bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 4

Евгения Фабр

Возвращение к себе

Глава 1

В ожидании мужа Соня сидела на скамейке перед корпусом санатория, куда приехала восемь дней назад. Она сидела, запрокинув голову и крепко зажмурив глаза не от слепящего одесского солнца, а от режущей боли, разрывающей её внутренности. Эту дикую боль она испытывала с тех пор, как в восемнадцать лет потеряла ребёнка. Соня давно сроднилась с этим вечным ощущением, тем более что оно будило в ней не страх и раздражение, а наоборот, возвращало в дни юности, звенящие бесконечной радостью жизни. Рядом сидела Вера, её бывшая одноклассница и верная подруга, ныне живущая в Москве. После школы Верка сразу рванула в столицу. Там поступила на биологический факультет МГУ на отделение орнитологии, потом подцепила какого-то парнокопытного «барана», в смысле симпатичного молодого аспиранта с кафедры парнокопытных, родившегося под знаком Овна, и создала прекрасную семью с двумя очаровательными девчушками.

Вскоре, после окончания аспирантуры, мужа сначала призвали на сборы в армию, а потом предложили присвоить звание и послужить в Казахстане в районе Байконура – изучать «пути миграции степных парнокопытных животных с целью сохранения их численности в ареале обитания космодрома Байконур». Правда, истинная задача учёного была несколько иная, но об этом Антон никогда не распространялся. Командировка растянулась на годы.

Вера, после окончания Университета, осталась работать на своей кафедре и занималась разработкой устройств, отпугивающих ворон и голубей, гадящих на благородные сооружения Московского Кремля. Оказавшись в разных городах, подруги продолжали поддерживать отношения. Писали друг другу часто, в посланиях были откровенны. Вот и теперь заранее договорились вместе поехать отдохнуть и подлечиться в санаторий под Одессой. Вера, забросив девочек родителям в Черновцы, приехала в Куяльник на неделю раньше.

Стараясь развеселись Соню и развеять её грустные мысли, она, захлёбываясь от смеха, рассказывала в лицах, как в первый день посещения медицинского кабинета престарелый доктор долго лапал её за все части тела, делая вид, что проводит тщательный осмотр новой пациентки. Заметив, что эта история не заинтересовала Соню, Вера в который раз начала рассказ о том, как ещё до приезда Сони облазила всё побережье Куяльницкого лимана, славящегося своими лечебными грязями; как её отдых начался с приключений, а точнее, мелких неприятностей.

Неприятности, действительно, были мелкими, но довольно чувствительными: смешно сказать – в первую же ночь Веру заели комары. Комары были размером с комнатную муху. Возможно, Вера и преувеличила, но от этого было не легче. Её соседка по комнате уехала накануне днём и не успела предупредить, что нельзя открывать ночью форточку, потому что именно ночью у комаров начиналась активная жизнь. Всю ночь Вера прыгала по кровати, пытаясь полотенцем достать мерзких насекомых, спокойно расположившихся на потолке. Но как только она гасила свет и, в надежде уснуть, вытягивалась на кровати замотавшись с головой в простыню, вся стая срывалась с потолка и набрасывалась на беззащитную жертву. Уму непостижимо, как эти наглые твари проникали под простыню и, мерзко дзинькая, начинали ёрзать по влажному обнажённому телу. В ярости Вера вскакивала и, схватив полотенце, вновь и вновь начинала остервенело махать им над головой.

Вера уже пожалела, что согласилась поехать именно в этот санаторий, тем более что в Москве проходили Олимпийские игры 1980 года. Правда, уезжала она именно в это время совершенно сознательно, потому что: во-первых, устала от работы с капризными представителями кремлёвской администрации; во-вторых, опасалась московской сутолоки, связанной с Олимпиадой и, в-третьих, была совершенно равнодушна к спорту. Но если бы она знала, что комариный сезон в Куяльнике совпадёт с Олимпийскими играми в Москве, то вероятнее всего выбрала бы Олимпийские игры.

Наконец, под утро кровососущие изверги убрались обратно в форточку по своим комариным делам, и Вера задремала.

Свой первый день в санатории Вера провела в хлопотах за оформлением медицинских бумажек. В надежде немного поспать после обеда, она забежала в свою комнату и увидела новую соседку. Та только успела распаковать чемодан. Вера, перемолвившись с ней несколькими словами, плюхнулась на кровать и проспала до самого ужина. После ужина, не заходя к себе, отправилась с новыми знакомыми в кино, а вернувшись, увидела «страшную» картину: не только форточка, которую она накануне плотно закрыла, но и балконная дверь были открыты настежь. Новая знакомая накрывшись полотенцем и поджав по-турецки ноги сидела на кровати и остервенело махала руками, отгоняя серую тучу озверевших насекомых. Вера с тоской поняла, что и эту ночь спать не придётся.

Утром подруги по несчастью держали совет. Забросив процедуры, они поехали в город на знаменитый Одесский Привоз поискать что-нибудь от комаров. Марли в аптеках, конечно, не было. Прикупив кнопки и пузырёк с какой-то вонючей жидкостью, по заверению продавщицы, убивающей комаров наповал одним своим запахом, вернулись в санаторий. Накануне в длинном узком коридоре своего этажа Вера обнаружила пожарный шкаф, стеклянная дверца которого изнутри была затянута куском белоснежной марли. Её экспроприацию решили оставить на время послеобеденного «тихого часа», когда в коридоре меньше всего народа. Соблюдая необходимые меры предосторожности – один на стрёме, другой работает – сняли марлю и натянули её на форточный проём в своей комнате. Первую ночь Вера спала спокойно.

Старинная грязелечебница на берегу Куяльницкого лимана была построена около двухсот лет назад. Кроме необыкновенной красоты самого здания, окруженного старинным парком, сероводородной грязи и рапы – супер солёной воды из лимана – ничего примечательного вокруг не было. На сколько хватало глаз, расстилалась ковыльная степь с невысокими песчаными холмами, покрытыми чахлыми пучками выгоревшей травы, среди которой выделялись ярко-зелёные нити каких-то растений с округлыми листьями и крупными душистыми цветками. Изредка на горизонте вдруг поднимался и долго катился по степи клуб серо-жёлтой пыли – это одинокая машина мчалась по извилистой грунтовой дороге в каком-то лишь ей известном направлении.

Посреди степи на берегу комариного лимана стояли многоэтажные корпуса санатория, так называемые «тысячники» по числу «койкомест» для отдыхающих. Обычно после утренних процедур Вера ходила на санаторный пляж пока однажды бродя вдоль берега лимана, не набрела на крошечный пятачок, затерявшийся среди песчаных дюн. В первый момент она испугалась, и было от чего – прямо на песке у самой воды лежали огромные коричневые моржи. Ошибиться было немудрено – на разноцветных подстилках расположились совершенно голые загорелые женщины, размером и цветом кожи напоминавшие огромных экзотических животных. Некоторые стояли лицом к солнцу, раскинув в стороны руки. Их тела, покрытые сухой серой коркой, были похожи на чугунные изваяния. Вера вдруг вспомнила, что ей кто-то рассказывал о «диком голом» пляже, куда съезжаются женщины со всей Одессы.

«Моржихи», увидев замешательство Веры, доброжелательно пригласили занять место среди них. Зерно упало на благодатную почву. Не колеблясь, Вера скинула сарафан и тут же затерялась среди больших обнажённых тел. Устроившись в центре лежбища на своём полотенце, она тут же получила первые ценные рекомендации от завсегдатаев. Следуя их инструкциям, Вера намотала на руку отдельные предметы купальника, вошла в воду и, раскинув руки, легла на спину.

Такого блаженства она не испытывала никогда в жизни. Тёплая зеленоватая вода не просто держала невесомое тело на поверхности, а буквально выталкивала его наружу. Солнце припекало сверху, а снизу нежная прохлада снимала жар. Перевернувшись лицом вниз, почти не прилагая усилий, Вера поплыла. В какой-то момент она почувствовала себя дельфином – ловким сильным животным в своей родной стихии. Недаром Вера родилась под знаком Водолея. Выйдя из воды, она упала на расстеленное полотенце и почувствовала себя совершенно счастливой. Выступившая соль неприятно стягивала кожу, отчего саднило всё тело, но ей не хотелось даже шевелиться, чтобы смахнуть крупинки белого налёта. Вера долго лежала с закрытыми глазами, сжимая в кулаке купальник, пока не услышала:

– Девка, ты перевернись, а то сгоришь.

Вера открыла глаза. Рядом лежало тело. Вера исподтишка рассматривала сморщенную коричневую кожу, похожую на кожу африканского бегемота. Слоновьи ляжки и огромная грудь, напоминавшая коровье вымя, не могли ни у кого вызвать эротических желаний. Её необъятные, почти чёрные ягодицы были похожи на зад самки бегемота. Из объёмной камышовой сумки женщина достала батон белого хлеба и разрезала его вдоль. На одну половинку она рядком уложила солидные ломти сала, а на другую – кружки свежего огурца и помидора. Сложив обе половинки, женщина открыла рот и с хрустом откусила от этого гигантского бутерброда здоровый кусок. Восхищённая Вера не могла оторвать глаз от этой картины.

– А ты шо не ешь? Вон, какая худая. Так и не родишь.

Вера действительно была раза в четыре тоньше соседки, но чтобы её не разочаровывать, не сказала, что у неё уже есть двое детей. Пока она раздумывала, что ответить радушной толстухе, её внимание привлёк мужичонка в чёрных «семейных» трусах. Мужичонка спокойно устроившись среди «бегемотих», сосредоточенно ковырялся в грязной, видавшей виды, тряпичной сумке.

– А это кто? Что он тут делает? – лениво щурясь на солнце, спросила Вера.

– А-а-а, это Петюня, – охотно сообщила толстуха. – Ты его не боись. Он не тронет. Он так – кому водички принести, кому спинку почесать. Безобидный он.

Женщина повернулась на другой бок и подняла над головой пустую бутылку. Петюня подскочил сразу. Вера накинула на себя сарафан.

– Та не боись, – повторила соседка. – Ты такая тонкая, что тебя здесь и не видно. Вот комсомольцев бойсь, холера им в бок. Как затеют облаву, так одна морока с ними. По выходным наезжают.

После этих слов толстуха накрыла голову газетой и тихо засопела. Вера приняла информацию к сведению. Пора было идти на обед и она, перешагивая через неподвижно лежащие тела, направилась к лечебнице.

* * *

В одну из суббот к «дикому» пляжу подкатил жёлтый автобус. «Бегемотихи», кутаясь в простыни и большие махровые полотенца, нехотя зашевелились. По случаю субботы процедур в лечебнице не было, и Вера с самого утра загорала на «голом» пляже. Её тело покрылось ровным красивым загаром без белых полос и треугольников, которые так уродуют тело. Жёлтый автобус Вера увидела издалека. Она бултыхалась у берега в упругой воде и рассматривала прозрачных комариных личинок в зарослях ажурных водорослей. Поспешно натянув купальник, Вера не спеша вышла на берег. Она могла бы и не выходить, но было очень интересно посмотреть на развитие событий.

Из автобуса высыпали комсомольцы. В тёмных костюмах при галстуках, они казались инородными телами на этом солнечном празднике жизни. Вере стало их жалко. «Такой прекрасный день, такое солнце. Живи и радуйся, – подумала она. – Зачем портить жизнь этим безобидным огромным женщинам. Ведь они просто не могли нанести никакого вреда моральному облику строителя коммунизма (разве что только эстетически), в силу своего внешнего вида и возраста».

События развивались не стремительно, но активно. Уже кого-то, закутанного в простыню, вместе с пляжным скарбом заводили в автобус. Остальные женщины, слегка прикрыв мощные телеса, без суеты, отпуская ехидные замечания, собирали в кучки, разбросанные на песке вещи. Одни лишь «чугунные изваяния» не проявляли ни малейшей тревоги. Они продолжали неподвижно стоять у самой кромки воды, широко раскинув руки навстречу заходящему солнцу. Вид у них был устрашающий: на лице, измазанном серо-голубой грязью, негодующе сверкали глаза, а всё тело было покрыто растрескавшейся засохшей коркой, под которой не было видно тела. Попытка комсомольца усовестить одно из аморальных «изваяний» кончилась для него плачевно – комок липкой грязи со свистом отлетел от мощной руки «изваяния» и намертво приклеился к выходному костюму борца за нравственность.

Наконец, один из комсомольцев подошёл к Вере. Вера стояла на своём полотенце, уперев руки в бока, и наблюдала за происходящим.

– Вот вы, девушка, что здесь делаете? – спросил он строгим голосом.

– Отдыхаю, – с вызовом ответила Вера.

– Как вам не стыдно! – укоризненно продолжал комсомолец.

– А почему мне должно быть стыдно? – возмутилась Вера. – Порядок я не нарушаю, матом не ругаюсь и совершенно трезвая.

– Вы что, не понимаете, о чём я говорю?

– Нет, не понимаю.

– Кругом же голые женщины!

– Вот именно. А вы здесь ходите, смущаете их. Это неприлично!

– Неприлично быть голым в общественном месте, – возмущался молодой человек.

– Но я же не голая, и место это не общественное, – парировала Вера, оглядывая пустые окрестности, – а они больные и здесь лечатся.

– А вот вы, такая молодая, тоже больная? – горячился комсомолец.

– Конечно. А что же я тогда делаю в этом санатории?

– И чем же вы больны? – настаивал активист.

Тут Верой овладело веселье. Она подошла совсем близко к симпатичному комсомольцу и, почти касаясь его грудью, постучала кулаком в вырез купальника и произнесла хриплым голосом:

– А может я внутри вся больная.

Парень испуганно отшатнулся и поспешно переключил своё внимание на лежащую «бегемотиху».

– А вы вставайте и идите в автобус.

«Бегемотиха», не шелохнувшись, хмыкнула и произнесла:

– А ты подыми меня.

На этом акция борьбы за нравственность была закончена. Парень махнул рукой и, утопая в зыбком песке начищенными до блеска ботинками, направился к автобусу. Вскоре автобус пылил по степной дороге, увозя комсомольцев и севших в него женщин. Основная масса так и осталась на берегу. Тут же появился Петюня, и всё опять пошло своим чередом.

Вера сладко растянулась на своём полотенце. Уходить не хотелось, до ужина ещё было время.

– А почему кроме тех женщин они больше никого не забрали? – спросила она знакомую «бегемотиху».

– Так им на автобусе по пути. Они домой поехали.

Вера весело расхохоталась.

* * *

Эту историю Вера рассказывала Соне уже дважды, каждый раз приукрашивая события, чем вызывала смех Сони, но сейчас это не помогало, и Вера сочувственно вглядывалась в бледное лицо подруги, не зная, чем ещё можно облегчить её страдания.

Но Соня не страдала. Она даже не слышала, о чём говорила Вера. В мыслях она была где-то далеко-далеко, почти на краю Земли. Соня грезила наяву и вовсе не хотела возвращаться в близкую реальность.

Наконец, подошла машина. Веня суетливо совал вещи в уже забитый багажник, с тревогой поглядывая на Соню. Он сам уговорил жену поехать в санаторий, славившийся своими лечебными грязями.

– Поедешь с Веркой, а я вас потом заберу. Может, и в Москву к ним смотаемся, – планировал Веня.


Но, видимо, процедуры спровоцировали обострение, и оставаться здесь дальше было бессмысленно. Прощай, Чёрное море, прощай, гостеприимная колоритная Одесса. Путь лежал на Западную Украину в старинный румынский город Черновцы, который по каким-то неведомым историческим законам некогда отошёл к Советской Украине. Веня, как только узнал, что Соне стало хуже, бросив всё, примчался в Одессу. Обежав весь санаторий, он нашёл знакомых, собиравшихся возвращаться в Черновцы, и быстро договорился, чтобы их с Соней прихватили с собой.

Усадив Соню в машину, длинный худой Веня забился в угол, освободив как можно больше места жене. Соня на прощание помахала рукой Вере и откинулась на спинку сиденья. Устроив её поудобнее, Веня приготовил бутылку с водой и успокоился. Соня, прислушиваясь к то утихающей, то опять вспыхивающей боли, погрузилась в привычные воспоминания. Она хорошо помнила тот день, когда осенью 1962 года она – десятилетняя девочка и осознала, что папа ушёл от них, оставив её, старшего брата Лёшку и маму с полугодовалой Иркой на руках одних. После такого предательства мама не захотела жить с ним даже в одном городе. Правда, это был не город, а маленький Военный Городок на Урале, где-то в районе Свердловска, где все друг друга знали. Муж служил командиром части и его уход из семьи был событием районного масштаба. Мать не хотела, чтобы ей перемывал кости весь Городок, и тогда отец просто посадил их в поезд и ушёл насовсем.

Без денег, без жилья они оказались в родных Черновцах. Потихонечку всё «устаканилось». Разрешилась и жилищная проблема – со временем они поселились в небольшой однокомнатной квартирке на втором этаже дома характерной южной постройки – с круглым двором посередине и внутренней балюстрадой вдоль второго этажа, с которой и был вход в квартиру. Спустя два года отец вдруг приехал к семье, на коленях просил прощения, целуя руки брошенной жены, каялся и клялся в любви, но она не простила его и отослала обратно. Больше отец никогда не приезжал и прощения не просил. Изредка он писал письма и присылал деньги, в которых семья очень нуждалась. На всю жизнь Соне врезалась в память картина: мама сидит перед кухонным столом и из потёртого кошелька вынимает мелочь – двух и трёх копеечные монетки. Слёзы капают из её глаз прямо на разложенные медяки:

– На батон хватит, а на килограмм пшена – нет, – шепчет она себе под нос, безнадёжно качая головой. – Придётся взять полкило.

Мать все деньги тратила на детей. Сама ходила в старых стоптанных туфлях и пальто, которое подарил ей муж ещё в год рождения Сони. И если бы не тётя Мирра, у которой мама часто одалживалась «до получки», семье пришлось бы совсем туго.

Вообще-то, Соня по паспорту была Роза – Розалия. Так захотел отец. Но Розой её никогда не называли, а звали по имени матери – Соня. Получилось это само – собой: «Вон Сонина девчонка пошла», – говорили соседи, или – «Сонину-то не видела?» В конце концов, все словесные дополнения исчезли, и осталась только имя – Соня. Соня не огорчилась. Возможно, она напрасно добровольно отказалась от имени, данном ей при рождении: ведь известно, что изменение имени или фамилии могут радикально изменить всю жизнь человека. Сильное звонкое имя «Роза» казалось ей напыщенным и неуместным, и больше подходило какой-то взрослой тёте, чем молоденькой хорошенькой девочке. К своим четырнадцати годам она превратилась в стройную волоокую красавицу с высокой грудью и смешливым жизнерадостным характером. Все мальчишки с их улицы почитали за счастье угостить её семечками, донести до дома портфель, или сбегать за билетами в кино. Особенно домогался её внимания Эдик – мальчик из соседнего дома. Они учились в одной школе, но он был на два года старше, и его мама спала и видела красавицу Соню – девушку из приличной еврейской семьи – своей невесткой. Мама Эдика ни секунды не сомневалась, что Соня чистокровная еврейка, тем более в городе, где большая часть жителей были евреи. Однако Соня была еврейкой только по матери, отец же был русским. Эти факты не скрывались, но и не афишировались. Возможно, Соня и стала бы со временем женой Эдика, если бы не случайная поездка Сони к отцу.

Папа давно приглашал детей на время каникул погостить у него на Урале. «Да, и матери будет немного легче», – убеждал он. Брат категорически отказывался от любых отношений с отцом. Он был старшим и отлично помнил трагедию ухода его из семьи. Помнил, как мама поседела за одну неделю. Помнил тот переполненный плацкартный вагон и маленькую сестрёнку на руках плачущей матери. Соня, более мягкая и менее непримиримая, смотрела на ситуацию иначе. Она решила, раз отец бросил их, то пускай немного позаботится хотя бы о ней.

На день четырнадцатилетия Сони мама решила сделать подарок и отправить её на летние каникулы к отцу. Соня обрадовалась – она почувствовала себя совсем взрослой, если поедет одна почти через всю страну. Вечером, сидя под цветущими каштанами и дурея от запаха белой сирени, Эдик почему-то ей сказал:

– Ты не вернёшься. Но помни, я тебя всегда буду ждать.

Соня совершенно не придала значения его словам. Ей льстило внимание такого красивого мальчика, да ещё старше неё. Ведь их дружба была предметом зависти всего класса и всей их улицы.

Глава 2

Лето 1966 года выдалось на Урале тёплым и солнечным. Военный Городок, приютившийся в глухой тайге, где служил отец после войны, разросся и похорошел. Везде торчали какие-то антенны, установки, вышки. Жёсткий пропускной контроль способствовал дисциплине и организованности. Жизнь здесь была спокойной и безопасной. За грибами и ягодами ватага девчонок ходила в сопровождении солдата, и то больше для того, чтобы не заблудились в лесу. Зато по Городку можно было передвигаться беспрепятственно куда угодно. В одну из таких бесцельных прогулок Соня, нос к носу, столкнулась с парнем. Опустив голову, парень медленно шёл по дороге. Подойдя ближе, она разглядела в его руках какой-то прибор. Парень внимательно следил за прыгающей стрелкой и не замечал ничего вокруг.

– А что вы делаете? – смело начала разговор Соня.

Парень нажал какую-то кнопку и поднял голову.

– Привет! А ты кто такая?

– Я – Соня. Мой папа – командир части Ерёмин.

– А-а-а! А я думал ты шпионка – лазутчица. И что же, Соня, ты здесь делаешь?

– Гуляю. Я недавно приехала, вот, осматриваюсь. А что это за прибор? – Соня ткнула пальцем в коробочку, висящую на груди парня.

– Секрет. Вообще-то я здесь работаю, а зовут меня Павел.

– Ой, действительно, – улыбнулась Соня, и ямочки прорезали её зардевшиеся щёки. – Я и не спросила, как вас зовут. А я – Соня.

– И откуда это чудо явилось?

– Из Черновиц. Ой, из Черновцов. Я и сама не знаю, как правильно. У нас в городе все по-разному говорят, – ответила Соня и засмеялась. Рядом с ней Павлу вдруг стало тепло и уютно.

– А чем мы занимаемся вечером?

– Я здесь ещё ничего не знаю и нигде не была. Нужно спросить у папы.

– Не нужно. Я сам всё знаю – не первый раз здесь. Сегодня суббота? Значит, будет кино, а потом танцы. Можно посидеть в Офицерском клубе в кафе.

– Туда не пускают.

– Детей одних не пускают, а со взрослыми можно, – с шутливой солидностью произнёс Павел. – Так, куда пойдём?

– Не знаю. Вам виднее.

– Хорошо, тогда в кафе.

– В кафе, – задумчиво повторила Соня, – боюсь, не разрешит папа.

– Ну, тогда в кино и на танцы. Это всё равно в Клубе.

В кино давали старый довоенный фильм «Сердца четырёх». Соня, затаив дыхание, не отрываясь смотрела незатейливую комедию про любовь, когда вдруг почувствовала, как рука Павла легла на её влажную от волнения ладонь. И… понеслась душа в рай.

К своим двадцати пяти Павел успел многое: с отличием закончил Высшее Бауманское училище, отслужил в армии и теперь работал в одном из закрытых НИИ Москвы. В этот Военный Городок он приезжал ещё студентом на преддипломную практику. Теперь он вёл свою тему и приезжал сюда по несколько раз в год в длительные командировки. Соня понравилась ему сразу. Несмотря на юный возраст, она выглядела старше и не казалась наивной провинциалкой. В первый же вечер Соня покорила его стихами – не своими, но каждый раз очень уместными цитатами известных и малоизвестных поэтов. Особенно понравилось Павлу, как Соня читала стихи на украинском. Павел и не предполагал, что украинский язык может быть таким красивым и певучим.

– Знаешь, я могу устроить целый вечер поэзии, – похвалилась Соня. – Стихи для меня, как музыка. Я её слышу, поэтому легко запоминаю.

– А я в школе с трудом учил Пушкина, – пожаловался Павел. – Для меня это было мукой. Больше тройки не получал. Вот математика, геометрия, физика – это другое дело. Я студентом даже подрабатывал репетитором. Оболтусов по физике и математике в институты готовил.

Командировка заканчивалась через две недели, и душа Павла разрывалась от предчувствия скорого расставания. Они встречались каждый день. Павел был обольстителен. Мягкие плавные движения, вкрадчивый голос, интригующий взгляд из-под полуопущенных ресниц и выразительная улыбка в изломе слишком красивых для мужчины губ, действовали безотказно. Но дальше поцелуев больше ничего потребовать он не решался, лишь взял с неё слово обязательно встретиться с ним снова. В последний вечер прощаясь, Соня провела рукой по его русым кудрям и помахала вслед удаляющейся спортивной фигуре. Она с тоской и, в то же время, с облегчением проводила Павла долгим влюблённым взглядом и решила во что бы то ни стало перебраться к отцу.

* * *

Легковушка неслась вдоль берега моря. Приняв пару таблеток обезболивающего, Соня продолжала сидеть неподвижно с закрытыми глазами. Веня, как сторожевой пёс, притих рядом, прислушиваясь к спокойному дыханию жены. Веня любил Соню. Любил страстно с первого взгляда, как только увидел её на свадьбе своего друга. Все предыдущие увлечения оказались жалкой прелюдией встречи с Соней. Она стояла среди гостей рядом с невестой, и трудно было сказать, какая из девушек лучше. Стараясь привлечь её внимание, Веня был в ударе – громко смеялся, шутил. Улучив минуту, когда Соня осталась одна, он подошёл к ней и протянул бокал шампанского с огромной пурпурной розой. Веня был просто великолепен – бархатный темно-синий пиджак наимоднейшего покроя сидел идеально. Идеальной была каждая деталь его костюма и не удивительно, ведь папа Венички, в стиле старинных еврейских традиций, был лучшим портным города.

На страницу:
1 из 4