Полная версия
По ту сторону добра
Passionary
По ту сторону добра
Первый сборник рассказов писателя под псевдонимом Passionary. В него вошли самые читаемые рассказы автора: «Ведунья», «Ночной сторож», «Колодец», «Фриц» и др.
Мистика: «Ведунья»
Ветер гонял листву по пустынным улицам заброшенной деревни. Он заглядывал в разбитые окна, выл в трубы и стучал дверями пустых амбаров, которые пронзительно скрипели ржавыми петлями. Серые тучи мрачными клубами ползли над лесом, щерясь молниями. Вдали слышался глухой рокот, ветер доносил запах дождя.
Внедорожник остановился у перевернутой посреди дороги гужевой повозки. Свет фар впился в прогнившее днище с растопыренными осями, на которых еще красовалось одно колесо с частично выломанными спицами. Оно медленно вращалось, тихо поскрипывая.
Пассажирки автомобиля молча разглядывали неожиданное препятствие, которое перегородило им дорогу.
– Лиза, я тебе говорю, это то место. Вот тебе и телега, а вон и крайний дом с высокой трубой, – заговорила рыжая девушка, сидевшая на пассажирском сиденье, указывая ухоженной ручкой с плетенным тонким серебряным браслетом на покосившийся сруб, видневшийся впереди.
– Оль, а тебе не кажется, что твоя знакомая немного того? Нагородила какой-то чепухи, а мы приперлись, как две дуры, за 300 км от дома. Вообще, непонятно, где мы… Я боюсь, даже выйти из машины, не говоря уже о том, чтоб идти куда-то, – беспокойно теребя руль и разглядывая затягивающееся тучами небо, сказала светловолосая девушка с нервно-истощенным лицом.
– Зря приехали что ли, Лиза? – поняв, к чему клонит её подруга, рыжеволосая открыла дверь и, мягко изгибаясь, как кошка, выскользнула наружу.
– Куда ты? Ах, чтоб тебя, рыжая бестия! Зачем я только послушала вас, – запричитала девушка, смотря, как та уже обходит опрокинутую телегу и машет ей рукой.
Оля достала телефон, приняла элегантную позу, поставив ножку в красном твидовом сапожке на телегу. Откинула жилетку, слегка подняла голову, и очаровательно улыбнувшись, сделала первый снимок. Вспышка молнией озарила её и исчезла, растворившись.
Лиза вылезла из машины и, закутываясь в короткое полупальто, аккуратно ступая, пошла к подруге.
– Врёт она всё, – недовольно бурча и осматриваясь по сторонам, сказала Лиза.
– Лизка, какая ты зануда, – засмеялась Оля. – С чего ей врать-то? Она жила тут в детстве, ей ещё мамка про ту колдунью рассказывала. Говорит, что вся округа к этой бабке бегала, а после смерти её – люди до сей поры в дом к ней хаживают. Поговаривают, что если сесть у печи и попросить желаемого, – то сбывается. Только оставить нужно в дар что-нибудь, а то говорят, – не сбудется.
Оля с прищуром смотрела на Лизу. И Лизе было непонятно, говорит она это серьезно или просто снова разыгрывает её.
– Да пойдем уже! Вот не думала, что ты такая трусиха. Авось жениха доброго посулит!… – засмеялась она и приобняла подругу.
Ветер рванул вдоль улицы, шелестя высокой травою. В доме напротив подруг с шумом ударилась ставня о бревенчатую стену и беспомощно повисла на раскуроченной петле.
Лиза вздрогнула и огляделась по сторонам.
***Медленно ступая, они дошли до крайней избы, о которой говорила знакомая Оли.
Старый дом без оконных рам с покосившейся крышей словно пустыми глазами смотрел на незваных гостей. На штакетниках были развешаны разноцветные ленточки, посеревшие от времени и непогоды, некоторые завязаны бантом, другие – узлами. У самой калитки висел плюшевый мишка. Один глаз-пуговка его был оторван, а второй пристально следил за тропинкой, ведущей к дому, по которой шли, прижавшись друг к другу, девушки.
– Оль, может ну эту затею… – запаниковал Лиза.
– Даа, что-то как-то нерадужно тут, – озираясь по сторонам, прошептала подруга. – Но надо, Лизка… Да и что мы девчонкам скажем? Засмеют же. Страхи, суеверия одни…
Они прошли мимо медвежонка, разглядывая его и очутились во дворе, поросшем травою. Только тропинка, ведущая к избе, была не заросшей. На выступе крыши сидело небольшой стаей воронье, наклонив головы, они наблюдали за происходящим, недовольно пошевеливая крыльями и переминаясь с ноги на ногу.
Оля толкнула дверь, и та на удивление с легкостью поддалась, не издав ни единого звука. Будто их ждали. Девушки вошли.
Через проваленную крышу проникал свет, он был тусклым, но позволял разглядеть все, что происходило вокруг. Сквозь прогнившие местами полы, виднелась сырая земля. Иногда в дырах появлялись головы крыс, они недоверчиво осматривали гостей, водя носами и блестя черными, как уголь, глазками. Их длинные и юркие тела то и дело мелькали в широких щелях под полами.
В большой комнате стояла печь, потемневшая и потрескавшаяся в кладке местами, широкой пастью зияло её зево. Лиза подошла, попробовала на устойчивость скамью у печи и села перевести дух.
– Вот это жесть, – снимая на телефон избу, тихо проговорила Оля. Осторожно ступая, она прошла во-вторую комнату, в которой стоял большой стол размером в полкомнаты. На столе в низком черном подсвечнике стояла почти сгоревшая свеча.
– Ваще отпад, девчонки обалдеют, что мы тут наснимали с тобой, Лизка… –восхищенно тараторила Ольга.
Неожиданно в комнате посветлело. Ольга опустила телефон, все тело её мгновенно покрылось мурашками. Свеча, стоящая на столе, стала медленно разгораться. Оля открыла рот, выдав нечленораздельный звук. Огарок свечи всё больше и больше разгорался, пока не осветил всю комнату.
Лиза, сидящая у печи, не успела повернуть голову на удивленный возглас подруги, как услышала чих, потом еще один. Чих этот раздался у неё за спиною – в печи… Внутри неё происходили какие-то движения. Лиза встала, замерев от ужаса и потеряв дар речи.
Ольга выскочила из комнаты с самопроизвольно разгоревшейся свечой и сразу же наткнулась на Лизу. Подружка стояла, вытаращив глаза, полные ужаса и смотрела на зев печи, из которой, нащупывая пол, высовывалась голая нога…
Коснувшись пола пальцами ног, из жерла печи вылезало нагое существо, вытаскивая за собой кучу пепла, листьев и дыма. Под полами крысы жутко заверещали, а сидевшие на крыше вороны, пронзительно каркая, начали срывать с себя перья.
Достигнув пола, существо вытянуло вперед руки и, встав на четыре конечности, повернулось в сторону людей. В комнате невыносимо запахло гарью…
«Не нашли счастья среди людей, а тут и подавно не найдете», – произнесло оно скрипучим голосом, с трудом ворочая языком…
***Два пучка света фар внедорожника, работавшего на холостых оборотах, освещали перевернувшуюся тележку посреди дороги с единственно уцелевшим колесом, которое уже больше не крутилось…
P.S. С тех пор люди поговаривали, что в деревне той появился белый голубь, который все кружил у таинственного дома и рыжая куница, которая жила под полой и охотилась на крыс…
Мистика «Ночной сторож»
Калитка чуть скрипнула, пёс Блинчик угрожающе зарычал, потом узнал меня и завилял хвостом. Видя, что ему ничего не светит из угощенья, он развернулся и полез в конуру. Лег мордой к выходу и, скрестив лапы, принялся изучать звездное зимнее небо.
На улице трещал мороз, было холодно, и мы с Артемом решили зайти погреться к Порфирию в сторожку. Порфирий Петрович лет двадцать уже работал сторожем на кладбище, что находилось на окраине города за мостом. Место глухое, тихое, как и подобает, в общем, для покойников.
Из трубы деревянной сторожки валил прямым светлым столбом дым, в маленьком окне горел желтый свет. Я поднялся по двум ступенькам крыльца и постучал в дверь.
– Кого там леший приволок на ночь глядя? – раздался из сторожки строгий голос деда.
– Это я, Санька, открой, Порфирий, замерзли уже по улице шататься.
Засов щелкнул, и дверь распахнулась, обдав гостей теплом и табачным перегаром. В дверях стоял Порфирий – невысокий светловолосый старец приятного вида с алюминиевой кружкой чаю в руках.
– Ну, что стоите, тепло выпускаете. Заходите, коль пришли.
Мы протиснулись в каморку, топчась и толкаясь от удовольствия быть в чужом жилище и, зная, что сейчас нас еще и чаем напоят.
В буржуйке, расположенной в углу комнаты, тихо потрескивали горящие дрова. Рядом у стены аккуратно сложены березовые чурбаки, заблаговременно натасканные с улицы еще засветло. На простеньком столе расположился носатый чайник и тарелка с квадратными разломленными печеньями, а также лимонными конфетами в желто-зеленой обертке. Над столом висел пожухлый календарь с изображенным на нем островом, смешными длинными пальмами и жарким палящим солнцем. Некоторые даты на нем были обведены кружочками или просто зачеркнуты.
Гости сняли куртки и повесили их на гвозди, вбитые прямо в стену у окна. Артем сразу шагнул к печке и вытянул руки, потирая их и щурясь от язычков пламени, облизывающих решетки дверцы. С его рук тут же пошел пар.
– Ааа, хорошо, – заулыбался продрогший Артемка.
– Чайку? – спросил гостеприимный сторож.
– С конфетами? – уточнил я.
– Можно и с конфетами, – обтерев усы и повернувшись к столу, согласился Порфирий.
Достав бутылку воды, он налил полчайника и поставил его на «буржуина», как он называл печурку. Капельки воды, попавшие на плиту, тут же злобно зашипели, подпрыгивая и испаряясь.
От тепла мы разомлели, а приятные дедовские сборы с чаепитием только усиливали ощущение домашнего уюта. И вот мы уже сидим и пьем чай с конфетами, не спеша потягиваем горячий крепкий напиток, хрустя печеньем и шурша обертками конфет. Мы разговорились, вспоминая всякие веселые приключения.
Может быть, если бы мы были более внимательны, то заметили бы, как сторож искоса посматривает на нас – с насмешкой некой. Но мы, поглощенные угощениями, не замечали сего изменения в нем. Меж тем на часах отсчитало 00:00. Порфирий сей момент, видимо, ждал, потому как он часто посматривал на часы, поглаживая свои оттопыренные, как у кота усы.
Я рассказывал историю про Нюрку «Косолапую», как вдруг мое повествование прервало злобное рычание Блинчика, раздавшееся с улицы. Он тихо и угрожающе на кого-то порыкивал. Порфирий взглянул еще раз на часы и промолвил: «Сашка, а ты дверь-то запер? А то гости войдут, а у нас и угощения все кончились».
Я обомлел, потому как светлоликое лицо деда, к которому я так расположился за последний год, было серьезным и даже каким-то непроницаемым. Видно было, что он не шутил, а как-то испытывал нас на прочность что ли. Ринувшись к двери, я закрыл щеколду и с облегчением осел рядом же, у стены. Мое спокойствие оборвал резкий и сильный удар в дверь, будто кто-то с нечеловеческой силой пытался проломить её.
Блинчик жалобно заскулил и загремел цепью – видать, пытался забиться подальше в конуре своей. Отчетно слышно было тяжелое дыхание непрошенного гостя. Поступь его также не отличалась легкостью, доски у входа прогибались с громким скрипом, свойственным в зимнее время года.
Артемка побледнел и выронил кружку с чаем, она тихо стукнулась о деревянный пол, разлив содержимое, и накренилась, опершись на ручку. Порфирий изучающее смотрел на меня. Я злобно зыркнул на своего товарища-растяпу.
– Кто это? – еле выговаривая слова, спросил я у Порфирия.
– А я почем знаю, выйди да погляди, – молвил дед, отхлебнув чаю и хитро глянув на меня поверх кружки.
Артемка как-то нехорошо хохотнул – видать, обнаружив в ответе сторожа некий серый юмор.
Я поджал ноги и посмотрел на щеколду. За дверью кто-то так же продолжал ходить и вздыхать. Сие действие длилось около часу. И все это время мы слушали, впитывая каждое движение, там, за дверью. Гость не пытался более вломиться, но ходил взад и вперед у двери. Иногда его огромный силуэт мелькал у окна, закрывая собой освещенное луной небо.
Мы сидели и ждали, сами не понимая, чего. Сторож же вел себя спокойно и непринужденно. Он допил свой чай, взял газету, лег на кушетку и принялся читать ее.
«По всей видимости, такие гости у него не впервой, – промелькнула у меня догадка. – Он просто ранее не говорил нам, чтоб мы не посчитали его того, умалишенным стариком». Мы молча переглядывались с Артемом.
На улице стало светать. Шаги вроде утихли, и я пару раз посмотрел в окно, пытаясь обнаружить ночного гостя.
– Не бзди, Сашок, померещилось тебе, – ободряющее сказал дед и улыбнулся.
– Да уж, – протянул я. – Такое померещиться. Так кто это был, Порфирий?
– Да кто ж его знает? А знакомиться у меня желания нету, не открывал я дверей, – произнес он вдумчиво. – Вот помру, займешь мое место сторожа и узнаешь, коль интересно так.
– Да не, спасибо, дед, как-нибудь перебьюсь другой, более спокойной работенкой.
– Куда ж спокойней, – улыбнулся он, посмотрев на меня.
– Да пойдем уже домой, а то вдруг опять придет, – тряся меня за руку, тихо говорил Артем – видать, стараясь, чтоб его не услышали за дверью.
– Идите, идите, не придет более, – сказал Порфирий, подойдя к двери и открыв ее. В комнату ворвался утренний мороз.
Мы накинули куртки и вышли на крыльцо, осматриваясь. Шел небольшой снег. В конуре своей копошился, пытаясь согреться, Блинчик. Мы наскоро простились с Порфирием и пошли быстрым шагом к калитке. Пес выглянул из будки, провожая нас взглядом. Я оглянулся на кладбище – безмолвные кресты и каменные плиты, запорошенные снегом, угрюмо молчали в наступающем рассвете. Сторож, не дожидаясь, покуда мы окажемся за воротами, зашел в свою кибитку спать.
Выйдя на дорогу, мы во всю прыть ринулись подальше от этого места, этой кибитки, Блинчика и незваного ночного гостя. Больше сюда мы никогда не приходили…
Мистика: «Колодец»
В таежных лесах набрели грибники как-то на заброшенную деревушку, всего в десяток домов полуразваленных. Окна в избах были заколочены, двери заперты – по всему видно было, что деревушка заброшена лет пятьдесят как уже.
Грибники те из городских были, вызвали их друзья-товарищи по лесу-то, погулять да свежим воздухом на природе подышать.
Время шло уже к обеду, как вошли они в деревню ту. Раз пришли, надо и передохнуть, выпить чаю, да перекусить чего, а там и дальше можно выдвинуться по грибы да по ягоды. В группе той пять взрослых было: одни семейные, да трое друзей их, да все молодые и удалые – красивые.
Откушав да вдоволь насмеявшись за столом обеденным, что на пеньке был быстро скроен, пошли они деревню чудную оглядывать. Да и набрели на колодец, что с краю деревушки стоял. Вода в нем чистая, да всё прозрачная, а бревна колодца все старые и зеленым мхом покрыты.
– Отчего же не умыться нам водой ключевой? – умилялись семейные, да первые к колодцу и подошли. Плескаться да смеяться стали, пример показывать… Омылись, а сами всё воду нахваливают.
Друзья их новые и тоже ведь умыться водой той ключевой захотели. Умыться-то, умылись все трое… Да легкости и радости, что семейные нахваливали, не получили.
Озябли все как-то сразу и лет по десять, отсчитало с них сразу. Ноги у них подкашиваться стали, глаза обезумели, в волосах проседи появились. Еле выбрались из деревни той, а молодые семейные всё смеются, да как-то нехорошо… Припевают ещё пуще, вокруг еле идущих притоптывают.
– Ну, как водица? что же приуныли вы?! – Да пуще прежнего насмехаются.
А как воротились, трое те и слегли от болезни неведомой. И лекари смотрели, а сказать ничего и не могли, и вещали туманно, ничего путного не молвили. Людям-то тем и худо не становилось, но и лучше не стало. А семейные-то и наведывать их не приходили. Они, будто вторую жизнь обрели, всё краше да здоровее становились.
И долго они еще людей молодых до таежной деревни всё водили, пока однажды девчушку причащённую ни привели.
Девчушка та светлая, лицо в колодце обмыла, колодец и иссох сразу. А семейные те в стариков седых и превратились да на траву перед ней пали, плача, как дети малые. Говорят, что звери дикие девчушку ту из тайги и вывели.
Было это али не было, сам не скажу, да слышал историю эту от стариков ещё.
Рассказ: «Фриц»
Лист осины подрагивал на ветру, мелкие капли утренней росы сбегали по его прожилкам к кончику, стекаясь в одну большую каплю, на которой бликами играло солнце.
Мощный рев двигателя тяжелым эхом разошелся по лесу. Проламываясь сквозь чащу леса, к деревне на опушке двигался головной танк. Тяжелая машина, лязгая гусеницами, подминала под собой хворост, траву и кустарники. На башне танка отчетливо был виден «Балочный крест» или, как называли его немцы, «Balkenkreuz».
Это был средний танк – Panzerkampfwagen III, принадлежащий к группировке армий "Центр", которая вела ожесточенные бои за Ржевско-Вяземский выступ.
Вытянувшись из люка башни, немецкий офицер медленно поворачивался, осматриваясь в бинокль. Внезапно он замер, в окуляре командир танка увидел замаскированный Т-34, его башня поворачивалась в сторону немецкой машины.
"Fluch!" – выругался офицер и в ту же секунду услышал выстрел тридцатьчетверки. "Josef…" – закричал он, но водитель-механик его уже не услышал…
Объятый пламенем танк, по инерции шел вперед, ломая с треском деревья и переваливаясь с борта на борт. Из открытого люка башни черным столбом валил густой дым, гусеницы въедались в зябкую землю, проскальзывая и цепляясь снова за почву, многотонная машина медленно погружалась в гнилое болото на окраине леса…
50 лет спустя…Каждый год летом Сашка приезжал на пару недель в гости к деду Андрею Ефимычу, ему нравилась тишина и покой размеренной деревенской жизни. Дед был человеком простым и незатейливым; хозяйство, порядок, ну, и, конечно, ловля карасей с окунями в пруду.
Агафья Федоровна, померла, уже лет как семь, и Андрей Ефимыч вел свое хозяйство один. Старик любил, когда к нему приезжал его единственный внук Санёк (как иногда он называл его), это было приятное времяпрепровождение для Андрея Ефимыча (хотя виду он не подавал).
Санёк вымахал в здоровенного детину и каждый раз, забывая о низком дверном косяке при входе в дом, стукался об него своим широким лбом. На что дед смеялся и говорил: "Ты так весь дом мне разнесешь…"
Вечерами Андрей Ефимыч доставал свой "первач", который прошибал так, что второго "мерзавчика" (как любил говорить дед) он уже не наливал, а уносил бутыль за печь. "Для аппетиту", – шумно выдохнув, старик выпивал свою стопку и вытерев губы рукавом, кряхтя, принимался за ужин.
Звонарь…За окном была лунная ночь. Сашка лежал на кровати, закинув руки за голову, смотрел в окно, мысли его вертелись вокруг жизни деда Андрея. Под натиском размышлений глаза его мало-помалу закрылись, и он погрузился в сон… Где-то вдали прозвучал приглушенный звон колокола.
Утром за кружкой чая, обсуждая планы на день, Сашка вдруг вспомнил про ночной звон и спросил: "Дед, а кто звонит по ночам в колокол?"
Дед, отпив чаю, посмотрел на внука и сказал: "Вчера что ли слыхал?" Внук мотнул головой.
– Да фриц наш, поди, опять балует… – зевнув, ответил дед.
– Какой фриц? – не понял Сашка.
– В войну еще на танке потоп в болоте нашем, что на опушке леса. Бабки говорят, что это он в колокол-то наш и звонит… – сделав еще глоток чаю, дед посмотрел в окно в сторону леса.
На опушке возвышался разрушенный еще в войну храм, его наполовину развалившаяся колокольня пикой смотрела в голубое небо, в звоннице, на синем фоне небесной дали виднелся небольшой колокол.
Сашка подумал, что это местная забава, наверное, или пугалка для приезжих, и дед решил подшутить над ним. Забыв про этот разговор, они пошли править покосившийся хлев и до вечера провозились.
Подъем…Не прошло и трех дней после разговора о ночном звонаре, как дед с внуком приметили скопление народа и техники у болота. Тяжелый бульдозер крутился у трясины, люди копошились в топи, работа кипела. В деревне пошли разговоры о танке и поисковом отряде от краевого музея.
Такое событие, конечно же, нельзя было пропустить, и внук с дедом отправились посмотреть на происходящее у болота поближе.
В трясине лазил водолаз, он то появлялся, то погружался снова в пучине грязи и ила. Наконец, появившийся над поверхностью водолаз, махнул рукой и направился в сторону берега.
Желтый бульдозер взревел, выдав струю черного дыма из трубы, трос, прицепленный к нему, вытянулся, как струна. В болоте пошло какое-то движение, на его поверхности стали появляться пузырьки и грязевые вздутия. Люди расступились, все напряженно ждали.
Стальной трос натягивался и ослабевал, бульдозер, коптя, как паровоз, тащил со дна болота нечто громоздкое и тяжелое. Через час трудоемкой работы показалась задняя часть танка, с нее комьями стекала грязь, бульдозер отчаянно греб землю, волоча машину из трясины.
Утопленник…К вечеру немецкий танк Panzerkampfwagen III стоял на берегу болота. Поисковики очищали его от многолетних грязевых отложений. Обставив осветительными лампами с каждой стороны машину, они лопатками и скребками усердно работали, о чем-то возбужденно разговаривая.
Стало уже поздно и дед с внуком под впечатлением отправились в деревню, на следующий день Сашке нужно было возвращаться в город. "Вона как, достали все-таки, значит, был немец в трясине…" – рассуждал вслух Андрей Ефимыч, потирая бороду.
Придя домой, поужинав и обмыв, так сказать, "спасение", хозяин и молодой гость его, обсудив увиденное, легли спать. Рано утром Андрей Ефимыч проводил Сашка на электричку.
– Ну что, с Богом, Санёк! Что узнаю про фрица, сообщу, родителям привет передавай! Береги лоб…" – улыбнулся дед и обнял внука.
Сашка взвалил рюкзак с гостинцами на плечи и шагнул в тамбур зеленого электропоезда. Усевшись на скамейке, он помахал стоящему на перроне Андрею Ефимычу. Попрощавшись, дед обернулся и направился домой. Вагон вздрогнул и покатился, отдаляясь от вокзала.
Сидя на скамье, Саня задумчиво смотрел в окно на мелькавшие поля, леса; он думал о немецком танке, колокольном звоне, храме и об Андрее Ефимовиче.
P.S. Позже из письма Андрея Ефимыча он узнал, что в танке были найдены останки немецкого водителя-механика и что звали его Йозеф Хофманн (при нем документы были найдены и жетон). К ним в село приезжала целая немецкая делегация, забрали Хофманна на родину, а танк перевезли в краевой музей.
А еще поговаривали, что звон колокольный после того случая больше не слышали в деревне…
Мистика: «Фауна»
Тяжеловесный бульдозер, выдав струю черного дыма, разворачивался, подминая под собой сухие ветви, которые с хрустом лопались, будто останки живых существ, некогда населявших эти места.
Он беспощадно разрывал плоть земли, перемалывая её с кустами, ссохшейся травою, останками коры и древесных корней. Огромные комья сырой земли перемещались, засыпая собою многочисленные ручейки, словно вены.
Несколько насосных станций шумно бубнили на краю болота, осушая гнусно пахнущую жижу, которая утомленно булькала, выдыхая при этом большие пузыри. Они поднимались со дна и лопались на поверхности, источая невыносимое зловоние.
Болото ожило, сопротивляясь из последних сил насильственному осушению, но силы были неравны. Естество с тысячелетней историей уступало технологическому превосходству.
***Летний вечер багровой пеленою накрыл город. Тени многоэтажек бесшумно скользили по опустевшим улицам, вытягиваясь вдоль скверов, детских площадок и скамеек. В многочисленных окнах вспыхивал мягкий электрический свет, день подходил к концу, и город постепенно погружался в объятия ночи.
***Из приоткрытой двери в ванную доносился мелодичный голос. Пар валил клубами, а в воздухе витал тонкий аромат ландыша. За полупрозрачной шторкой с изображениями китайских иероглифов просматривался стройный силуэт девушки. Она мылила себя губкой, мягко водя по округлым бедрам, узким запястьям рук, высокой груди и тонкой шее. Иногда она подносила губку ко рту, как воображаемый микрофон, и запрокинув голову, с чувством выдавала припев песни.
Выключив душ и обмотавшись полотенцем, девушка отшторила занавеску и вышла из ванной. Вытирая волосы, она автоматически взглянула в запотевшее зеркало.
– Непорядок, – сказала она и быстро нарисовала смешную рожицу. – Вот это совсем другое дело!
Пританцовывая, покинула ванную комнату, оставляя влажные следы на линолеуме от мокрых ног.
Непрошенный
Капля воды покорно вытянулась, поддаваясь силе земного притяжения, и, соскользнув с душевой лейки, шлепнулась на стенку акриловой ванны, по которой шустро скатилась в сливное отверстие. Там, присоединившись к другим частицам воды, она превратилась в тонкую струйку, которая побежала по сливной трубе, набирая скорость, и неожиданно налетела на темную органическую массу. Та инстинктивно сжалась, защищаясь. Капельки воды растворились на влажном теле существа.
В ванной комнате уже рассеялся пар, и нарисованная на запотевшем зеркале рожица исказилась. Это уже не был миловидный приветливый смайлик, – это была полная страдания и уныния гримаса, стекающая вниз.
