Возмездие за безумие

Возмездие за безумие

Елена Поддубская

© Елена Поддубская, 2023

ISBN 978-5-4498-4397-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

«Нет ничего случайного в том, что в этой книге я не называю страну, в которой живут герои и происходит действие, ибо описываемые события с одинаковой возможностью могли бы случиться, и, вполне вероятно, могут повториться, в тех государствах, что после многих лет существования в определённой политической конструкции вдруг, не от большого ума и при полной безответственности их правителей, решат ступить на путь новый, соблазнительный, а вместе с тем пагубный для духовности и даже жизни народов, проживающих там. Что происходит, когда вдруг меняется режим правления? Как приспосабливается к новому существованию менталитет людей, привыкших жить и думать иначе, чем при новой власти? Почему из предложенных новых мыслей и действий люди чаще выбирают только те, что выгодны? И так ли нужны перемены, которых мы порой страстно желаем?».

«Любую схватку начинать было бы проще

будучи уверенным, что всегда побеждает разум» (Е.В.)

Часть первая: грехи и плата

1

Стоял жаркий майский день две тысячи тринадцатого года. Таких дней на юге страны в это время года много и все они настораживают: а что если впереди снова безжалостная жара, как в две тысячи десятом, когда пекло пузырило асфальт, а скорые так и шпарили по закрытой для транспорта Центральной, доставляя в больницы пострадавших от обезвоживания?

Дом 55, построенный в форме «П», одной «ножкой буквы» выходил на улицу Центральную, второй – на Казачью. Последняя ещё не так давно носила имя прославленного руководителя революционного движения. Но после демократизации страны управа приняла модное решение о переименовании, и длинную, от края до края города улицу назвали Казачьей. Дом с балконами как чашечки бюстгальтеров а ля Анжелика из известного одноимённого французского фильма, так и прозвали – «дом с анжеликами», превратив имя собственное в нарицательное. Строили дом почти десять лет. В тысяча девятьсот восемьдесят девятом, когда его сдавали, улица была малопроезжей, односторонней для транспорта и сравнительно тихой. Теперь же Казачья превратилась в трассу с незатихающим движением, раздолбанную на каждом сантиметре пути.

Днём тут были вечные пробки, чему немало способствовали расположенные на Казачьей учреждения, корнями из советских времён. При отсутствии паркингов нередко из-за тачки, приткнутой к стоящим рядам «на минуту», чтобы заплатить в банке дорожный штраф или получить в статистическом управлении справку, проезд преграждался вовсе. Покоя на улице не было и по ночам: удалые байкеры и молокососы за рулём крутых иномарок приноровились соревноваться ночами в гонках со старта от торца дома с анжеликами до ближайшего перекрёстка. Населявшие высотку люди, всё больше знатные и культурные, реагировали на гонки и ссоры под окнами кто матом из окна, кто брошенной с балкона картошкой, кто беспомощными звонками в местное отделение полиции. Она на звонки не выезжала, так как безобразничали чаще всего мажоры – сынки «слуг народа», с которых за нарушение общественного порядка даже взятки не возьмёшь. Чего тогда мотаться по ночам и тратить государственное горючее? А картофель и мат заканчивались под утро. Впрочем, как и энергия соревнующихся.

Сейчас под окнами высотки происходил очередной инцидент. Решив вписаться в пространство, куда не вошла бы даже детская коляска, хозяин жигулёнка встал поперёк пути. Гнев водителей и выкрики пешеходов, выраженные слогом исконно русским, быстро создали толпу – людям проще советовать там, где их интересы не затронуты.

Заслышав шум даже на последнем девятом этаже дома, Настя Ухова осторожно выглянула через балконное окно. После ремонта балкон утеплили и убрали перегородку, отделяющую его от спальни, значительно расширив комнату:

– Во дебилы, сейчас точно будут драться… – Двадцатипятилетняя красавица, с тонкой талией и длинной косой, как у барышень Тургенева, блеснула карими глазами: – Маша, иди, посмотри!

Запустив руку в короткую стрижку, её младшая сестра Мари «утонула» в компьютере. Хромосомы предков выстрелили обеим девушкам лишь точечно, подарив обеим чрезмерно высокие лбы, форму глаз и тёмно-русые волосы. В остальном коренастая Мари была антиподом сестры. Настя звала её «Машей» и даже «Марусей», а не как окрестили родители. Впрочем, на эту небрежность никто не обращал внимания. Мать девочек – Раиса, стройная и тонкокостная, что перепало старшей из дочерей, воспитывала детей, следуя трём принципам: «Всё, что ни делается – к лучшему», «То, что впитано – впитано» и «Претензии к жизни можно предъявлять только по материальным вопросам». Анатолий, муж, отец и потомственный носитель высокого лба и миндалевидных глаз, рассуждал ещё проще: «Насте так удобней».

Сцена за окном достигала апогея драматизма: водитель внедорожника, в бампер которого все-таки въехал «ас» на «Ладе», вручную вытаскивал неудачника из кабины. Настя снова позвала сестру.

– Больно охота! – отмахнулась та. – Лучше давай прикрепим сетку от комаров… – В двенадцать лет Мари уже вовсю увлекалась текстовым редактором Word и диспетчером для графических файлов Picture Manager Microsoft Office, освоенным недавно вместо «примитива» Paint. Перескочив из четвёртого класса обычной школы сразу в шестой частного колледжа, девочка вполне легко освоила те программы, не знать которые считалось среди учеников её классе непозволительным.

Глянув на Настю, увлечённую дракой внизу, Мари почесала толстый нос; мама снова будет недовольна. С приходом тепла комары долетали даже до их этажа. Анатолий заказал раму с сеткой заранее, ежедневно напоминая, что её надо вставить. Раиса, планируя сделать это каждое утро, спозаранок убегала на ближний Кооперативный рынок за свежими продуктами, не забывая по дороге непременно заскакочить в любимые бутики – итальянский и французский. Приглаживая в примерочных чёрные волосы, тугие и длинные, и разглядывая свой яркий макияж, Раиса, млея, выслушивала уверения продавщиц в том, что её предки точно жили когда-то в одной из этих стран. Иначе откуда было взяться глазам цвета малахита на браслете, надетом на тонкое запястье? Не говоря уже о безупречном вкусе, с каким подбирала себе одежду эта почти пятидесятилетняя, чего никак не скажешь, женщина. Воодушевлённая, Раиса выпархивала из магазинов, и, проходя по Центральной (показываться на других улицах, где публика и эстетика «не те», не имело смысла), часто ловила восхищённые взгляды. Дочери подражали матери как могли, а она, уверенная, что достигнуть схожести с ней невозможно, опекала их с любовью матери-наседки. «Ты не доверяешь им даже спускать воду в туалете», – Анатолий часто упрекал жену в самоуправстве, доходящем порой до абсурда. В дом всё держалось на воле, требованиях и планах Раисы. При этом мужчина мирно почивал у фонтана ее неиссякаемой энергии, Настя снимала с себя ответственность даже думать о малейшей проблеме, а Мари усыпляла бдительность матери убеждениями в послушании. «Я так люблю тебя, мамочка», – приникала Настя к материнскому плечу. «Мамулечка, ты у нас настоящая француженка», – подсовывала Мари обложку того или другого из многочисленных журналов мод с прикроватной тумбочки. Анатолий тоже знал, чем можно подсластить жизнь супруги-домохозяйки, и справлялся с этим довольно неплохо.

Итак, предстояло повесить сетку от комаров. Настя приложила рамку к проёму открытого окна и стала аккуратно вставлять её по периметру в приготовленный зазор. Мари сзади держала табурет, на котором стоит сестра. Рама вошла, но, подуй ветер чуть посильнее, могла свалиться внутрь. Необходимо было ее вбить.

– Держи крепче, – вздохнула Настя; любая работа была для неё наказанием. Постукивая по раме кулачком, она заметила внизу мать, идущую с кем-то под руку. Близоруко сощурившись, девушка пожалела, что отказалась от очков, рекомендованных офтальмологом ещё два года назад, посчитав их пугающим признаком угасания.

– Маша, посмотри, это мама? – Вопрос был специально завуалирован: маму-то Настя как раз узнала.

– И Киселёв, – подтвердила Мари, всмотревшись и нахмурившись: – Интересно, зачем это она тащит твоего мужа к нам? Вы же с ним поругались.

– Потому, что мужчину, зарабатывающего деньги, нужно кормить.

В ответе сестры проскользнула интонация матери. Мари вздохнула. Глянув на неё, Настя надула губы:

– Тебе что, жалко, если Миша съест тарелку окрошки?

Мари всегда зверела от этой её капризной мимики. Схватив с постели, что была совсем рядом, подушку девочка вдохнула запах матери. Редкие духи от Фрагонара Раисе привезли из Грасса на Лазурном берегу.

– Ничего мне на жаль. Лови! – девочка кинула подушку сестре.

Пытаясь её поймать, Настя потеряла равновесие. Её крик заставил Мари зажмуриться. Открыв глаза, девочка увидела сестру на полу с неестественно сложенными ногами: – Ох-ох, – проговорила Мари себе под нос. – Похоже, у тебя перелом, и теперь мама станет возить тебя в колясочке…

Улыбка молнией чиркнула по лицу воющей Насти.

2

1989. Сентябрь

Длинный и громоздкий для малоэтажного Южного, дом с анжеликами заселили в 1989 году меньше чем за два месяца. Первые три подъезда уже отгуляли новоселье, в то время как в трёх последних всё ещё жужжали дрели строителей, и вход в них загораживал мусор отделочных работ. Квартиры в этом престижном доме получали люди известные: профессора, ведущие врачи, воины-афганцы, знаменитые спортсмены-олимпийцы и даже один Герой Советского Союза. Уховы здесь оказались потому, что тот квартал в пригородном посёлке, где они жили раньше, пошёл под снос. А так как мэрия планировала строить там элитный микрорайон, на обещания не скупились. Анатолию, заплатив взятку, удалось «выторговать» в райисполкоме квартиру на самой Центральной. Часто, приезжая в город по выходным и отслеживая, как движется строительство, Уховы представляли, где расположатся их окна и что из них будет видно: Оперный театр на Центральной, куда выходят окна первого подъезда или кинотеатр «Юг», что стоит напротив «верхней планки «П» по улице Сергиева? А лучше всего – скверик со стороны Казачьей; он просматривается из двух последних подъездов. Так и получилось – лучше всего. Отчего Раису не расстроил даже последний этаж. Их квартира была однозначно фантастической!

Семья Уховых вселилась в пятый подъезд в середине лета. Годовалая Настя, едва начавшая тогда ходить, весело топотала ножками по нешлифованному паркету. Останавливаясь на пороге балкона по крику: «Куда? Без мамы нельзя!», она улыбалась, а после предупреждения папы: «Унитаз – это жутко грязно», спешила шаловливо дёрнуть в туалете ручку. У бабки с дедом такого не было – у них вообще туалет плохо работал, отчего все, дети и взрослые, ходили в туалет во дворе или в ведро. Родители Ухова и его младшая сестра, с которыми молодые тогда теснились в одном доме, получили неподалёку двухкомнатную квартиру в доме из старого фонда. Зайдя к свёкрам, Раиса отметила прекрасную кирпичную кладку, потолки в три с половиной метра и внутренний дворик закрытого типа.

– Отлично! – одобрила она потенциальное наследство мужа.

Через пару месяцев после заселения, прогуливаясь с дочерью по скверику под окнами, Ухова увидела на детской площадке девочку в красивой шляпке.

– Боже, какая прелесть! – воскликнула Раиса, разглядывая совершенство, связанное крючком, с большими полями и перехваченное лентой. Мама девочки улыбнулась в ответ:

– Здравствуйте! Ваша дочь тоже изумительна.

Извинившись за неловкость, Ухова представилась. Уже через несколько минут она знала, что Катя Иванова – её ровесница и соседка по дому из четвёртого подъезда, а её дочь зовут Вера. Катя была преподавателем родного языка и литературы в престижной школе. Её муж Егор работал в Горсовете. Квартиру в их доме Ивановы получили как молодые специалисты из столицы. О переезде на периферию Катя совсем не сожалела – своя трёшка взамен съёмной однокомнатной и удобное расположение жилья относительно работы перевешивали столичные престиж и значимость. А ещё женщину радовало насыщающее тепло юга. В столице в октябре всегда уже было сыро, пасмурно, нередко мог идти дождь со снегом, а в Южном в это время температура поднималась днём до двадцати градусов и постоянно светило солнце.

Ухова, в свою очередь, поделилась своей историей про квартиру и мужа, кандидата технических наук. Избегая расспросов о том, где трудится Анатолий, она пожаловалась, что дочь не хочет учиться ходить, и в год у неё всего четыре зубика. Маленькая Вера для двух с половиной лет прекрасно говорила и не могла устоять на месте.

– Не волнуйтесь вы так, Раиса, – улыбнулась Катя. Соседки сидели на лавках перед большой асфальтированной площадкой, в дальнем углу которой стояла карусель, – очень скоро ваша Настенька научится даже бегать. Это я вам говорю как педагог. А насчёт зубиков? Вы видели когда-то детей без зубов? Прорежутся. Зато поглядите, какая она у вас красавица уже сейчас!

Раиса согласно кивала и смотрела с благодарностью; своя девочка казалась ей самой прекрасной. Вот только не верилось, что Вера ходить начала в десять месяцев, хорошо говорить с полутора лет, а теперь, в два с половиной, уже знала наизусть «Айболита» и «Бармалея». Заметив это сомнение, Катя подозвала дочь.

– Веруня, давай расскажем стишок. В Африке?..

– Акуы, – выпалила девочка.

– В Африке?

– Гоии.

– В Африке большие, злые?

– Клакадильчики, – маленькая проказница кокетливо улыбнулась и, довольная, убежала от хохочущих матери и новой тёти в сторону карусели.

– Ну какая же умница! – Раиса в восхищении заломила руки. Настя сидела в прогулочной коляске и, глядя на детей, нетерпеливо болтала ножками. Вот только мамино платье, красивое, выше колен и слишком прозрачное, надето не для того, чтобы шагать за ребёнком, согнувшись в три погибели. Достав из сумки сушку, Ухова сунула её дочке. Девочка надула губки и нехотя взяла её.

– Вы бы пустили Настеньку постоять. Вот тут, у лавочки… – Катя протянула к девочке руки. – Хочешь побегать?

Настя тут же выбросила сушку и засучила ногами.

Не обращая внимания на мать, Катя вытащила девочку из коляски и поставила на асфальт перед собой.

– Молодец! Если хочешь ходить – держись за лавочку. – Катя помогла чужому ребёнку передвигаться. – А на больших деток пока не смотри. Научишься хорошо ходить – пойдёшь с ними бегать. Да, Вера?..

Озорная пампушка прибежала и протянула подружке руку:

– Давай сама…

Держась за лавочку, Настя пошла смелее. Раиса вздохнула; ей всегда было страшно, что дочь упадёт и разобьёт личико. Катя посмотрела на соседку с удивлением:

– Это вы зря. Чтобы научиться ходить, нужно ходить, а чтобы говорить – говорить. Вы разговариваете с дочерью?

– Как это?

– Что значит «как»? Вы объясняете Настеньке почему нужно надевать панамку или курточку? Зачем нужно есть овощное пюре?

Раиса в замешательстве смотрела на детей, на Катю и снова на детей:

– Мне так трудно воспитывать Настю. Ведь нужно сразу думать обо всём: что поесть, что постирать, о режиме дня, и вот ещё стишки… А я совсем одна. У мужа, к сожалению, высокооплачиваемая работа, и он мне не помощник. Мне так его не хватает. А вам?

– Мне тоже не хватает. Хотя мой помогает, и у него, к сожалению, пока малооплачиваемая работа.

Женщины рассмеялись таким, по-разному расставленным, акцентам. Раиса стала накручивать локон на палец. Катя обмахивалась веером, вязанным крючком. Раиса прикоснулась к нему, как к реликвии:

– А это? Вы это тоже успеваете делать?

Две юные подружки успешно перебрались тем временем на четвёртую по счёту лавку. Вера добросовестно исполняла роль сопровождающей. Мамы, сидящие на других лавках, встречали малышек доброжелательными улыбками. Раиса не сводила глаз с дочери, самостоятельно налаживающей свои первые контакты с окружающим миром.

– Я тоже буду воспитывать своего ребёнка! – решительно объявила она и призналась: – Господи, как же мне повезло, что я познакомилась с вами, Катя!

– Я тоже так думаю, Раиса. В смысле, что и мне повезло, – уточнила Иванова, избегая двусмысленности фразы.

Настя не удержалась и всё-таки села на попку. Раиса вскрикнула и вскочила. Катя удержала её лёгким жестом:

– Погодите, сейчас она сама встанет.

Но вместо того, чтобы встать, Настя продолжала сидеть на земле и испуганно смотреть в сторону матери. Вера, не сумев поднять её, тоже села рядом. Тут же к ним подбежали ещё девочка и мальчик и тоже уселись на тёплый асфальт. Взрослые захохотали. Раиса смотрела на дочь по-прежнему настороженно. Катя тихонько прикоснулась к её руке, привлекая внимание к себе:

– Вот видите, Раиса, всё нормально. Приходите каждый день гулять, и ваша Настенька постепенно всему здесь научится – и падать, и вставать. Коллектив – хорошая школа. Тем более, что у нас тут и компания вон какая дружная. И живём мы в таком красивом месте…

Раиса медленно обвела взглядом сквер и их дом – белоснежный лайнер в центре города:

– Ну да, конечно…

С Казачьей раздался гудок машины, и Раиса вскочила с лавки.

– Приехал наш папа… Нам пора готовить ужин, – объяснила она Кате, усаживая Настю в коляску. Маленькая девочка скривила личико, готовая заплакать, но тут же замерла, увидев нахмуренные брови. – Нам пора кормить папу ужином, – настойчиво повторила мать. – Ты понимаешь это? Вон, смотри, кто там? – На тротуаре возле машины стоял темноволосый мужчина в солнцезащитных очках и призывно махал. Пиджак от дорогого костюма мужчина держал на руке. «Муж!» – в глазах Раисы проскользнуло обожание.

– Я тоже, пожалуй, пойду, – Катя стала собирать игрушки.

Кивнув на прощанье сразу всем, Ухова быстро покатила коляску из сквера, не дожидаясь соседки. Маленькая Настя сидела в ней, сжавшись комочком.

3

Анатолий был видным мужчиной двадцати восьми лет. Красивый, с волевым подбородком, он вполне мог бы сниматься в кино. Покручивая на пальце брелок от новенького «Мерседеса», Ухов едва заметно пристукивал ногой.

– Ты уже насовсем? – защебетала Раиса, приблизившись.

– Шо значит «насовсем»? Я шо, из тюрьмы вышел? – Родом южанин, мужчина разговаривал с местным акцентом. Подарочно подставив щёку под поцелуй, Анатолий сунул жене пиджак и наклонился к коляске: – Привет, мелкая! Ну, как ты?

Настя пискнула в ответ, засветилась, заколотила ножками по сиденью, потянулась вперёд, просясь на руки. Анатолий мускулистыми руками вытащил девочку и гордо выпрямился. Кроха тут же вцепилась обеими ручками в гриву темно-каштановых волос отца.

– Та не дрейфь, доча, не уроню, – заверил он, отцепив одну ручонку. Вторая осталась в шевелюре. Раиса засмеялась и покатила коляску с аккуратно уложенным туда пиджаком. Она торопилась рассказать про новое знакомство. Анатолий слушал жену вполуха. Это для жены важно то, какие люди живут в их доме, она кроме заводских и станичных никого в посёлке не видела, а он в жизни на всякий народ насмотрелся.

Когда Катя нагнала супругов в арке дома, ближней к скверу, взгляд Анатолия лёг на её худые плечи той двенадцатикилограммовой гирей, что стояла в спальне Ивановых под кроватью. В двадцать пять лет учительница смотрелась неприглядным подростком: аскетичного телосложения, высокая и без малейших женских «приманок». Длинные тощие ноги и пальцы выглядели не изящными, как у Раисы, а скорее тщедушными, а высокий хвостик из светлых волос уныло касался шеи. Анатолий разжал челюсть в ответ на приветствие соседки исключительно, чтобы не показаться невежей. «Бела, как спирохета… К тому же, судя по речи, из столицы», – он одобрительно глянул на жену: яркая южанка выглядела на фоне соседки завораживающе. В глазах мужчины блеснул огонёк, так хорошо известный Раисе. Она подтянулась, радуясь, что вряд ли ей придётся ревновать мужа к новой знакомой. Как всякая любящая женщина, она была ревнивой. Анатолий же, как любой умный мужчина, скрывал свои интрижки. Узнай о них Раиса, она спокойно могла бы превратить жизнь мужа в ад, а семьёй Анатолий дорожил. Мимолётные связи – они ведь ни к чему не обязывают, особенно если подходить к вопросу без особых пристрастий…

Ухов вернул дочь жене и стал поправлять помятую рубашку. В начале восемьдесят восьмого года, когда некогда влиятельный работник крайкома предложил ему работать вместе, Анатолий смотрел на проблемы окружающих его людей с сожалением и негодованием. В бывшей стране повсюду шла перестройка, порядки менялись не к лучшему, экономика рушилась, уровень жизни тех людей, что составляют основу любого строя, быстро падал. Но после полутора лет «пахоты» под прикрытием партийного босса и при десятке задарма приватизированных производственных помещений из разорившихся, Анатолий оценивал окружающих исключительно по суммам иностранной валюты, что те имели. Новая соседка, вкупе с коляской, не тянула по прикиду даже на тысячу условных единиц в месяц, отчего была неинтересна. А когда она радостно указала на громилу, входящего в арку со стороны Центральной, и представила его как мужа, Анатолий лишь едва прищурил красивые глаза.

– Здорово, Егор! Я – Анатолий. Ты чем по жизни промышляешь?

С некоторых пор, задавая подобные вопросы, Ухов не церемонился: интересы в общении могли возникнуть только тогда, когда человек представлял для него хоть какой-то интерес. Глядя на сильно потеющего «юриста при горсовете», одетого в мятые льняные брюки и в шлёпанцах, Анатолий едва сдержался, чтобы не сморщиться: «Кадровый сотрудник с месячным окладом в сто сорок монет по номиналу, и никаких перспектив». Козырнув в ответ соседу характеристикой «крупный бизнесмен», Ухов заторопил жену.

– Ну, зачем ты их так обрубил? – упрекнула Раиса в подъезде, доставая из почтового ящика «Аргументы и факты». – Всё-таки они оба с высшим образованием… – Закончив после школы только художественный техникум по специальности «живопись», к институтским дипломам Ухова относилась с уважением.

– И шо мне теперь расшаркиваться перед ними?.. – Анатолий уже пробегал глазами газету.

– Хоть бы о чём-то поговорил с ним! – В глазах женщины стояла обида. Ей муж соседки понравился: высокий, мощный, улыбчивый, как Катя. Дочь, радостно побежавшая навстречу, потерялась в его крупных руках.

– Та на кой он мне нужен? Юрист… Детей мне с ним не крестить, – ответил Анатолий и пошёл к лифту.

– Да уж, дутыш, – кивнул Егор на тяжёлую дверь, скрывшую соседей из пятого подъезда: – Такой пробурит тебя и не заметит.

Катя близоруко глянула им вслед и рассеянно улыбнулась:

– Жаль. Раиса очень милая женщина. А Настенька у них – просто прелесть. Ты заметил, какие у неё глазки?

Про глазки чужого ребёнка Егор пробурчал что-то неопределённое, а вот Раисе оценку дал самую положительную.

– Такой женщине не Цербер нужен, а… – Иванов вытащил из кармана штанов связку ключей и стал подниматься на крыльцо. – Пошли домой, моя дорогая. Детей нам с ними точно не крестить.

Ещё раз оглянувшись на закрытую дверь соседнего подъезда, Катя вздохнула. Новые времена меняли положение и нравы не в лучшую сторону – люди становились расчётливыми и непроницаемыми. Бороться с этим у таких как Катя не получалось.

4

2013. Май

Спецполиклиника для ветеранов Великой Отечественной войны была сразу за сквериком и видна с балкона Уховых. Миша и Раиса привезли туда травмированную Настю на такси. С самого начала демократизации страны стало ясно, что медицинское обслуживание не может быть одновременно и народным и бесплатным. Заплатив нечто, похожее на годовую абонентскую плату, Ухов приписал семью к тому медицинскому учреждению, где качество обслуживания ещё хоть как-то и кто-то мог гарантировать. Понятно, что при постановке на учёт ему пришлось согласиться с уточнением главврача, что в случае чего обслуживать их, неконтингентных пациентов, будут по специальному тарифу. Теперь вот такое «в случае чего» случилось, и Анатолий по телефону одобрил названную сумму за «дополнительные услуги». Её озвучил Раисе всё тот же главврач. Дочь свою Анатолий любил и на здоровье близких экономить не собирался.

После необходимого обследования, выполненного за стимулирующие наличные без всяких проволочек, выяснилось, что у девушки перелом лодыжки, травма правого колена с разрывами крестообразной связки и мениска, ушибы и раны на руках с вывихами обоих запястий и подвывихи пятого и шестого шейных позвонков. Когда через час Настю вывезли из процедурного кабинета на кресле-каталке, гипсовые повязки опоясывали её с головы до ног. Катя и Вера, столкнувшись с соседями в сквере, от ужаса синхронно прикрыли рты ладонями. Мари при виде сестры заплакала. Анатолий, вернувшись домой поздно вечером, выразился нецензурно: