Пепельные цветы

– И не надо тебе понимать, мой хороший, – молвила цыганка Ллойду. – Мало ли что сболтнёт старая Джайя.

– Тогда зачем же сбалтываете, если даже понимать это не обязательно? – проворчал тот.

– Ну, я же цыганка, – улыбнулась Джайя. – Должна говорить разные загадочные вещи.

– А-а, – понимающе кивнул Ллойд. – Традиция такая.

– А погадайте мне! – Гленда протянула Джайе ладошку. – Пожалуйста.

– И мне погадайте! – встрепенулась Беатрис.

Джайя кивнула, подошла к Гленде, взяла её ладонь в свои смуглые, прокопчённые временем и кострами, морщинистые руки.

– Ай, мэ бибахталы! – воскликнула она через минуту. – Сэр пхэнава лакэ?!

– Что? – подняла брови Гленда. – Что там?

– Не скажу тебе, – цыганка выпустила её руку.

– Почему? – испугалась Гленда. – Что-то плохое?

– Не-ет, нет, дочка, – Джайя ласково погладила её по голове. – Не бойся.

И правда, весь испуг Гленды сразу прошёл, едва тёплая рука цыганки коснулась её лба.

– Ничего, – повторила старая. – Успокойся, ничего плохого.

– Просто традиция такая, – участливо добавил Ллойд.

Цыганка глянула на него, кивнула, улыбнулась.

– А и то, – подтвердила.

– А мою посмотрите, – попросила Беатрис, протягивая руку.

Джайя взяла её ладонь, наклонилась, близоруко рассматривая. Через минуту лицо её осветила изнутри едва заметная тёплая улыбка.

Беатрис тоже улыбнулась вслед за ней – просто невозможно было не улыбнуться навстречу.

– Что-то хорошее? – с надеждой произнесла она.

– Да, дочка, – кивнула Джайя. – Хорошее. Любовь тебя ждёт.

Беатрис смутилась, отмахнулась от весёлого взгляда Гленды.

– Любовь?

– Да, – подтвердила цыганка. – Самая последняя. Самая большая.

– Ой, как романтично! – воскликнула Гленда. И добавила лукаво: – И я, кажется, даже знаю, кто этот принц…

Беатрис смутилась ещё больше.

– Полно, Гленда, о чём вы! Вы же не цыганка.

– Этот принц – я, – ни с того, ни с сего изрёк Ллойд.

– Фу ты, какая самоуверенность! – Беатрис сердито взглянула на Ллойда, но не сдержала ласковой улыбки.

Гленда отлично всё видела. Гленду не проведёшь – она уже не пятилетняя девочка, а умудрённая жизнью будущая мама. Она хихикнула над глуповато-довольным видом Ллойда, над раскрасневшимися щеками Беатрис.

– Ты не бойся, дочка, – сказала между тем цыганка. – Не закрывай своё сердце. Ведь это – последняя твоя любовь. Так ты впусти её. Поскорей впусти, не трать время.

– По… Последняя, – задумчиво и грустно прошептала Беатрис.

– Больше уже никого не полюбишь, – цыганка ласково коснулась её плеча. – Вот и последняя.

– А-а, – с облегчением вздохнула Беатрис. – Вот оно как…

– Ну да, – кивнула Джайя. – А я как сказала?

Дверь из коридора открылась, едва не ударив Ллойда. В гостиную ступил Шон Деллахи. Он был в своей неизменной шляпе, которую не снимал даже на время общего обеда.

Хмуро оглядев собравшихся, он кивнул Ллойду: извини, приятель. Потом его взгляд вернулся к цыганке и застыл на её лице. Джайя, подняв голову тоже уставилась на вошедшего. В глазах её медленно и всё отчётливей проступал страх.

Гленда недоуменно посмотрела на цыганку, на Деллахи. Встретилась глазами с не менее удивлённым взглядом Беатрис.

А Ллойд ничего не заметил.

– О, вот и Деллахи! – радостно воскликнул он. – Деллахи, будете играть с нами в домино?

– Состэ мэ на умрём араки! – вполголоса произнесла Джайя, обращаясь к самой себе. И Беатрис: – А кто хозяйка здесь, скажи красавица?

– Хозяин, – отозвалась та. – Он к парому пошёл. И хозяйка с ним.

– Вместо мула, – усмехнулся Ллойд.

– А мне кажется, он её любит по-своему, – вставила Гленда.

– Да, очень по-своему, – хохотнул Ллойд. – Уверяю вас, Гленда, рано или поздно он её…

Гленда закрыла ладонями уши.

– Не хочу слушать! – воскликнула она, бросив на Ллойда сердитый взгляд.

В наступившей затем полной тишине Деллахи прошёл через всю гостиную и уселся на один из стульев у стены. Слышно было только постукивание протеза да усталый вздох стула, который, наверное, в очередной раз подумал о том, что уже слишком стар.

Все наблюдали за перемещением Деллахи, не отрывая взглядов. И тоже, наверное, подумали, что стулу давно пора на пенсию.

– Так что насчёт домино, Деллахи? – напомнил Ллойд.

Деллахи отрицательно покачал головой.

– Жаль, – не унимался молодой человек. – Составилась бы партия. Тогда, может быть, в карты?

– Пойду-ка я, пожалуй, – поднялась Джайя. – Подожду хозяев на улице.

– Зачем же это? – удивилась Беатрис.

– Да вон, они уже идут, – произнёс Ллойд, поглядывая в окно. – Пустые. Без продуктов, кажется.

Гленда приподнялась, тоже выглянула в окно, возле которого сидела.

– Да нет, – возразила она. – У них что-то лежит в корзине.

Минута или две прошли в полном и неловком молчании. Потом послышались шаги пришедших, обивающих на крыльце ноги. Дверь открылась, и вошли супруги Маклахен.

11. День четвёртый. Пирс Маклахен

У кого-то жизнь проходит от любви до любви, у кого-то от получки до получки, а у Пирса Маклахена – от парома до парома. Нет, претензий он никому никогда не предъявлял, потому что эту жизнь он выбрал себе сам и был ею вполне доволен. Тем более, что раньше особой зависимости от парома не было. Во-первых, он ходил регулярно и как часы. Во-вторых, если ты чего-то не купил на пароме, можешь всегда самолично отправиться в Сент-Брайдс и приобрести всё необходимое. Сейчас ни о какой поездке на материк речи не шло: во-первых, цены на бензин взлетели до небес, а во-вторых, какого чёрта, скажи на милость, делать в этом хаосе, рассаднике страха, паники и всякой заразы.

Паромное сообщение стремительно разваливалось, как разваливалась тихая и спокойная жизнь. С каждым днём паром ходил всё реже и всё больше уклонялся в какой-то одному ему ведомый график. Цены росли как на дрожжах, а количество предлагаемых товаров медленно, но неуклонно таяло.

Вот и сегодня не привезли почти ничего из того, что Маклахен заказывал. Ни крупы, ни репы, ни мяса. А этот чёрт рыжий, хромец этот проклятый: всё ему каждый день мясо подавай. Как сдурел. Корми всех мясом, да печенью, да овощами. А где их взять-то… И только всё деньги суёт. Денег у него, похоже, куры не клюют. Понятное дело: награбил, убивец, маньяк чёртов. Вот только какое ему дело до всех этих… непонятно. А то, что Пирсу Маклахену не понятно, то вызывает у него опасение и желание от этой непонятности избавиться. Ну да ладно, платит этот хромой чудик за всех, ну и пусть платит – Пирс Маклахен от этого не обеднеет уж никак…

Чёртова курица, эта Меган, вся извелась и его извела – кудахтала и стонала всю дорогу над неладной жизнью до тех пор, пока он не цыкнул на неё как следует. Кудахтай, не кудахтай, а ничего теперь не поправишь. Людишки, эти тупые создания, решили таки окончательно и бесповоротно уничтожить к чертям жизнь и самих себя. Да и пусть им. Пирс Маклахен как-нибудь пересидит на своём острове все эти ваши идиотские… эти, как их… потоклизмы… Слова-то у вас непотребные, дурные слова. Какие сами вы, такие и слова выдумываете. Сдохли бы вы все поскорее к чертям собачьим! Вот бы жизнь наступила без вас чистая да спокойная…

Под тоскливым серым небом они проводили глазами паром, потом – он впереди, Меган с корзиной за ним – медленно поднялись на холм, к отелю, кряхтя и думая каждый о своём.

Едва вошли в гостиную, Маклахен сразу увидел её. Цыганка. Тут даже и сомнений никаких. Цыганка.

Он сплюнул под ноги, проводил взглядом жену, которая тихо и торопливо исчезла в коридоре. Снова перевёл взгляд на цыганку. Та не сводила с его лица чёрных глаз, губы её поджались, сложились в тонкую ниточку.

Ну и что ты, дрянь, делаешь в отеле Пирса Маклахена? Что ты поджимаешь губы свои? Что ты там шепчешь, цыганщина проклятая?

– Ты кто? – мрачно бросил он черномазой в наступившей полной тишине.

– Джайя меня зовут, – отозвалась та. – Пожить у тебя хочу, мой хороший.

– Выбирай слова! – набычившись, процедил он. – Ты кто?

– Джайя меня зовут, мой золотой.

– Плевать мне, как тебя зовут! – вскипел Маклахен. – Цыганка?

– Цыганка.

– Убирайся отсюда.

– Куда же это?

– Куда хочешь, мне дела нет. Проваливай сейчас же!

– Почему? У меня есть деньги.

– Плевать! – взревел Маклахен. – Я сказал, проваливай, или я за себя не отвечаю!

– Эй, остынь х-хозяин.

Хромой произнёс это спокойно и негромко, как будто просто дал добрый совет своему приятелю. Маклахен вздрогнул, перевёл на заику взгляд.

– Здесь я хозяин, – сказал он почти по слогам.

– Вот ты и остынь, – кивнул Деллахи.

– А ты кто таков, чтобы мне указывать?

– Ш-шон Д-д-дэ-э… Деллахи.

Внутри Пирса Маклахена извергался вулкан, кипели гейзеры, полыхали молнии и рокотал гром, но говорить он старался спокойней. С Деллахи ссориться пока никакого резона не было. Нет, конечно он его не боялся – да ни в одном глазу! Придёт ещё его время, этого рыжего, придёт… Сыграет весло по его голове, или ружьё громыхнёт в спину. Подожди, хромой чёрт, подожди, будет тебе солоно… А покуда поговори ещё, покомандуй, поюродствуй тут. Пирс Маклахен умеет быть терпеливым…

– Здесь я решаю, кто будет жить в моём отеле, а кто нет, – сказал он почти спокойно. И лишь усмешка бегала по его губам, выдавая кипящую ярость.

– Вот и д-давай, ре-е-решай, – кивнул хромой. – Т-только смотри, реши п-п-пэ-э-равильно.

– Ты о чём это, а? – прищурился Пирс Маклахен.

– Д-дашь ей к-ключ? – не заметил рыжий его упрямого и гневного прищура. – Д-договоримся.

Они несколько минут мерились взглядами. Наконец Маклахен отвёл глаза. Хромой был силён, очевидно силён. Задавить такого, как дурака Ллойда или того идиота с трубкой, Липси, – не получится. Маклахен силён, может нахрапом взять кого угодно, а не сможет нахрапом, так сила в руках тоже ещё ого-го. Но с этим – не пройдёт. Этого надо осторожно, с хитрецой.

– Не дам, – выдавил хозяин. – Будет жить в… в бельевой. И чтоб я лишний раз тебя не видел, цыганское отродье!

– Парома больше не будет, – непонятно произнесла Джайя. Намёком каким-то… Но на что намекала эта черномазая крыса, Маклахен не понял. Да и не хотел понимать. Плевал он на намёки всякого цыганского отребья!

– Тебя не спрашивают! – бросил он.

– Хорошо. Тогда я пошла, – засуетилась Джайя. – Вещей-то у меня нет, одна сумка полупустая.

– Я провожу вас, Джайя, – подскочила эта худосочная, как её, что живёт на верстаке.

– И я тоже, – поднялась вторая, Беатрис. – Пусть мужчины поговорят о делах.

Чёртовы бабы. Проваливайте, все проваливайте.

– Ты сделала, что я велел? – вспомнил он, обращаясь к Беатрис.

– Ой, морковь… – спохватилась та. – Я сейчас, я быстро…

Она, отворачиваясь, протиснулась мимо Пирса Маклахена и исчезла за дверью.

– Я помогу Беатрис, – промямлил дурачок, направляясь следом за девкой.

Хе-хе… Бедолага… Уже даже Пирсу Маклахену видно, как этот юродивый поглядывает на девку. Да только ты ж дурак, парень, и ничего тебе не светит. Такая баба вряд ли станет размениваться на идиотов… А с другой стороны… бабы – дуры же, кому не известно… А с третьей стороны – Пирсу Маклахену плевать на вас на всех.

– Джайя, идёмте, – пигалица торопливо подхватила с дивана свою вышивку. Цыганка двинулась за ней, не сводя косого взгляда с Маклахена. Ах ты ж дрянь! Ты не сглазить ли хочешь, а?!

Они с Деллахи остались одни. Пирс Маклахен подошёл к дивану, тяжело опустился на него, достал кисет, принялся скручивать раскурку.

– Заплатишь мне за черномазую, – сказал, не глядя на хромого. – Двадцать пять. Твоя прихоть. Если б не ты, вылетела бы она отсюда в секунду. Не хочешь платить – так и будет.

Заика пожал плечами, достал бумажник, бросил деньги на стол.

– П-принёс? – спросил он, когда Маклахен, пыхтя, раскурил самокрутку.

Пирс выпустил густую струю синевато-серого дыма, отрицательно покачал головой.

– Нет мяса. По тридцать пять уже мясо. Курицу одну взяли да кролика.

– Знал бы, д-дал бы больше. Режь к-кэ-э-корову.

Рыжий гад разнюхал про Моуи ещё два дня назад. Пройдоха хромой! Веслом бы тебя по башке там же, возле коровника…

– Нет! – жёстко возразил Пирс Маклахен. – В среду опять будет паром.

– Н-не будет, – покачал головой Деллахи. – Т-ты же слышал, что с-сэ-э-сказала ц-цыганка.

– Плевать мне на бредни этой полоумной старухи! – оскалился Маклахен.

– Режь, – наставивал хромой.

– Нет! Неизвестно, сколько ещё всё это продлится. На рыбе пока пересидим, рыбы вокруг – как воды.

– Ей н-нужно м-мясо, – произнёс Деллахи.

– Мясо… А молоко? Молоко ей не нужно?

– Н-нужно, – вздохнул хромой, опуская голову.

– Вот и думай, – подытожил Маклахен. – Куриц уже всех порубил… Одна корова и осталась. Знал бы, что так будет, ни за что не продал бы свиней. Чёрт же вас всех принёс на мою голову! Не прокормишь такую ораву…

– Н-недолго осталось.

– Да уж скорей бы! – криво усмехнулся Маклахен.

– Л-лучше мы съедим, чем к-ки-итаёзы.

– До этого не дойдёт, – покачал головой хозяин. – Радио не слушаешь, что ли? Они ультиматум поставили: если Англия до первого июля не сдастся, будет атомная бомбардировка.

Нерешительно и тихонько вошла Меган, встала у двери, сложив на переднике руки, поглядывая на мужчин.

– Ну, что встала? – обратился к ней Пирс Маклахен. – Чего уши развесила? Заняться больше нечем?

– Устала я что-то, – вздохнула Меган. – Ноги не держат совсем. Не заболеть бы.

– Только попробуй! – пригрозил он. – И не думай, что тебе позволят лежать.

– Да разве ж я… – промямлила его жена. – Нет, господин Маклахен.

– То-то же, – кивнул он.

– Я пришла спросить: что готовить-то будем?

– Картошку вари, – велел Маклахен. – Хватит им жировать. Пусть отдохнут немного.

– К-кэ-э-ролика! – вступил Деллахи.

Меган взглянула на рыжего, перевела вопросительный взгляд на мужа. Тот, досадливо поморщившись, недовольно бросил:

– Делай, что тебе велено.

– А сколько картофелин? – уточнила Меган.

– Тебе сказали крола готовить! – взъярился Пирс Маклахен. – И лапши сделай.

– Простите, господин Маклахен, – поникла Меган. – Я не поняла, видать.

– А когда ты понимала-то, дура! Пшла вон.

Жена неуверенно поклонилась, засуетилась, торопясь скрыться за дверью.

– Она же т-твоя же-е-жена! – произнёс хромой с брезгливостью глядя на Маклахена.

– Спасибо тебе, что сказал, а то я и не знал бы сроду, – усмехнулся тот.

– Ну т-ты и тварь, – покачал головой Деллахи

Он тяжело поднялся и поковылял к двери на улицу. Остановился у двери, сказал, не оборачиваясь:

– Она б-будет жить в моей к-кэ-э-комнате. А мне дашь д-дэ-э-ругую. Я за-за-а-плачу.

И вышел.

– Тварь, – покачал Пирс Маклахен головой ему вслед. – Тварь, говоришь?.. А сам-то ты кто, душегуб?

А интересно, – подумал, – кто она ему? Чего он так за неё упирается? Бес в ребро? Или..? Денег-то у него несчитано, много денежек. Вот подрезать бы… Вот только кому они скоро будут нужны, бумажки эти. Все скоро сдохнем… Мясо, гляди-ка, ей… Не-ет, что-то здесь не то… Цыганка ещё эта… Тварь, говоришь?.. Подожди, я тебе дам "тварь"!

Бормоча, он подошёл к радио, щёлкнул переключателем. Ну, давай, Джонс, сбреши чего-нибудь. Идиот… Не в отца пошёл.

"А сейчас на волнах радио "Дредноут", – охотно затараторил Кевин Джонс, – интервью со звездой шоу "О том, о сём" Лайзой Борделли. Если вы помните, ребята, любому мылу Лайза предпочитает "Уайт гард". И это неслучайно, я думаю. Впрочем, обо всём по-порядку.

– Здравствуй, Лайза.

– Привет. Хи-хи.

– Вчера, в шоу "О том, о сём" ты сказала, что китайцы никогда не посмеют бомбить Рим, а сегодня…

– Ой, ребята, и вы туда же! Ну сколько уже можно о войне, а? Давайте о чём-нибудь повеселее.

– Можем, поговорить о грядущих выборах, хе-хе.

– Хи-хи.

– Кстати, о выборах. Как ты думаешь, какие шансы у Фила Подни? Согласно последним статистичес…

– А кто это?

– Э-э… Фил Подни?

– Ну да.

– А чёрт его знает, ха-ха.

– Ха-ха-ха! Балдёжно!"

Идиоты!

Плюнув, Маклахен выключил этот проклятый говорильник, в приступе ярости ударил по нему кулаком.

Идиоты! Идиоты! Животные… Жизнь просрали, проболтали, проиграли, про… И всё им ля-ля-тополя, засранцам!..

Сзади послышались осторожные негромкие шаги.

Пирс Маклахен обернулся.

– Чтоб тебя! – недовольно изрёк он. – Чего надо?

Джайя стояла в нескольких шагах от него, смотрела внимательно и жалостливо.

– Да ничего, мой хороший, – отозвалась она. – Думала, здесь есть кто.

– Никого, – бросил он. – Проваливай.

– Вижу, что никого.

– Проваливай, тебе сказано!

– Зачем боишься меня, скажи? – вдруг спросила она и даже, кажется, движение сделала – подойти ближе. Да не решилась.

– Чего-о? – протянул он.

– Вижу. Всё вижу, – забормотала чёртова баба. – Проклятье на тебе. Цыганка прокляла тебя. Хочешь, отведу? Цыганка прокляла, цыганка и отведёт проклятье.

– Иди к дьяволу! – рявкнул Маклахен.

– Как звали её, скажи?

Откуда это отребье узнала? – задумался Маклахен. – Точно, есть в них что-то, в этих тварях подзаборных. А может, и не сама она рассмотрела. Они же все друг друга знают. Шепнула одна другой, что, дескать, есть такой Пирс Маклахен, на острове… Чёрт их знает…

– Я у неё имя не спрашивал, – буркнул он.

– На чём прокляла тебя она? – не отставала цыганка.

– Чего?

– Что сделал ей? На чём проклятье было?

– Мальца её задавил.

– Что сказала она?

Что сказала?.. Что, он ещё должен вспоминать всю ту погань, что несла эта черномазая, сидя над своим дохлым последышем? Вспоминать, тебе, дряни, в удовольствие, себе в унижение?.. Сейчас, ага… Что сказала…

– Иди к дьяволу! – рявкнул он. – Всё отродье ваше гнусное, вшивое, идите к дьяволу! Ненавижу вас!

– Это ты врёшь, – усмехнулась цыганка. – Такого она сказать не могла. – И, сделав шаг к Маклахену, неуверенно остановившись: – Плохо тебе, мой хороший. Помогу тебе. Скажи только, она какие…

Маклахен подшагнул ей навстречу, замахнулся пятернёй:

– Убью, если не заткнёшься! Не испытывай судьбу, старуха!

– Моя судьба не на тебе кончается, – покачала головой цыганка. – А твоя…

– Сгинь! – взревел он.

– А твоя, – не унималась цыганка, – кончается на…

Он подскочил к ней, толкнул в сухую грудь. Джайя, охнув, упала. Он, оскалясь, пнул её, куда попало, плюнул на лежащую женщину и стремительно прошагал на крыльцо. Несколько раз глубоко вдохнул густой, насыщенный запахом моря, воздух. Вернулся.

Джайя сидела на полу, причитая на своей тарабарщине:

– Ай мэ, ай мэ! Морхо… Пхэнэс, морхо… Сэр гъялы стыём!..

Увидев вернувшегося Маклахена, замолчала, стала, кряхтя, подниматься.

В комнату заглянула, приоткрыв дверь, Гленда. Увидела силящуюся подняться цыганку, охнула, бросилась к ней на помощь.

– Джайя! Джайечка, милая, ты что тут? Что случилось? Тебе плохо, да?

Увидела Пирса Маклахена, осеклась. Стала молча тянуть цыганку за руку, поддерживая за талию.

– Ничто, дочка, всё хорошо, – простонала та, поднимаясь. – Всё хорошо.

12. День седьмой. Беатрис

Женщины – существа глупые и вздорные, а ум им заменяют хитрость и мужчины. С этим распространённым мужским заблуждением Беатрис никогда не спорила, потому что где-то в глубине души соглашалась.

Она никогда не сомневалась, что является вполне себе типичной представительницей женского племени, поэтому никогда не отказывала себе ни в доле глупости, ни в капле вздорности, и ни за что не стала бы утверждать, что знает себя от и до, до самых глубин своей несомненно глубокой души. Даже перед самой собой не решилась бы она на такое безответственное утверждение.

С одной стороны, подобная самооценка была, конечно, несколько обидной для самой себя, а с другой – она компенсировалось тем, что Беатрис могла называть себя реалисткой, женщиной разумной и трезвой в оценке действительности и собственных способностей.

В иные минуты, глядя на Ллойда, она не могла не восторгаться одухотворённостью его образа, не восхищаться остротой мысли, которую тот, словно невзначай и не напрягаясь, изрекал. В другой раз, когда в глазах его мелькало что-то… какая-то лёгкая и почти неуловимая пелена безумия, Беатрис оставалось только недоумевать от самой себя, которую угораздило влюбиться в этого сумасшедшего.

Разумеется, она то и дело сравнивала Ллойда с Гарри… Ох, не спрашивайте Беатрис о результатах такого сравнения, не надо. Не расстраивайте её…

Да нет, что вы такое подумали! Это Гарри, разумеется, не выдерживает никакого сравнения с красавцем Ллойдом! И расстраивается Беатрис только от мысли о потраченном на глупца Гарри времени и от холодной расчётливости судьбы, которая не свела её с милым раньше. И тот уголок, в котором некогда стоял на почётном возвышении бюст любителя тупых анекдотов, тщательно протёрт мыльным раствором, паутина снята, а паркет начищен до блеска. Вход только в мягких тапочках и по особому приглашению! К сожалению, пригласить некого. Гленда, конечно, очень милая, простодушная и добрая девушка, но она всё же слишком юна и вряд ли когда-нибудь станет для Беатрис подругой, для которой будет держаться наготове вторая пара тапочек, чтобы подруга могла обуть их, проскользнуть по паркету, благоговейно коснуться бюста, выдохнуть: "Красавчик! Как тебе повезло! А у вас правда всё серьёзно? А он уже сказал тебе это? А ты что?"

– О чём ты задумалась? – перебил Ллойд её мысли. Взял её руку, притянул к лицу, любуясь тонкими пальцами. Благоговейно поцеловал.

Они сидели в её комнате-чулане, на лежаке, с которого благоразумно убрана и спрятана на самую верхнюю полку постель. Стоящий на столе фарфоровый слоник благодушно наблюдал за ними своими маленькими глазками.

– Ни о чём, – обманула Беатрис. – Просто век бы так сидела, рядом с тобой, ни о чём не думая.

– А я бы с тобой – два века, – отозвался он.

– Увы, люди столько не живут, – вздохнула она.

– А мы бы сложили два наших века в один.

Беатрис улыбнулась, погладила его по щеке.

– Ми-илый, – прошептала нежно. – Печально, но… если даже сложить два наших века вместе, получится совсем немного – несколько месяцев в лучшем случае.

– Что ты такое говоришь? – потряс он головой. – Что за глупости!

– Война, мой хороший. Ты забыл? Через девять дней – июль. Китайцы начнут бомбить Великобританию.

– Не думаю, что начнут, – возразил Ллойд.

– Они обещали, – пожала плечами Беатрис. – Пока что они исполняют все свои обещания.

– Надо будет спросить у Деллахи.

– Ой, не говори мне о нём! – поморщилась Беатрис. – Я боюсь этого человека. Знаю, что он не сделает мне никакого зла, но боюсь. И ничего не могу с собой поделать.

– Как ты можешь! – пристыдил он. – Ведь у тебя есть я!

– Да, да, мой милый, правда, прости. Чего это я…

Она потянулась к нему губами. Он наклонился, коснулся её губ своими – тёплыми, мягкими. Едва-едва и очень нежно коснулся.

– Деллахи – он неплохой, – сказал Ллойд, облизывая губы, словно смакуя послевкусие поцелуя. – Он хороший. Добрый.

– Мальчик мой, о чём ты говоришь! – воскликнула она. – Это Деллахи добрый? Да я нисколько не удивлюсь, если окажется, что он преступник, грабитель, убийца или что похуже.

– Что может быть похуже убийцы?

– Не знаю, – улыбнулась она, признавая, что попалась в ловушку. – Другой убийца. – И пожурила: – Перестань цепляться к словам, безобразник!

– Если бы не Деллахи, хозяин бы нас уже съел, – сказал Ллойд.

– Бог мой!

– Бог – общий.

– Да ну тебя… А кормить стали вообще отвратительно.

– Липси сказал, что у хозяина есть корова. Но он почему-то не хочет её убить.

– Фу, какое слово! – она состроила гримаску, зарылась лицом ему в шею. – Правильно – забить, – промычала откуда-то у него из-под скулы. – Скотину за-би-ва-ют, мой милый.

– Скотине от этого не легче, – пожал он плечами. – И потом, наш хозяин не способен забить, мне кажется. Он может только убить.

– Не хочу говорить о нём, – пробубнила Беатрис, не отлепляя губ от его шеи, которую целовала. И, отлепив, наконец: – Холодно… Какое холодное нынче лето!

– Это из-за атомных бомбардировок. Наверное, наступает ядерная зима.

– Страшно!

– Как ты можешь бояться! Ведь у тебя есть я!

Беатрис задумчиво улыбнулась, ероша его волосы, любуясь лицом.

– Как это здорово!

Он улыбнулся, покрепче прижал её к себе, накрывая полой пиджака.

– Так теплее?

– Да, гораздо, милый, спасибо… Гленду жалко.

– Гленду? Почему тебе её жалко?