Чёрное солнце

Плеча Мэдоку резко коснулась худая и мощная рука.

– Можно увести твою принцессу на пару слов?

– Да, но ты несешь за нее ответственность.

– Ты мне не доверяешь?

– Доверяю, и больше, чем себе.

Вот же черт.

Анго стрелял по всем глазами, дико озираясь, пока шел широкими шагами к выходу. Клод не двигался с места, ему открыли новую бутылку вина. Я боялась что-то спрашивать, выглядел Анго очень серьезно.

Из окна виднелась полная луна, а с ней еще две. Качались деревья, от реки пахло дымом. Это был первый этаж большого здания, из окна можно было дотянуться до куста и сорвать горсть лиловых ягод, походящих на виноград.

– Хочешь знать мои принципы? – спросил Анго.

– Да.

– Я ни от кого не зависим, даже если должен, я никогда не возвращаюсь туда, где уже был, и у меня нет цели в жизни. Все понятно?

– Пожалуй, кроме второго.

– То есть последнее тебя устраивает?

– Ну, хах, – я усмехнулась, опираясь на подоконник и скрещивая руки на груди, – ты весьма неоднозначная личность, примитивных вещей и решений от тебя ждать не приходится.

– Ага, и почему Мэдоку тебя со мной отпустил ты уже догадываешься?

– Если честно, меня это даже чутка обидело.

– Я тебя обрадую, – за углом послышался визг скрипучих дверей в стиле не то Мэдоку, не то Клода – резко и не церемонясь, выкладывая весь свой гнев, – он мне хоть и доверяет больше, чем другим, но тебя бы никогда не доверил, никому на свете, – договорил он и за его спиной появились две фигуры, примерно похожие друг на друга.

– Поганое животное, – процедил грубым прокуренным голосом Клод, – какая мразь пустила тебя на такое важное закрытое собрание?

– Своим видом и свитой ты не объяснишь всей значимости мероприятия, – не оборачиваясь, ответил Анго, – вообще удивительно, что животное сегодня в зале было не одно.

– О-о да… – протянул он саркастично и до того противно, что ударить захотелось, – вас таких там как грязи.

Повисла пауза. Я слышала, как тихо вздохнул Анго. Мэдоку тихо трезвыми глазами бегал по ним двоим, готовясь принять удар от кого угодно.

– Слейся-ка по-хорошему, Мухамура, пока в окошко не вылетел, я хочу поговорить с родной кровью.

Я фыркнула.

По улыбке Анго можно было понять, что я это было равносильно команде «огонь!»

– Не называй свою поганую черную кровь родной с моей чистой и холодной.

Он изменился в лице.

– Так ты решила со мной разговаривать? Хорошо, будь по твоему. По-плохому так по-плохому.

– Болтаешь много.

Мэдоку прыснул.

– Вы как маленькие, честное слово. Эванс, говори своей сестре все, что надо, и пусть она занимается делом. Кстати, советую вам попросить друг у друга прощение, вряд ли вы где-нибудь еще увидитесь.

– Не понял, – остолбенел Клод, – ты страх потерял? Я же все тебе сказал.

– А я не согласен. Пусть сама выбирает, с кем ей лучше!

У Клода покраснели глаза. Было странно видеть его таким, и как в образе брата, и даже как благородного умного человека. Гаврилов умер для меня уже тогда, когда я поняла, кто в нем сидит. Даже жалко было.

Клод в мгновение ока замахнулся, но у Мэдоку хватило реакции удержать его руку от удара. Я, не задумываясь, ударила каблуком брата в берцовую часть ноги, и он согнулся пополам. Тут испугался даже Анго.

– Уходи, Мэдоку, – выговорил он, становясь между нами и Клодом. – Ну же!

– Анго, ты с ним не справишься.

– Сейчас договоришься и тебе прилетит.

Мэдоку схватил меня за руку и потащил за угол. Пока мы бежали по длинному коридору куда-то в темноту, с того места чувствовались сильные энергетические волны, тихое чтение заклинаний, потом я поняла, что они откликаются у меня в голове.

Мэдоку нашел в самом темном углу заколоченную кладовку, в мгновение он сломал пару досок, и в этот момент послышался выстрел.

– Погоди, я первый, – он посмотрел на меня. – Идешь следом.

– Конечно.

И темнота поглотила его.

«Они там!» – закричали где-то вдалеке, я не стала мешкать, меня взял страх, и я ступила в темноту. В следующее мгновение меня поймали за юбку на краю чертового небоскреба прямо около дороги. Я взвизгнула и подалась назад, хватаясь за пиджак Мэдоку.

– Что с ним будет? Он умрет?

– Нет, никогда! – он быстро закрыл портал и отвел меня от края. – Тебе сейчас придется немного поработать. Душа, которая должна будет перейти тебе, не продержится до утра.

– Черт…

–Да. Проведи с ней ночь Кассандра, ты достаточно умна, чтобы дать человеку умереть спокойно и с достоинством.

– Но ведь я же совсем не умею чувствовать, – из моих глаз брызнули горячие слезы.

– Умеешь. Если бы не умела, не рыдала бы тут.

– Я устала! Я не могу! Я не хочу! Я ничего не хочу.

Он вздохнул.

– Если я скажу тебе, что это ребенок, мальчик Серова, которого оставила мать и бросили все, кто мог, и для него не осталось ничего легче, чем умереть, а ты станешь ангелом для него, ты соберешь силы в кулак?

…он редко кашлял и что-то монотонно, почти не останавливаясь, печатал на ноутбуке, прижав колени к груди. Своим видом он пытался не быть человеком. Уставший от людских грехов и пороков, он пытался отдалиться от людей, сделать себя не таким, как были они, иначе как ещё можно было объяснить желание одеваться отстранённо, почти как взрослый, но как маленький ребёнок, игнорируя то, что он уже был девятиклассником…

Я прекрасно помнила Марка.

– Конечно, – я вытерла слезы. – Конечно, я помогу ему.

– Отлично. Онкологическая клиника №207, палата 12, разрешаю тебе войти в окно.

– А каким способом?

– А каким захочешь.

– Где ты будешь?

– Дома, не торопись ко мне.

– Хорошо.

Он поцеловал меня сухо, замерзшими губами, я тогда поняла, насколько мы рискуем.

Я обратилась мглой и устремилась в неизвестном направление, поддаваясь ветру.

18

По голубой подушке были разбросаны золотистые волосы, играющие под светом луны, ярче, чем на солнце. Глаза были открыты, он в бессоннице, уныло мигал ими в темноту. Я осторожно постучала в стекло, ни капли не испугавшись, подросток поднял голову, и встал с постели.

«Здесь нет ручки», – прочитала я по губам. Тогда пришлось на секунду лишиться материальности.

На нем была больничная белая длинная рубашка, но какой бы широкой она не была, было видно, какой он худой.

– Марк?

– Да. Кассандра?

Я придвинула к себе табурет, и села перед ним.

– Как твой проект?

– А твой доклад?

Я улыбнулась.

– Непростой ты человек.

Он взял мои руки в свои худые, дрожащие, трепетно изучая каждое кольцо, костяшки, даже ногти.

– Кто дал тебе эти кольца?

– Мэдоку Симидзу.

– Знаю такого. Хороший парень.

Голубые озера поблекли с осени, стали просто уставшими морями.

– Почему ты в платье?

– Я была на… одном мероприятие.

Он кивнул.

– С Клодом, да?

– Ну да.

– Как все прошло?

– Могло бы и лучше.

Мальчик опустил глаза на мои запястья.

– Я виноват во всем, что произошло с тобой. Можешь обвинить меня во всем, что плохое произойдет сегодня.

– Нет, что ты, – я заглянула ему в глаза, – ты ни в чем не виноват, мне давно нужно было разобраться с братом, ничего не бывает зря. Мне не в чем тебя обвинять. Лучше скажи, чего ты хочешь вместо подарка на новый год.

Он улыбнулся.

– Я хочу только того, чтобы ты была счастлива, моя душа сделает тебя счастливой, пока ты не захочешь завершить свое существование, Кассандра. Скажи лучше, какое у тебя желание.

– Я хочу любить.

– Любить… – он поводил большим пальцем по моим ладоням, задумчиво глядя в окно. – Это довольно непростое чувство – любовь.

Чем это проявлялось? Никто толком не мог мне объяснить, почему. Может, потому что думали, что я настолько умна, чтобы понимать все без слов, или сами не знали, почему именно. Вряд ли это был общий стереотип или неправильное убеждение, не похоже.

– Почему? – спросила я.

– Чтобы понять, что это любовь, нужно как следует помучаться, попутать с любовью. Когда я был влюблен в первый раз, я подал слишком много ложных надежд, пообещал родителям возлюбленной и самой девушке, что она никогда не будет несчастна, но потом понял, что никогда ее не полюблю.

– И что ты сделал?

– Мне пришлось ее убить. Ее родственники до самого последнего своего вдоха не знали, что убил ее я. Кстати, умерли они от горя. Она была самой красивой и благосклонной их дочерью, настоящим ангелом, самой прекрасной девушкой, что я встречал, но не любил.

– А кого же ты любил?

– Нестандартных девушек. Я встречал немало красивых особ, но меня всегда притягивали необычные, отличающиеся ото всех.

– А я тебя чем заинтересовала?

– Я сразу понял кто ты, и что свою душу смогу доверить только такой, как ты. В тебе великая сила, не скажу, что ты избранная, ты сама себя такой сделала. Не Клод, не семья, а сама ты. Что-то в тебе заиграло, когда нужно, и ты стала отличаться от других.

– Чем?

– Хотя бы истинной способностью любить и верить. Ты способна жить с демонами и людьми, способна думать о других, тебе все это дается проще, чем другим вампирам. Я бы сказал, что тебе все будет доставаться по щелчку пальцев, если ты освоишь главное человеческое качество.

Он лукаво улыбнулся бледными губами, призрачно поблескивая под светом луны.

– Какое?

– Легкомыслие. Ты привыкла жить по правилам, если ты хоть раз доверишься судьбе и дашь себе волю, ты почувствуешь настоящие эмоции и чувства. Главное – не думать. Это, пожалуй, единственное, в чем ты не идеальна.

Он отошел и сел на кровать. Посидев секунду, он достал из тумбочки красное наливное яблоко, нож, и разрезал на несколько частей. Почти в темноте.

– Твой брат тоже не такой уж и сильный и могущественный. Если человек никого не боится, значит, за его спиной стоит кто-то тот, кого он боится до крови из глаз. Я тебе соврал. Я знаю тебя дольше, чем с первой встречи. Когда я понял, что умираю, мне пришлось собрать всех доступных наемников, среди ста восьмидесяти человек оказался Мэдоку. Он сказал, что будет работать лишь под началом нанимателя, и я согласился. Нанимателем оказался Клод, он, не раздумывая, предложил твою кандидатуру, сказав, что лучше тела нам не найти, я решил убедиться, это привело тебя к Серову, и его смерть, кстати, устроил Клод. И смерть твоих друзей. Все это нужно было для того, чтобы привести тебя ко мне.

– Это все понятно, все тут думают только о себе…

Он перебил меня.

– Не скажи. Если моя душа отправится в ад, где ей место, то, скорее всего, она там свергнет короля, а это никому не надо. Так будет лучше для всех.

– Ради этого нужно было убивать невинных людей?

– Только ради этого? Подумай, как много нового ты осознала и приобрела после их смерти, ты наконец-то почувствовала боль, ты добилась чувств мыслями.

Меня прошибло на смех.

– Правильно Мэдоку говорил, никого не будет достоянного меня, и такого же умного. Как бы тебя не боялись, ты так и не понял, что такое настоящие чувства. Чувства нельзя заработать и за них нельзя бороться – они либо есть, либо их нет. Мысли – это сильнейшее оружие человека и похитителя, но это в то же время и орудие для самоубийства. Мысли, желающие перерасти в чувства – мощнейший механизм самопоедания. О чем я, черт возьми, должна разговаривать с человеком, я даже не могу понять, кто ты, который думает, что чувства равносильны мыслям. Кто учил тебя этому?

– Бесчувствие, – он помрачнел и затух, – я так и не научился чувствовать. Я слишком глуп и низок, чтобы быть владельцем души.

– Ну что за драма!

– Прости.

– Не извиняйся. Теперь уже ничего с этим не сделаешь, мертвых не вернуть, да и… это не самая страшная смерть в моей жизни. Без них мир не остановится. Давай я дам тебе второй шанс: скажи, что я приобрела, потеряв друзей?

Этим я поставила его в тупик. Марк задумался.

– Откуда я знаю? Ты же их потеряла, а не я, – начал злиться он. – Ешь яблоко и молчи.

В 12 загрохотал фейерверк. Подросток сел на подоконник, и смотрел, пока в небе не погас последний сверкающий шар. Он еще долго, не проронив ни слова, смотрел на звезды, на сияющую Москву, качающиеся заснеженные ветви за окном. Он долго молчал и о чем-то думал.

Умер он у себя на больничной койке, на последок сказав мне лишь то, что времени я могу терять сколько угодно, у меня его вдоволь.

Домой я вернулась в шесть утра, опустошенной и замерзшей. Усталости я не чувствовала, внутри меня все бурлило и восхищалось. Мэдоку не было в квартире. Несколько раз он сбросил трубку, этого было достаточно, чтобы убедиться, что он жив. Скорее всего гоняет паршивый чай с Клодом за не менее раздражающими нервными разговорами.

Я переоделась и повесила платье. В моей голове не затихали голоса, душа подстраивалась и перебирала все мои воспоминания. Она никак не сопротивлялась, переходя ко мне. Она пахла чем-то неизвестным для меня, и разглагольствовать ароматами не спешила, это был запах и ощущения эпохи за две до моего рождения, совершенно иной мир. Шепот постепенно стихал, тогда я и поняла, что хочу курить, и, скорее всего, буду, что это стало нормальным для меня. Многое теперь изменится, что-то привычное станет чужим, и то, до чего у меня еще не дошли руки войдет в быт и останется привычкой.

В семь хлопнула дверь. Я вышла. Мэдоку моей новой вредной привычке не обрадовался, хоть и не подал виду.

– Давно ты тут? – спросил он.

– С шести.

– Она в тебе?

– Типо того.

– Хм, почему так неуверенно?

– Напрягает, что теперь все будет с ног на голову.

– Просто будешь чаще колебаться в выборе пирожных к вечеру, а так нормально, – он прошел в кухню.

– Ты же шутишь, да?

– Нет, я тебя успокаиваю.

Я села рядом с ним на диван. Мэдоку забрал у меня сигарету и докурил.

– О чем ты разговаривал с Клодом?

– О тебе, о ком еще, – он был сильно напряжен, отвечал коротко, я сразу почувствовала подвох. – Мы пришли к согласию.

– Правда? К какому?

– Ну, нам помог Анго. Кто-то из людей Клода всадил ему пулю в лоб, еще в поместье, и они открыли огонь.

– Вот черт… он же выжил?

– Ему придется долго восстанавливаться, но он жив. Как можно говорить о высшем существе нежити, что оно живо, по сути никак. Ни жив, ни мертв. Мертв скорее не Анго, а Клод.

Я обомлела.

– Как это случилось?

– В смысле, как нам это удалось? – с нажимом спросил Мэдоку. – Очень просто – помощь высшей силы, призванной гневом высшего существа. Анго не просто чувак с набором заклинаний в записной книжке, у него порой намеренья серьезней чем у тех, кто на него охотится.

– Сильно.

Мэдоку встал, походил по комнате, как тигр по клетке, и вдруг выдал.

– Он никогда тебя не любил, даже не пытался. Не стоит даже расстраиваться из-за него.

– Ясное дело, но он же дарил мне иногда хорошие воспоминания и впечатления.

– Это была иллюзия. Все, что было до смерти Марка, считай, иллюзия, жизнь начинается сейчас, и там, где будет свобода, страдания и боль.

– С чего вдруг? – недоверчиво спросила я.

– С того, что легко теперь не будет, но зато как интересно!

Мне было все равно. Так наплевать, как не было никогда, но уже по-человечески.