Пингвины зовут

– Что такое, Вероника? – спрашивает Дейзи.

– Кое-что стряслось с моим внуком.

– То есть с Патриком?

– Да.

Она немного знакома с Патриком, поскольку ее отец Гэвин (или «Гэв», как они его называют) был его начальником в магазине велосипедов в Болтоне.

– Мой папа скучает по Патрику, – выпаливает она. – Думаю, ты тоже.

Такая мысль не приходила мне в голову, но, кажется, в ней есть доля правды.

– Разве не удивительно, Вероника, что у тебя есть медальон, а Патрик работает на острове, который называется Медальон, – замечает Дейзи.

– Но ведь именно из-за этого медальона остров и привлек мое внимание, – объясняю я. – А Патрик там оказался из-за меня.

– Значит, твой медальон творит чудеса? – спрашивает она.

– Вполне возможно.

Я думаю о болезненных воспоминаниях, которые таит в себе медальон.

– Кажется, теперь самое подходящее время рассказать мне, что спрятано внутри, – намекает Дейзи.

– Однажды я все тебе расскажу. Но не сейчас.

Эйлин начинает греметь щеткой и совком, но Дейзи целых полминуты сидит совершенно неподвижно, погрузившись в свои мысли. Затем она вскакивает, и я слышу, как она вбегает вверх по лестнице. Она тут же возвращается и кладет мне на руку маленький лоскуток. Я рассматриваю его сверху вниз. Это тонкая полоска, сплетенная из разноцветных нитей, на которые нанизаны бусины в форме ромашек и сердечек.

– Это для тебя, Вероника. Я ведь знаю, как ты любишь украшения, – говорит она.

– Я сама его сплела.

Эйлин перестает греметь и приближается к нам, чтобы посмотреть, о чем мы говорим. На ее лице появляется хорошо знакомое мне выражение любопытства.

– Какая прелесть, Дейзи! – восклицает она, просияв.

Прелесть не совсем подходящее слово, но я хмыкаю в знак признательности.

Выясняется, что этот предмет – «браслет дружбы», сплетенный из набора, который девочке подарила одна из школьных подруг, когда Дейзи только заболела.

– Мои браслеты дружбы творят чудеса, прямо как твой медальон, – говорит она мне.

По правде говоря, я не в восторге от идеи носить эту неудобную штуковину, но позволяю девочке повязать ее вокруг моего запястья. В конце концов, это очень милый жест.

Сэр Роберт, когда не занят на съемках, которые заставляют его отправляться в опасные путешествия в разные уголки планеты, живет в Эдинбурге. Город находится всего в паре часов езды от Балахей, и, если Эйлин не сможет меня отвезти, я смогу легко добраться до него на общественном транспорте или на такси. В последнее время я скорее выбираю второй вариант. Все чаще приходится выбирать комфорт, и это не просто прихоть – отнюдь, все дело в моем стареющем теле. Оно и само является своего рода транспортным средством, я больше не могу его контролировать, но вынуждена пользоваться им по мере возможностей.

Таким образом, я оставлю Дейзи на несколько часов в надежных руках Эйлин, и отправляюсь в Эдинбург на такси. Я устраиваюсь на заднем сидении и расправляю юбку. Теперь, когда можно ненадолго отдохнуть от ухода за ребенком, мои мысли возвращаются к Патрику, и меня охватывает сильное беспокойство. Как я ни пытаюсь, я просто не могу понять своего внука. Я снова и снова прокручиваю слова из его электронного письма. Там была только одна фраза: «Прости, бабуля. Тебе это не понравится, но мы с Терри расстались. Патрик».

От этой фразы меня охватывает тревога. Как такое могло произойти? Я снова и снова задаюсь этим вопросом. Патрик ведь правда любит Терри, я уверена в этом. Я всегда была убеждена, что эти двое подходят друг другу как чашка блюдцу. Они оба по-своему практичны, оба готовы идти на компромиссы и уступать. Этим двоим важно поступать правильно, но они также очень любят друг друга. Эдакие крепкие орешки с мягкой сердцевиной. Он нуждается в ее свете, чтобы разогнать мрак, который съедает его изнутри, а ей нужна его преданность, чтобы исцелить свое одиночество. Что же такое могло стать причиной столь внезапного разрыва?

Если бы я только была там, с ними, я бы наверняка нашла способ помирить их… но что я могу сделать, находясь здесь? Придется надеяться, что они смогут решить эту проблему самостоятельно. Придется верить, что в следующем письме он напишет: «Забудь о том, что я писал тебе, бабуля. У нас с Терри все снова хорошо. Целую».

Голос таксиста прерывает мои размышления и возвращает к реальности.

– Почти приехали, мэм.

Мы заворачиваем на Принсес-стрит, и на фоне голубовато-серого неба вырисовываются до боли знакомые очертания замка. Мысль о скорой встрече с сэром Робертом приободряет меня. Я еще ничего не решила, но его предложение, бесспорно, мне польстило. Я вся дрожу от предвкушения.

Сэр Роберт уже на месте, когда мы подъезжаем. Он выглядит просто великолепно в своем пальто классического кроя, его густые белые волосы красиво обрамляют его аристократические черты лица. У него серьезный вид, но глаза по обыкновению заговорщически сверкают. Знаменитый озорной огонек. Мы под руку идем в ТерлстонХаус, наш любимый ресторан. Он располагается в красивом здании с колоннами на входе, окна которого выходят на Трон-Кирк и Королевскую милю. Сэр Роберт открывает передо мной дверь, как всегда – безупречный джентельмен. Я вхожу внутрь, в нагретое камином помещение, и меня окутывает пьянящий аромат приправ, чеснока, жаркого и свежеиспеченного хлеба. Каждый стол убран, как полагается, белой скатертью с льняными салфетками, свечой по центру и небольшой вазой с вереском. Настоящие цветы – знак качества, вот что я думаю.

Мы присаживаемся недалеко от камина и заказываем вареного морского сазана, а затем вкуснейший кранхан на десерт.

Сэр Роберт внимательно разглядывает меня с другого конца стола, и у меня создается ощущение, что он видит меня насквозь. Мне было бы некомфортно, будь на его месте ктото другой, но я чувствую, что сэр Роберт фокусируется на моих положительных качествах.

– Когда я впервые узнал о вас из блога Терри, я подумал, какая же вы храбрая, что решили отправиться в Антарктиду в свои… восемьдесят? Я не ошибся?

– Да, мне за восемьдесят, – не хочу называть свой точный возраст.

– Чрезвычайно храбрая и бесстрашная женщина, – замечает он.

Обычно я не доверяю льстивым речам, но в случае с сэром Робертом я готова закрыть на это глаза.

– О, это пустяки, – скромно отвечаю я. – Как вам известно, сэр Роберт, Южные Шетландские острова расположены вдоль антарктического побережья, к северу от полуострова. К тому же, я отправилась туда во время антарктического лета. На острове Медальон в среднем тридцать пять градусов по Фаренгейту, почти столько же, сколько бывает в Шотландии зимой, а к такой температуре я привыкла.

Он слегка наклоняет голову.

– Ах да, я понимаю в градусах Фаренгейта, – отвечает он, что не может не радовать (Эйлин понимает температуру только по Цельсию). – Но я знаю, что полевой центр плохо оборудован. Насколько я помню, там совсем скромные удобства.

– Да, полевому центру и в самом деле далеко до того уровня роскоши, к которому я привыкла в Баллахеях, где провела большую часть своей жизни. Но я ведь пережила войну, так что такие материальные мелочи меня не волнуют. Сложнее было справиться с недоверием ученых.

Я вспоминаю, как Дитрих и остальные изо всех сил пытались отговорить меня оставаться на острове.

Сэр Роберт понимающе кивает,

– Ах, да. У меня самого были некоторые проблемы из-за скептиков.

Он примерно на десять лет младше меня и находится в прекрасной физической форме, но мне известно, что уже много лет общественность задается вопросом, когда же он уйдет на пенсию.

С ним я могу позволить себе говорить все, что думаю, без прикрас.

– Из-за нашего преклонного возраста молодежь думает, что мы уже свое отгуляли, – ворчу я. – Они думают, что нам следует поумерить свой пыл, что мы уже все успели. Но дело в том, что я не успела. Я совсем ничего не успела.

Я отдаю себе отчет, насколько эмоционально я реагирую, но будь, что будет.

Сэр Робер сочувственно отвечает:

– Что же, я надеюсь, вы чувствуете, как ситуация меняется. Вы уже пережили великое приключение, а теперь я дарю вам возможность пережить еще одно. Преподношу на блюдечке, – добавляет он, когда официант приносит обед и ставит тарелки прямо перед нами. Роберт делает глоток вина, и одаривает меня игривой улыбкой.

– В наших с вами руках доказать скептикам, что они ошибаются.

– Вы совершенно правы, сэр Роберт. Итак, расскажите мне об этом проекте поподробнее.

Его лицо принимает серьезное выражение.

Он сообщает мне, что морские птицы находятся в смертельной опасности. Морские птицы в общем – группа позвоночных, которая больше всех других обитателей планеты находится под угрозой вымирания, и именно поэтому он так стремиться снять эту программу. Судя по всему, часть программы уже отснята. В прошлом году сэр Роберт уже успел съездить в Скомер и на Фарерские острова, чтобы рассказать про тупиков, и уже собрал некоторый материал про альбатросов.

– Теперь пора взяться за бакланов.

– Прошу прощения? – я слегка поправляю слуховой аппарат.

Он повторяет фразу.

Я почти уверена, что все правильно расслышала, но не могу поверить, что сэр Роберт позволяет себе такие жаргонные выражения. Он начинает объяснять, и я с облегчением узнаю, что баклан – это не обзывательство, а птица семейства олушеобразных.

– Хохлатый баклан – невероятная птица, полностью черная и с оранжевыми пятнышками на щеках. Этот вид находится под серьезной угрозой исчезновения. Я полечу на семь островов в Баренцевом море, чтобы снять выпуск про них, и уже оттуда отправлюсь в Австралию.

Затем он соберет информацию об альбатросах, буревестниках и поморниках для следующей части программы, но хотел бы, чтобы я, Вероника Маккриди, рассказала о пингвинах. Если я соглашусь, потребуется чуть больше недели, чтобы снять репортаж о малых пингвинах в их естественной среде обитания.

После этого сэр Роберт сразу же отправиться на пять недель на Фолклендские острова, куда я тоже могу поехать, если решусь участвовать в проекте и дальше. Фолклендский архипелаг, по словам ведущего, состоит из более чем семисот островов, многие из которых необитаемы. Население некоторых других островов не больше десяти тысяч человек, но, как уверяет меня сэр Роберт, люди там приветливые и гостеприимные. Планируется, что съемки будут проходить в нескольких локациях, и нам придется перелетать с острова на остров на маленьком восьмиместном самолете, так что нас ждет немало живописных видов из иллюминаторов.

Фолклендские острова для меня в первую очередь ассоциируются с войной Маргарет Тэтчер, но сэр Роберт описывает их как райское место: километры открытой местности, перемежающихся крошечными поселениями, стадами овец и колониями птиц, и все это в окружении переливающейся бирюзово-синим и серебристо-голубым водной глади. Острова находятся на том же расстоянии от полюса, что Великобритания, только не от северного, а от южного, и поэтому в следующем месяце там будет конец лета. Наш шотландский январь – затянувшаяся череда серых, промозглых дней, и, должна признаться, мысль о длинных солнечных вечерах, ясном небе и запахе летних лугов меня очень привлекает.

– Мы не сможем рассказать о каждом виде пингвинов в рамках программы, – признается мне сэр Роберт. – Но нескольких постараемся охватить.

Я прошу его назвать разные виды пингвинов, и он перечисляет мне все восемнадцать, загибая пальцы. У него просто невероятная память – почти такая же безупречная, как у меня. Оказывается, что на Фолклендских островах обитает пять разных видов, и я рада узнать, что среди них есть златовласые пингвины. Тут мне удается вставить в разговор недавно приобретенные знания:

– Да, сэр Роберт, этот вид пингвинов обязан своим вторым названием, «макарони», моде восемнадцатого века – макаронизма, как в песне «Янки Пудель».

– «Янки Пудель»? – сэр Роберт удивленно поднимает свои густые брови, пораженный моей эрудицией.

Я с большим удовольствием проглатываю большой кусок морского фазана.

– Мой продюсер очень хочет, чтобы мы сделали эту программу популярной у широких масс, – продолжает он. – И я чувствую, что людям уже наскучил мой голос…

– Ну уж нет, сэр Роберт! – возражаю я.

– А вы бы привнесли в программу что-то совершенно оригинальное, Вероника.

Я чувствую, как мое лицо расплывается в улыбке. Сэр Роберт уверяет меня, что роль ведущей не доставит мне никаких хлопот, потому что львиную часть работы он берет на себя. Слегка раздосадованная тем, что я не буду в программе номером один, я, тем не менее, дрожу от восторга при одной мысли о том, чтобы снова увидеть пингвинов в дикой природе, при том совсем скоро. Поэтому я даю сэру Роберту свое согласие на участие в программе, и принимаю приглашение стать его соведущей и на островах Антиподов, и на Фолклендских островах.

До сих пор я считала, что поездка на остров Медальон была моим последним великим приключением в жизни. И вот теперь я стою на пороге очередного приключения, и с трудом могу поверить в свою удачу. На этот раз меня ждут не скромные условия полевого центра и не самый холодный материк на планете; моя поездка будет довольно комфортной, со всеми удобствами и без лимита на чашки чая, в сопровождении съемочной группы Би-би-си и самого очаровательного джентельмена из всех, что я знаю. А еще там будут пингвины. Тысячи пингвинов.

7

ПАТРИККорабль в Южном океане

Бабуля говорит, что импульсивные поступки в крови у Маккриди. Думаю, я только что доказал ее правоту.

Я наклоняюсь за борт. Здесь, в открытом море, очень холодно. Порывы ледяного ветра обжигают мое лицо. Крики чаек и поморников отдаются эхом в белоснежном небе. Со всех сторон мы окружены острыми вершинами айсбергов, отражающих свет так ярко, что у меня болят глаза. Вдалеке я вижу несколько китов, пускающих фонтаны, но я злюсь на них за то, что они выглядят слишком радостными. Сейчас, когда я уезжаю с острова Медальон, это совсем не кстати.

Я просто не смог больше терпеть. Не собираюсь играть в счастливую семью и дальше притворяться. Ясно одно: я не могу сейчас работать с Терри. Я должен был сбежать оттуда.

Я подавлен, язвителен и раздражен. Как дикобраз – думаю, что мог вы выпустить тысячу острых колючек в любого, кто приблизиться ко мне. Да и какой смысл разговаривать с другими пассажирами? Эти люди просто повстречались мне на пути, они, как и я, погружены в свои проблемы, и мне есть о чем подумать безо всякого общения, большое спасибо. Я избегаю всех на корабле и стараюсь больше времени проводить на палубе. Я продрог до костей. Прекрасно. Кажется, у меня пропал аппетит. Прекрасно. Я чувствую себя разбитым. Прекрасно. Я снова стал грустным одиноким ничтожеством. Прекрасно.

Прекрасно, просто прекрасно, что мне удалось закончить эту сумасшедшую главу моей жизни, но сцены из нее все никак не выходят у меня из головы. Хруст снега и блеск ледников. Тюлени, бьющие своими плавниками, чайки, парящие в небе, сверкающие ручьи талого снега. Склоны, усеянные пингвинами. Бродить среди них, осматривать, взвешивать, считать, помечать. Пар изо рта, затвердевшие от холода варежки, трудности, счастливые моменты. Здание полевого центра. Дитрих, потирающий бороду, Майк, сбивающий снег с ботинок, Терри, сжимающая кружку чая в руках, я, помешивающий горячий томатный суп. Вот Дитрих достает карандаш из подставки и принимается за новый комикс про пингвинов, вот Майк изучает кости в лаборатории, вот Терри сидит перед компьютером, поправляет очки и пытается подобрать нужные слова для своего блога. Вот мы вчетвером сидим за столом и поедаем кашу. Вот Дитрих ставит джаз на CD-плеере, я соединяю провода, Терри наматывает шарф вокруг шеи пять раз, Майк стучит по барометру, Дитрих восклицает «Майн Готт!».

Вот Терри держит пингвина под мышкой, а в зубах у нее карандаш. Вот Терри смеется, потому что каким-то образом пингвину удалось накакать ей на голову. Вот Терри наклоняется ко мне, чтобы показать новые фотографии на своем фотоаппарате. Терри целует меня в губы. Снимает с себя несколько слоев одежды и ныряет под одеяло, ее мягкое, теплое тело скользит по мне, разжигая внутри меня огонь.

А вот мрачные события прошлой недели прерывают эти воспоминания. После намеков Майка я начал замечать, что Терри действительно меня не любит, что она со мной только потому, что бабуля спонсирует проект. Как только я это понял, я стал видеть подтверждения повсюду: в ее взгляде, в голосе, даже, черт возьми, в ее походке. И она постоянно задерживалась, чтобы поработать еще немного. Избегала меня, когда я пытался проявить свою любовь… а затем пыталась компенсировать это притворной лаской. Каким же кретином я был. Мне даже не приходило в голову, что Терри со мной не из-за моей жалкой, раздутой «личности», я был нужен ей только из-за бабушкиных денег.

Последней каплей стала поломка фильтра для воды. Я уже провалил несколько попыток починить его, и мы провели три отвратительных дня с вонючей водой и несварением. Из-за этого мое настроение было ни к черту, и я провел пол ночи, пытаясь его починить. У меня все никак не получалось, а затем, прямо перед восходом солнца, фильтр сдох окончательно. Я заревел от отчаяния и гнева.

Они все выскочили из своих спален, протирая глаза, чтобы узнать, что стряслось. Лицо Дитриха разочарованно нахмурилось, а Майк расплылся в широкой ухмылке. Терри встревоженно потянулась ко мне, чтобы обнять. Я стряхнул с себя ее руки и накричал на нее, на всех них. Чем больше она вздрагивала от моих криков, тем больше я приходил в исступление. Ученые встретили мой срыв напряженным, осуждающим молчанием.

Его нарушила Терри, сказав тихим, но ледяным голосом:

– Иногда я задаюсь вопросом, по силам ли тебе все трудности жизни на острове Медальон, Патрик.

И тут я просто сорвался. Из меня посыпался град новых оскорблений. Я наговорил вещей, которые мне никогда не следовало произносить вслух, но теперь уже слишком поздно, да, черт возьми?

И тогда она сказала:

– Если ты действительно так думаешь, то, возможно, наши отношения были ошибкой.

Я почувствовал себя так, будто мое сердце лежало у нее в руках, и она только что разорвала его на кусочки.

Никогда не забуду боль и обиду, которые я тогда испытал. Им нужно было найти выход.
 И я его нашел.

8

ТЕРРИОстров Медальон

– Полагаю, это конец.

Майк тут же принимается осуждать и предсказывать наихудшие сценарии. Я притворяюсь, что не понимаю, о чем он говорит, и вопросительно смотрю на него.

– Конец нашему проекту, да?

Он раздраженно выплевывает слова.

– Патрик побежит жаловаться Веронике, Вероника остановит финансирование, и тогда нам крышка.

Мне хочется встать на защиту Патрика. Но вместо этого я начинаю защищать Веронику.

– Она сама примет решение. Вероника поддерживала нас с того момента, как узнала о проекте, и я не верю, что она так легко от нас откажется.

Я щелкаю пальцами, чтобы изобразить эту легкость. Но даже сейчас я осознаю, что Вероника и правда остро реагирует на происходящее, и ее реакция может быть непредсказуемой.

Дитрих поднимает голову от своих бумаг. У него обеспокоенный взгляд, но он пытается уравновесить пессимизм Майка.

– Хочу напомнить, что Вероника спасла Пипа, – говорит он. – Так что она эмоционально привязана к проекту.

– А еще она эмоционально привязана к этому неуда… к Патрику, – возражает Майк.

Он нарочно подчеркивает, как эгоистично поступил Патрик, но прямо этого не говорит. Как будто это без него не понятно.

Я не собираюсь соглашаться или спорить с ними. Я расплачусь, даже если просто произнесу имя Патрика, а это никому сейчас не нужно – ни мне, ни им. Я плакала перед Дитрихом всего пару раз за все годы, что мы работаем здесь, но перед Майком только однажды – когда мы все думали, что Вероника умирает. Но сейчас очевидно, что требуются практические решения, а не истерика и слезы.

Я быстро подсчитала, сколько еще мы сможем продолжать исследования, если Вероника перестанет поддерживать нас, и прогнозы неутешительные: максимум три-четыре месяца.

– Я напишу Веронике, – решаю я. – Буду честной и расскажу ей, как сильно мы нуждаемся в ее помощи.

Дитрих потирает бороду.

– Спасибо, Терри, – наконец произносит он. – Думаю, это единственный возможный выход.

Майк кривит лицо.

– Не забудь упомянуть Пипа.

Я соглашаюсь.

– Я и так рассказываю о нем в каждом письме. Она была бы в ярости, если бы я этого не делала.

Полевой центр больше не кажется уютным. Сейчас еще совсем рано, но мне нужно отправляться в колонию. Я надеваю снаряжение так быстро, как только могу, и иду на утренний обход. День сегодня облачный, идет небольшой снег. Я тащусь вверх по склону и как всегда останавливаюсь на вершине, чтобы полюбоваться видом: мягкое белое полотно снега, гладкие скалы, отражающие свет, горная гряда на горизонте и озеро в форме полумесяца. А вдалеке, раскинувшись по всей долине, меня ждет суетливая и полная жизни колония пингвинов – как много она значит для меня.

Пингвины. Пингвины всегда на первом месте.

Я набираю темп и быстро спускаюсь по склону в самую гущу колонии. Какое облегчение я испытываю, когда оказываюсь среди эти шумных, пахучих, невероятных птиц. Некоторые стряхивают снежинки со своих пухлых туловищ, другие прячутся в своих гнездах. Многим из них всего несколько недель от роду, они такие смешные и трогательные, покрытые растрепанным серым пухом. По краям колонии туда-сюда снуют пингвины, ковыляют с расставленными крыльями или скользят по снегу на животах, отталкиваясь своими сильными ногами. Они оставляют темные следы на снегу, подобные складкам на белой простыне.

Я с головой погружаюсь в работу. Может людей на острове и останется всего трое, но зато у меня есть целых пять тысяч пингвинов Адели.

Патрик уже, наверное, в сотнях миль отсюда, но он никак не выходит у меня из головы. Жалеет ли он о том, что сел на корабль? И что за муха его укусила! Ненавижу злиться – от этого ощущение, будто мой разум захватывает темная сила – но я ничего не могу поделать с собой. На карту поставлено нечто более важное, чем его уязвленное эго, и я не могу поверить, что он мог так поступить с нами.

Я брожу по колонии и помечаю еще нескольких пингвинов, и меня начинают охватывать сомнения и сожаления. Была ли я неправа? Была ли я виновата?

Возможно, нам с Патриком с самого начала не суждено было быть вместе. Мы влюбились друг в друга так скоро и при таких странных обстоятельствах здесь, на острове Медальон. У меня нет опыта в отношениях, и я никогда не была в них мастером. У меня есть всего несколько бывших – самодовольный Стиви, который не потрудился сообщить о том, что он веган, до тех пор, пока моя мама не положила перед ним свиную отбивную, красавчик Сэм, который так и не смирился с тем, что я не ношу платья, и высокомерный Дэмиан, который считал, что лучшее свидание – это когда я смотрю, как он играет в своей группе. Я всегда очень старалась в этих отношениях, но всегда в глубине души осознавала, что все должно быть совсем иначе. Когда я приехала на остров Медальон, я испытала такое облегчение. Наконец-то я могла забыть о мужчинах и сосредоточиться на пингвинах.

А затем появился Патрик, и я испытала совершенно другую любовь. Такую, о которой пишут книги и сочиняют песни. Эта любовь сделала меня очень счастливой, как бывает, когда любишь по-настоящему.

Готова поклясться, что он тоже был счастлив.

У меня начинает щипать в глазах. Я огородила небольшой участок, и пытаюсь подсчитать соотношение взрослых особей и птенцов. У меня есть кликер, но я снова и снова сбиваюсь со счета. Я обнуляю его и начинаю все сначала.

Это бесполезно. Я ненадолго сворачиваю в сторону и направляюсь к берегу, глубоко дышу и пытаюсь взять себя в руки. Облака уже рассеялись, и солнечные лучи пробиваются сквозь них и золотом отражаются на поверхности воды. Айсберги напоминают огромную сверкающую флотилию. Маленькие плоские фигуры плавают рядом с рельефными гигантами, покрытыми синими тенями и белыми отблесками. И все же даже в такой ясный день, когда волны выбрасывают сверкающие, подобно бриллиантам, капли с каждым ударом о скалы, в спину мне дует ветер, а в ушах стоит шум от пяти тысяч пингвинов, я не могу отделаться от потрясения, вызванного недавними событиями.

Я не понимаю, как мы справимся со всем, ведь Дитрих тоже совсем скоро уедет. Мне придется определиться с тем, что мы сможем сделать, и тем, что у нас уже точно не получится. И как Вероника отреагирует на новости? Она справедлива, но упряма. Надеюсь, Патрик не станет настраивать ее против нас. Я знаю, что ему больно, но он ведь не способен на такое?

Меня охватывает чувство одиночества. Я позволяю себе немного поплакать, а затем возвращаюсь в центр колонии. Среди черно-белой массы виднеются крошечные цветные точки – желтые метки, которые мы прикрепили к крыльям птиц, чтобы отслеживать отдельные особи. Я всматриваюсь в толпу пингвинов, чтобы разглядеть одну оранжевую точку среди сотен желтых. Если я смогу найти Пипа, он поможет мне немного взбодриться.