Проклятые земли. Левиафан. Книга 4

Проклятые земли

Левиафан. Книга 4

Алексей Фролов

© Алексей Фролов, 2023

ISBN 978-5-0059-8629-0 (т. 4)

ISBN 978-5-0059-8628-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Берсерки

Аудун стоял на вершине невысокого утеса, кутаясь в плотный шерстяной плащ, колючую поверхность которого планомерно оккупировали невесомые белесые хлопья, первые в этом году. На самом деле, ему было плевать, когда в этом сезоне впервые пошел снег – сегодня, вчера или месяц назад. Хотя месяц назад его здесь еще не было.

А где это – здесь? То был первый вопрос, который он задал себе, очнувшись посреди бело-желтой скупой на растительность равнины между Тёнсбергом и Осгордстранном. Тогда он сам был неотличим от пейзажа вокруг – так же гол, холоден и неприветлив.

Рядом с его едва не окоченевшим телом обнаружилась каменная крупа, судя по характерным очертаниям сохранившегося остова немногим ранее представлявшая собой рунный камень. Аудун сделал это наблюдение походя, и тут же отбросил в глубины памяти с глаз долой. Потому что оно лишь привносило в и без того спорную ситуацию ворох новых вопросов. Почему здесь? Почему сейчас?

Для человека его навыков мало что могло стать серьезной проблемой, однако ж таковая нашлась, и это было вовсе не отсутствие одежды и оружия в скованном хладом краю, где ходить без ножа за поясом было равносильно изощренному самоубийству. Реальной проблемой было отсутствие клыка, который он все время таскал на шее, чтобы блокировать свой дар (или все же проклятие? сам он давно бросил попытки понять это).

Согласитесь, не так то просто раздобыть клык последнего дракона! А вот вернуть свое – гораздо проще. Аудун знал, что появился здесь в одежде, при своем зачарованном клинке и с клыком на шее. Но кто-то воспользовался его беспомощностью, пока он лежал в отключке, и обобрал до нитки. Благо, хоть не убили (Аудун уже не был уверен в своих силах, и могло статься, что теперь он перенял от смертных и эту глупую привычку – умирать от пары дюймов кованой стали, застрявшей меж ребрами).

Рунный камень стоял недалеко от тракта, выбравшись на который он сразу встретил крытую телегу торговцев. Точнее – обычных фермеров, но с приходом осени, когда урожай собран, а сено для скота заготовлено, здесь каждый становится торговцем. Или воином, хотя одно едва ли мешает другому, такой уж это народ.

Торговцы по доброте душевной выдали ему льняные штаны с рубахой, шерстяной плащ и даже пару саржевых обмоток. Большего предложить не могли, но продрогший странник со странным блеском в медовых глазах и на том был искренне признателен этим немногословным людям со светлой обветренной кожей и бесконечной усталостью в глубине выцветших серо-голубых глаз. Именно тогда он назвался Аудуном, даже не подумав, насколько хорошо это имя ему подходит.

Он пошел с торговцами в Тёнсберг, по пути из одолженного лука прикончил двух взрослых лис, споро освежевал тушки. Мясо отдал торговцам в благодарность, а шкуры и клыки на входе в город выменял на неброскую кожаную обувку, вылинявшую верхнюю рубаху и тонкий пояс, простенький – без накладок и разделительных колец.

В местной корчме сыграл с подпившим хускарлом в хнефатафл и выиграл у него два латунных кольца, железный браслет и кружку меда (а еще – полный бессильной ярости взгляд и проклинающую вису в спину). Походив по городскому рынку, быстро прикинул местные дефициты, начал обмен. Браслет на два брактеата, брактеаты на монету, пришедшую с далекого востока, за которую смог получить ящик свежей рыбы. Рыба ему… ну совсем не была нужна, зато ее удалось сменять торговцам, только что прибывшим из глубины материка, на меховую накидку средней поношенности.

Накидка была женская, но пришлась кстати одному не в меру романтичному (и совсем уж не в меру пьяному) хирдману, который отдал за нее великолепной работы скрамасакс. Боевой нож Аудун сменял на пару колец и новый пояс, теперь уже – с дюжиной накладок и филигранным охвостьем. В итоге, к середине дня, человек, с утра не имевший даже имени, выглядел уже как зажиточный торговец или удачливый хускарл, прослуживший ярлу ни один год и изрядно повоевавший за его здравие с данами и свеями.

К этому моменту он уже понял, где оказался, и не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять – только один народ на этой земле может с невыносимой гордостью в вечно прищуренных от соленого морского ветра глазах называть себя нордманами. Но что важне – он узнал, куда делся клык! Оказалось, что его тело, пребывавшее в крайне бессознательном состоянии, обобрала банда берсерков, что обреталась на острове у берегов Хортена. Остров в народе прозвали Болли, что на языке нордманов означало «злой».

Остров был довольно большой, вара два в длину, окаймленный невысокими отвесными скалами, а ровно посредине стоял одинокий дуб, огромный, точно Иггдрасиль, но давно иссохший, надо думать – от одиночества.

Берсерки поселились на острове три месяца назад. Поговаривали, что они сбежали из хирда Эйрика Агнарсона, конунга Вестфольда, и теперь занимались разбоем на тракте, чем и жили. Годи Хортена, Осгордстранна и Тёнсберга объявили их вне закона и даже назначили награду за головы воинов, превратившихся в мерзкое отребье. Вот только мало нашлось храбрецов, что рискнули бросить вызов целому отряду берсерков, давно забывших о правилах честного хольмганга. По правде сказать, таковых вообще не сыскалось.

Но обо всем этом Аудуну даже не пришлось никого расспрашивать, он просто слушал, что говорят на улицах Тёнсберга, одновременно меняя один товар на другой. Ближе к вечеру он двинулся в сторону Хортена и теперь стоял на мысе Борре, глядя, как в полутора варах к востоку неспокойное гранитное полотно вечно холодных вод мерно накатывается на черные скалы, острые, словно клыки неистовой Ран. Воин перевел взгляд на городскую пристань, где у почерневших бревен высокого пирса покачивались скорлупки двух кнорров, одного снеккара и дюжины рыбацких лодок.

Толи вздохнув, толи рыкнув, он опустил глаза и посмотрел на свои ладони, замотанные в серый лен. Проклятый дар не оставлял его ни на минуту, и было бы крайне неразумно заявить о нем во всеуслышание. Но рано или поздно это произойдет, если ему не удастся вернуть клык. А с артефактом можно будет снять эти засраные повязки и взять кружку меда или куриную ногу собственной рукой, не боясь превратить их в то, ради чего на этой земле испокон веков свершаются самые жестокие безумства.

Он спустился в порт Хортена и без труда нашел рыбака, который согласился отвезти его на Болли. Разумеется, не бесплатно. Бесплатно его могли разве что проклясть или садануть ржавым ножом в живот. Но за латунный брактеат с обережной рунической вязью на внутренней стороне любой рыбак согласился бы отвезти Аудуна хоть до самого Готланда, где, как говорят, торгуют даже драккарами.

– Правь к югу, – коротко бросил он рыбаку по имени Грегер. Тот сам назвал свое имя, хотя Аудун не просил. Это было откровенно лишней информацией, он больше не планировал пересекаться с Грегером, в этой жизни уж точно. И если людям свойственно предполагать, то Аудун в своих планах не сомневался.

Берсерки подходили к острову с севера, где виднелась небольшая песчаная бухта и почти не было камней, о которые при сильных волнах даже кнорр размелет в щепки.

Аудун рассмотрел их лодку, неподалеку под валуном увидел дозорного. Берсерки хоть и преступили закон предков, все же оставались матерыми и умелыми воинами, они хорошо понимали – рано или поздно кто-то придет по их головы, слишком уж много зла они принесли своим братьям нордманам. Потому и соблюдали хотя бы минимальные меры предосторожности.

Грегер по указанию Аудуна сначала двинулся на юг вдоль берега, а затем резко свернул на восток, подойдя к острову с южной стороны, где в море упиралась почти отвесная каменная стена.

Аудун встал со скамьи, плотно обмотал плащ вокруг талии и посмотрел на Грегера.

– Возвращайся, – сказал он, поворачиваясь к торговцу спиной. – И забудь, что кого-то куда-то отвозил этим вечером.

– Как скажешь, – пожал плечами рыбак. – Пусть Тор даст тебе умереть с честью.

Аудун легко и бесшумно вошел в ледяную воду, ни мало не заботясь о том, почему Грегер заочно отправил его к праотцам. Может статься потому, что при Аудуне не было никакого оружия. А может дело в том, что лезть на восемь опытных берсерков в одиночку даже с самым лучшим оружием – самоубийство.

Он сделал несколько мощных гребков, а затем, не издав ни звука, вынырнул из воды до линии губ. Плавно двинулся вперед, к скалам, ловя каждый шорох. Кто знает – быть может, он недооценил этих берсерков и здесь у них тоже стоит дозорный, где-нибудь у вершины в тени скал. Этого Аудун действительно опасался и все ждал рокового посвиста стрелы, рассекающей воздух.

Но дозорного не было. Либо же он решил подпустить незваного гостя поближе. Аудун вцепился в камни руками, все еще туго замотанными в льняные тряпицы. Здесь это оказалось плюсом – острые края камней вполне могли распороть ладонь до самой кости. Он задрал голову – до вершины утеса совсем немного, не больше двух с половиной гейров (Аудун отлично адаптировался и уже даже в мыслях пользовался мерой длины, бывшей в ходу у нордманов).

Однако это небольшое расстояние предстояло преодолеть по холодным и скользким камням, стоявшим почти вертикально, да еще и в полумраке. Но Аудун слишком давно жил на этом свете, чтобы его могла одолеть какая-то скала! Он вытянул вверх правую руку, нащупал надежный уступ, подтянулся. Затем повторил то же движение левой рукой, одновременно ища опору для правой ноги. Удивительно, но он ни разу не поскользнулся, буквально через несколько минут оказавшись на вершине утеса.

Аудун двинулся вглубь острова, бесшумно скользя меж плотных дубов и буков, чьи кроны образовали над его головой сплошной шелестящий покров. Легкий ветер был кстати, скрип стволов и шорох листьев помогали скрадывать неудачные шаги. Скоро впереди он заметил гряду валунов, за которой под раскидистыми ветвями высохшего дуба, скользили желтые отсветы костра.

Воин медленно приблизился к валунам и посмотрел вниз, где в чашеобразном углублении меж скал обосновались берсерки. Место было отличным – с трех сторон защищено скалами, а от песчаной гавани на севере к нему вела узкая извилистая тропка. С берега даже дыма не было видно.

Однако у берсерков, что развалились у ярко пылающего костра, подстелив под себя овчинные шкуры, преимущество сохранялось ровно до тех пор, пока их не атаковали сверху, со скал. По идее, это был вполне правдоподобный вариант, но банда вояк в него, видимо, не верила, потому как семь массивных тел (восьмой в уме – дежурит в бухте) весело ругались и ржали, точно кони, расплескивая вокруг слюну изо рта и мед из деревянных кружек.

У четверых на поясе Аудун заметил скрамасаксы, рядом – по одноручной секире. Еще двое положили возле себя на шкуры по длинному мечу в паре с секирой. Рядом с самым грузным и массивным воином лежала огромная двуручная секира, Аудун прикинул, что такой можно не задумываясь расколоть человека от макушки до задницы точно полено. Главное иметь соответствующие габариты.

Щитов не было, что Аудуна не удивило – берсерки, как известно, щитов не признавали. Эти головорезы шли в бой без шлемов и доспехов, славя Одина и одновременно памятуя о любвеобильности матерей, жен, сестер и даже прабабок врага. При этом из тех бранных речей неизменно следовало, что враг, против которого шел берсерк, гарантированно приходился ему прямым потомком, едва ли не сыном, реже – внуком.

Но сейчас, изрядно набравшиеся меду, расслабленные и абсолютно неготовые к бою, берсерки представлялись не такими уж грозными бойцами. Они шутили, смеялись, ковырялись в носах и задницах. Адудун отдавал себе полный отчет в том, что собирается напасть на них так, как в этих землях нападать не принято, и если победит (на что он весьма и весьма надеялся), чести в такой победе не будет.

С другой стороны, это ж бандиты, отребье, сознательно поставившее себя вне людских законов, пошедшее против канона предков. Они уже не совместимы с понятиями о чести. Потому Аудун распорядился увести совесть под белы рученьки куда-нибудь подальше, чтоб не бурчала на ухо, напружинился всем телом, вдохнул и камнем рухнул с утеса на одного из воинов, целя обеими ногами ему в голову.

Глава 2. Знаки Судьбы

Его удар был жесток, даже чудовищен. Он вонзился в голову воина вытянутыми носками, одновременно чуть согнув колени, чтобы не травмировать собственные ноги. Голова огромного берсерка почти не пострадала, а вот шея не выдержала.

Он упал на обнаженное по пояс мускулистое тело, скатился с него и бросился сквозь огонь на другого противника, но уже не с голыми руками. Выплескиваясь из огня, он выбросил вперед руку с позаимствованным у трупа скрамасаксом. Нож разорвал врагу горло, Аудун тут же высвободил оружие и метнул его в третьего противника, попав ему точно в центр груди.

Но берсерки не были бы берсерками, если бы их можно было одолеть так легко. Когда Аудун кинулся на следующего врага, тот уже стоял на ногах, плотоядно скалясь, сжимая в одной руке узкую боевую секиру на коротком древке, а в другой – длинный клинок. Никакого страха в глазах, только сосредоточенная ярость. Воин сам бросился навстречу Аудуну, нанося удар сначала одной рукой, потом другой.

От клинка Аудун сместился в сторону, навстречу секире выставил свою, подхваченную с земли при убийстве второго воина, и покачнулся, когда два древка с треском столкнулись. Тут же свободной рукой Аудун выхватил скрамасакс из-за пояса своего противника и ударил его в живот. Тот зарычал и саданул Аудуна лбом в лоб, отчего тот непроизвольно сделал шаг назад. Что его и спасло, потому что в то место, где он только что стоял, беззвучно вонзилась двуручная секира.

Аудун пришел в себя одновременно с воином, который ударил его, но вновь оказался быстрее. Он легким, но сильным движением направил свое оружие по восходящей дуге и оно вонзилось в подбородок берсерка.

Он вырвал узкий клюв секиры из хрустящей плоти и тут же перекатился через спину, спасаясь от следующей атаки. Как только он встал на ноги, на него бросился берсерк с мечом и секирой. Он был хорош, но не настолько, чтобы в одиночку составить проблему для воина, за плечами которого было так много крови и смерти.

Берсерк атаковал яростно и стремительно, Аудун увернулся от секиры, вскользь блокировал меч скрамасаксом, отводя оружие врага в сторону. Затем ударил берсерка ногой под колено, молниеносно сменил хват ножа и, выбросив руку вперед, чиркнул потерявшего равновесие противника по шее. Берсерк не мигая уставился на него алыми глазами, которые когда-то своим цветом напоминали прозрачное северное небо, в те короткие мгновение, когда оно не было затянуто низкими серыми облаками или грозовыми тучами.

Переключая фокус на другого противника, Аудун краем глаза заметил шевеление в тени за дубом, но все берсерки (и живые, и мертвые) исключая дозорного были перед ним, поэтому он подумал, что ему просто показалось. И все же про себя отметил не поворачиваться к дубу спиной.

Его вновь атаковал воин с двуручной секирой, он бил размашисто, но быстро, а главное – орудовал не только той частью древка, что было заковано в гибельную сталь. Он атаковал и другим концом, ловко выбрасывая его то вверх, то вниз, отвлекая врага или стараясь сбить с ног. Аудун неожиданно подумал, что все они действительно сильные и опытные воины и этот небольшой отряд легко мог держать в страхе весь тракт от Хортен до самого Саннефьорда.

Наконец берсерк открылся, он выбросил секиру слишком далеко вперед и не успевал вернуть ее в защитную позицию, тогда как Аудун просто шагнул ему навстречу и ударил коротким скрамасаксом в бок. Затем крутнулся на пятках, уходя от колющего удара другого воина и с разворота вогнал секиру в спину уже раненого противника. Судя по характерному хрусту, он перерубил берсерку позвоночник.

Однако и его зацепило, он недостаточно быстро ушел от колющего удара и клинок берсерка разорвал ему не только обе рубахи, но и плоть чуть пониже ребер. Штаны на правом бедре быстро намокли.

Воин, замерший перед ним по другую сторону костра, не спешил атаковать. Изначально он был вооружен секирой и клинком, но сейчас отбросил секиру, подобрав меч сраженного брата. За его спиной Аудун увидел еще одну фигуру, то был дозорный, выставленный в гавани, судя по его лицо – до сего мгновения он был погружен в хмельной сон, и, надо сказать, довольно глубоко, потому что взгляд его не отличался осмысленностью. Зато копье он держал за нужный конец и умело выставил его над левым плечом обоерукого бойца.

Они начали медленно двигаться вокруг костра и Аудун понял, что многие слухи о берсерках оказалось ложью. Они действительно бились с невиданной яростью и были довольно умелы, пожалуй даже настолько, что если бы Аудун не застал их врасплох, то шансов на победу у него было бы крайне мало, несмотря на весь его опыт и мастерство. Но он понял главное – они умеют просчитывать поединок, умеют изучать противника, оценивая его сильные и слабые стороны. И делают это очень быстро.

Воин с двумя мечами несколько раз проводил обманные выпады только для того, чтобы оценить, как Аудун будет защищаться. В третий раз он двинулся прямо через огонь, завертев мельницу с немыслимой скоростью. Любого другого он припер бы к каменному валуну и изрубил бы на части, но Аудун слишком часто бился с воинами, которые, как считалось, были быстрее ветра.

Меньше удара сердца ему понадобилось, чтобы оценить траекторию движения вражеских мечей и нанести короткий удар скрамасаксом в правое запястье воина, когда он направлял один из клинков на очередную губительную дугу. Берсерк не издал ни звука, хотя три из пяти пальцев на его правой руке отделились от запястья. Он выронил меч и отступил на шаг. Аудун, заранее перехватив секиру за середину древка, чтобы было удобнее бить почти в упор, нацелился ему в голову, но был вынужден отскочить назад, когда второй берсерк нанес удар копьем.

Воин, лишившийся пальцев на правой руке, даже не взглянул на свою рану. Его глаза, подернутые красной паутиной лопнувших капилляров, частично сохранили былой цвет. Они отливали полированной сталью, как воды северных морей. Он посмотрел на Аудуна с неприкрытым вызовом, крутанул клинок в левой руке и шагнул спиной через костер. Они вновь двинулись по кругу.

И все же Аудун не ошибся насчет дуба, там действительно кто-то был. И теперь этот кто-то с протяжным, скорее волчьим, чем человеческим воем вспорол темноту стремительным ударом секиры, вонзившейся в шею воина с копьем.

Берсерк с отрубленными пальцами тут же откатился в сторону и замер, глядя в темноту, из которой вышел высокий длинноволосый мужчина средних лет с поджарой, точно волчьей фигурой. Его спутанные грязные волосы спускались ниже плеч и было видно, что если их вымыть и вычистить, они будут белыми, словно мука. Всю левую часть его лица вместе с глазом изуродовал длинный узкий шрам. Яркие глаза желтоватого цвета смотрели жестоко и уверенно.

Мужчина бросил взгляд на Аудуна и коротко кивнул ему, тот отступил на шаг, понимая, что воин просит поединка с врагом. Беловолосый был изможден, казалось, он не спал и не ел много дней, однако и его соперник пребывал не в лучшей форме после того, как Аудун лишил его пальцев на правой руке.

Берсерк зарычал, словно медведь, и, обнажив свои желтые клыки в зверином оскале, бросился на врага. Тут же Аудун понял, что будь у берсерка хоть обе руки, хоть еще две сверх того и в каждой – по клинку, шансов против беловолосого у него не было. Тот со скоростью, едва различимой глазом, шагнул в сторону, пропуская вражеский меч перед собой и ударил берсерка секирой в затылок, вогнав оружие в голову врага по самое древко.

Тело берсерка, уже распрощавшееся с мятежным духом, по инерции сделало два шага вперед и рухнуло на землю. Воин подошел к нему, нагнулся и стянул со стремительно холодеющего запястья ничем не примечательный латунный браслет.

Аудун внимательно следил за беловолосым воином и только теперь заметил на его руках остатки веревочных пут. Сложить два и два не составило большого труда – этот человек был пленником берсерков и не преминул воспользоваться ситуацией, чтобы освободиться и отомстить обидчикам. Но кто знает – был ли он союзником Аудуну.

– Выходит, помогли друг другу, – выдохнул беловолосый воин, тяжело прислонившись к дубу и буквально сползая на землю по шершавой черной коре. У него был сильный, но тихий голос. Голос человека, который от усталости едва не валится с ног.

– Тебе я уж точно помог, – процедил Аудун, не сводя с воина золотисто-медовых глаз. Что удивительно, никто здесь ни разу не обратил внимания на его глаза, будто с такими тут ходил каждый второй. А ведь они отличались от человеческих, и сильно.

Беловолосый дернул уголком губ, решив не тратить силы на полноценный смешок.

– Гуннар, – представился он. У нордманов это говорило об известной степени доверия, здесь не было принято называть свое имя тому, кого собираешься убить.

– Аудун, – прозвучало в ответ. – Ты был их пленником?

– Пусть так, – вздохнул Гуннар, прикрыв глаза и откинув голову назад. – Там, в ложбине за дубом эриль, но его крепко приложили обухом секиры, может и не очухатся.

Аудун уже потерял к разговору всякий интерес, его вполне устраивало хотя бы то, что беловолосый не собирается ввязываться в драку. Он стал шарить по трупам берсерков в поисках драконьего клыка. Их оружие ему было ни к чему, не к такому он привык, а кольца, браслеты и прочие вещи, которые годились на обмен, его тем более не интересовали, ибо таких он мог заполучить столько, сколько потребуется.

– Украли что? – спросил Гуннар, не открывая глаз.

– А если так? – Аудун глянул на него, не переставая обшаривать тело очередного берсерка. Похоже, если у них и был главный, то ни доспехами, ни оружием он не отличался от остальных. А это значит, что придется обыскать каждого.

– А если так, то у скалы по другую сторону от костра за камнем яма, убранная ветками и землей, там у них схрон, – медленно проговорил беловолосый. – И прекращай огрызаться, златоглазый, не враг я тебе.

– Не то разозлишься? – хмыкнул Аудун, подходя к камню, на который указал Гуннар. Он пошарил за камнем рукой и действительно натолкнулся на охапку веток, присыпанных землей. В густой тени, образованной камнем и скалой, даже днем это место было бы непросто заметить. Он откинул ветки и достал из ямы увесистый мешок.

– Не то разозлюсь, – тихо подтвердил беловолосый. Аудун чувствовал в нем большую силу, но не мог уловить ее природу.

– А ты, как погляжу, отменный воин, – вновь заговорил он, вытряхивая содержимое мешка на землю перед костром. – Как же попал к этим головорезам?

– Захотел и попал, – Гуннар, наконец, открыл глаза, его зрачок тут же дернулся и стремительно сжался, реагируя на яркий свет. Аудуну на мгновение показалось, что зрачок у воина не круглый, как у человека, а вытянутый по вертикали, точно у кошки. Но потом он еще раз посмотрел на Гуннара и увидел обычные человеческие глаза.

– Охотник за головами что ль? – хмыкнул Аудун. – Нанялся к хортенскому годи убивцев истребить?

– Не нанимался я ни к кому, – воин с кряхтением поднялся и подковылял к костру, вытягивая вперед сильные жилистые руки, явно исхудавшие от нехватки пищи. – Я давно уже ни к кому не нанимаюсь. Но цель была такая, да.

– А прошлое твое, я полагаю, касается лишь тех, кому в нем нашлось место, так? – он на мгновение перестал перебирать сокровища берсерков в поисках своего клыка и посмотрел на Гуннара. Тот спокойно выдержал его взгляд, в желтоватых глазах отражалось пляшущее пламя. Едва ли – только этого костра. Сотен, тысяч костров, а еще – пылающих городов.

– Верно, – кивнул беловолосый, позволив себе нечто, отдаленно напоминавшее улыбку. – Я, как и ты, пришел сюда издалека. Меня тут назвали ульфхеднаром.

– Вроде этих? – Аудун кивнул на трупы берсерков, вновь продолжив остервенело рыться в барахле бандитов. На мгновение он заинтересовался беловолосым воином, но мгновение то минуло и на передний план вновь вышел поиск амулета, без которого ему не взять под контроль собственную силу.

– Вроде этих, – кивнул Гуннар, вновь улыбнувшись, в этот раз – как-то двусмысленно. – Только одиночка.

Аудун пропустил его слова мимо ушей, потому что в груде разнообразных украшений из железа, бронзы, латуни и даже серебра отыскал то, зачем пришел. То, что стоило больше всех драгоценностей, которые он смог бы найти в землях нордманов. Клык последнего дракона.

Выглядел клык как… клык, только большой, больше медвежьего, в простой оправе из матовой стали на черном кожаном шнурке. Аудун тут же надел его на шею, пряча под рубахи. Ничего не изменилось, никаких новых ощущений, но воин знал, что чары амулета уже начали подавлять его проклятый дар.