Возмездие за безумие

…Звонок Сюзанны интриговал. Пообещав скоро быть, Ухова вернулась взглядом к незнакомцу. Нет, ей не удастся насладиться майской прогулкой с ним. Дома лежит загипсованная с ног до головы Настя. Через час необходимо бежать встречать из школы Мари. Потом на обед прилетит запыхавшийся Миша. Не говоря уже о том, что Анатолий, дела которого совсем не клеятся, может теперь заявиться домой в любое время и потребовать себе «тарелку». И, несмотря на такой вертеп, обязательно нужно на минуту заглянуть к подруге. Скорее всего, Сюзанна хочет поговорить о выставке картин. Живописью Ухова увлеклась давно, и хотя ей никогда не хватало времени всерьёз заняться творчеством, идей для создания первого полотна было столько, что Раиса даже успела накидать несколько набросков. Сюзанна пришла от них в восторг и сразу же заговорила о выставке, которую мог организовать Кирилл – её новый мужчина…

Забрав пакеты, Ухова поблагодарила незнакомца. Он вынул из наружного кармана пиджака визитную карточку и осторожно опустил её в один из полиэтиленовых мешочков:

– В следующий раз, когда вам нужно будет на рынок, звоните – с удовольствием подвезу.

– Нет. Я позвоню не тогда, когда мне будет нужно на рынок, а когда уже с него. – Ухова шутила, и шутила тонко. Мужчина посмотрел на неё тем самым взглядом самца, от которого сразу ощущаешь себя слабой и беззащитной. Когда-то так на Раису смотрел Анатолий…. Эти времена ушли безвозвратно, не позволяя более сравнивать опустившегося во всех смыслах мужа с незнакомцем, благополучно блещущим кожей, одеждой и манерами. Раиса засеменила к дому шажками китайской гейши, ещё долго ощущая на спине мужской взгляд.

10

Ещё до падения с табурета в мае 2013-го Настя перекочевала из супружеской квартиры в родительскую. Вытеснив мать на раскладушку, а сестру на надувной матрас, брошенный на застеклённой лоджии, она преспокойно заняла двуместную кровать. С Мишей они были по-прежнему в ссоре, но он, на правах зятя, приходил к Уховым по два раза в день: в обед поесть и вечером – занести Насте покупки. Мать пичкала её всевозможными БАДами: водорослями спирулины для поддержания иммунной системы, хрящевой субстанцией из плавников акулы, таблетками на основе вытяжки из черешков вишни. По настоянию Сюзанны их заказывали на иностранных сайтах, а Миша бегал за посылками на Главпочтамт.

Месяц прошёл быстро. В июне хирург заверил, что Настя может приступить к прежней активной жизни. Сунув ему три тысячи монет, взятые утром у папы, девушка столь скорому выздоровлению не обрадовалась.

– Не пишите, что сказали, – попросила Раиса врача, объясняя, что в противном случае отец тут же погонит дочь в спортивный зал. – Это из-за него у Насти болят спина и шея, – озвучила она свой диагноз.

Врач, безразличный ко всему, что не является деньгами, выписал справку о щадящем режиме. Именно её мать и дочь сунули Анатолию, вернувшемуся вечером навеселе, требуя удвоить месячный бюджет на продолжение лечения. Для красочности Настя указала на коробку на полу.

Отец скривил своё бульдожье лицо с провисающим подбородком и глазами навыкате и зарычал:

– Настя, а ты не пробовала всю эту дребедень заменить, например, растяжкой? – Даже он, далёкий от спорта, понимал, что реабилитация – это движение, а не просмотр телевизора целыми днями, лёжа на кровати. Прочитав на одной из банок название полученного зелья, написанное по-латыни, Анатолий бросил её обратно в коробку: – Это же надо, сколько бабла уходит на всякую дрянь! Я бы пива обпился! А ты, Настя, лучше бы пошла поиграла в теннис. – Панацею от любой болезни он видел только в нём, отчего выходные проводил на кортах. Утренние двухчасовые тренировки Анатолия заканчивались душем на стадионе и пивом в его гараже. Проставлялись проигравшие, так как со временем от индивидуальной игры перешли на парную. И, возвращаясь вечером домой уставшим от нагрузки и «наливки», Ухов не понимал, как можно не любить теннис.

Продолжая воспитательную беседу, отец постучал по гипсовым лангетам на локте и колене дочери; остальную «экипировку» с неё сняли. Раиса метнулась наседкой:

– Что ты накинулся на бедную девочку? – она загородила Настю собой. Та схватилась руками за шею. Это добавило матери твёрдости в голосе: – И пусть пройдёт её шея. Ты ведь не изверг? Должен понимать! – Головокружения дочери и страшные прострелы у неё в шее казались матери убедительным поводом для опеки. Анатолий кисло сморщился. Мари, подпирая косяк и грызя карандаш, хмыкнула. Оглянувшись на младшую дочь, Ухов приободрился.

– Прекрати всё за неё делать! – он заглянул за жену: – А ты, Настя, зря так себя ведёшь: мышц не будет, начнутся проблемы с позвоночником.

– Они у меня уже есть, – дочь канючила, продолжая держаться за шею. Мари теперь улыбалась. Раиса стояла щитом насмерть.

– А раз уже есть, то шла бы плавать, если теннис тебя не устраивает. Хочешь, поговорю с Мишей, и он отвезёт тебя на неделю на Чёрное море?

– Не хочу я на ваше море… – Настя заплакала. «Отец – алкаш и деспот, Машка – противная, а мама, когда нужны деньги на новый брючный костюм или туфли-лодочки, разговаривает с папой совсем другим тоном, – жалела она себя. – Неделю назад, в день рождения папы, я от боли не смогла наклониться, даже чтобы проследить в духовке за противнем с колбасками. А эта смеётся! Дрянь! Сама каждое утро ждёт, пока мама с гелем зачешет ей взъерошенные волосы то набок, то назад. Как гадко и подло присваивать мамино внимание…».

Ревность Настя стала испытывать не вчера и не случайно. Превратившись из единственной дочери в старшую, тринадцатилетняя Настя с ужасом поняла, что теперь де-факто принцесс в семье будет две. Крепкая и широколобая малышка пищала в кроватке, стоило матери удалиться на шаг, постепенно порождая в Насте неприязнь к сестре. Родители, сами того не замечая, способствовали этому. По утрам теперь не было на столе пышной овсяной кашки с добавленными в неё свежими сочными фруктами, заботливо принесёнными мамой с рынка. Никто не варил на полдник горячий шоколад, напоминая, что теобромин благоприятно влияет на нестабильную нервную систему подростка. Отец, обещавший Насте во время отпуска в Испании совместные заплывы на надувных матрасах, свой даже не накачал, а дочкин проболтался без дела, так как таскать матрас на пляж девочка ленилась. Испанию Настя возненавидела и всё ждала возвращения в Южный в надежде, что в привычной домашней обстановке всё станет по-прежнему. Но не тут-то было! По возвращении из Калейи оказалось, что единственная спальня квартиры мала для того, чтобы вмещать и двуспальную кровать, и кроватку для младшенькой. Вот когда впервые Раиса пожалела о проданной однокомнатной квартире: можно было бы временно оправить Анатолия жить туда, а Настю устроить в большой комнате на его диване.

– Давай-ка поскорее покупай новую квартиру, – приказала она мужу, пиная ватный матрас, спешно приобретённый для Насти. Он плохо вписывался в загруженную мебелью кухню.

– Да ты офигела?! На что я тебе её куплю? Все деньги промотали в вашей грёбаной Испании. – Ухов точно знал, что накопить на новую квартиру скоро не получится.

– Ты, муж, идиот, или как? Если ты знал, что у тебя нет денег, зачем продавал недвижимость? Это же всегда верный вклад. – Апеллируя, Раиса активно трясла бутылочкой со сцеженным молоком. Прикладывать Мари к груди посоветовала всё та же Сюзанна, объясняя, что кормящая мать – это благородно и к тому же способствует ее омоложению. Категорически отказавшись от вскармливания в Испании, в Южном Раиса побежала по врачам в поисках таблеток для увеличения секреции молока и засела за раздойку при помощи вакуумной груши, закатывая глаза от ломоты сосков и тянущих болей в животе. Молоко вернулось, но его было мало. Да и ребёнок, привыкший сосать из соски без всякого усилия, быстро уставал и бросал сосок. Ругаясь на врачей и возможную мастопатию, Раиса сцеживалась после каждого кормления, докармливая Мари смесями.

Глядя на вспененное в бутылке молоко, Анатолий гневно раздул ноздри. Мудрые мысли, которые он, прежде чем продать квартиру, не раз пытался донести до жены, а ещё та циничность, с какой она говорила теперь, бесили. Он мгновенно стал багровым.

– Ты что, Раиса, дура? Зачем я только тебя послушал! – От отчаяния Ухов был готов рвать на себе волосы. Раиса, кинувшись, закупорила ему ладонью перекошенный рот и, глядя с ненавистью, прошипела:

– Конечно. Зачем? Ты разве не знаешь, что все бабы – дуры? Нужно свою голову на плечах иметь. Бизнессмееен!.. – В её презрительном тоне сквозили и неуважение, и нежелание понимать, как мужу тяжело держаться на рынке. Молча наблюдая, как жена сунула бутылочку с молоком в холодильник и вальяжно вышла из кухни, Анатолий осел на диванные подушки гарнитурного уголка.

– Трындец. – Он тяжело уронил голову в ладони. Материализм сделал в стране своё дело, уничтожив духовность. Вся некогда пылкая любовь Раисы улетучилась, заставляя в первый раз задуматься, каким же отныне будет их семейное будущее. Именно после того разговора в мужчине стало зреть безразличие к женщинам вообще, а к своим в частности. А ещё Анатолий понял, что ему нужно как можно скорее выровнять бизнес. Он настолько приучил семью ни в чём не нуждаться, что от недостатка средств для множащихся потребностей жены и дочерей ощущал себя никем. Промучившись после Испании неделю в кухне на матрасе (Настя после первой же ночи категорически отказалась спать среди ножек стола), Анатолий заплатил деньги и отправил старшую дочь на тренировочные сборы. Это было хоть и временное, но решение вопроса. Слёзы и жалобы на то, что она будет скучать, отца не тронули.

Двенадцать лет спустя мало что поменялось: отец кричал, мать защищала Настю, а она рыдала.

– Вот! Довёл ребёнка… Как всегда! – упрекнула Раиса мужа.

Анатолий равнодушно посмотрел на часы и махнул рукой на дверь:

– Ладно. Поесть у нас готово? – Через несколько минут начинались заключительные серии «Пандоры». Поняв, чего хочет отец, Настя забрала посылку и вышла. Мари ушла, посвистывая. Раиса фурией метнулась на кухню. Оттуда она появилась, неся мужу «его тарелку» – зелёный салат, который днями жевала сама, и толсто нарезанные ломти копчёной колбасы, сыра и хлеба. Бухнув посудину на стол, Раиса желчно пожелала мужу приятного аппетита.

– Спасибо, – отозвался Анатолий, потирая ладони. Настроение Насти его никак не смутило, претензии Раисы – тем более. А про Мари отец вспоминал только тогда, когда случайно встречался с ней на общей территории. Любые проблемы, дома или вне его, мужчина привык решать очередной сунутой купюрой. В стенном баре Ухов припас на вечер коньячок, который он потом заглянцует сухим красненьким. Плотно закрытая дверь и обидевшиеся жена и дочь гарантировали спокойствие. Налив золотистый напиток в пузатенькую рюмочку и взметнув глаза к небу, мужчина прошептал тост, залпом опрокинул алкоголь в рот и зажмурился от удовольствия.

11

Двадцать второго июня две тысячи тринадцатого года природа зарёй так и не разродилась и день не удался. Ночной туман сменился серостью, отчего в Южном было неуютно и зябко. Из-за резкого похолодания посреди лета Настя лежала в родительской спальне с закрытыми глазами, стараясь не двигаться. Мать, пытаясь расшевелить, заставляла её то поесть, то помыться… Мари и отец раздражали. Отец – особенно. Возвращаясь домой угрюмый и злой, он закрывался в зале, громко включал телевизор, и из-за толстых стен доносились крики с экрана, кашель и другие физиологические звуки выпивающего. Для отца Настя словно перестала существовать. Жизнь казалась девушке пустой и ненужной. На тумбочке лежали таблетки, которые теперь надо было пить горстями: кроворазжижающие, иммуностимулирующие, антидепрессанты и транквилизаторы, а ещё болеутоляющие и противовоспалительные. От нечего делать Настя стала выковыривать их из упаковок и складывать в одну горку. Мари, читавшая что-то в Интернете, то и дело оглядывалась на сестру, но ничего не говорила. Невыраженный меланхоличный взгляд Насти шатко граничил с плачем и требованиями любить её и заботиться о ней побольше. Она нарочно громко вздыхала, шумно поправляла лангеты, охала, шуршала упаковками от таблеток, но Мари что-то списывала карандашом с экрана, потом тёрла надпись резинкой до дыр, опять писала, опять тёрла, не реагируя на сестру «Крыса. Поди, рада радёшенька, что я останусь на всю жизнь калекой», – злилась на неё та и утирала набегавшие слёзы.

Жалобно замяукал мобильник. Звонила Вера и просила подругу открыть дверь в подъезд; домофон не работал у Уховых уже больше месяца. Мари, обрадовавшись гостье, стала расспрашивать, когда и куда Ивановы едут в предстоящие каникулы. Катя и Егор, как всегда, собирались в июле в Юрмалу, а в конце августа – в Турцию. Вере, по горло наевшейся за двадцать шесть лет однотипными курортами с их размеренной скукой, лучше было отдыхать с друзьями на Азове. Там молодёжь ловила осетров, ходила по морю на лодках, варила уху на костре, каталась на лошадях.

– Мария, иди убери на кухне! – властно приказала Настя. Взрослый разговор с подругой был не для ушей двенадцатилетней пацанки. Не споря, Мари ушла мыть чашки, что до сих пор стояли на столе после завтрака.

– Как ты тут? – Вера кивнула на гору таблеток, выложенных на тумбочку. – Травят?

– Могли бы – уже удушили. И чего я, Вера, такая невезучая? Вчера эта мелочь пузатая, – Настя кивнула в сторону кухни, – подняла крик, что я сплю на её месте. А сама целыми днями за мной подглядывает.

Вера промолчала, мысленно благодаря родителей и за отдельную комнату, и за участие в её жизни. Три года назад она закончила юридический факультет и Егор взял её консультантом по бизнесу на свою фирму. Накручивая локон на палец, Настя молчала. Если бы не плавающий взгляд, она сейчас была бы очень похожа на свою мать. Из-под кровати вылез маленький одноглазый котёнок.

– Это у нас ещё кто? – Вера наклонилась и взяла его на руки. Котёнок пискнул. Тут же с лоджии вальяжно показался другой кот – Глазастик – взрослый, тоже одноглазый, и ревниво прыгнул к Насте на кровать.

– Дай! – Ухова потянулась за малышом. – Нашла на помойке ещё до того, как бабахнулась, – она пошевелила ногой в лангете: – Люди такие безжалостные…

Вера легонько ущипнула подругу за край тощей голени. Кожа на ноге растянулась, как ослабленная резинка.

– Ты сегодня хоть что-нибудь ела?

Настя неопределенно махнула и отодвинула ногу:

– Маме теперь некогда нас кормить: целыми днями пропадает у Сюзанны.

– Так ведь они дружат…

– Дружат… – Настя усмехнулась. – Это с тётей Катей мама дружит, а на Сюзанну она молится. – От злости девушка гладила котёнка с такой силой, что, казалось, снимет ему скальп. Тот беспомощно попискивал, но не убегал. – Сюзанна – это женский идеал. Благополучная и успешная, – копируя интонацию матери, Настя возвела глаза к небу. – Только где бы она была, эта успешная, если бы не её бывший муж? Это тебе не мой Киселёв с его сорока штуками.

В раскрытой записной книжке подруги лежала фотография мужа.

– А с Мишкой что? – спросила Иванова.

– Ничего. Задолбал: «Иди работай, иди работай…» – Настя бросила крутить пряди и снова стала ковырять заусеницу на большом пальце.

– Что, и сейчас? – Вера одним ноготком постучала по лангету. Постоянное нытьё подруги детства стало утомлять: уже четыре года, как Настя окончила технологический факультет, стажировалась в международной компании «Бондюэль», а работать так и не пошла. Сначала ей срочно потребовался ребёнок, а год спустя, так и не забеременев, Настя решила, что будет домохозяйкой как мать. На вопли Раисы по поводу независимости женщины в наше время дочь лишь отмахивалась:

– Глупости! Ты же – зависимая, и что? Делаешь что хочешь, ходишь куда хочешь. И денег тебе папа всегда даёт. – Выйдя семь лет назад замуж, она таскала теперь деньги на свои потребности не из родительского кошелька, а из мужниного. В магазин молодая жена ездила как на экскурсию, кидая в корзинку первое, что понравится и не глядя на цену. На базар она не ходила: народу там – тьма, а случись чего, концов не найдешь. В супермаркетах были хотя бы камеры наблюдения и охранники. Про стоимость жилья и коммунальных услуг Настя тоже ничего не ведала. Оплатой квитанций занимались родители Миши; квартира ведь была их. Чего уж говорить про траты на машину? Права, подаренные ей на совершеннолетие, девушка видела только раз, так и не воспользовавшись ими. То, что ей напоминали об обязанностях, злило, но Миша, похоже, не хотел больше терпеть на шее иждивенку.

– Никому я, Вера, не нужна. И никогда не была нужна, – завела Настя привычную уже пластинку, выдавливая слёзы. Жалеть её не хотелось: с диплом по профессии «Экономика, управление и бизнес» Настя могла бы найти работу, прояви она к этому хоть малейший интерес.

– Ладно, не ной, – Вера погладила подругу по руке. Настя одёрнула руку: ласки и забота казались ей противными даже от мужа. – Хочешь – приходи к нам опять!

Три года назад Настя уже уходила к Ивановым на месяц. Решив поменять свою жизнь, она собралась тогда развестись, бросить институт и пойти работать учеником косметолога в салон красоты рядом с домом.

Хватаясь от таких новостей за тонометр, Раиса сморщилась:

– Ты хочешь всю жизнь кому-то выдавливать прыщики?

– Что ты в этом понимаешь?! – ответила дочь с гонором и игнорируя слова матери про её резко упавшее давление: – У них там крутой салон, мажут тело шоколадом!

– Да-да, мажут всяких плешивых-паршивых шоколадом, чтобы от них меньше разило, – поддержал Анатолий жену и тут же выматерил дочь от души: – В твоём возрасте, Настя, пора браться за ум. Поступила в институт – закончи! Мы на одних репетиторов для тебя угрохали целое состояние.

– Мне не нравится ваш институт, – заплакала девушка.

– А что тебе нравится? Всю жизнь сидеть на шее родителей? – в отличии от жены Анатолий давно уже понял стратегию старшей дочери вызывать к себе жалость. – И вообще: нехер шляться туда-сюда. Вышла замуж – живи! Кто ещё, кроме Миши, будет тебя терпеть? Истерички – что ты, что мать твоя! – Непокорную жену, вставшую было на сторону дочери, Ухов «вылечил» тут же, обещая урезать деньги даже на еду: – На картошке пусть сидит! И вам всем полезно. А то – фруктики им с базарчика, парное мяско… Ох..ели вы без меры. Научи дочь варить кашу и борщ, а то от неё любой муж сбежит, – потребовал он у жены мимолётом, продолжая «воспитывать» детей: – Одна – корова, выросла, а ума не набралась. И вторая на подходе – не знает, как пакет с молоком открыть, чтобы не пролить половины.

– Ты опять меня гонишь? – Настя дула губы, заламывала руки и закатывала глаза, демонстрируя скорую потерю сознания. Раиса тут же охала, бежала за аптечкой, умоляла не орать. Но на мужчину такие сцены уже давно не действовали: надоели ему эти бабы! В таких ситуациях он начинал бить кулаком по столу, требуя прекратить концерты. От его крика замирал даже кот. При очередном скандале он мигом слезал с кухонного стола и ретировался в безопасное место в конце коридора. Раиса, закрывшись на ключ в спальне, давала понять старшей дочери, что у них нет места: с мамой на большой кровати теперь спала Мари, а на месте проданной детской кроватки стояло бюро с компьютером. Ей не было никакого резона ссориться с мужем – приближались летние распродажи, а там уже не за горой и её день рождения в августе. Так, выставленная за дверь с напутствиями помириться с мужем, летом две тысячи десятого года Настя на месяц оказалась у Ивановых вместе с Глазастиком.

С тех пор как в сентябре 2001-го умерла рыбка Матильда, а после неё строем ушли в мир иной два хомяка и одна канарейка, всю последующую зиму Уховы ломали голову: какое же животное завести? Мари тогда была совсем маленькой, её зверьки не интересовали, а вот Настя каждый день просила у мамы то нового хомячка, то опять рыбку.

– Я бы купил, – жаловался Ухов Иванову. После возвращения из Испании они теперь регулярно захаживали в гараж «вдарить по пивку»: – но ведь каждый раз, когда эти твари дохнут, дома истерики с похоронами и недельными поминками. И ребёнку стресс, и мне на душе говёно.

– Тогда купи ей черепаху, – посоветовал Егор. – Они по триста лет живут.

– Да? – Ухов шутки не понял и до третьей бутылки рассуждал, где же ему раздобыть черепаху.

А уже скоро, в начале марта две тысячи второго, Иванов принёс Уховым котёнка: окотилась кошка, которую на фирме держали для ловли мышей. Соседи «усыновили» его сразу же, не дожидаясь, когда ему исполнится месяц. У мамы-кошки не было молока; оказывается, у животных такое тоже бывает.

– Бедный, – жалела малыша Настя, отпаивая его молочными смесями сестры. Звериный детёныш сосал их за милую душу, умильно причмокивая вместе с малышкой. Имя Глазастик котёнок получил потому, что верхнее веко слева было у него парализовано.

…На шум, раздавшийся с кухни, Настя неприятно сморщилась:

– Опять эта косолапая что-то уронила… – оторвав заусеницу и вздрогнув от боли, она глубоко вздохнула.

Вера улыбнулась:

– Уронила – поднимет. Так что насчёт переезда к нам?

– Да, наверное, перееду, – ответила Настя рассеянно. Катя, безусловно, всегда была рада видеть и её, и Мари, бывавшую у крёстных гораздо чаще, чем об этом знали родители или сестра. «Но кто же мне тогда чаёк с лимончиком в постель принесёт? – пронеслось в голове болящей. У соседей прислуживать ей точно будет некому: – А с другой стороны родителей пора проучить». – Приду, – пообещала Настя теперь уже уверенно. Пусть возятся со своей Машкой. Зачем я им? Они меня ни на родины, ни на крестины не звали.

Словами и тон, явно не её, тут же напомнили Вере давнее событие…

12

…Егор, как обещал, договорился провести крестины Мари в Свято-Троицком соборе. Двадцать девятого июля две тысячи первого года солнце перешло в знак Льва – символ огненной стихии. Крещёному в этот период планеты обещали особую жизненную силу. Раиса, натасканная Сюзанной, детально подготовилась к обряду. Она выучила наизусть «Символ веры», купила себе длинное светлое платье, платок в тон и туфли без каблуков, что уже являлось жертвой для таких женщин, как она. На три долгих дня Раиса запретила мужу даже смотреть на неё, не то что притрагиваться, и приказала не материться. Ранним утром в день крещения она приняла душ сама и погнала в ванную Анатолия. Из-за этого Уховы чуть не опоздали в Собор. Естественно, переругались, но не криком, а, не греша, шёпотом, и после второпях залезли в широкий джип Ивановых.

Кроме них на обряд была приглашена Сюзанна, без которой с некоторых пор не обходилось ни одно семейное мероприятие. Она советовала, какую для новорождённой купить одежду, как выбрать коляску с хорошими рессорами, и даже приволокла фиолетово-розовую силиконовую ванночку, способную, по какому-то там физическому закону, не пропускать во время купания отрицательные флюиды. Пластик их не отталкивает, а силикон – ещё как!

– Бля! Да откуда эта твоя гадалка-чернушка знает, как воспитывать детей? – удивлялся Анатолий советам, ссылаясь на бездетность соседки. Сюзанну он невзлюбил, как и Настя, с первого взгляда.

– Ты, вообще-то, не кощунствовал бы на её счёт, – посоветовала Раиса накануне крестин. – Ты хоть в курсе, что Мари родилась в день святой Сусанны? А сегодня, двадцать четвёртого августа, – именины Сусанны Римской. Так что не надо мне втирать про случайности.

Анатолий от удивления открыл рот. В последнее время в их семье и в самом деле происходило так много необъяснимого, словно соседка со смоляными волосами колдовала. Было в Сюзанне что-то от ведьмы. Ухова её убеждения либо смешили, либо сердили. А вот Раиса вела себя как загипнотизированная – безоговорочно веря любому слову подруги.

– А, ну да, бля… Это она тебе мои сперматозоиды в матку засаживала… – ответил мужчина, не боясь святотатства. Ошеломлённая супруга сделала отторгающий жест.

– Прокляну! – Глаза Раисы горели нездоровым блеском, голос был как у плохой феи в страшной сказке. Так и казалось, что после её ответа грянет гром и засверкают молнии. Анатолий оглянулся на окно кухни. На улице светило послеобеденное солнце. Мужчина покрутил пальцем у виска.

– Раиса, тебя тоже надо покрестить – на всякий случай. Отодвинув супругу, мужчина скрылся за дверями зала от греха подальше. Свят-свят! Хотя жена и уверяла его, что крещёная, в подобные моменты Ухов начинал в этом сомневаться. Впрочем, закрыв дверь и включив вентилятор (сплит-система после родов была строжайше запрещена), мужчина тут же забыл и про страхи, и про угрозы. В конце концов, пусть делают что хотят, лишь бы к нему не приставали. Бог даст, окрестят они завтра Мари без приключений. Хоть в связи с Сюзанной, хоть нет.

Кое-как припарковав машину, Ухов и Иванов побежали догонять компанию, беспокойно кружившую по небольшому двору храма. Начало церемонии затягивалось, что позволило женщинам не раз проверить общую готовность и заставить мужчин дыхнуть на них: чтобы напиться, им минуты без надзора хватит!