Хозяйка. Рассказы о людях и нелюдях

– А Евгений Иванович где? – Спросил я. О машине было неудобно заговаривать сразу.

– Отходит. – Буркнул Миха.

– Умирает?

– Как сказать. – Он пожал костлявыми плечами, обтянутыми синей водолазкой. – То ли так, то ли этак.

– А врача вызывали? – Я сочувствовал чудноватому старику.

– Толку-то. – Махнула полной рукой Наталья. – Да ведь и не в первый раз.

– Было с ним так уже. – Буркнул Миха. – А потом опять вставал…

Я подумал, что Михе хочется избавиться от Деда, который распугал всех его баб и заставляет возить песок своим выдуманным чертям.

– Я бабкам заплатил, чтобы помолились, может, отмучается. – Продолжал сосед.

Странное любопытство толкнуло меня произнести:

– Я зайду к нему.

Бабки разом замолчали и уставились на меня. А потом, как по команде снова забубнили. Миха безучастно обронил:

– Ага.

Я открыл дверь. На широкой кровати пластом лежал Дед. Лицо казалось безжизненным. Внезапно он широко открыл блеклые глаза, я даже вздрогнул. Дед попытался приподняться, потянулся ко мне исхудавшей рукой и прохрипел:

– Возьми, возьми…

Я решил, что он хочет сесть, шагнул к постели и подал руку. Неожиданно сильные пальцы вцепились в неё, ладонь обожгло, я инстинктивно отдёрнул руку. Старик упал на подушку, ещё раз схватил воздух ртом и замер, уставившись в потолок.

– Чего это он? – Пробормотал я.

– Зря ты ему руку подал. – Михин голос звучал глухо. Обернувшись, я увидел, что у отворённой двери столпились все: прислонился к косяку бледный сосед, рядом, приоткрыв малиновый рот, замерла Наталья, из-за покатых её плеч выглядывали испуганные бабки.

– А что?

– Он почему помереть не мог? Колдун должен свою силу кому-то передать. – Надрывно вздохнув, пояснил сосед.

– Думаешь, мне всучил? – Со злой насмешкой спросил я, скрывая испуг.

Бабки попятились. Наталья отвела взгляд.

– Я предупредить хотел, но не успел. – Виновато пояснил Миха. – Ты только зла на нас не держи.

– Ладно, забудь. – Махнул я рукой, – это всё фантазии ваши, обычный был пенсионер.

– У него сундучок хранился, – заметил Миха. – Дед никогда не показывал, что внутри.

– Может, деньги? – Оживилась Наталья. Она сразу осмелела, по-хозяйски двинулась в комнату, извлекла из-под стола сундучок, обитый ржавым железом. Миха принёс из сеней топор и сбил замок. Наталья откинула крышку, схватила лежавшее сверху тряпьё, отбросила, снова запустила руки в сундучок, извлекла свёрнутый ремень с пряжкой, потом фляжку и коробочку, которую поспешно открыла, обламывая маникюр:

– Фу, табак.

– И это всё? – Изумлённо спросил Миха. Я поднял отброшенную Натальей тряпку, развернул – оказалось, старинный мундир. Материя кое-где на сгибах истлела, но шитьё сохранилось. Даже не заглядывая в интернет, я понял, что такую форму носили наполеоновские солдаты. Стало не по себе.

– Отдай ему. – Сказала Наталья мужу, указав на меня. Я послушно взял сундучок и вышел на улицу.

Бред всё это, не может быть. Ну, сохранился у деда старинный мундир, конечно, чужой, а Евгений Иванович и сочинил себе легенду от тоски, от одиночества. Но тогда куда исчезал песок? Каждый день по ветру развеивались несколько тонн. Значит, была какая-то неведомая сила… Вопрос: действительно ли она досталась мне? Если да, то глупо такую энергию тратить на песок или снег, как делал Дижо. Нужно приказать чертям сотворить что-то необычное.

Поставив сундучок в коридоре, я вернулся на улицу, закурил, попытался собраться с мыслями. Тревожно пылал закат, и мокрое шоссе отсвечивало алым. Слева, видимо направляясь за посёлок, в поля, вылетела серебристая иномарка. Точно такая была у парня, которого предпочла Лена. Твари! Мои кулаки сжались, я впился ненавидящим взглядом в машину. Покататься решили. Да чтоб вас в лепешку размазало! Машину вдруг занесло, она скользнула с крутой обочины, дважды перевернулась, ткнулась в брошенный на лугу старый комбайн Михи и застыла. Улица оставалась такой же пустынной. Я приблизился к машине. Парня узнал сразу, тот сидел, откинувшись навзничь, с окровавленным лицом. Девушка рядом опустила неестественно вывернутую голову на руль, безвольно свесила руки. Неужели Лена? Знакомый плащ, короткое серое платье, открывающее смуглые колени.

– Это из-за меня? – Спросил я холодную пустоту осеннего мира. Из дома напротив выбежал пожилой мужик и хрипло крикнул:

– Живы?

Бросился через асфальт на лужайку, к машине, попытался открыть заклинившую дверцу.

– Нет, пусть уж полиция.

– Это ведь Осинины.

Я кивнул.

– И брат погиб, и сестра. Для родителей великое горе. – Он перекрестился.

– Какой брат?

– Парень рядом с ней. Наверное, сестру учил машину водить. Он сам где-то за границей живёт… жил. – Поправился мужик. – Дома два года не был, и вот навестил… Хватит лясы точить. Давай-ка в полицию звони. Или я позвоню из дома. – Мужик деловито направился обратно через дорогу.

Я смотрел на ноутбук, завалившийся между сиденьями, и поднял его. Маленький, с зигзагообразной царапиной на крышке. Мне вдруг захотелось узнать, что хранила там Лена, я сунул ноутбук под куртку. Вряд ли кто-то вспомнит об этой вещице.

С запада надвигалась широкая серая туча. Вдруг зажглись фонари и стали мигать, словно ёлочная гирлянда. Они вспыхивали и гасли. Туча казалась комом темных лиц с закрытыми глазами и провалами ртов, открытых в беззвучном крике. Я встряхнул головой.

– Яиналеж ястюянлопси. – Радостно произнесли слева. Я обернулся, но улица оставалась пустынной.

– Ястюавыбс ытчем. – Иронически сообщили справа. Я глупо вертел головой. Только фонари мигали повсюду.

Дома сел за стол и открыл ноутбук. Экран оказался разбит, в трещинах, по нему словно разлилось чернильное облако. Ноутбук тоже был мёртв, как Леночка. Я достал набор инструментов и замер – в соседней комнате кто-то ходил. Раздался шум, словно передвинули стол и принялись переставлять стулья. Что ещё за новосёлы?

– Эй!

Звуки стихли. Я схватил отвертку, ворвался в соседнюю комнату и щёлкнул выключателем. Там было пусто. Включив повсюду электричество, я лёг на диван, прикрыл глаза шарфом и постарался уснуть. Как ни странно, мне это удалось. Утром проснулся от грохота. Вскочил, не понимая, что происходит. Огляделся. Яркий свет из окна и от люстры заливает комнату, а в правом углу, который называют красным, и где висела оставшаяся ещё от прежних хозяев икона – пусто, упала. Я встал, поднял её и положил на стол. Вдруг заметил, что красный угол заполняет тьма. Словно капля чернил, не растворившаяся в воде, дымно-волокнистый ком перетёк по потолку и замер. А потом я услышал голос у себя в голове – неведомую речь, смысл которой я, тем не менее, ощутил – от меня требовали задания. Я хотел выругаться, но испугался, что буду неправильно понят. Попятился к двери, толкнул её – дверь не открывалась. Шагнул к окну, раздраженно дернул шпингалет, он словно влип в паз. В ужасе и ярости я схватил стул и с маху ударил в стекло, выходящее во двор. Оно выдержало удар. Это подкосило меня, я обернулся – тьма в углу была плотной и вздрагивала в такт ударам моего сердца. Если я ничего не придумаю, они начнут меня мучить? Как это происходит? Нет! Разве у меня не хватит фантазии, чтобы озадачить банду чертей?

– Блин, ну переставьте водонапорную башню. На пару шагов. – Сказал я, чувствуя себя идиотом. Подошел к окну. Башня, стоявшая возле дороги, как будто немного сдвинулась. Я запоздало сообразил, что даже это наверняка нарушит водоснабжение на нашей улице. Бросился на кухню и повернул кран – так и есть, воды не было. И что дальше? Да я же тут сдохну от жажды. Э, нет, я могу приказать принести попить. Обернулся на тихий стук. Посреди стола оказался неизвестно откуда взявшийся стакан, нечистый, в жирных разводах. Стало мерзко. Я вдруг вспомнил, откуда он. Много лет назад я, маленький, стою и смотрю на отца. Кажется, его сейчас вырвет. Вчера глава семейства напился и выгонял меня с мамой из дома.

– Принеси воды, щенок. Чего глазеешь? – Хрипит отец. Я наливаю воду и несу ему. Отхлебнув, отец полощет рот и, выплюнув мутную жижу в стакан, возвращает его мне. На гранёном стекле – отпечатки грязных пальцев.

– Вот значит как. У вас просить – себе дороже. – Я за злобой уставился на тьму в углу.

Что бы это ни была за сила, я её не контролирую. Может быть, со временем научусь? Но на это уйдут годы, и каждый день я буду рисковать одним взглядом или случайно вырвавшимся словом убить человека, разрушить, взорвать, сломать. Вот почему некоторые маги бежали в глухие леса, закрывались в высоких башнях. Но если вокруг не будет людей, то у неведомой Силы останется одна жертва – я сам.

– Вы достали, – прошипел я. И вдруг вспомнил про ноутбук Леночки.

– Почините мне эту штуку, чтобы работала, – ткнул пальцем в разбитый монитор. – Все туда и чинить. Сгусток тьмы приблизился, теперь он висел передо мной в нескольких сантиметрах от пола.

Я встряхнул ноутбук:

– Добро пожаловать, черти!

Ноутбук вдруг стал невероятно тяжёлым, вырвался из рук и рухнул на стол с тяжестью могильной плиты. Тот покачнулся, но выдержал. Тьма исчезла с глаз долой. Я подошел к двери и толкнул, она легко открылась. Я вышел и без сил опустился на холодный порог. Потом вернулся в дом, с отвращением взял двумя пальцами стакан и отнес его в мусорное ведро. С опаской покосился на ноутбук. Видимо, норма на сегодня была выполнена, но завтра придётся придумывать что-то ещё. Однако на следующее утро чёрный легион, как называл его покойный сосед, меня не побеспокоил. Сколько я ни всматривался в углы, ожидая увидеть знакомый сгусток тьмы, в квартире царил покой. На следующий тоже. Я опасливо приподнял ноутбук. Он был всё также тяжел. Бесы внутри заморской техники трудились, но, наверное, знаний им не хватало. Мне вспомнились сказки, где от нечисти избавлялись, заключив в какую-нибудь штуковину и выкинув подальше, а ещё лучше – поглубже.

– Ну да, все эти джинны в кувшинах, ящик Пандоры, горе горькое в солдатском ранце…

Я осторожно положил ноутбук в пустую спортивную сумку, поднял, и у неё тут же оторвалась ручка, не выдержав веса.

– Врете сволочи, всё равно донесу. – Я достал из-за кухонного шкафа мешок и кинул в него ноут. Завязал подвернувшимся обрывком веревки. Вышел на порог.

– Кто это у тебя там? – Спросил Миха. Он курил в своем палисаднике.

– Где? – Удивился я. Сосед указал на ношу в моей руке, я глянул и опешил – мешок подергивался, словно там яростно билось живое существо.

– Кот! – Выпалил я, сам обмирая от ужаса. – Завёл кота, а этот гад утром курицу задушенную принёс.

– Убить подлеца. – Обыденно предложил сосед. – Я своего вилами запорол.

– Пусть живёт. Отнесу в лес.

– Ну, неси. – Миха далеко кинул окурок, блеснувший искрой. – Он всё равно домой вернётся.

Я зашагал по улице, стиснув в кулаке горловину мешка. Свернул на тропу, ведущую через перепаханные огороды и широкий луг к лесу. В мешке что-то ворочалось, и мне хотелось от души пнуть его, но я боялся, что черти не снесут обиды, вырвутся все разом и устроят мне ад на земле. Но ведь если я просто оставлю ноут в лесу, его рано или поздно найдут. А лопату, чтобы зарыть дьявольский груз, не взял. Я топал по траве к стене молодых дубков, кроссовки промокли. Подумал, что скоро стемнеет, а в нашем лесу водятся кабаны. В прошлом году одному парню пришлось на дерево залезть от них – запросто сожрут.

Вдруг налетел ветер, пронизывающе ледяной, резкий. Лес затрещал, полетели сухие листья, щепки, клочья коры. Деревья не просто раскачивались, они корчились, переплетая ветви, заслоняя мне путь, словно мёртвые многорукие плясуньи.

– Циклон. – Отчеканил я. – Природное явление. Так бывает.

Но захотелось кинуть мешок и броситься обратно. Если кто-то найдёт его, пусть делает что хочет с жутким даром. Я и сделал так, опустил ношу в траву и повернулся к поселку. Но и там кое-что стало иным – дома все были перевёрнуты вверх фундаментами, они ровно стояли на коньках крыш. Остальные постройки и заборы сохраняли прежний вид.

– Мираж. – Я встряхнул головой.

– А ты точно не хочешь посмотреть мои фотки? – Вдруг прозвучал звонкий девичий голос.

Я огляделся, никого вокруг не было, только на одном стогу сидела маленькая сова и вертела головой. Я вспомнил Леночкину вывернутую после аварии шею. На миг показалось, что у совы глазастое девичье личико.

– Галлюцинация. – Я решительно направился в лес, с досадой обламывая цепляющиеся за одежду ветви, пиная корни, торчащие из земли, как кости неведомых зверей. Перед моим лицом металась листва, шумно рушились трухлявые сучья, раздавались взвизги, скрип, стенания, я убеждал себя, что звуки издают качающиеся стволы деревьев.

По этой тропинке в июне я ходил за липовым цветом с Леной и её подругами. Местные жители всегда собирали в лесу лекарственные травы, землянику, тёрн. Липовый цвет здесь добавляют в чай, для аромата. Стоял солнечный день, мы оказались на поляне, окруженной золотистыми цветущими деревьями, над которыми жужжал пчелиный хор. А в тени искрился окруженный осокой родник, вокруг которого на влажной глине отпечатались следы зверей и птиц. Сказочный уголок.

Теперь всё казалось иным – жутким. Сумрак, частокол бурелома вокруг поляны с вылинявшей травой. Когда я ступил на открытое пространство, ветер стал ещё сильней, а мешок таким тяжелым, что я опустил его на землю и поволок за собой из последних сил. Возле родника остановился. Напротив меня, за чёрным зеркальцем воды торчала замшелая коряга, на ней замерла маленькая сова. У неё точно оказалось лицо Леночка. Белое, с круглыми сияющими глазами. Она показала острый красный язычок, явно издеваясь над моим испуганным видом.

– Прекрати. Это не ты. – Произнёс я неуверенно.

Существо звонко захохотало и бросилось мне в лицо, я закрылся рукой, ожидая, что по ней царапнет когтями, но ощутил только скользящее прикосновение крыла.

В следующую минуту столкнул ноутбук в родник. Вода ударила вверх, на миг застыла хрустальной колонной и обрушилась вниз, осыпав меня и деревья брызгами. В глубине забурлило, словно огненная смола боролась с водой, схлестнулись две стихии.

Я повернулся и побежал обратно. С опушки заметил, что дома приняли обычный вид, замедлил шаг. На том же стогу сидела маленькая сова, мельком глянувшая на меня равнодушными птичьими глазами. Слева поднималась большая красноватая луна, сулившая ветреную погоду. И я знал, что именно там, восточней посёлка, кладбище за синей оградой, где аккуратную насыпь над Леночкиной могилой венчает деревянный крест. Ведь памятника не ставят, пока не осядет грунт.

…Прошло три года. Но я так и не могу уехать из Узварово. Иногда глухой осенней ночью просыпаюсь и думаю о том, как подчинить себе неведомую могучую силу. Хочется одеться и бежать в ночной лес, запустить руки в ледяную бурлящую воду, выхватить ноутбук, который окажется легче пушинки, отремонтировать его, включить. Я знаю, что у меня получится, знаю, что все фотографии Леночки сохранились. Приказать оживить её – почему я не сделал этого сразу, когда стоял возле изуродованной машины? С трудом останавливаю себя, надеваю мундир Дижо, беру его старинную табакерку, набиваю глиняную трубку и курю. Закончится табак, и я пойду к роднику. Но табак не кончается.

2014 год.

Не вечный покой

Рассказ

– Ты, говорят, умеешь мёртвых поднимать. – Произнесла гостья, понизив голос.

Анна Петровна, сутулая старуха в безупречно-белой кофте и синей юбке, сидела за столом и смотрела на односельчанку сурово. Хотя, казалось бы, должна сочувствовать – на голове собеседницы – чёрная косынка, платье тоже чёрное, глаза на широком лице заплаканы. Не иначе, близкого схоронила. Обычная деревенская баба лет сорока пяти. Кирпичный загар, полные сильные руки, крепкие ноги в старомодных туфлях с бантиками.

– А к чему спрашиваешь? – Недобро поинтересовалась старуха.

– Значит, правда! Анна Петровна, не таись! Всё равно слухи ходят.

– Ступай домой, Татьяна. Некогда мне лясы точить. Думала, ты по делу пришла.

– По делу! Я ведь не зря спрашиваю. – Татьяна пошарила в кармане траурного платья, вытащила сложенные вдвое купюры. – Просьба большая к тебе.

Старуха бросила взгляд на деньги. Пенсия маленькая, а тут, пожалуй, тысяч десять.

– Говори.

– Так правду о тебе сказывают?

– Не люблю вспоминать. – Старуха взяла с цветастой скатерти очки, протёрла вышитым носовым платком. – Один раз случилось.

– Расскажи, а уж я никому ни словечка. – Татьяна сминает в кулаке угол скатерти, глядит с жадным любопытством.

– В сорок пятом году, перед самой Победой пришла в село последняя похоронка. И кому – Нинке семнадцатилетней. Мужу её было восемнадцать, забрали и погиб сразу. А ведь они только месяц после свадьбы вместе прожили. Уж как убивалась Нинка, чёрная от горя ходила. Мы с ней подружками были, ровесницы. Другие, бывало, про меня шепчут: «Ведьмина дочка», а Нинка не сторонилась, вместе со мной в клуб ходила, на пару в поле работали. Всем делились. Не вынесла я её слёз, решилась на неслыханное. Пришла домой, матушкину заветную книгу вынула из сундука…

Старуха перевела дыхание, передвинула зачем-то горшок с геранью на подоконнике. Татьяна слушала с горящими глазами.

– Дальше, дальше что?

– О том, какие слова наговаривают, и что делают, сказать тебе не могу. Но пообещала Нинке, что муж будет к ней каждую ночь ходить.

– Ох! И что потом?

– Нинка жила на краю села, одна. И вот заметили – только солнце сядет, ныряет к ней в дверь мужик, но по темноте не разобрать, кто. Однако народ у нас любопытный, и как-то два парнишечки решили подсмотреть, что делается у молодой вдовы? А вернулись в страхе. Мол, сидит за столом Нинка, а напротив – её муж. Гимнастерка в земле, в крови, лицо белое, глаза, словно стекло. Я наведалась к ней днём. Спрашиваю, довольна ли? А Нинка говорит: «Не знаю. Придёт, сядет и молчит. Разит от него мёртвым духом. И всё страшнее становится и уже трудно узнать. Уходит под утро. Вот и всё. Казалось, что любым бы его приняла, но только чувствую – не он это, а сила в нём чужая. И сила та им движет. А душа далеко. И когда уходит, всегда оглянётся, словно позовёт». Через несколько дней нашли Нинку в саду – повесилась. Вот как поперёк судьбы идти.

– Анна Петровна, а подняла бы ты моего мужа! – Воскликнула Татьяна.

– Видно, мой рассказ тебе не впрок. – Старуха встала, зашаркала на кухню, загремела посудой, показывая, что разговор окончен.

– Я не Нинка. Вешаться не побегу. А только тоска берёт. Хоть бы посмотреть ещё на него, да постепенно привыкнуть к мысли, что невозвратно теряю. Он ведь внезапно умер, не болел. Выпил жидкость, которой раковину я чищу, да через час и преставился.

– А чем чистишь? – Полюбопытствовала старуха.

– «Утёнком». Разит от него крепко. Мой дурень с похмелья возомнил, что там спирт. А там кислота. Посмотрел бы на этикетку!

– Судьба. Каждый баранчик будет за свою ножку повешен. – Покачала головой Анна Петровна, принесла с кухни пакет с горохом, откинула угол скатерти, высыпала горку, стала перебирать.

– Мы ведь с тобой не чужие. Ты моей матушке сестра двоюродная, уж как она тебя почитает, святая, говорит, ты женщина. Никому в помощи не отказываешь. Я, кроме денег, и сметаны принесла, и яиц три десятка, и сало. – Татьяна стала выкладывать из сумки дары.

– Бесстрашная ты баба, как я посмотрю. – Старуха убрала со стола. Отнесла на кухню горох, вернулась к гостье.

– Так что, поможешь горю? – Не отступалась та.

– Нужен будет клочок от мужниной вещи, фотография. Предавала его земле?

– Сама знаешь, вчера схоронили.

– Я про панихиду. Если поп отпел и землёй могилку посыпали крестообразно – заговор бессилен.

– Не предавала. Не верую в Бога.

– Вот какие времена – в экстрасенсов веруют, в мертвецов ходячих веруют, в чёрного кота и то веруют, а в Бога не веруют.

– Поможешь, бабушка?

Анна Петровна посмотрела на деньги, на продукты – совсем бы впроголодь жила, если бы ворожбой не промышляла.

– А если заметят гостя твоего?

– С кладбища тропинка есть, аккурат через мой огород и во двор, по ней муж ходил траву косить. Авось вернётся самым коротким путём. Никто не заметит.

– Хорошо. Жди. – Резко оборвала старуха.

– Боязно, конечно. – Призналась Татьяна. – Ты бы закляла его, чтоб меня слушался.

Старуха хмыкнула. Поплелась в соседнюю комнату.

Татьяна с любопытством смотрела на красный угол, где обычно, обрамлённые вышитыми полотенцами, у сельчан висят иконы. Полотенца были плотно сдвинуты. Что там за образа? Неужто и у колдуньи иконы, как у всех? Или там черти намалёваны? Татьяна встала и бесшумно шмыгнула в угол, отодвинула край полотенца. В углу не было ничего, и угла не было – вместо него дыра, обугленная по краям. Татьяна шарахнулась обратно, присела за стол. Помнится, слышала в детстве про огненного змея, который ведьм навещает.

Старуха вернулась, подала Татьяне скомканный поясок:

– Надень и не снимай, там слова вышиты обережные.

Когда родственница ушла, Анна Петровна достала из шкафа ветхую книгу в кожаной обложке, нашла заговор, совет, что нужно для дела, и пошла резать петуха, поскольку без крови не обойтись – жизнью за жизнь платят.

Через несколько дней встретила возле магазина Татьяну. Та шла бодро, колдунье улыбнулась льстиво, поклонилась низко. И Анна Петровна решила, что муж её навещает. А поскольку и она не была лишена любопытства, то решила посмотреть, как живёт Татьяна с мертвецом.

Стоял тихий ноябрьский вечер. Анна Петровна надела пальто, накинула поверх ситцевой косынки шерстяную шаль, сунула ноги в меховые чёботы. Взяла толстую кленовую дубину – отгонять собак. И вышла на улицу. Луна светила ярко. Вызвездило к морозу. Улица, чистая, красивая, в последние годы обезлюдела и редко где горели лампы за шторами.

Анна Петровна медленно двинулась к Татьяниному дому. Когда приблизилась, уловила стук. Глухие, размеренные удары. Анне Петровне отчего-то представилось, что к испуганной Татьяне ломится мертвец, и она стала поспешно припоминать, как усмирить такого буяна.

Стук да стук. Анна Петровна оказалась у высокого забора, окружившего дом Татьяны. Когда-то у этой бойкой бабы было справное хозяйство, однако последние десять лет муж пил, и всё пошло прахом. Как известно, в селе без мужика трудно держать много скотины – сил у женщины не хватит одной сено косить, кукурузу с полей подворовывать, зерно с тока возить, навоз убирать, сараи ремонтировать. Обычно одинокая держит курочек да козу. И дивилась Анна Петровна – почему Татьяна затосковала по мужику, который только водку пил, да дебоширил. Разве не её видела старуха месяц назад, убегавшей от мужа, который ещё и топором размахивал? Но сердцу не прикажешь, – решила старуха, видно любила глупая Танька своего пропойцу.

Топор! Да, точно – из-за забора доносился стук топора. Картина ещё страшнее представилась Анне Петровне – в куски разделал жену мертвец. Она постучала в ворота.

– Кто там? – Спросила Татьяна спокойным голосом.

– Пришла посмотреть, как поживаешь, сродственница.

– Занята я. – Хозяйка открыла узкую калитку рядом с замкнутыми на амбарный замок воротами, заслоняя собой обзор. Лицо довольное, глаза бегают. Но Анне Петровне надо было знать всё до конца, она оттеснила Татьяну и ступила во двор.

Широкое пространство, окружённое сараями, освещала луна и фонарь на столбе. Под фонарём мертвец рубил дрова. Анна Петровна оцепенела. Многое она видела на своём веку такого, что обычному человеку во сне не приснится, но эта картина ошеломляла своей будничностью и неожиданностью одновременно.

Татьянин муж, бледный и сосредоточенный, двигался с размеренностью механизма. Он наклонялся, брал полено, ставил его на широкую дубовую плаху, ахал топором, полено разлеталось пополам, а мертвец наклонялся за новым.

– А вчера пилил. Надо же дров на зиму запасти. – Пояснила Татьяна.

Анна Петровна шагнула поближе и тихо сказала:

– Вечер добрый, Миша.

Мертвец не отреагировал, всё также рубил дрова.

– Он других не слышит, с другими он как мельница – она крыльями-то машет, а ничего не сознаёт. – Бодро пояснила Татьяна. – Когда явился три дня назад, я сначала испугалась, а потом смотрю, человек как человек. Сел и глядит. Я тоже посидела, поглядела на него, а потом думаю: не за тем поднимала, деньги платила. На вторую ночь говорю: иди-ка, Миша, дрова к зиме готовь. Ты, милый, при жизни мне обещал, да так и не позаботился.

Дала бензопилу. Думаю: вспомнит, как ею орудовать? Вспомнил. Стволы вишневые, кленовые на поленья порезал, а нынче рубит.

Анна Петровна вдруг ударила палкой о землю:

– Ты что же творишь, окаянная?! Я думала, ты по мужу убиваешься, света белого не видишь! А он у тебя пашет, как в аду! Вечный покой, он на то и вечный покой, чтобы мёртвое тело не тревожили, не мешали ему в землю-матушку обращаться после трудов праведных.