Вклад в исправление прежних заблуждений философов Карлом Леонгардом Рейнгольдом. Перевод Антонова Валерия

Дополнение

«Для чисто философских занятий не хватает методологии. Сражения философов ведутся без всякой тактики. В наших рецензируемых и полемизирующих журналах и памфлетах мы сталкиваемся скорее с конфликтами сырых нагромождений, чем с развитым строем действующих армий. Человек ищет камень философского знания, не договорившись с самим собой о том, в какой области его нельзя найти, не говоря уже о том, в какой его нужно искать. Человек бежит из одной области в другую, из логической в метафизическую, из последней в математическую, оттуда (обычным кувырком. в эмпирическую психологическую, не желая и не заботясь о том, где он находится и как он туда попал. Если кто хочет закрепиться на каком-нибудь поле, не сопротивляйтесь ему, заманивайте и перетаскивайте его на другое; или даже кричите о победе и торжествуйте над ним, если он не хочет бороться за землю, которую вспахал».

«Мы верили, что в научной основательности важно лишь то, что все доказано.

Тщетное, самопротиворечащее притязание! То, что вы пишете, дорогой друг, о принципе вашей элементарной философии, вероятно, относится к фактическим принципам всех наук.

Утверждаемая ими причина есть не более и не менее как факт, если она реальная и действительная причина, это факт, а пока что нечто данное и недоказуемое. Только то, что следует из нее, способно к доказательству, имеет предполагаемую причину, которая, как бы далеко она ни предполагалась как фактическая достаточная причина, сама не должна и не может иметь причину».

«Но факты могут и должны быть подчинены друг другу; один предполагает другой, и дело философского гения – обнаружить путем острого наблюдения, различения и связи подлинную соподчиненность этих фактов, найти в ряду их не только ни одного пробела, но и ни одного постороннего звена, и особенно высшее из них, которое должно быть положено в основание всех других и которому никакое другое не может быть положено в основание, которое имеет наименьшее содержание и наибольшую окружность.

И, прежде всего, обнаружить высшее из них, которое должно быть основанием всех других и для которого никакое другое не может быть основанием, которое имеет наименьшее содержание и наибольший объем. Наконец, дело философского усердия – представить найденный факт в чистом и определенном виде. – Доказать его? Ничуть не меньше! Факты могут быть только представлены. Они должны сами находить себе путь внутрь».

«Вся реальная истина, в той мере, в какой она реальна, основана только на фактах», «Логические законы мышления дают только необходимую истину, но не реальную истину. Факты дают все настоящие истины, но не содержат необходимой истины». «Объедините эти два понятия. Оплодотворите логические формы, которые сами по себе неплодотворны, зародышами фактов; и таким образом будет создана наука, таким образом будут созданы реальные принципы.»

«Если бы факты были настолько просты, что из них нельзя было бы выделить никаких характеристик, никаких компонентов, никаких условий, ни внутренних, ни внешних:

то все попытки привести к расширяющемуся знанию через такие факты были бы тщетны*.. Во всех рассуждениях необходимо сравнение различного.

________________________________________

*Поскольку всякое логическое мышление является связыванием заданных характеристик, ни один факт, мыслимый логической мыслью, не может быть простым. Поэтому высший факт – сознание вообще – как объект мысли может и нуждается в расчленении. Но, конечно, его составные части не допускают никакого дальнейшего расчленения; в том смысле, что каждая из них может быть мыслима только через свое отношение к другим в целом факте; поэтому в развитии трех составных частей сознания круг получается неизбежным, а потому не менее всего ошибочным.

Но там, где есть части, анализ возможен и необходим для ясного осознания синтеза, целого».

«Конечно, не один философ, восходя к более простым элементам знания, доходил до понятия воображения и представления и останавливался на нем как на последнем звене своей линии мысли.

Но в этом последнем звене он ничего не мог различить; он считал воображение фактом, мыслимым через простое неразложимое понятие, и по этой самой причине он не знал, что делать с этим фактом и с ясным, но неясным понятием о нем».

«Факт, о котором размышляет логическая мысль, должен быть простым. Высший факт – сознание в целом – поэтому способен и нуждается в рассечении как объект мысли. Но, конечно, его составные части не допускают дальнейшего расчленения, так как каждая из них может быть мыслима только через ее отношение к другим в целом факте; поэтому в развитии трех составных частей сознания круг неизбежен, но это значит не что иное, как дефект.»

«Автор теории способности воображения наконец-то увидел множественность даже там, где привык видеть просто единство. В расчленении воображения «он нашел» отношение к объекту и субъекту и подчиненное разделение объекта и субъекта сознания. «Это факт, факт сознания в целом, в котором объект, субъект и концепт имеют место как его существенные составляющие; это действительно так; и надо удивляться, что то, что сейчас навязывает нам размышления как столь естественные, столь обыденные, не было давно замечено и общепризнано».

«Обнаружение высшего факта, лежащего в основе всей подлинной истины, осталось бы бесплодным замечанием без открытия составляющих его определенного понятия. Определенное представление того, что было открыто, теперь требует выяснения и классификации более конкретных фактов и фактов, подчиненных наивысшему, вместе с исчерпывающим анализом всех их.»

«Анализировать здесь означает выводить несколько суждений из одного составного; и если существуют три реализации логической мысли: тезис о противоречии, о достаточном основании и об углублении первого; то анализ исчерпывается, когда из пропозиции, выражающей факт, извлекаются все возможные категорические, гипотетические и дизъюнктивные суждения, которые могут содержаться в ней, как отрицательные, так и положительные».

«Суждения, возникающие из соединения фактов с воплощениями логического мышления, – это первое детище. Они снова могут быть соединены друг с другом; и так истины, заимствованные из второй канвы, сыновья и внуки.

Они наследуют как реальность, так и необходимость; одна – от отца, другая – от матери. Однако в этом случае предстоит еще очень трудное и в то же время необходимое дело. Все потомство должно быть крещеным – должно быть определено. Ибо все эти продукты размышляющего разума – такие эфемерные мелочи, что они тут же ускользают, если не прикрепить их к знакам, и прикрепить крепко, и в соответствии с необходимостью хранить их и уметь с ними обращаться.»

«Мы обнаружили, например, что концепция относится к субъекту, как пропозиция гипотетического суждения относится к его пропозиции. Таким же образом я отношу ее к объекту. Как мы теперь назовем это отношение? Причиной? Но как тогда предотвратить смешение этого обозначения с более показательным обозначением причины, чтобы понятие последней не навязывалось понятию первой?

«Слова „есть“, „из“, „в“, „принадлежит“, „относится“ и т. д. связаны с подобными неудобствами. В том виде, в каком они используются в элементарной философии, они должны выражать важнейшие функции разума через их обычную форму повседневных для – до – и добавочных слов!»

II. CИСТЕМАТИЧЕСКОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ ОСНОВ БУДУЩЕГО И ПРОШЛОГО МЕТАФИЗИКИ

1. Понятие мира является исторической основой всей метафизики. Космогония была предварительным упражнением философствующего разума в его метафизических попытках. Эти последние поспешно начали с пантеизма, который искал конечное основание всех представлений и всего существования в существовании вселенной, и они должны будут закончить космологией, в которой мир как воплощение всех постижимых объектов, от души как непостижимого основания всех представлений – и от Божества как непостижимого основания всего существования этих объектов будут полностью отделены, и понятия Бога и души будут определяться простым отношением этих непостижимых вещей к постижимым.

2. Связь вещей, существенную в понятии мира, следует отличать от произвольной связи, вытекающей из соединения вещей по произвольным для нас целям, и от логической связи, вытекающей из расположения понятий вещей по их общим признакам (из группировки в виды и роды., и мыслить как связь между самими вещами, как реальную связь.

3. Эта реальная связь является либо внутренней – между субстанцией и акциденцией; либо внешней – между причиной и следствием; либо внутренней и внешней одновременно – между субстанциями, которые заявляют о своей общности. Никакой четвертый вид немыслим, и, таким образом, все возможные виды реальной связи исчерпываются тремя упомянутыми.

4. Существование объектов опыта обнаруживает себя во времени либо как длительность, либо как бытие друг за другом, либо как бытие одновременно, и длительные, последовательные и одновременно угасающие характеристики этих объектов воспринимаются, т.е. достигают нашего сознания через простые ощущения.

5. Но то, что длится, в той мере, в какой оно только ощутимо, лишено определенности, т. е. необходимости, регулярности, определенности длительности. И слишком быстрая, и слишком медленная последовательность воспринимаются как длительность, тем более поразительная, чем больше сходство между последовательными признаками и чем незаметнее последовательность отдаленных. Поэтому осознать необходимую и определенную длительность, установленную в самом объекте, можно лишь постольку, поскольку в объекте не просто ощущается, а мыслится нечто, что не может быть чем-то следующим друг за другом, поскольку мыслится как субстанция. То, что определено в объекте, является субстанцией.

6. Одно, следующее за другим, в той мере, в какой оно только воспринимается, лишено той определенности, благодаря которой ему отводится необходимое, законное, определенное место во времени (A, B, C). То, что воспринимается как предшествующее в одно время, не воспринимается как действующее в другое, и наоборот; и даже если, например, А и В воспринимались как предшествующие, а другое – как действующее во все времена до сих пор, ни в коем случае нельзя с уверенностью заключить, что они всегда будут восприниматься в этом порядке, и что В не может, возможно, предшествовать А. Поэтому осознать необходимый и определенный характер А как предшествующего и В как последующего в самих предметах можно лишь постольку, поскольку в предметах не просто ощущается, но и мыслится нечто, в силу чего одно не может предшествовать, а другое не может следовать за ним, поскольку одно мыслится как причина, а другое – как вытекающее из него. Предшествующее, определяемое характером причины, называется причиной, вытекающее из нее, определяемое характером solge, называется следствием.

7. Одновременность, как бы далеко она ни была ощутима, лишена определенности, т.е. необходимости, закономерности, определенности единовременности. Как очень быстрая, так и очень медленная последовательность одинаковых изменений воспринимается как одновременность. Вещи также могут реально существовать одновременно в определенный период времени, которые становятся реальностью только друг за другом в другой период времени. Поэтому мы можем говорить о необходимом и определенном характере самих объектов. Два объекта не просто ощущаются, а мыслятся, в силу чего оба не могут быть друг после друга, оба должны быть одновременно, так как оба мыслятся во взаимной связи, один как причина определенных детерминаций в другом, а тот – определенных детерминаций в том. Одновременность, определяемая этим характером, называется общностью или конкуренцией.

8. Опыт – это осознание объектов восприятия в определенном контексте. Непосредственные объекты восприятия, или объекты, которые заявляют о себе сознанию только через ощущения, находят просто факт, который составляет содержание всего опыта.

9. Мы различаем эти факты на те, которые происходят в нас самих, и те, которые происходят в других, внешних по отношению к нам, и таким образом восприятие также распадается, а вместе с ним и опыт на внешний и внутренний.

10. Суть дела и сообщества, объявленного в этих двух, по сути, разных опытах, существенно различаются в том, что касается этого объявления.

11. Во внешнем опыте телесные субстанции возвещают нам себя как существенно различные, а во внутреннем опыте – субстанции, которые сами себя делят. К одним относятся происшествия, которые могут быть восприняты вне нас, следовательно, в пространстве, а сами субстанции представляются как упорно заполняющие то же самое в пространстве, следовательно, протяженные. К другим относятся происшествия, те изменения в нас, через которые мы имеем сознание, то есть идеи, которые не воспринимаются вне нас, а значит, и не в пространстве, и сами субстанции никак не представляются заполняющими пространство, а значит, непрерывными.

12. Во внешнем опыте о себе заявляют простые физические причины, действующие по механическим законам; во внутреннем опыте в волевых актах нам заявляет о себе некая не подчиняющаяся никакому естественному закону гиперфизическая причина, способная действовать по нравственным законам. Все ощутимые изменения в пространстве – это движения, и через внешний опыт невозможно прийти к какой-либо иной причине, чем та, действие которой состоит в движении, которое само должно быть следствием движения; действия же воли, происходящие во внутреннем опыте, должны мыслиться как такие, которые не являются следствиями других действий, но к которым волящий субъект определяет себя, действуя как абсолютная причина.

13. Во внешнем опыте о себе заявляет сообщество телесных субстанций, которое называется физическим миром, а во внутреннем мире – сообщество мыслящих и волевых субстанций, которое называется моральным миром. Первое может быть понято только последовательным ходом всех физических событий в соответствии с законами природы, второе – только последовательной закономерностью свободных действий. Оба мира вместе могут мыслиться как единое целое (вселенная, универсум только в той мере, в какой физический мир подчинен миру моральному.

14. Вещество алмаза будет испаряться через горящее зеркало, и даже если после этого распада останется что-то существенное, вещество алмаза будет уничтожено им. Природа каждой размытой субстанции состоит из состава, структуры, текстуры и т. д. определенных компонентов, которые нельзя считать неизменными. Элементы, которые в химии называют простыми, обладают лишь относительной простотой. Они являются последними, но не менее абсолютными, а лишь теми, к которым человек пришел путем предыдущих решений, и которые рано или поздно сами могут подвергнуться новым решениям. Вода, например, считалась простым элементом до тех пор, пока новейшая химия с помощью искусственного опыта не доказала обратное. Таким образом, абсолютное постоянство телесной субстанции не обнаруживается ни в одном опыте, и возникает вопрос: где же причина идеи абсолютной субстанции тела?

15. Насколько душа заявляет о себе через восприятие во внутреннем опыте, ей не хватает определенного характера субстанциональности. Преимущественная субстанция не может быть воспринята ни в пространстве, ни во времени как нечто постоянное. Не в пространстве, потому что иначе она должна была бы восприниматься как нечто вне нас, и не во времени, потому что то, что воспринимается только во времени, а не одновременно и в пространстве, может быть представлено в виде простого изменения, и только в виде изменения в нас. Действительно, представления также воспринимаются только как изменения в нас, и даже в мысли сохраняется не представление, а образ и сфера мысли. Субъект всех изменений в нас, субстанция, чьи акциденции находят идеи, и идентичность этой субстанции, которую мы сознаем от колыбели до могилы, лежит полностью вне всякого восприятия, и поэтому возникает вопрос: где лежит основание нашего представления о душе как об абсолютной субстанции.

16. Насколько следствия, происходящие во внешнем опыте, известны через восприятие, каждое из них не имеет абсолютной причины, полностью достаточной причины, полностью определенного характера причинности. Деятельность, благодаря которой одна телесная субстанция становится причиной движения другой, сама является движением и пока что следствием движения другой. Поскольку это относится к каждой причине движения в опыте, поскольку каждая из них мыслима только как следствие другого движения, каждая из них является лишь относительной, а не абсолютной причиной. Свойство материальных веществ, благодаря которому они остаются как в состоянии покоя, так и в состоянии движения до тех пор, пока их не выведут из него, обозначается названием силы инерции (vis inertiae..) Поскольку физика занимается явлениями материи, к которым относится и сопротивление, которое материя, как в покое, так и в движении, оказывает действию на нее, это сопротивление, однако, является проявлением силы; Это сопротивление, однако, является проявлением силы, поэтому в физике название силы можно сохранить для того проявления, которое является общим для всех тел, Но в метафизике, которая ищет абсолютные причины явлений, так называемая сила инерции может быть осмыслена только как простая неспособность материи причинить себе вред в другом состоянии – и сопротивление, которое покоящееся тело оказывает движущемуся или движущееся другому, основано только на состоянии либо покоя, либо движения, которое тело не дало себе. Поэтому достаточную причину этого сопротивления следует искать, помимо сопротивляющегося тела, в том, что привело его в состояние покоя или движения. Полностью достаточная причина, абсолютная причина изменения пространства (движения. должна быть такой, которая сама не является следствием другого изменения пространства; следовательно, она может мыслиться только как причина движения; и поскольку это лежит абсолютно за пределами всех чувственных восприятий, возникает вопрос: где лежит причина нашего представления об абсолютной, или первой, причине движения?

17. Насколько действия воли познаются из внутреннего опыта, они зависят от мотивов, которые всегда непроизвольны; они могут теперь, в случае нравственно добрых действий, совершаться в требованиях совести, которые существенно отличаются от требований похоти; или, в случае нравственно злых действий, в требованиях вожделения, которые противоречат требованиям совести, Эти мотивы, независимые от воли, находят причины тех следствий, которые мы приписываем воле; Поэтому, в какой мере она зависит в своих действиях от этих мотивов, можно мыслить только как относительную и вынужденную, но отнюдь не как абсолютную и свободную причину, Тем не менее, сущность нравственного и безнравственного действия состоит лишь в том, что причина одного не в неизбежном следствии разума по его закону, а причина другого – не в неизбежном действии непроизвольного желания, определяемого желанием или неудовольствием, а в свободном действии человека, независимого от обоих, который в одном случае делает закон против желания, в другом – желание против закона, определяющим способ разрешения, и в той мере, в какой он способен соотноситься с законом или преступать его. Вся разница между аморальным и безнравственным и между законным и нравственным поступками упирается и отступает в ту свободу, которая, будучи абсолютной причиной волевого акта, тем не менее лежит полностью вне сферы восприятия, и поэтому напрашивается вопрос: Где лежит основание нашего представления об абсолютной, или свободной, причине моральных и аморальных, т.е. действительных актов воли?

18. Насколько сообщество телесных субстанций познается через внешний опыт, в нем отсутствует то абсолютное или полное, что заключается во всеобщей закономерности, без которой физический мир ни в коем случае не может мыслиться как должное целое, как сообщество всех физических субстанций. Опыт отнюдь не знакомит нас ни со всеми этими субстанциями, ни даже со всеми качествами известных среди них: и мы выходим за пределы возможностей опыта, если переходим от закономерности, которую не встречаем даже последовательно в немногих известных, к последовательной закономерности бесконечно многих неизвестных. Связь между существенно различными законами различных явлений нам совершенно неизвестна и не распознается никаким опытом. Химические явления и их законы никак не могут быть выведены из механических, а органические – из тех и других, ни рассматриваемых отдельно, ни взятых вместе; а явления животности, – и человечности, – разумных, мыслящих и волевых существ даже не заявляют о себе как таковых во внешнем опыте. Возникает вопрос: что лежит в основе нашего представления об абсолютном или универсальном сообществе субстанций, составляющем физический мир?

19. Моральный мир, или всеобщая, абсолютная общность между свободными субстанциями, может быть понята только в той мере, в какой все эти субстанции подчиняются одному и тому же закону воли и признают его обязательный характер. Но все, что мы можем с уверенностью знать о правомерности наших собственных действий из внутреннего опыта, – это их законность или незаконность. Является ли законное действие нравственно хорошим, т.е. прекрасным, не проистекающим ни из какого другого намерения, кроме как ради законности, или же незаконное действие возникло из нашей свободы или из непроизвольного желания, не может быть доведено до полной уверенности никаким восприятием. Те учреждения в мире, о которых мы вынуждены судить по моральным законам, политические и религиозные, не только не имеют достоверного характера морали, но в большинстве своих проявлений находятся в (по крайней мере, материальном) противоречии с моралью своей явной незаконностью. Если те немногие вещи, в которых они не противоречат моральному закону, могут быть полностью объяснены просто неморальными причинами, стечением благоприятных обстоятельств и эгоистическим благоразумием, дорого купленным бесчисленным печальным опытом, то природа большинства установлений веры и позитивных законов во всех без исключения системах религии и формах правления свидетельствует либо о преобладающей тенденции к моральному злу в человеческой природе, либо, по крайней мере, о полном незнании морального закона. Если к этому добавить тот факт, что даже среди наших профессиональных моралистов нет согласия по главному вопросу о том, что подразумевается под моралью, законом и свободой воли, то можно не сомневаться, что представление о моральном мире может быть основано так же мало на внутреннем опыте, как и на внешнем; и возникает вопрос: на чем основана наша идея абсолютного сообщества между субстанциями, наделенными волей, которое составляет моральный мир?

20. Поэтому метафизика должна была и продолжает решать следующие шесть проблем:

1. Что является основанием для идеи абсолютной субстанции тела?

2. Где основание идеи об абсолютной субстанции души?

3. Где находится основание идеи абсолютной или первой причины движения?

4. Где находится основание идеи абсолютной или свободной причины моральных и аморальных действий?

5. Где находится основание идеи абсолютной общности телесных субстанций или физического мира?

6. На чем основано наше представление об абсолютном общении между волевыми субстанциями, или о моральном мире?

21. Ввиду общности их содержания, эти шесть проблем могут быть прослежены до следующих трех:

1. На чем основано наше представление об абсолютных субстанциях?

2. – абсолютных причин?

3. – абсолютных сообществ?

22. Эти три проблемы можно разбить на следующие две:

1. В чем причина идеи субстанций, причин и сообществ в целом?

2. Где причина идеи абсолюта?

Изложение основ будущей метафизики

23. В «Критике разума» показано, что идеи субстанции, причины и собщности ни в коем случае не вытекают из опыта, но лишь из способности понимания, которая принадлежит к возможности опыта и предшествует всему опыту в разуме, и что субстанциальность, причинность и сообщность изначально являются не чем иным, как тремя формами идей, свойственных пониманию и основанных на институте его тонкой способности, формами, которые с идеями и через них в отношении объектов должны стать характеристиками их как воображаемых, но по этой самой причине не могут сами по себе принадлежать вещам.

24. Особенность ассоциации заключается в том, что, во-первых, она связывает чувственные представления, составляющие ее материалы, и тем самым подчиняет их формам действий разума; во-вторых, она предоставляет разуму непосредственные материалы, которые существуют в способах связи разума.

25. В первом рассмотрении запечатлеваются чувственно представленные вещи, в том, насколько разум возвышает их до объектов своих идей (понятий., в том, как далеко он представляет их через свои идеи, формы этих идей, которые в представленной им как таковом вещи составляют, между прочим, характеристики субстанции, причины и общности.