товарища от Стива.

Бывшие – это планка, ниже которой ни в коем случае падать нельзя. Нельзя иметь партнера хуже, чем предыдущий. Большинство оценивает внешние качества, как единственный критерий отбора: сиськи, рост, жирок, возраст – банально, скучно, и тошнит от пустышек с несмываемым мэйкапом. Этого критерия недостаточно. Наутро ненавидишь их и себя за желание просто обладать телом. Их тривиальное лицо выражает одну мимику легкого коварства или удивления, нарисованного в салоне татуажа. И ведь все, что нужно носителям тренда, – это знать, где туснуть, выпить, кому дать поинтереснее, чтобы не стыдно было козырнуть перед подругами и утереть нос бывшему. Мясо, продающее себя не за кэш, во всяком случае не напрямую, а за фото в ресторанах, клубах, выставках, фестивалях. Такие барышни, по сравнению с вашей школьной любовью, которая уже замгендиректора какой-нибудь престижной конторы, выглядят просто ничтожно. Ведь оргазм от красивой картинки – вопрос десяти минут. А удовольствие от IQ можно получать и весь день.

Планка «бывших» – это еще и напоминание тебе, кто ты, и что спокойно сидеть не стоит, пора действовать. Такой внутренний мотиватор для решений и уверенности в своих поступках.

Незаметно открылась вторая бутылка красного. Мягкий диван привычно, по-родственному принял меня в свои объятия. Телевизор, бесконечная пробежка по каналам – ничего не цепляло. Мысли растворились. Прилег под шум попсятины.

– Аленка… – скромная улыбка растянулась на лице с закрытыми глазами. Забываясь, мирно засопел.

В чем прелесть утра? Все только начинается. Примерно то же самое, что и первого января или в понедельник, только не так глобально и мелкими порциями, но все же новое начало.

Привел свое тело в горизонтальное положение, присев на диван. Ноги, встав по касательной на пол, сшибли пустую тару. Опрокинутая бутылка, падая на бок, шумно покатилась по ламинату.

– Соседи, доброе утро! – с иронией сопроводил это падение. У нас с ними давно образовалось невербальное общение посредством неуместного грохота в неуместное время. Ребята снизу любят включать музыку в те самые часы, когда мне ну очень необходим покой. Ну а мне нравится думать, что они спят, когда просыпаюсь, и что моя бодрая музычка делает их утро добрым и желанным. Наши биологические часы, уверен, не совпадают, но вкус в музыке точно схож.

Сосед снизу – человек прелюбопытнейший. Физик в области нейрологии, разрабатывает новое поколение томографов и живет с молоденькой студенткой. Мое отношение к нему как к серому клерку улетучилось, когда в очередную дисконочь к нему пришел сосед, тот, что живет уже под ним, с вежливым требованием «Выключить нах это дерьмище!». На что сосед ответил: «А как же мне вас теперь просвещать?!». А просветление получил он сам. Огромный фонарь светился под его глазом на следующее утро.

– У тебя отменный музыкальный вкус, – сказал вошедшему в лифт соседу.

– Два терабайта отборного великолепия, – с гордостью заявил физик, стараясь не показывать «фонарь», приобретенный ночью. Высокие отношения. Мне крайне симпатичен этот человек.

Телефон все так же не выдавал привет от Аленки. Значит, зависимости не будет, и она адекватна. Не будет неоправданных требований, не будет бессмысленных обид «потому что она так думала» и будущего, где меня видят в ЗАГСе и требуют удалить телефончик Галочки и Танечки.

«Привет! Взял герметик и готов пройтись по швам, требующим моего внимания», – быстро настрочил судорожно бегающим большим пальцем по яркому экрану двусмысленное сообщение.

Ответит в течение пары часов – выдержит положенную паузу, мол, «не бросаюсь на шею», и тогда у нас все неплохо сложится. Ответит позже – покажет, что не особо важен, что за ней еще придется и побегать. Либо напишет вообще завтра – и это уже ненормально и повод задуматься – не воняло ли у меня под мышками.

Проще расставлять границы, пока еще пусто на полигоне взаимоотношений. Все маски сняты, и никто не стремится спрятать скелет после первого коитуса. Вроде нечего уже скрывать. Все из страшного – жирок, шрам, подбородок – уже продемонстрировали в нелепых автомобильных позах. Реакции никакой не последовало, значит, можно расслабиться. Но вот именно в такие моменты и начинают выползать тараканы пострашнее, чем лишние кило. В случае с Аленой вылез не просто таракан, а гигантский монстр. Такой же был в фильме «Годзилла».

Поздно вечером она написала: «Какой герметик?» – но отвечать уже не хотелось.

Что-то уже изменилось в нашем влечении. Потерялась легкость. Пошла совсем другого рода игра: расстановка тех самых границ на пустующем поле. И страсти положено было уступить место прагматизму. Эйфории, какой хотелось, уже не ощущалось, и раскаленной докрасна жажды уже не получу. Она остывала быстрее, чем могла.

Наверняка черный кот жаловался на мое вызывающее поведение и натравливал на меня Аленку. А она, доверчивая, повелась на усатый развод.

Утром написал: есть сегодня свободное время вечером, могу забрать после работы. Поужинаем.

– Я не против, – довольно быстро ответила Аленка. – Закончу в 19:00, заезжай.

В этот раз она не заставила себя долго ждать. В 19:15 чем-то озадаченная, если не расстроенная, Алена вышла из банка. Не помахав рукой, не кинув вещи в салон, встала возле капота и закурила. Вот так просто началась новая игра «я несчастна». Вышел из машины.

– Дай папиросу.

Алена молча достала бумажную трубочку, фаршированную пылью табачного листа. Прикурила и передала мне тлеющую сигарету.

Спрашивать, что случилось, глупо – это значит вовлечь себя в ее игру, откуда два выхода: либо в ЗАГС, либо в скандальное расставание. Взваливать на себя мнимые проблемы неразумно еще и потому, что, приняв их однажды, ты вынужден будешь заниматься тем, чего нет, постоянно. И это неминуемо приведет к скандалам, так как найти «то, чего на белом свете вообще не может быть» невозможно, и вынужденно будешь соответствовать благородному образу Айвенго, ввиду невозможности отступить от своих принципов.