Игра в пазлы: новые правила

Анна Штомпель

Игра в пазлы: новые правила

К читателям

Дорогие читатели! Перед вами продолжение книги «Игра в пазлы». Хотя, наверное, «продолжение» – это не совсем точно. История создавалась сразу целиком, и лишь потом, после авторских раздумий, для удобства прочтения и восприятия была разделена на две части. По сути же это одна-единственная картина, состоящая из 54 глав-пазлов. Первые 26 следует искать в первой книге.

Главы-пазлы разбросаны вперемешку, но отнюдь не в случайном порядке. Если вы сторонники линейного повествования и скачки во времени-пространстве вас только раздражают, в оглавлении вы найдёте подсказку, как следовать привычным курсом. Начинайте с Пазла 27 и так далее… Однако такое прочтение, на взгляд автора, подобно попытке смотреть в стереоскоп одним глазом. Вы всё увидите, но картина будет плоской.

Для получения объёмного эффекта рекомендуется собирать пазлы в предложенном автором порядке (или найти лучший).

Омега среди прочих попадает под раздачу вовсе не потому, что чем-то кому-то навредил или кого-то обидел. Просто в подобной среде подростки обладают явно сверхъестественным нюхом и способны учуять самого уязвимого в общей массе. Почему и как происходит дальнейшая травля и открытое психологическое давление – уже другой вопрос. Ну вот захотелось, и всё тут…

Андрей Шабанов. Альфы и Омеги: психология социальных групп.

… Я боялась первого сентября так, как может бояться человек, которого травили… по-детски. Именно по-детски. Взрослые так не умеют.

Осень казалась далекой, как в перевернутом бинокле. И вдруг стало холодно по вечерам. На подоконник упали первые желтые листья. Вера вручила мне приблудные очки в пластмассовой оправе и велела пока обойтись ими. К очкам прилагался противный замшевый чехол. Я запихнула их в сумку, посмотрела на свежевыглаженную «итальянскую» блузку и поняла, что не отвертеться. Я иду в десятый класс и снова буду в ужасной роли новенькой, которая должна молчать и всем улыбаться.

Лица девчонок сливались в одно розовое пятно с блестящими глазами и улыбками. Неделю спустя они окончательно обретут индивидуальность и «прирастут» к своим владелицам. Рады меня видеть? Рады новой забаве, новой жертве? Год назад, в Алексине, тоже все начиналось с улыбок, приветливых расспросов, милой заинтересованности, – а потом меня подвергли остракизму и травле, чуть не довели до самоубийства. Я вам не верю…

Кто у вас здесь атаманша – «барыгина», «рамочкина», «ялхароева» – вот эта грудастая деваха в модных тряпках? или эта чернявая, похожая на цыганку? или вон та, в серьгах до плеч и кроссовках? или эта, с обманчиво нежным голосом, – знаем, какие песни им поют? или очкастая, которая в упор смотрит на меня? Нет, очкастые атаманшами не бывают… Кто из вас первый поймет, что я – Омега, низшее существо, не заслуживающее дружбы равных; кто первый крикнет: «Фу!»; посмотрит с этой гаденькой улыбочкой, от которой внутри все сжимается, и задерет свой нос выше трубы теплохода?!

Ну давайте. Не стесняйтесь. Вот она я. Анька Солопова. Сопля, Солонка… а самое главное – всегда соло… одинокая.

Одна против всех.

Только знаете что? Больше так не будет. Если вы намерены повторить это снова, я убью не себя, а кого-нибудь из вас. Не убью – так покалечу. Я буду бить виновного, а не Ма… не того, на ком легко отыграться.

Больше так не будет…

Пазл 50. За день до «конца света»

20 декабря 2012 г.

Самара

Пять дней в неделю вы отправляетесь туда, где вам совсем не место. А ваше место зияет где-то дырой…

Градусник на стене показывал плюс тринадцать. Я плотней закуталась в кофту и включила старенький вонючий теплодув. Софья Сергеевна уже отметила свежие газеты и теперь с иронической улыбкой просматривала их:

– Сплошной «конец света». Вот бы эти майя посмеялись – шороху навели.

– Я исповедалась, – сообщила Клара. – На всякий случай.

Эта особа всегда подстрахуется. Интересно, покаялась она в том, что опаздывает, врет и неделями сидит на больничном?

– Мало нам кризиса, – сокрушалась Никитична. – Теперь «конец света» придумали.

– Апокалипсис выгоднее кризиса, – усмехнулась я. – Припугни толпу, а потом тряси ее как грушу. На одних туристах сколько заработали!

Никитична посмотрела своими выпученными глазами:

– Неужели вы совсем не боитесь?!

Да нет. Отбоялась…

В моем детстве Грозный охватил страшный слух: «Японские ученые предсказали: горы сомкнутся и поглотят Алханчуртскую долину!». Какое дело японским ученым до Чечено-Ингушетии (тогда моя родина звалась так), осталось невыясненным. Чечня с тех пор пережила две войны, но горы по-прежнему на месте и, подозреваю, еще долго не сдвинутся. А сколько раз пугали нас землетрясениями! Опять-таки: от установок «Град», лупивших по городу, земля тряслась гораздо сильней, чем от всех предыдущих катаклизмов…

Развернув одну из газет, я с удивлением обнаружила, что за свои тридцать три года пережила пятьдесят «апокалипсисов». Особенно приглянулась мне такая версия: «Конец света для землян, взращенных в результате эксперимента цивилизацией планеты Трон из созвездия Большого Пса и не оправдавших их надежд». Я почти готова была поверить: в самом деле, чьи надежды мы могли бы оправдать?.. Но тот Армагеддон намечался на 1999 г. Конечно, можно предположить, что «большие псы» проявили милосердие…

От дверей донеслось знакомое писклявое приветствие. Картамышев явился первым: сухонький, плюгавый, с замусоленным мешком, из которого он извлек прочитанные книги и с грохотом водрузил на кафедру. И со своим неизменным ехидством:

– Я не помешал?

– Ну что вы! – ответила Софья Сергеевна, доставая его формуляр. – Без вас и день не начнется, и жизнь не закончится… А почему книги в крошках?

– За хлебушком зашел.

Для наглядности старик предъявил свою буханку.

Зазвонил телефон.

– Вы электронку проверяли? Это срочно!..

«Срочно» – любимое слово центральной. Что на этот раз? Пересчитать шпингалеты? Заполнить очередную дурацкую табличку, спущенную из управления культуры? Зарегистрироваться в конкурсе «на лучшую выставку», самом бессмысленном из всех зряшных?..

Трубка проквакала:

– Вечно вы недовольны, Анна Игоревна. Между прочим, методисты написали вашему филиалу уйму замечаний!

– Еще бы. После того, как я не согласилась, что температура у нас – двадцать градусов.

Молчание. Затем шипящий свист:

– Откуда в вас с-столько гонора?..

Возьми с полки Фрейда – ты же библиотекарь.

Всё из детства…

Мне всегда казалось, что заведующие – это такие тетушки предпенсионного возраста. А если и молодые, то с гораздо большими амбициями и силой характера, чем у меня.

Помню довольную физиономию Мадам: «Вы не возражаете, если мы будем рекомендовать вас на руководящую должность?». И я, вся во власти аттестационного стресса, белая и красная одновременно, трясу головой с усердием китайского болванчика…

У меня словно было два детства. Первое закончилось в тринадцать лет, когда я уехала из Грозного. Второе – в тридцать, когда из самой молодой сотрудницы я вдруг превратилась в заведующую библиотекой.

Мне сказали: «Филиал хороший, после ремонта». Открываю дверь – а ступить некуда. Стеллажи штабелями уложены, книги свалены огромной бесформенной кучей, в воздухе висит меловая пыль… Никитичны еще не было. Вручив мне ведро и тряпку, замдиректора изволила пошутить: «Вот ваше королевство – владейте!». Она ушла, а я плюхнулась на стул, обуреваемая странной смесью чувств: ужас пополам с восторгом…

В первую зиму мы работали при температуре ноль градусов в служебном помещении, десять – в читальной зоне. Из захламленного фонда я списала три тысячи книг. А это не просто – вытащил и выбросил… С октября по май, в самое темное время года, полбиблиотеки погрузилось во мрак (что-то с «фазами»), и начальство каждый день сочувствовало по телефону. Дверь не закрывалась. Тек теплоузел. Однажды задымил плафон. Конечно, не в обычный день – на массовое мероприятие. Тридцать человек, а в коридоре дым и гарь! Я смертельно перепугалась, думала – проводка…

Начальство «сочувствовало» только первые полгода.

Пока я молчала…

Точно по графику пришла Таня. Ее глаза под заснеженными ресницами сияли.

– Поздравьте меня, – сказала она, снимая и аккуратно стряхивая берет. – Я сдала два зачета!

– А я думала, мы должны поздравить тебя с днем рождения, – усмехнулась Софья Сергеевна.

– Какой день рождения, когда сдаешь «теорию библиографии»!.. Но торт с шампанским я принесла.

Таня занялась обзвоном задолжников. Я продолжила свои записи в гроссбух девятнадцатого века. Клара, не особенно напрягаясь, возилась с каталогом. Софья Сергеевна обслуживала читателей. Время от времени она поднималась, чтобы расставить книги. В один из таких моментов у входа вспыхнул конфликт. Я услышала визгливый женский голос: «Кто у вас директор?» – и поспешно встала.

Из распахнутой двери тянуло холодом. На пороге стояла дама, красная от мороза и гнева. У ног ее лежали две клетчатые сумки. Такие набитые, что замок не сходился и замызганные корешки лезли наружу.

– Закройте дверь! Последнее тепло выдуете, – раздражалась Софья Сергеевна.

– Как это не нужны?! – верещала свое посетительница. – Я два квартала перла!..

Зимой такие ситуации возникают реже, чем летом. Но время от времени приходится отбиваться от сомнительных даров.

– Мы ждем, когда вывезут макулатуру, – я показала на увязанные пачки. – А вы нам принесли новую. Сами бы вы такое читать не стали, верно?

– Куда катится мир!..

Дама подхватила свои сумки.

– Пожалуйста, на крыльце не оставляйте, – крикнула я вслед.

– Оставит, – сказала Софья Сергеевна.

И оказалась права.

Когда вернулась Никитична, они с Таней отнесли дары к мусорке…

– Сегодня библиотека работает до шести, – предупредила я бабушку, которая зачиталась журналами по здоровью.

Рядом сидел внук и сосредоточенно выкладывал пазлы с какими-то страшилками из современных мультиков. Его звали Кирилл. Сейчас это распространенное имя, не то что двадцать лет назад…

Возле стола валялся маленький картонный кусочек. Сначала я решила – от упаковочной бумаги. Потом подняла и посмотрела на него с грустью.

– Не теряй, – сказала я малышу. – А то ничего не получится… Кир.

Вскоре бабушка с внуком ушли. Я вытащила дежурную табличку «Технический перерыв» с болтающимися лентами скотча, и Никитична прилепила ее к наружной двери. От такого вопиющего нарушения дисциплины я не испытывала ни малейших угрызений совести. В последний час бывает два-три посетителя, иногда – ни одного, так что большого вреда мы не нанесем. Начальство давно дома. На звонки мы отвечаем. И вообще, завтра – конец света…

К моему столу мы придвинули один из читательских и уютно устроились в уголке. Даже скатерть была, а на ней – торт и шампанское, и чернослив с грецкими орехами и взбитыми сливками, который Никитична готовит так вкусно, что потом можно не досчитаться пальчиков.

– Это ты удачно родилась, – пошутила Софья Сергеевна, когда мы звякнули чашками. – За день до конца света.

Все рассмеялись, а я подумала: Таня родилась в тот год, когда я уехала из Грозного. Какая же я старая!..

– У нас классный коллектив, – говорила именинница, воюя со своими локонами, которые так и норовили нырнуть в крем. – Подруги спрашивают: «Тебе не скучно? Библиотека… все намного старше…». А мне с вами интересней, чем с ними!

– Это потому, что молодежь – пустышки, – заявила Никитична.

– А мне с молодыми интересней, – сказала Софья Сергеевна. – У наших ровесниц какие темы? Внуки да болячки. Терпеть этого не могу. У молодых глаза горят. И беспечность молодости, и ее эгоизм – все прекрасно.

Еще раз звякнули чашками за Таню.

– Мы по психологии проходили, – сказала она, безуспешно пытаясь заправить локоны за уши. – В каждом коллективе есть Альфы и Омеги. Вожаки и гонимые. У нас в группе это чувствуется. А здесь – нет. Анна Игоревна, конечно, главная, но она…

– Не Альфа, – кивнула я.

Таня смутилась:

– В том смысле, что вы никого не притесняете.

– А мне попадает за дело, – с готовностью признала Клара.

Пузырьки шампанского щекотали мне нёбо. Может, нужно было промолчать, но я сказала:

– Пока я здесь главная – никаких Омег не будет.

В наступившей тишине все отчетливо услышали возню в углу под стеллажом.

– Мышь! – взвизгнула Клара.

Никитична ринулась в санузел и вернулась почему-то с совком. Как она собиралась применить это орудие – не знаю. Таня ее опередила и, заглянув под стеллаж, с удивлением заметила:

– Это не мышь. Это кошка!

Тут заговорили все разом:

– Как кошка? Откуда у нас кошка? А! Дверь же была распахнута! Проскочила. Холодно бедняге…

Софья Сергеевна запоздало вспомнила, что ей «что-то такое показалось», но она была увлечена обороной библиотеки и не проявила должной бдительности.

Я нагнулась. На меня смотрели два желтых глаза. Не кошка – котенок… Эта мысль породила иллюзию безопасности, и я сунула руку под стеллаж. И тут же отдернула. На кисти бусинками выступила кровь.

Все заохали, подлиза Клара побежала за йодом (который я ненавижу с детства), Никитична, вооружившись рабочими перчатками, извлекла орущую молодую кошку и держала ее передо мной, как подсудимую. А я смотрела на свою оцарапанную руку…

– Вышвырнуть ее, Анна Игоревна?

– Нет, – медленно ответила я. – У меня там колбаса осталась. Пусть поест.

Кошка жадно чавкала над розовым кружком. Мы стояли и смотрели на нее. Маленькая, тощая, серая. Голодная. Злая. Самая обыкновенная…

– А я бы вышвырнула, – сказала Никитична. – Теперь она к нам повадится. Может, она вообще бешеная? Вон как руку вам распахала. А вы ей – колбасу!

– Просто Анна Игоревна ее пожалела, – пискнула Клара.

– Это не жалость, – сказала я.

Но никто не понял…

Пазл 35. Чужая

Апрель 1993 г.

Алексин

Инга Валерьевна сказала:

– Больше так не делай. Хорошо?

Я молча кивнула.

– Алина с тобой разговаривала?

Я снова кивнула, изо всех сил стараясь, чтобы Инга не заметила моих слез.

– А тетя Римма?

– Нет.

Мой голос дрожал. Предатель голос!..

Классная внимательно посмотрела на меня.

– А где ты была все это время? Ведь из дома ты уходила.

– Гуляла, – негнущимся языком ответила я.

Это ее заметно встревожило.

– Дело даже не в том, что ты пропускала уроки. С тобой могло что-нибудь случиться. Ты могла попасть в плохую компанию… К тебе никто не приставал?

Я ответила – нет. Инга посмотрела с сомнением.

– Ты такая скрытная. Не знаю, верить ли тебе. Извини, но теперь я буду за тобой следить. Мамы рядом нет, а школа ответственна…

При этих словах я ее почти возненавидела. Где она была раньше? Почему не заметила – и до сих пор не замечает, – что довело меня до прогулов и блужданий по улицам?!

Голос классной продолжал журчать:

– Ты и так много пропустила, и по неуважительной причине…

Я сжала губы. Молчала. Если бы с тобой сделали такое, ты бы сочла причину уважительной. Давай, воспитывай меня. Говори все положенные слова.

– Учиться-то мы не хотим, – вздохнула классная.

В душе моей нарастала горечь. Сказала бы я… Ох, как много могла бы я тебе сказать! Учеба никогда не была для меня предметом страданий, а вот твой дорогой класс…

– Но теперь-то я учусь, – сухо возразила я.

– Посмотрим, посмотрим… какие будут результаты.

Результат может быть только один: наперекор всему я выживу и уеду в Самару.

В конце школьного дня мы с Барыгиной оказались вдвоем на полутемной лестнице в раздевалку. Ларка шла впереди, я – сзади. Вдруг она круто обернулась ко мне:

– Попробуй еще раз вякнуть. Получишь. Последний раз предупреждаю.

Я сразу ожесточилась:

– Да что ты говоришь? И не подумаю. Не будет этого, слышишь?! Я не стану валяться у тебя в ножках, как все остальные.

Мечтаю контролировать свои эмоции, но пока мне это не удается.

Тут появилась Демина, и разговор прервался. Анжелка успела кое-что услышать. Но мне плевать. Пусть знают, как я к ним отношусь.

До меня долетел издевательский смех:

– Я ей сказала: «Последний раз предупреждаю…».

Щеки мои пылали. Я не сразу сумела попасть в рукава своей старенькой куртки. Уже осенью она была мне тесновата, а теперь и вовсе запястья торчат… К обиде примешивалась ненависть в такой степени, на какую прежде я не считала себя способной.

«Пусть Барыгина сильней меня, – думала я, терзая свой замок и хлястики. – Пусть она одолеет меня физически. Но духовно я ей никогда не подчинюсь. Пусть воображает себя хоть королевой мира, у нее не будет подданным один человек на земном шаре – я!».

Нисколько не пугала меня возможность драки. Схлестнуться с Ларкой я была готова. Так бы и вмазала в ее наглую физиономию!.. Только чтобы один на один. Если их будет много против меня одной – тут уж я не выдержу и обязательно разревусь. А больше всего на свете боюсь я дать им повод думать, будто они что-то для меня значат.

Барыгина, со своей стороны, всячески старается показать, что не считает меня за человека. Но я уверена: и я что-то для нее значу. Иначе бы она так меня не преследовала…

Делая вид, что завожу ручные часы, я отошла в сторону от школьных ступеней и укрылась за толстым стволом дерева. Там уже стояла Ершова, пытаясь раскурить свой жалкий бычок. Мы обе прятались от ветра и недобрых глаз.

Тощие спичечки в грязных Зойкиных пальцах все время ломались, и Ершова с досадой чертыхалась.

– Слышь, постой так, – сказала она. – А то задувает… У тебя жвачки нету?

– Нет, – ответила я.

По ступеням неторопливо сошла Барыгина в своих сапожках из натуральной кожи. Трофимова семенила справа, несла ее и свою сменку. Удальцова пристроилась слева, щебетала на всю улицу и льстиво смеялась. Зайчиков на ходу отпускал кому-то щелбаны… Главные шакалы расползлись. Я выждала минуту. Можно идти.

Но тут появился Кирилл Романов.

Я нелепо дернулась на месте. Кир. Мальчик в рыцарском плаще… Он застегивал самую обыкновенную черную куртку, но это не имело значения – все равно он был в плаще. Простой жест, каким он заслонил глаза от солнца, для меня был исполнен безыскусного благородства. Кир, Кир! Радость моя единственная…

У калитки мы слегка коснулись плечами. Он взглянул на меня рассеянно-ласково:

– До понедельника?

– Ага… до понедельника.

И мы разошлись в разные стороны.

Домой я всегда ходила в одиночестве, стараясь пропустить вперед Барыгину и ее шакалят. Обычное средство защиты, вроде приемов самбо (которыми, увы, я не владею). Но сегодня это вдруг показалось мне унизительным. Я шла и думала: из кожи вон вылезу, но докажу – Инге, родне, себе самой! – что я не пропащий человек. После чего смогу покинуть Петровку с гордо поднятой головой. Мне здесь всё опротивело. Я завизжу, если вновь услышу «малый» вместо «парня» или увижу ряды черного хлеба вместо белого…

Всё здесь черное, черное, черное.

Но даже здесь апрель – это апрель. Даже эта убогая весна радует душу. Наконец растаял снег… Теперь при слове «снег» мне всегда будет вспоминаться обрыв над Окой и грязно-белая трясина, в которой я увязла. И мой отчаянный вопль: «Кир, помоги мне! Помоги мне, Кир!..». Вопль был во сне, трясина – наяву.

Соня?.. Мое отношение к ней определить трудно. Но, во всяком случае, это не дружба. Линючева мне не более близка, чем случайная попутчица в автобусе. Мы сошлись, потому что несколько месяцев сидели за одной партой, и потом она единственная от меня не отвернулась. Нас связывает многое, и в то же время – ничего. Вскоре я расстанусь с ней, но это не причиняет мне никакой боли.

Совсем другое дело – Яна.

Всегда Яна.

А теперь еще и Кир…

Я часто вспоминаю свою прошлую жизнь. Детские обиды и радости, двор в цветущих вишнях, старенькую пятиэтажку, рыбок в аквариуме… Как много было хорошего, и как я была слепа! Теперь все кануло в Лету, а я стою одна на пустынном перекрестке – на этой бесконечной улице Металлистов – и маюсь: куда завернуть? Временами мне хочется плакать, но особой тоски по родным я не испытываю. Я приглушила все свои чувства, чтобы выжить…

Вдали мелькали яркие куртки шакалят, ветер доносил беспечный смех. Я прямо спросила себя: «Я боюсь?». И во мне ожила гордость. Какое право они имеют пробуждать во мне страх?! «Нет, – сказала я себе, – этого не будет. Отныне я никого не боюсь». Я ускорила шаг, почти побежала, и теперь уже страстно желала застать всю компанию.

Но двор был пуст.

Возможно, после этого учебного года я действительно утрачу чувство страха, ибо устала бояться изо дня в день. Хорошо это или плохо, когда в человеке нет страха?..

Пазл 27. Первый день без мамы

Август 1992 г.

Алексин

Старинные ходики над моей головой пробили два часа по полуночи. Я натянула одеяло.

В первый вечер тетя Римма любезно поинтересовалась, не помешают ли мне часы с кукушкой. Я ответила: «Нет» – и с дороги уснула без проблем. Но вот уже пятая ночь в этом доме, и тетку больше не интересуют мои спальные удобства. Я лежу на раскладном кресле, каждые полчаса вздрагиваю от неизбежного «ку-ку» и слушаю сонное дыхание Алины. Как смогла она уснуть после всего, что было?.. И однако же, она спит на своем диванчике у окна. Она спит – утомленная выпитым вином, хохотом и суетой… и криками «шлюха» и «алкашка», которыми наградила ее родная мать. Она спит, ибо для нее эти крики привычны, как застарелая зубная боль. Ничего в ее жизни не изменилось (на что она, может быть, втайне надеялась). А в моей жизни изменилось все.

Впервые за тринадцать лет я мучаюсь бессонницей.

Наверное, это означает, что я выросла. Дети с бессонницей не знакомы. Что бы ни случалось в моей жизни прежде, какие бы издевки дворовой компании ни довелось перенести, как бы ни огорчали ссоры с Яной, как бы ни трясло от домашних скандалов – наступал положенный час и природа брала свое: я засыпала. Но детство кончилось – там, на грозненском перроне, наводненном бородачами с автоматами в руках. И здесь – когда уехала мама…

Мы обнялись на пороге, и она сказала: «Перемелется – мука будет». И велела слушаться взрослых. Последнее – специально для тети Риммы, которая стояла рядом. А маме хотелось сказать другое – я видела по глазам: как страшно ей оставлять девочку-подростка одну в чужом доме на положении бедной родственницы. Кто принесет мне утром стакан молока? Кто побудет со мной, когда я болею? (А я так часто простужаюсь). Кто осушит мои слезы, выслушает мои стихи – и просто выслушает?.. Уж конечно, не эта женщина с таким странным именем и таким резким голосом, которая торопится прервать наше прощанье: «Борька уж заждался, хватит нежничать, в последний р-раз, что ль, видитесь?». И в глазах мамы: «Возможно, и в последний. Кто теперь поручится?..». Она целует меня и подхватывает сумку. И я говорю ей: «Все будет хорошо, все будет хорошо…».

Мы прибыли в Алексин ветреным солнечным днем. Еще с автобуса меня поразило, что городок раскидан среди леса. Иногда сквозь него проглядывали дачи, но большей частью это был самый настоящий лес. Сколько же здесь берез! В Грозном я видела их только на картинках. Белоствольные красавицы – символ моей новой жизни… Я как-то выпустила из виду, что уже не раз любовалась березами, когда гостила у сестер. В ту пору «белоствольные красавицы» не представляли для меня особого интереса. Но сейчас, взвинченная переменами, я ощущала сентиментальный восторг. Разве не об этом мечтала я с тех пор, как уехала Яна? Разве не писала я в своей зеленой тетрадке: «Хочу жить в России! Я россиянка!..». И вот моя мечта сбылась.

Только как-то странно.

Поселок Петровский выглядел самой настоящей деревней, в которой кое-где по недоразумению воткнули многоэтажные дома. Я сама выросла в подобном районе, но сейчас ощущала смутное разочарование. В мечтах все казалось значительным и сияющим, на деле обернулось обыденным, если не сказать – убогим. Неужели это сюда я так рвалась?..

Дядя Боря остановился у магазина:

– Заскочу на минутку. Римка ругаться будет, но не голодать же Ваське.

«Какому еще Ваське?» – удивилась я. Моего двоюродного брата звали Андрей, и я знала, что он живет в Калуге – учится в институте им. Баумана.

– Здесь хорошо, правда? – сказала мама. – Спокойно…

Я кивнула, понимая, что она хочет меня подбодрить.

Из магазина дядька вынырнул с пятью буханками ржаного хлеба.