Сквозь Бесконечность. Акт Первый: Эра Отверженных

Крогг матерился и не подпускал к себе ни одного из членов их экспедиции. Урра относилась ко всему философски и лишь время от времени останавливалась то там, то здесь, чтобы получше рассмотреть какой-нибудь притаившийся в запутанных корнях цветастый гриб или проинспектировать обсыпанный ягодами куст. Свои находки они записывала в бумажный блокнот, мотивировав использование такого архаичного приспособления тем, что запись в ментальный блокнот зачастую неверно интерпретирует факты, – более того, Адамс сомневался, что у неё вообще свой сектор Простора был. Горец вёл себя под стать Кроггу, разве что старался постоянно увиваться либо за Кэсседи, расспрашивая его обо всех деталях операции, либо за Уррой, попутно делая пошловатые намёки, касающиеся её ног. Аллаотт полз по лиственному дёрну довольно уверенно и даже не жалуясь на то, что он постоянно прихватывал за собой мелкие веточки и кусочки мягкого мха. Кэсседи уже давно понял, что мировоззрение живой слизи было чем-то похоже на буддизм или индуизм. Да, в своё время он довольно много времени провёл в Женевской библиотеке, изучая древние верования и культы.

Лес начал потихонечку редеть, выпуская духоту и освобождая место вечерней прохладе. Скоро они вышли на одинокую полянку, в центре которой росла кроткая и даже чем-то ущербная ёлочка, которая по размерам контрастировала с гигантскими лесными деревьями. Хотя сама ёлка мало заинтересовала путешественников: Крогг нагнулся и с перекошенным лицом, будто говорившим «Я так и знал!», поднял с земли белоснежный человеческий череп, который уже давно лишился хоть какого-либо намёка на плоть.

– Тут ещё один, – буркнул он, и Кэсседи даже показалось, что от его баса у него за спиной завибрировала листва, – инопланетный. Кажется, рактоног.

– Если есть крабьи челюсти, то точно рактоног, – подал голос Горец и тут же прихлопнул очередного комара.

Кэсседи пожал плечами, окинул Крогга недовольным взглядом и продолжил путь вдоль опушки; остальные лишь переглянулись и двинулись за ним. Череп снова упал на землю, дабы напугать следующих встретившихся ему путешественников.

Нет, Адамс прекрасно понимал, с каким риском связано его московское мероприятие: огромный мегаполис определённо покинули не просто так – и вовсе не потому, что его разрушили, или он стал групповой усыпальницей для миллионов людей, нет. Такие мелкие моменты никогда не останавливали человеческую расу – мало ли, сколько там душ загубили, – у меня тут двухкомнатная квартира с собственным синтезатором еды, знаете ли! Люди ушли отсюда, потому что здесь таится какой-то секрет. Некая тайна, которая влекла Кэсседи с того самого момента, когда он научился читать и воспринимать факты из Простора. В некотором роде все его прошлые миссии, операции и приключения, которые дали ему баснословное богатство, были лишь своеобразной подготовкой к этому походу. Эти знания дались ему дорогой ценой… Слишком дорогой. Он вспомнил лицо своей сестры, которое смотрело на него из-за стены огня… Эти глаза навсегда запомнятся Кэсседи: они не обвиняли и не унижали, нет – они смотрели на него с жалостью и сочувствием. Сестра смотрела на него и как бы говорила: «Кэсседи, ты никогда не остановишься. Даже когда потеряешь всех самых дорогих тебе людей, ты пойдёшь дальше… И вот тогда ты умрёшь в одиночестве. А поверь мне, нет ничего хуже, чем умирать в одиночестве». Алла была старше его на пять лет и всегда изображала из себя заботливую и хлопотливую сестру, – эти ее качества усугубились после смерти родителей. Раньше Кэсседи терпеть не мог её постоянную болтовню о жизни и смерти, но теперь понимал, что больше всего на свете ценил именно её слова. Сейчас он вспоминал их, и на душе становилось легко и лучезарно, будто он вернулся в давно покинутый семейный дом, где Алла уже растопила для него озеро магмы и приготовила суп. Теперь он близко. Московская тайна манит его к себе, и скоро он соединится с ней в единое целое, но лишь затем, чтобы наконец остановиться и уйти на покой. Пора уже вскрывать свои межпланетные счета и жить на полную катушку. Ему опять послышался голос Аллы, произносящий страшный и волнующий вопрос, который она всегда задавала ему, когда он заходил слишком далеко в мечтах и рассуждениях: «Кто ведёт тебя к твоей тайне?». Тогда Кэсседи вопросительно глядел на неё, а сестра объясняла: «Неважно, как ты вооружён и что за инструменты у тебя в рюкзаке. Важно лишь то, с кем ты. Доверяешь ли ты им? Готов ли ты на них положиться? Любишь ли ты их?». Лишь позже Кэсседи узнал, что свои слова о тайне она почерпнула из бульварного романа про путешественника во времени, который по сюжету проник в Москву времён вторжения Жао и лицезрел уничтожение города и повсеместную смерть его населения. В конце голоклиниги раскрывалось, что тайна Москвы заключалась в создании армии зрячих, которые при помощи одной только мысли могут разрушать планеты и даже звёзды. Так ли это?

– Что же, это мы скоро и проверим… – прошептал Кэсседи и сразу понял, что задумался так глубоко, что перестал обращать внимание на происходящее.

Его спутники между тем распались на пары и поспевали за ним, перебрасываясь вялыми, но довольно содержательными фразами. Даже Крогг, и тот вступил в разговор с Горцем, – видимо, они сошлись во мнении о принадлежности второго черепа, и это довольно сильно их сблизило. Смех да и только…

Аллаотт производил впечатление существа неспешного и размеренного – особенно для тех, кто являлся счастливым обладателем конечностей. Почему-то в их глазах кусок инопланетного растопленного сала заведомо не мог быстро передвигаться – однако Аллаотт нарушал все стереотипы и исправно поспевал за Уррой. При этом он тараторил (мысленно тараторил, конечно) без умолку, чем немного нервировал девушку, но за время своего правления на планете она так привыкла к рою сторонних голосов и советов, что могла полностью отключаться от происходящего и заниматься своими делами. Сейчас её интересовал процесс, который местные называли фотосинтезом, – то есть поглощение растениями диоксида углерода и последующее выделение кислорода. Вполне стандартное по кеметским меркам явление захватило её с головой, а всё потому, что её невероятные способности от потребления смолы руакки давали возможность рассмотреть всё в мельчайших подробностях. Урра видела, как пористые листья с аппетитом втягивали в себя мелкие атомы одного вещества и выплёвывали на свет нечто совсем другое, при этом сопровождая данное явление настоящим химическим светопреставлением, которое для обычного человека невидимо, но для неё явилось настоящим чудом природы, коего она не видела у себя в родном мире. Она в который раз убеждалась, что даже её обширнейшие знания меркнут по сравнению с тем, что предлагает Вселенная, такая богатая и великолепная в своём разнообразии. Урра уже хотела обратить взор на усеивавшие дёрн грибы, живая деятельность которых завораживала даже больше, чем фотосинтез, как вдруг поняла, что Аллаотт перестал болтать и теперь просто называл её по имени:

«Госпожа Урра… Госпожа Урра…»

– Да, прости, Аллаотт, я довольно подвержена рассеянности внимания. Как видимо, это качество пришло ко мне во время моих прошлых занятий…

«Вы удивитесь, великолепная Урра, – уж эти ей эпитеты: ползучая слизь обожала их использовать, но ей они чужды, а временами даже противны, – но я именно об этом и спрашивал. Мистер Адамс рассказывал мне о вас, как и о других участниках экспедиции, и могу сказать честно, вы заинтриговали меня больше всех. Вы же правили всем миром…»

– Почти всем…

«Но большей частью. – Вслед за этим в её голове послышалось странное урчание. – Меня это невероятно интригует, так как в моём мире власть не представляется возможной. Когда я вернусь к себе домой, то снова стану частью единого существа Аллаоттан и не смогу сам принимать решения, а буду зависеть от мнения общего… Это сложно объяснить на общем языке, простите…»

– Я поняла. – Урра, конечно, слукавила, так как понять такое отличное от неё существо, как Аллаотт, она заведомо не могла и прекрасно это знала, но что-то внутри призывало её нагрубить этому существу: несильно, но так, чтобы оно немного обиделось. – Это не так сложно представить.

«Понятно. – Ещё одна проблема ментального общения: никогда нельзя точно уловить эмоции собеседника. – В связи с этим меня очень интересует роль лидера…»

– Как именно интересует?

«Скажите мне… Вы были хорошей правительницей?»

На её планете за такие вопросы человека могли приговорить к наказанию: ни один человек не был вправе оценивать действия другого, а уж тем более просить их давать оценку собственным деяниям… Но Аллаотт? Как можно злиться на того, кто пришёл из такого отдалённого и странного мира? Более того… Как можно судить его за вопрос, который она задавала себе чуть ли не каждый день?

– Я… Я… – Она помахала головой, словно отгоняла плохие и мрачные мысли. – Это личное. Я не могу.

Разве она могла признаться ему, а уж тем более себе, что её родная планета Урр вот уже многие годы пребывает в настоящей стагнации, приводящей к деградации и отупению населения? Многолетняя мировая война привела их к состоянию, когда общество стало чрезвычайно либеральным и политкорректным, а как следствие, убрало из обихода все оценки и суждения, ранее помогавшие им расти и развиваться. Была ли она хорошим правителем? Смотря по каким меркам судить. Её подчинённые считали её одной из лучших в своём роде, а она… Урра смотрела на историю древней Земли, которая была проникнута духом грандиозности и величия, и понимала, что такого её дому уже никогда не достигнуть. Земляне пронизывали бесконечные космические расстояния за несколько секунд и распространили своё племя и слово на многие световые года: дошло до того, что нынешние кеметцы сами не могли обнаружить большинство колоний, основанных их предками. Вот это был народ: настоящие атланты, смотрящие только вперёд и плюющие на все ограничения, которые ставила перед ними Вселенная. То были романтики, мечтатели, но одновременно деятели, за каждым словом которых стоял определённый поступок. Даже когда на пути землян встали куда более развитые примакалы, достигшие высочайшего морального и телепатического развития, они всё равно не остановили напор этих зарвавшихся приматов. В итоге примакалы стали их подопечными, которые даже после Забвения приняли кеметцев как своих повелителей. Легенды. Полубоги. А её народ… Пескарики, не могущие выбраться из своей обмелевшей лужицы…

«Простите», – услышала она голос Аллаотта.

– Ничего. Я лишь рада, что смогла достойно послужить им. – На секунду она почувствовала себя не всеведущей правительницей, а лишь маленькой девочкой, которую семья впервые вывела в леса Руакки: темнота, сырость и… страх.

«Вы расстроены, госпожа Урра. – Он никак не мог замолчать. – Я могу как-то помочь?»

– Нет… – Она почувствовала, как по её полупрозрачному лицу предательски поползла самая настоящая слеза. – Просто… Нет.

Урра ускорила шаг и поравнялась с Адамсом, который так сопел, что уж точно не был готов ни к каким разговорам. Аллаотт впал в раздумья. Он и не думал, что выполнить поставленную перед ним задачу будет так сложно.

Как это ни удивительно, но разговор между Кроггом и Горцем проходил гораздо живее, нежели между двумя интеллектуалами группы. Казалось бы, чего ожидать от двух мужланов, которые всю жизнь посвятили войнам, сражениям и убийствам? Однако нет – они трещали как сороки, которые, к слову, прямо над их головами перескакивали с ветки на ветку, с любопытством рассматривая редких гостей. Стоит лишь отметить, что при этом их разговор не отличался вежливостью и учтивостью, но тут уж ничего не поделаешь.

– Значит, ты ему служишь? – Горца этот вопрос мучил с самого момента, когда он увидел Кэсседи и Крогга вместе: две противоположности, а смотрятся, как два сапога пара.

– Нет! – отрезал Крогг, продираясь сквозь кусты, подобно разросшемуся йети.

– Задеваю гордость? – Горец усмехнулся своей классической гаденькой усмешкой, обнажая заострённые зубы: атрибут воина на его планете. Каждому мальчику, решившему отлучиться от мира и направить стопы на тропу войны, ритуально затачивали зубы, делая его настоящим хищником. Легенды древности Акруса рассказывали, что его благородные предки питались мясом врагов для восстановления сил, излечения ран и получения новых рецептов ядов. Да, так уж получилось, что акрусианцы не просто учились ремеслу производства и выделения ядов, а постигали его долгие годы, дабы уметь мастерски смешивать и совмещать жидкости в своём организме для получения определённых результатов. Горец считался не то чтобы лучшим в своём деле, но из всех встреченных им врагов он пока ещё оставался самым успешным.

– Пф! – Крогг сплюнул. – Я сомневаюсь, что такое склизкое чмо, как ты, вообще может задеть мою гордость.

– Это слова слабака, – гордо заявил Горец. – Если желаешь оскорблять, делай это на языке силы, а не своим поганым помелом.

– Хм. – На секунду Крогг услышал себя в булькающем говоре этого пришельца.

– К тому же… – Понять его речь было довольно сложно, но привыкнуть вполне можно: если, конечно, не стошнит Горец говорил так, будто пытался пить, говорить и изрыгнуть выпитое сразу. – Я задал вопрос. Ты обязан ответить. Это закон моего мира.

– Мы не в твоём мире! – Крогг с напускной яростью отломил толстенный сук, который за секунду до этого чуть не ударил его в массивный лоб.

– Но и не в твоём. – Горец шмыгнул носом, втянув сползающую по лицу жижу: может, кому-то на этой планетке это покажется гадким, но на Акрусе кеметца сочли бы чересчур сухим: как фрукт гарра во время Великой сезонной засухи.

– А тебе откуда знать, что я не с Та-Кемета? – Крогг искренне мечтал, что после завершения экспедиции оторвёт этому слизняку его мерзкую башку: будет, с одной стороны, противно, но, с другой – так удовлетворяюще…

– Да брось, – снова кривая как полумесяц ухмылка, – ты горилла по сравнению с этими чудиками. Или ты мутант какой дикий, или инопланетянин с другой планеты…

– Не с планеты, неуч. – Он не скрывал своих чувств, зачем? Пусть этот упырь чувствует его неприязнь и купается в ней, подобно тому как молодые жители его космической станции купаются в крови первых своих жертв. – Я с Головы Зевса. Ты небось и не слыхал о такой?!

– Как же, как же! – Горец впервые посмотрел на Крогга с видимым уважением. – Да о вас легенды ходят! Вы же настоящие машины для убийства, которые возвели кровопускание в настоящее искусство. Можешь мне не верить, Крогг, но вы для нас – образец для подражания. А мы убиваем ради чести и забавы на протяжении тысяч лет…

Ладно, смерти он избежит, решил для себя гигант: надо сказать, большинство рас смотрит на его народ как на ошибку эволюции, некий вырожденческий элемент прошлой земной экспансии. Варвары, которые каким-то образом умудрились выжить в суровых и нелицеприятных условиях адского притяжения Юпитера и клаустрофобских коридорах и помещениях Головы Зевса и теперь требуют признания своей человеконенавистнической и кровопролитной культуры на галактическом уровне. Да, он сам понимал, что их вера в величие смерти и убийства шла в разрез с идеалами ВМО и кеметского правительства в частности, но вот только не они виноваты, что жители Головы Зевса превратились в прирождённых убийц. Земля сама кинула их на произвол судьбы, когда погрузилась в собственные проблемы, вместо того чтобы уделять время своим колониям и космическим станциям. Они называли это эрой Забвения, но Крогг считал это слабыми отговорками и признанием в неумении справиться с ситуацией. Если бы земляне были сильны тогда так же, как до войны с Жао, то они бы смогли справиться и с Забвением. Но нет – они предпочли трусливый путь, бросив Голову Зевса на произвол судьбы. Оставили их на верную смерть. Но нет. Его собратья стали сильными. Они стали мощными. Они стали настоящими машинами убийства. Они выжили за счёт смерти. И пусть Галактика расколется надвое, она обязана признать их культуру, хотя бы как компенсацию за века отчуждения…

– Только вот ты маловат вроде… – Все дружеские чувства, которые на секунду вспыхнули в Крогге к Горцу, улетучились за мгновение. – Я много читал о вас и знаю, что вы должны быть хотя бы метра три ростом…

– Я изгой… – Признание есть часть силы. Пусть этот слизняк зарубит это себе на носу.

– А… – только и смог сказать Горец.

Да, хотя Крогг и изгнанник, но всё равно он всячески радел за родину и мечтал рано или поздно туда вернуться, чтобы доказать собратьям свои силу и мощь. Более того… Нет, об этом пока нельзя думать. Он пока еще в долгу перед Кэсседи. И не только в долгу… Его очередная слабость…

– Не думал, что мы с тобой так похожи. – Горец говорил себе под нос, отчего Крогг еле-еле разобрал его слова.

– Ты что там мямлишь?! – взревел он, чем даже на секунду привлёк внимание Адамса. Последний обернулся и вопросительно посмотрел на гиганта, но тот покачал головой, и Кэсседи быстро отвернулся, стараясь не потерять направление пути.

– На Артосе все воины – изгои. Путь воина – путь одиночества. Если ты уходишь из общины в надежде стать уважаемым убийцей, то должен порвать все связи с ней. Ты становишься смертью. Точнее… Жжак. Несущим смерть. А смерти… не место среди мирных существ.

Крогг хотел было в очередной раз унизить Горца, но тут внезапно понял, что тот прав. Причём не только в отношении него, но и в отношении всего его народа. Он и сам не раз думал об этом, но всегда отметал подобную мысль, называя её идеей слабых… Трусов… Но разве слабость – признать свое великое заблуждение? Если он изгой для своего народа, то весь его народ – изгои Галактики. ВМО – кучка вонючих идеалистов, но они пропагандируют мир, гражданские свободы и права, одним из которых является право на жизнь. Он же, как и весь его народ, – олицетворение смерти, заведомо отрицающее это право… У них нет будущего… Неужели смердячий Горец с какой-то там захудалой планетки оказался мудрее него?

– Я… – Он замялся. – Я ему должен.

– Кому?

– Ты сам спрашивал, Горец. – Слова давались Кроггу сложно, но он впервые преодолел другой тип трусости: боязнь откровенности. – Ты спрашивал, почему я иду за Кэсседи. Я ответил.

– Я такого не спрашивал. – Эта чёртова усмешка. – Я лишь спросил, служишь ли ты ему.

– Я ответил.

Казалось, дальше продолжать разговор уже нет смысла, но что-то внутри заставило Крогга задать Горцу вопрос, хотя его другая часть всячески этому противилась.

– А ты почему здесь? Ты спас ему жизнь, он сам говорил. Но зачем идти за ним теперь?

– Я-то отвечу. – Почему-то Крогг почувствовал себя маленьким и беспомощным под хитрым взглядом этого портативного агрегата по производству ядов. – Я служу своему народу. Кэсседи обещал мне честь, славу и море крови. Я не мог сказать нет. К тому же мне симпатичен этот парень. Он слаб физически, но силён ментально. И не так, как эта наша Урра или как там её… Он – лидер. Он умеет управлять и подчинять. Это сила, и гораздо большая, нежели способность приносить смерть.

– Ясно. – Крогг снова хотел закончить разговор, но, чёрт возьми, никак не мог остановиться: – Что ты имел в виду?

– Когда? – Ножи-зубы Горца полыхнули на свете пробившегося сквозь листву огненного луча заходящего солнца.

– Когда сказал «я-то отвечу»…

– А…

Пауза затянулась – Горец словно решал, стоит ли отвечать на вопрос Крогга.

– Ты не ответил на мой вопрос. – Он поймал вопросительный взгляд здоровяка. – Ты сказал, что служишь ему из-за какого-то долга. Но это ложь. Я-то вижу.

Крогг не стал отрывать голову Горцу и даже не дал ему хорошего пинка. Тот сказал правду.

Расстроенная Урра, сама не зная зачем, догнала Кэсседи и пошла рядом с ним, – тот даже не обращал на неё внимания, что её вполне устраивало. Казалось, этот странный человек занят таким же созерцанием, как и она, но девушка прекрасно понимала, что любое первое впечатление может быть обманчивым. Урра довольно давно знала Кэсседи и понимала, что если он о чём-то глубоко задумывается, то, скорее всего, он в своих мечтах. Кэсседи – один из тех, кто только и живет мечтами, каждый раз создавая новые и новые иллюзорные облачные замки. Когда же они становились осязаемыми и видимыми, он сразу терял к ним интерес и двигался дальше. Урра вытерла не желающие прекращаться слёзы и с интересом посмотрела на этого белокурого юнца – точнее, он опять же только казался юнцом. Обманчивая личность. О чём Кэсседи мечтает сейчас? О своём финальном призе?

– Мы скоро будем на месте. – Оказывается, он давно уже её заметил, а ведь ей опять казалось… Да, с ним всегда так. Кэсседи нарушал все её представления о кеметцах, которые, по её мнению, люди агрессии и действия, никогда не скрывающие своих поступков и всегда стремящиеся к чему-то реальному. Кэсседи же… При всех своих знаниях о жизни и людях, Урра никак не могла в нём разобраться: он как закрытая книга, как закодированный элемент… Может быть, Крогг знает о нём больше, но она просто физически не могла с ним разговаривать: его голос слишком груб, а речь слишком прямолинейна, чтобы его адекватно воспринимать. Это как беседовать со взрослым ребёнком.

– Ты слышишь? – Кэсседи снова не стал оборачиваться: видимо, понимал, что она плакала, а поэтому не хотел смущать её.

– Да, Кэсседи. – Призрачный голос Урры очень удачно совмещался с окружающей обстановкой таинственности и нетронутости: невероятных размеров лес, казалось, простирался на многие десятки километров вперёд, – при этом на пути не встретилось ни одной постройки или другого свидетельства пребывания людей.

В своё время Урра наивно думала, что по сути своей Та-Кемет – один большой город, лишь кое-где мелко испещрённый искусственными парками и скверами. Оказалось, совсем наоборот – невероятный природный заповедник с прыщами и нарывами в виде деятельных мегаполисов, соединённых друг с другом артериями-дорогами и невидимыми нейронными каналами – линиями древних телепортаторов, которые уже давно не эксплуатировались и пришли в негодность. До того как прибыть сюда, Урра вволю погуляла по крупнейшим кеметским городам – Женеве, Варшаве, Каиру, Санкт-Петербургу (упустив лишь Владивосток, но она планировала навестить этот морской город перед отлётом с планеты)… Огромные, немыслимые для её планеты города под завязку застроены километровыми башнями, циклопическими офисными комплексами, гигантскими памятниками героям ушедших дней и густонаселёнными жилыми районами, большинство из которых напоминало настоящие ульи или муравейники. Люди роились в них подобно мелким насекомым, постоянно перемещаясь из одной точки в другую и занимаясь такими вещами, которые её культура заведомо не могла воспринять. Она в восхищении и с настоящим трепетом гуляла по вылизанным до блеска улочкам, украшенным гирляндами, стереовизорами и трёхмерными голограммами, – с одной улицы на другую сновали деловитые разнорабочие, подбирая и изничтожая даже малейший намёк на пыль, а люди тем временем ютились на узких тротуарах. Древние знания о Земле гласили, что до Забвения все подобные функции на себя брали роботы и искусственный интеллект, но сейчас ни одного такого создания на планете не осталось. Каждый посещённый ею город был так же великолепен, как и ужасен… Однако, насколько ей известно, ни один из этих мегаполисов не сравнится с древней Москвой – воистину одним из самых крупных и великих городов во Вселенной, – по крайней мере, так говорилось в легендах Урр. Дома, достающие своими крышами до стратосферы; башни, уносящиеся ввысь так же, как и уходящие вниз, под землю; проспекты и бульвары, по которым могли бы проехать сотни транспортных средств одновременно; миллионы и миллионы людей и инопланетян, живущие в мире, гармонии и взаимопомощи. Урра, конечно же, не была наивной – тут уж профессия обязывает, – но она прекрасно понимала, что дыма без огня не бывает и подобные легенды не могли возникнуть на пустом месте. Более того – этот город заброшен, что ввергало в шок даже её. Почему? Как вообще это могло случиться? Когда Кэсседи поднял перед ними эту ржавую и забытую любым живым существам табличку с надписью «Москва», она поняла, что эта экспедиция теперь для неё важнее, нежели что-либо другое в её жизни.

– Ну что, дамы и господа, – Урра внезапно поняла, что она в очередной раз ушла в себя и даже не заметила, как Кэсседи остановился и теперь с удивлением смотрел на неё, покуда она уходила всё дальше, – здесь будет наш долгосрочный привал.

– Почему здесь? – буркнул нагнавший их Горец, за которым шёл угрюмый Крогг, так же, как и Урра, погружённый в себя.

Может быть, она всё же недооценивала этого чужака? В последнее время она всё чаще делает ошибки – неужели весь её интеллект и способность к оценке начали исчезать без новой подпитки смолой? Урра просто не могла в это поверить.

– Потому что здесь нас со всех сторон прикрывают толстые стволы елей и сосен, прямо за тем милым холмиком притаилось нечто вроде покинутого домика (я заприметил его ещё во время лучевой разведки), а в той стороне, на севере, если вы присмотритесь, то увидите Непреодолимую Преграду.