Христианин. Nil inultum remanebit. Часть первая. Предприниматель

Он вошел в магазин, как обычный покупатель – через центральный вход. Отметил, что покупателей немного – это были пожилые женщины – и через винно-водочный отдел прошел в подсобные помещения, где находился его кабинет. Ни в торговом зале, ни здесь он не увидел молодых людей соответствующей наружности, определенно свидетельствовавшей о принадлежности к бандитам. Странно! Неужели интуиция его подвела? Но чей же тогда джип перед магазином? «Наверное, это какая-то старушка присвистела на том джипе. За «Кока-Колой», – усмехнулся Николай, подходя к двери своего кабинета. Он знал, что эти где-то здесь, он чувствовал их присутствие и исходящую от них опасность, как собака чует опасную близость своего серого сородича. И когда он вставил ключ в дверной замок, дверь под легким нажимом его руки неожиданно отворилась! Он увидел их. Они сидели в его кабинете. «Ах, вот оно что! Так, спокойно, – приказал себе Николай, чувствуя, как в груди нарастает возмущение. Их было четверо. Три бандита сидели рядом друг с другом на его диване. На них было все черное: кожаные куртки, рубашки, брюки, черная обувь. Николаю даже показалось, что и в глазах у них светятся одинаковые черные огоньки… Они были молоды, четвертый постарше. Он сидел за столом, в его кресле, и улыбался. На нем была светло– бежевая куртка из тончайшей замши и кремовая рубашка. «Главный»,– подумал про него Николай. Светло-русые волосы, уложенные на прямой пробор, настороженно-враждебный взгляд голубых глаз. В кабинете по– хозяйски накурено.

Николай остановился в дверном проеме и обвел кабинет взглядом.

– Что-то не так, Николай Степанович? – с улыбкой спросил человек в светлом.

Можно ли сильнее унизить и оскорбить человека, чем дать ему понять, что он всего лишь жалкое насекомое? Оказывается, можно. Хотя к Николаю и обратились по имени-отчеству, но этим только подчеркнули, что он для людей, расположившихся в его кабинете, – не человек и даже не насекомое: он – лох, жалкий и никчемный, и с ним эти, сидящие в кабинете, могут сделать все, что захотят. Даже улететь или убежать, как насекомому, ему не позволят. Он – ниже насекомого, он – человекообразный микроб, не способный вырабатывать ни яд, ни противоядие, а потому ни для кого не опасный и, в силу этого, с ним можно сделать все, что им вздумается…

В эту секунду Николаю показалось, что внутри у него что-то лопнуло, и в образовавшуюся пустоту хлынула злость – такая, что у него на мгновение потемнело в глазах. Он почувствовал, что кровь отхлынула от лица. Он знал, что в его лице не осталось ни кровинки, и его бледность не видна только слепому. «Пришли гоблины, суки, – с ненавистью подумал Николай. – Без ведома ввалились. Ну прямо: рус, сдавайса! Сапративления беспалезна! Ви окружены! – Николай усмехнулся и мысленно произнес. – А вот хрен вам – а не «сдавайса»! Он еще раз внимательно осмотрел кабинет и бандитов. Они с усмешкой смотрели на него в восемь глаз. А может, ему просто показалось, что они усмехались – такое с людьми, неожиданно понявшими свою обреченность, случается. «Да в конце-то концов, есть же и на них управа! – подумал отстранено Николай. – Во всяком случае, я не собираюсь тут пластаться перед вами».

– Чем обязан? – резко спросил Николай, проходя к своему креслу. Ему так хотелось спросить: «Надеюсь, в мое отсутствие тут ничего не пропало?» Но он понимал, что делать это, во всяком случае, пока – не стоит.

– Будьте любезны, пересядьте, – попросил Николай человека в светлой одежде.

Тот хохотнул и сказал:

– Не стоит беспокоиться, Николай Степанович, мне и здесь удобно. А вы присаживайтесь, присаживайтесь. Будьте как дома.

Николай почувствовал, что злость снова горячей волной разлилась внутри, и стало трудно дышать, но он приказал себе успокоиться.

– Ну, хорошо, пусть так, – сказал он и сел на стул напротив бандитов в черном. – Кто вы и от кого?

– Я – Седой. Слышал про такого? Мы не сами по себе. Мы из мамонтовской бригады.

Николай пристально посмотрел на него. «Что они мне сделают, если я буду разговаривать с ними так же, как и они? Изобьют? Убьют? Сейчас, скорее всего, не сделают ни того, ни другого. А там посмотрим», – решил Николай и, глядя в глаза бандиту, ответил:

– Что ты – седой, я вижу, но я тебя не знаю. Может, вы тут все менты, переодетые, и пришли неизвестно зачем? Откуда я знаю?

– А-а, вот как! Ну да, конечно. Я полковник. Седов. Спец по организованной преступности. Сейчас и удостоверение покажу, – сказал человек в светлом и хохотнул. – Я спец по самому себе.

Один из бандитов в черном засмеялся, остальные заулыбались.

– Да ладно тебе, Седой, харе с ним базарить. Ну чо, мля, порожняк гонять? – сказал один из бандитов и, обращаясь к Николаю, угрожающе прошипел. – А ты, фуфел вялый, молчи и слушай, если не хочешь со своей башней расстаться.

Николай заметил, что Седов после этой реплики поморщился, заиграл желваками и даже, показалось ему, и лицо его стало серым.

– Так, – недовольно скривившись, сказал Седой, – я же тебе слова не давал. Помолчи пока.

Последние слова Седов произнес с такой угрозой и с такой явной нетерпимостью, что, казалось, за словами, незамедлительно последует какое-то страшное действие в отношении бандита в черном. Но ничего не произошло. Правда, Николай отчетливо увидел, как бандит, к которому обращался Седов, после его слов вжался в спинку дивана и как-то съежился. Угроза Седова и у других бандитов вызвала легкое смятение. И Николай понял: бандиты не на шутку боятся своего старшего. Ему это стало интересно: ведь он, Николай, тоже вроде бы у Седова в подчинении – все-таки Седов его крыша… Однако ничего, кроме любопытства, он в себе не ощутил. Он внимательно посмотрел на Седого: что же в нем такого устрашающего? Ничего! Наоборот! Симпатичный молодой человек, с располагающей внешностью актера пятидесятых годов, этакий герой– любовник. Только вот глаза – холодные светло-серые глаза, пронзительные и колючие. Глаза, не обещающие ничего доброго. «Да, ладно, мы все добрые, когда спим зубами к стенке. Плевать я на него хотел, и на его нетерпимость. Козел!», – мысленно произнес Николай. И тем не менее, еще раз посмотрев на Седого, он насторожился.

– Так, ладно, блин, хватит дуру валять. Все молчат, и слушают. Так я… я к тебе обращаюсь, Николай Степанович. Слушай сюда, говорю. Я – Седов, бандит, усек? Все, эту тему закрыли. Ясно?

Николай подтверждающее кивнул.

– И хорошо. А теперь о другом. Слушай сюда внимательно и не перебивай. Николай Степанович! – Торжественно начал бандит. – Оказывается, вы, уважаемый, нарушаете свои обязательства!

Николай хотел возразить, но бандит рявкнул:

– Я же сказал: не перебивать! Ты, Николай Степанович, не возвращаешь вовремя долги! А это нехорошо! Ох, как это нехорошо! Я бы сказал это, ужасно! Что побледнел– то? Вину свою почувствовал? Ну, и что ты можешь сказать в свое оправдание?

– Какие долги? Вы о чем вообще? Я никому ничего не должен! Ну, понятно, кроме текущих долгов, по которым срок еще не наступил, – растерянно сказал Николай.

– Не, ну, вы видали, да? – обращаясь к «черным» бандитам, сказал Седой. – Он никому не должен! А кто должен? Я должен? Хотя не знаю, – неуверенно сказал Седов и обратился к «черным» бандитам. – Братва! Я кому-нибудь должен?

– Никому не должен. Это точно, – сказал один из «черных» бандитов.

– Вот видишь, Николай Степанович, я никому не должен. А вот ты должен!

– Кому?! – возмущенно сказал Николай, хотя он уже понял, что его, как говорят бандиты, «разводят», а чуть позже начнут «грузить». Только вот почему? По какой причине?

– Он еще спрашивает! Да тут все, кого ни спроси, все знают, кому ты должен!

У Николая мелькнула мысль, что его «куратор» присвоил деньги – ежемесячную «плату за крышу», а на него, на Николая свалил свои грехи перед своим «начальством». Николай возмущенно закачал головой. Но тут же отогнал от себя эту мысль.

– Я все деньги ежемесячно отдаю вашему человеку. До рубля! У меня и свидетели есть!

– А зачем мне – свидетели? Я что, суд, прокурор? Ты последние три месяца не отдавал ничего.

– Я?! Не отдавал?! Да вы что!? – почти закричал Николай, изумившийся такому повороту событий. Он беспомощно посмотрел на «черных» бандитов, словно хотел у них найти поддержку или услышать от кого-нибудь из них опровержение сказанного их старшим бандитом. Ничего, кроме равнодушия и презрения он не увидел в их глазах. По спине пробежал холодок страха. Он еще не совсем понимал, что может последовать дальше в этом странном «толковище» – может, поднимут ставки, может, заберут часть товара, потребуют сейчас же денег, – но он уже ясно осознал, что ничем хорошим этот визит непрошенных гостей для него не закончится.

– Это ты – «что?». А мы – ничего, мы за своим пришли. За своим.

– Я все, что положено «за крышу», я отдавал вашему человеку. Все, до рубля.

– А разве я сказал, что ты за крышу не отдавал? Я такого не говорил. Братва, я говорил, что он за крышу не отдавал? – снова обратился Седой к «черным» бандитам.

«Черные» промолчали.

– Вот видишь, я такого не говорил, – удовлетворенно сказал Седов.

Растерянность, овладевшая Николаем на какую-то минуту в начале разговора, прошла, исчезло и изумление словам Седого. Ему стало ясно, что пришла какая– то беда. Вопрос – какая? И, судя по всему, дело не в мифическом долге. Николай побледнел еще сильнее. Опасность была рядом. Он в считанные секунды перебрал в уме возможные варианты бандитских требований, но то, что он услышал, заставило его усомниться в реальности происходящего и своих интеллектуальных способностях.

Седов развалился в его кресле и, упершись ладонями в столешницу, забарабанил по ней пальцами.

– Ну-с, мистер Таврогин, доигрался гусь на скрипке? – улыбаясь, сказал Седов и пробежался пальцами по столешнице, как по клавишам.

– Не понимаю, о чем вы, – ответил Николай.

– О-о-о! Ну, все так говорят! Хоть кто-нибудь сказал что-нибудь другое! «Не понимаю!..» Ты что, в ментовке, что ли? На допросе? Не понимает он… А ничего и не надо понимать. Делать надо, как скажут. И все лохи будут целы, и люди сыты. Да ладно, не бледней, я тебе обещаю, что твоя личность, блин, и твоя сущность не пострадают, если будешь делать то, что я тебе буду говорить.

– Так говори!

– А ты не дерзи. Я сам знаю, когда и что мне говорить. Сначала я должен тебя настроить на правильное, блин, восприятие политики нашего государства. Я тебе все выражу сейчас в двух словах. – Седов явно любовался собой. Ему так нравилось положение «стоящего над» этим тупым, законопослушным и потому трусливым «лохом», натужно пытающимся изобразить храбрость. «Эх, заяц! Да ты, храбришься! Разве ты не знаешь, что храбрость для вашего племени – смертельный порок? Ты уже давно виноват, но если будешь все понимать, то, может быть, заслужишь снисхождение», – сквозило в каждом жесте и в каждом слове Седова. – Так вот она, политика то есть, состоит в том, – снова заговорил Седов, – чтобы все вокруг обогащались. Но не за счет возможностей тех, кто сидит высоко и глядит далеко. Усекаешь? Нет? Я понял: ты относишься к особо одаренным! К тем, кто ни хрена не понимает, что происходит вокруг! Я тебе говорю: не за счет возможностей, которые, блин, представились другим. Ясно? Опять нет?

– Это не важно. От меня вы чего хотите? Вы говорите о каком-то долге. Кому я должен и сколько?

– Помолчи, я еще политинформацию не закончил. Если тебе сказать сразу, чего я хочу, то ты своей ответственности не поймешь и не поймешь того, кем тебя назначили вон те, – с последними словами Седов поднял голову и посмотрел в потолок. – Объясняю на пальцах и в картинках – как в детском саду. У тебя же нет возможности по дешевке схавать Приокский нефтезавод? Приватизировать его? Способ значение не имеет. Я говорю о возможности. Ведь нет? Ну, и у меня тоже нет. А у кого-то есть. А если я захочу обломать возможности этих людей, то они, надают мне по черепу или сделают тяжелее на девять граммов. Потому что они сидят выше, глядят дальше и видят больше. Теперь въехал? А вот если я приду к тебе и предложу продать мне свой бизнес, то я никому дорогу не перейду. Усекаешь? Те, к кому ты пойдешь жаловаться на меня – менты там, прокуроры всякие, не помогут тебе. Потому что те, кто сидит высоко и глядит далеко, не давали ментам и прокурорам никаких указаний на счет тебя и твоей собственности. Ты ничейный, понимаешь. Ты сам по себе мальчик. А так в этой жизни не бывает… Поэтому твое имущество – твой офис, твой бизнес, твою квартиру, твою бабу – купит тот, кто пожелает это сделать. Даже твоей поганой жизнишкой распорядится тот, кто захочет. Все это вместе и называется приватизацией по-нашенски. По-совковски. По-российски. На данном этапе. Как будет дальше, не знаю, а сейчас пока так. Политинформация закончена.

– Ну, и что дальше? – спросил Николай.

– А ты не дерзи. Тебе слова не давали. Ты все уловил? Все понял?

– Не знаю. Все было сказано как-то общо. Обо всем и ни чем. Поэтому – понял или я ничего не понял – станет ясно, когда задашь свой вопрос.

– Але, братва, вы видали? Смелый казачок-лохачок попался. Вилы просто! Слышь ты, как тебя кличут, шавка? Колюня, да? Так вот, Колюня, ты же по уши в дерьме и по макушку в долгах! А всё права качать и замечания мне делать! Ты кто? Ты лох никчемный! Ты хоть знаешь, что ты мне должен кучу денег? И всем нам должен?

– Это я уже понял. Вы хотите поставить меня на счетчик. Но, господа бандиты, я у вас ничего не брал. Не брал я у вас ни денег, ни товаров! Ничего не брал! Если брал, то покажите расписки, накладные. Ну, и где? Нет? Тогда это беспредел.

– А чего это ты так с нами разговариваешь? В таком тоне, как будто мы не твоя крыша? С тобой твоя крыша базар трет, а ты дерзишь. Ты что, крестьянин, охренел?

– Ничуть. Вы мне – расписки, я вам – деньги. Все просто и ясно. Не будет расписок – не будет и денег.

Седов с интересом пристально посмотрел на Николая и усмехнулся – недобро, но с интересом, как вооруженный охотник на глупого лиса, пытающегося во имя своей свободы перегрызть собственную лапу, намертво зажатую капканом…

– Не, ну видели наглеца? – устало сказал Седов. – Какие расписки? Какие накладные? Мы давали тебе деньги под твое честное слово. Под честное пионерское. Ты же был пионером! И вдруг – расписки? Какие тебе расписки? Ты бабки давай, да? А то – расписки! Бабки гони!

– Я у вас ничего не брал. Ничего. Поэтому ничего отдавать не буду.

– Да? Ну…. Это дело твое – отдавать или не отдавать. Наше дело – потребовать.

– Интересно, и какую же сумму я вам вдруг задолжал?

– О! Он еще спрашивает! Что память отшибло?

– Отшибло. Сколько все-таки я вам, якобы, должен?

– Ты брал у нас сто пятьдесят «лимонов» и до сих пор не отдал!

– Сто пятьдесят лимонов? – со смехом спросил Николай. – Брал? У вас? Это вы отбираете у меня каждый месяц плату за вашу крышу. Я у вас даже сто пятьдесят тысяч не брал.

– Правильно – сто пятьдесят тысяч не брал, а сто пятьдесят «лимонов» брал.

– Брал – не брал… Это уже не имеет значения. Что вы хотите?

– Мы хотим?! Что такое «мы»? «Мы» – это куча дерьма,– запомни. А «я» – это всегда слиток золота, и я хочу, чтобы вот этот магазин ты отдал мне за долги. Я тебе даже доплачу. Три тысячи баксов.

– Нет.

– Три тысячи не хочешь?! Это хорошие бабки, директор! Для бомжей это вообще – состояние! – усмехнулся Седов. – Соглашайся! Тебе до вступления в сообщество бомжей осталось всего несколько шагов. С моей помощью, конечно. А я очень люблю помогать в этом таким идиотам, как ты.

– Нет. Не продам.

– Это предложение единственное и последнее. Слыхал, как в рекламе трещат: «При всем богатстве выбора – другой альтернативы нет»? Это про тебя.

– Нет. Альтернатива есть всегда.

– Хорош воздух гонять. Ты меня утомил. Все! У тебя три дня на «подумать». Через три дня в это время я буду у тебя. Если не надумаешь, ничего не получишь. Даже три штуки баксов. А долг отдашь все равно. Весь и сразу. Как – не знаю. Продашь квартиру, гараж, офис и что там у тебя еще есть? Бабу свою в аренду сдашь. Или займешь. Но отдашь все и сразу, – сказал Седов и, подумав, добавил, – и с процентами. Я лично посчитаю проценты. Сейчас сказать не могу, потому что долго надо считать. Ты у нас умный. Вот и подумай, и посчитай.

Седов, откинувшись на спинку кресла, умолк.

Николай сидел напротив него, через стол, стиснув зубы, и смотрел себе под ноги. Ясно было одно: им нужен его магазин.

– Я уже подумал, – посмотрев Седову в глаза, сказал Николай.

– Да? Быстро же ты думаешь, кролик… И ваше последнее слово, подсудимый?

– Нет.

Седов сложил перед своим лицом руки лодочкой, и стал внимательно рассматривать Николая. Лицо Седова было скорбно, глаза его были грустны.

– Удивительно, как люди не понимают хорошего к ним отношения. Из-за этого происходят с ними всякие неприятности, – неожиданно тихо и как-то мягко заговорил бандит. – Они, конечно, спохватываются, но бывает поздно: посланная им лодка уходит пустой, без них. Слыхал, наверное, эту притчу – про лодку, что Господь посылал одному мудаку? Ты же образованный парень. Все-таки два института. Как и у меня, – Седов усмехнулся, переплел пальцы и громко хрустнул ими. – И хочется верить, что ты не только образованный, но еще и умный. Покойный Малыш хорошо о тебе отзывался. Я пришел не навязывать тебе свою волю. Я пришел сделать то, что считаю необходимым. Навязать кому-то и сделать самому – вещи совершенно разные. Каждый должен делать то, что считает необходимым он сам, а не то, что считают другие. Чего бы ему это ни стоило. Это главное правило в жизни. Да ладно, все равно не поймешь. Потому что не хочешь понимать. Я даю тебе три дня, – Седов снова усмехнулся. – Твоя лодка будет стоять рядом с тобой. Потом может уйти. Без тебя. Три дня – чтобы подумать о моем предложении, навести справки о том, что обычно бывает с теми, кто мне отказывает. Да, совсем уж было забыл сказать: к ментам не ходи. Не надо ментов. Пустое дело. Обращение к ним только увеличит твой долг и вообще… Будь разумен. Это тебе мой добрый совет. Послушайся его. Ну все, кролик, будь здоров.

И Седов, а следом и «черные» бандиты покинули кабинет.

Николай пересел в свое кресло. Он был по-прежнему бледен. Возможные варианты своих действий он просчитал легко. Собственно, и просчитывать-то было нечего. Он был хорошо осведомлен о том, что когда на коммерсанта или предпринимателя «падала» его собственная «крыша», спасение могло принести обращение к тем, кто возвышался над этой «крышей», то есть кто-то старший в их криминальной иерархии. Криминальный князь. Или тот, кто был «крышей» для «крыши». Но он не слышал, чтобы кто-нибудь когда-нибудь говорил о том, что над мамонтовцами кто-то стоит. Значит, надо искать выход на того, кто стоит над Седым и пытаться уже с этим человеком решать вопрос. Если такой человек не отыщется, то можно все-таки попробовать двинуть на «остров РУОП» к Богачеву. Говорят, его дружина ни в грош не ставит ни криминальных авторитетов, ни коррумпированных чиновников. По Приокску идут слухи, что даже менты могут умыться собственной кровью, если у Богачева появляются доказательства их продажности. Может, врут, а может, и нет… Так что же делать-то? А делать сначала надо одно – получить информацию о раскладе сил в криминально-ментовских отношениях. Значит, надо не мешкая ехать к Махурину. Уж он-то точно знает и бандитских кукловодов, и настоящих ментов.

Николай снял трубку и уже стал набирать номер махуринского офисного телефона, как вдруг подумал: «А что если этот Седов, сидя тут, на моем месте, оставил где-нибудь «жучка»? Ведь пока меня не было, запросто могли установить любую прослушку, даже диктофон могли где- нибудь спрятать – так, на всякий случай. Черт их знает, этих бандюков».

Николай осторожно, словно боясь потревожить предполагаемого «жучка», заползшего с помощью бандитов в его кабинет, положил трубку и вышел, решив, что завтра, на всякий случай, тщательно проверит свой кабинет и находящиеся в нем предметы на наличие «насекомых».

Он прошел в кабинет заведующей, где был еще один телефон, и позвонил Махурину. Тот оказался на месте, и готов был встретиться с Николаем.

Глава пятая

Выбор силы

Через двадцать минут Николай подрулил к махуринскому офису. Молчаливый коридорный страж, ответив лишь кивком головы на приветствие Николая, проводил его до двери приемной и молча ушел прочь.

В приемной, против обыкновения, никого не было.

Махурин встретил озабоченного Николая без своей обычной улыбки.

– Ты чего такой смурной? Случилось что? – спросил Махурин, едва Николай переступил порог.

Они молча пожали руки.

– Случилось, – хмуро сказал Николай.

Махурин повторил вопрос:

– Так что произошло? Ты мне расскажи все по порядку: кто, как, что, зачем и так далее. Ну!

Николай рассказал, а в конце своего рассказа отчаянно выкрикнул:

– Да не брал я ни у кого никакие деньги! Не брал!

– Что ты орешь! Ты еще тут руки начни заламывать… Ладно. Спокойно. А вообще, хреново дело, – озабоченно сказал Махурин и нахмурился.

– Кажется, что все. Вилы, – угрюмо сказал Николай. – Похоже, хотят отобрать бизнес.

Махурин пристально исподлобья посмотрел на Николая.

– Да ладно тебе, не паникуй. Ты же знаешь: кто с вилами к нам придет, тот от вил и погибнет, – попытался пошутить он.

Однако Николай шутку не принял. Покачав головой, он сказал:

– Не думаю. Кажется, не тот случай. Да и Седов пришел не с вилами. Он пришел с автоматами и отморозками. Да и не важно, с чем он пришел! Он пришел – и все! И этого достаточно! А те, кто обязан не допускать появления седовых, делают вид, что Седова не существует. Что, менты о нем не знают?

– Стоп, стоп! Давай по порядку! Не вали все в кучу. Ты спросил, что важно, да? Что сейчас важно? – уточнил Махурин и тут же, не дожидаясь ответа, сам начал отвечать. – А важно сейчас только одно – сила. Если она у тебя есть, ты уважаемый человек. Если нет, то ты и не человек вовсе, – так, лох, насекомое, тряпка. Понимаешь? И об тебя каждый, кто сильнее тебя, может вытереть ноги. Седов, например. А что дает силу, Коля? Правильно – только сама сила. А что такое сила? Это твоя внутренняя убежденность в твоей правоте, в правоте твоих действий, мыслей. Так в чем ты убежден?

– В чем, в чем, – проворчал Николай и устало опустился в кресло. – В том, что они меня раздербанят и пустят по миру.

– Ясно. Ты убежден в собственном бессилии.

– А ты, что ли, мне силу придашь?

– Придам.

– Придашь… И как же ты мне ее придашь? Ты что, колдун? Сам же говоришь, что они слишком сильны…

– Тебе дали три дня? Дали?

– Ну, дали. И что?

– А то, Коля, что использовать их надо с умом.

– Как – с умом? Что значит – с умом? О чем ты? Ты посоветуй, что делать, а не темни…

Махурин прошелся по кабинету, поглядывая при этом на Николая, словно оценивал: способен ли сидящий перед ним человек, являющийся его другом, понять истину своего положения? Выдержит ли, поняв ее?

Истина универсальна; одним она открывает глаза и дает силы для борьбы, других – ослепляет и убивает в них способность к сопротивлению; одних она делает героями, других – предателями и преступниками; для одних она становится оружием, с помощью которого они поражают своих врагов, для других – страшным фантомом, чудовищем, лишающим последних сил и надежд; для одних – это знамя, под которым не жалко и не страшно расстаться с жизнью, а для других – черный дым поражения; одним она дает силы взойти на крест, другим – затянуть на шее пеньковое ожерелье или, в лучшем случае, сыграть с судьбой в «русскую рулетку»…

Махурин остановился возле окна, скрестил руки на груди и сказал:

– У тебя есть три дня и три варианта решения своей проблемы, – как это вижу я. Не знаю, может, у тебя их больше. Если больше, то назови все.

– У меня их нет вообще. По крайней мере – сейчас.

– Тогда, как говорится, начнем с Китая. На тебя действительно наехали серьезные люди. Седов – захватчик, его кредо – экспансия. Он уже отобрал бизнес у нескольких предпринимателей. Странно, что ты про него еще не слышал. Ему рэкета мало. И наверное, это правильно. Силу надо инвестировать пока она есть, своевременно, как и деньги.

– Лишение меня собственности каким-то Седовым ты называешь инвестированием силы?

– Да. Именно. Каждый инвестирует то, что имеет – кто деньги, кто мозги, кто свои прелести и красоту, а кто и силу, как Седов. На выхлопе-то все равно получается одно и тоже – деньги. Разве не так? Так. Если в тебя инвестируют деньги, красоту или интеллект, то тут все просто. Можешь всегда отказаться. А чтобы не стать объектом инвестирования силы, надо самому быть сильным. Ты – не сильный. Ты, наверное, думаешь, что за тобой государство с особыми отрядами вооруженных людей? И правильно думаешь – государство, действительно, за тобой. Только вот особые отряды вооруженных людей – это вовсе не те отряды, про которые писали классики марксизьма-ленинизьма, – Махурин намеренно произнес слова с мягким знаком. – Сейчас особые отряды вооруженных людей в России – это мы, Коля, мы – бандиты. Стало быть, нету за тобой ни хрена, никакой силы нет, понимаешь? За тобой колосс на глиняных ногах во главе с пьяным беспалым йети, поддерживаемый политическими жуликами и жуликоватыми политиками, агентами влияния и откровенными предателями – поддерживаемый ими для того, чтобы довести этого колосса до края пропасти, а потом отпустить: мол, колосс сам хренакнулся в эту пропасть, и мы, то есть они, ни при чем. Понимаешь? Отсюда первый вывод: Коля, до тебя никому нет никакого дела! Из него следует другой, всем известный: спасение утопающих – дело самих утопающих. Это – теория. Теперь – конкретика, практика то есть. Ты забираешь семью и исчезаешь, как призрак коммунизма, куда-нибудь в Европу. Нехай, побудешь там вторым призраком какое-то время. Призраком российского малого бизнеса! Магазин-то на тебя оформлен? Вот. И право собственности зарегистрировано за тобой? Если право собственности на твой магазин они переоформят на себя, ты всегда сможешь, вернувшись, оспорить их фальшивку в суде. А пока – пусть пользуются.