Как рождается русский человек

– К тому же продать теперь такой предмет можно подороже.

– Верно, верно! – поддержал того гость. – Главное – уметь подать! И спокойно за три тысячи сможешь продать. С руками и ногами оторвут!

– Дело говоришь! – улыбнулся хозяин.

В это время около окна что-то рьяно обсуждали две немолодые женщины. Они расслабленно сидели в креслах, уставшие от своей зрелости.

– Недавно вот знакомая дала номерок. Очень хороший! – нахваливала номер телефона гостья, а Лидия Ивановна, вся во внимании в данный момент, напряжённо её слушала. – Эта женщина за городом живёт, но всё, как и полагается. Погадала она мне, а я ей много вопросов задавала, на этом ограничений нет. Мне повезло ещё, что к ней пошла. В конце сеанса совсем недорого заплатила! Из-за того, что через знакомых её нашла, скидку сделала! – дальше она принялась перечислять вопросы, которые задавала своей гадалке и незамысловатые на них ответы, какие невозможно было слышать, так как их разговор перешёл на этом этапе совсем уж в шёпот. Лишь изумление Лидии Ивановны можно было прочитать на лице через каждые десять секунд.

Хозяин квартиры вместе со своим гостем в этот момент упомянули какого-то общего знакомого, отчего отец Дениса крикнул через всю гостиную своей жене:

– Лида, а что там со Степаном Кавериным недавно произошло?

– Несчастье с ним произошло! – заговорила, отвлекшись от своего мистического разговора, Лидия Ивановна. – Хотя из-за этого больше Маринка его переживает.

– Рассказывай, – дал он своё благословение, а той оно и не нужно было. Она уже начинала свой рассказ:

– Случилось так, что напился он в который раз в стельку да на работу не вышел. На работе его устали терпеть и уволили, когда явился к ним. Маринка, жена его, не выдержала такого исхода событий, дети ведь у них есть, а дохода почти нет. Она посоветовалась с кем-то, да и предложили те положить Степана в клинику на реабилитацию. В наркологический диспенсер! Та так и сделала, а он и не противился, даже не понял, что произошло. Вот только через неделю звонит ей и говорит как-то вяло, непонятно, как будто язык заплетается. А на следующий день явился домой! Сбежал! В домашних тапочках! Еле на ногах стоит, говорит очень медленно, губами почти не шевелит. Говорит, что лекарство ему какое-то давали, от этого голова плохо стала работать. Он, как только почувствовал неладное, сразу сбежал. Пожалела она его, сам не свой, говорит, пришёл. Только через неделю полностью оклемался. А тут с работы его звонят и говорят, что готовы обратно принять. Вот только в карточке медицинской его теперь навсегда появилась запись о нахождении в той клинике, а с ней мало куда берут. В психи его записали! Вот и на работу из-за этого лишь не взяли обратно, в суде ведь он работал. Марина теперь рвёт и мечет, а Степан напился, кажется, снова.

Всё в комнате с увлечением слушали эту историю. Даже Анюта отвлеклась от своего телевизора, впитывая каждое слово говорящих. После конца рассказа гостья запричитала:

– Как же так! Поступили необдуманно! Всякое бывает, – остальные лишь вздохнули на это угрюмо в знак согласия.

Ночь тёмным цветом закрасила окна и только одну луну в окне, казалось, пропустила. В цветном ящике зашумели последние вечерние новости. Все в гостиной начали время от времени зевать и глядеть за окно. Попеременными взглядами было принято решение собираться домой.

– Может, заночуете? Места всем хватит. – говорила Лидия Ивановна, провожая гостей.

– Нет, сейчас по центру быстро доедем! Всех довезу! – выкрикивал гость, натягивая на себя тёмный бушлат.

– Куда ты повезёшь! – накричала на него бойкая Нина. – Саша за руль сядет, он меньше тебя выпил.

– Пусть и он за руль сядет, – согласился тот, не справляясь со шнуровкой на своих ботинках.

Высокий темноволосый Саша разговаривал о чем-то с Денисом, в основном, о пустяках: учебе, работе, семье. В конце разговора он продиктовал свой номер телефона и сказал с воодушевлением:

– Звони в любое время!

Все столпились в прихожей, где были слышны такие фразы:

– Спасибо большое за радушный приём!

– Да что вы! Приезжаете чаще!

– Вы к нам тоже жалуйте! В любое время!

На этом решено было проститься.

В тот же вечер белоснежная церковь всё так же сияла в отливах багряных лучей заходящего солнца. Алиса проходила мимо этого красивого сооружения, откуда уже выходили люди, снимая хлопчатые платки с голов. Один из церковных служащих с густой бородой в длинной чёрной рясе направлялся к своему припаркованному фольксвагену. Нищий попрошайка всё еще сидел в своих темных истертых башмаках у белокаменных стен. Ну и кто из этих двоих лучше познал Бога?

Горячая земля остывала после неумолимой жары прошедшего дня. Свежий ветер подул с северо-запада, освежая и распространяя приятное дуновение прохлады. Он бил прямо в лицо Алисы и тормошил волосы. Охлаждающий воздух улицы как-то резко вернул сознание после полного расслабления, и появилось привычное напряжение. В связи с этим она внимательно просмотрела потемневшие дворы, и только потом прошла к своему подъезду.

– Что же ты так долго? – с укором встретила её мать. – Мы уже стол накрыли, чай остыл.

– Вы решили всё-таки отпраздновать? – спросила она глухо.

– Да, внезапно приехали Боря с тётей Таней и привезли торт. Говорят, что такое событие нельзя не отпраздновать. Отец твой сегодня тоже как-то рано явился, поэтому и успели всё подготовить, только тебя одну ждём.

Они прошли в маленькую, но чистую кухню, где был накрыт скромный стол. Каждому сидевшему отвели по порции утреннего плова, а в середине поставили медовый торт, который заботливо принесли гости. Рядом же стояла бутылка водки, что была наспех куплена в магазине на углу. Отец Алисы уже разливал её каждому в стакан. За столом кроме родителей сидел дядя Боря – крупный мужчина с небольшим шрамом на лбу, а рядом разместилась его простоволосая жена тётя Таня и нарезала ломти хлеба. Мать сегодня была в каком-то приподнятом настроении, как заметила Алиса.

– Алиска наконец-то пришла, – улыбнулся её дядя, – Теперь можно и по-настоящему начинать.

После этих слов были подняты стаканы и тётя Таня, протерев руки полотенцем, начала со сбитым дыханием и перерывами проговаривать своё поздравление:

– Сегодня замечательный летний день! Именно в этот месяц этого же числа двадцать лет назад вы, – она обращалась к родителям Алисы, – Обручились. Прожили вы, Горбуновы, вместе немало, и желаю я вам прожить ещё столько же да не знать горя. С фарфоровой, как говорится, свадьбой!

Гранёные маленковские стаканы чокались над столом. Сидящие поочерёдно зазвенели вилками, поедая разогретый плов. Горбунов-старший, толком и не закусив, принялся разливать себе ещё, но его намерениям помешала супруга:

– Куда тебе! Хватит пока!

Тётя Таня своим тоненьким голосочком принялась докапываться до Горбуновой:

– Надь, а ты слышала, что говорят о Бороднинском? – какая-то новость, связанная с этим человеком, по-видимому, раздирала её, отчего та перестала есть и всё своё внимание сосредоточила на смотревшую на неё Горбунову.

– Что говорят?

– Умер он.

– Как? – задала она первый попавшийся вопрос, искренне увлекаясь, но всё ещё не до конца осознанно участвуя в теме разговора.

– Инсульт его схватил, – порывисто отрезала Татьяна. – Тут другое под вопросом: А как теперь Лёня? Никого же у него нет, ещё и с отклонением небольшим.

– Что с ним? – задавала она вопросы как бы от всех сидящих. От этого каждый, в отличие от тёти Тани, не останавливая приёма пищи, слушал их разговор.

– Как же! Рассказывала ведь я тебе! – она с упрёком посмотрела на свою золовку. – В детстве у него это произошло, когда тому год с лишним исполнилось. Температурил Лёня в то время, в больницу его и положили, а там вкололи антибиотик. В таком-то возрасте! Через некоторое время заметили, что ничего ребёнок не слышит. Оглох. Ошибка врачей, что же тут поделаешь, – дальнейшая судьба этой семьи была известна Наде, но тётя Таня решила продолжать рассказывать историю для других трёх пар глаз, которые теперь увлеченно смотрели на неё. – Отец его заработать решил и поехал на север, а там избили его жестоко. Вернулся он домой и ничего не помнит, никого не узнаёт, даже жену с сыном. Положили его в больницу в пригороде, правда, несколько лет назад он уж скончался. Нина вышла за другого. Со временем потребовалась ей операция, чтобы камни в почках удалить. Использовали лазер и опять ошиблись. Умерла она тогда. Вот и мужа нового её инсульт недавно схватил, про него недавно новость дошла. А с мальчишкой теперь непонятно, что будет. У них ведь ещё дочь есть, чуть старше Лёни.

– Пристроят их куда-нибудь, – жуя, проговорил Дядя Боря.

– Скорее всего, – согласилась Надя.

– Куда они денутся! – добавил Горбунов и вновь потянулся к бутыли, отчего Надежда Дмитриевна вновь отодвинула её от него.

Из-за тонкой соседней стены послышался детский рёв и взрослые крики. Кроме этих звуков и позвякивания посудой не наблюдалось ни одного источника шума, поэтому строптивая тётя Таня захотела взять инициативу в свои руки, но ей помешал её муж:

– Как дела на работе, Надя? Что ты такая радостная?

– На работе как обычно, вот только зарплату наконец-то за два месяца выдали! От того сегодня у нас на фабрике все рады! Я бы и торт сама купила, если бы вы предупредили, что приедете.

– Пустяки, угощайтесь, – улыбнулся он своей широкой улыбкой.

Было принято решение разрезать торт. Дядя Боря торжественно делил десерт на куски, пока Надежда Дмитриевна разливала чай. С улыбкой он отдал самый большой кусок Алисе, приговаривая:

– Вот, чтобы была такой же сладкой, как этот торт! – на что та лишь смущённо улыбнулась.

– Где ты была-то так долго сегодня? – спросила мать.

– С друзьями встретилась.

На ответ было обращено мало внимания, как и вопрос Горбунова задала лишь для приличия. Горячий чай уже стоял на столе у каждого вместе с тарелочкой медового торта. Дядя Боря принялся рассказывать забавный случай, произошедший недавно на работе с клиентом. А таких случаев у таксистов хоть отбавляй. Больше всего хохотала тётя Таня, запивая смех крепким чаем. Во время сладкого угощения она завела неуместную для десерта тему. Разговор пошёл о политике.

– Совсем не поверите! Недавно соседка рассказывала, что на другом конце города произошло событие! Люди собирались, а некоторых оттуда даже забирали! За решётку!

Алиса сидела, опустив глаза в своё блюдце, и ни специально, ни ненароком не подавала знаки интереса в сторону того, о чём говорила замолкнувшая тётя Таня. Только дядя Боря с полуулыбкой посмотрел на неё. Остальными же эта новость не была встречена с восторгом или каким-либо успехом. Лишь Надежда Дмитриевна, дожевав свой кусок, произнесла:

– А нам что за дело? Мне бы зарплату негодяи выдали в следующем месяце вовремя, а то этот, – она показала на мужа, – Много пропивает, в долг везде просит. Надо бы ещё, чтобы Алиса доучилась, хоть какая-то подмога будет, верно, Алис?

– Ага, – буркнула она.

– А слышали ли вы, какие грядут изменения? – вновь заговорила тетя Таня, пытаясь вызвать интерес.

– Про многие такие изменения слышали, что они всё грядут. До сих пор ждём, а они никак не нагрянут, – с пьяной ухмылкой проворчал Горбунов.

– Зарплату учителям и врачам повысить обещали, – гордо, с улыбкой, произнесла она.

– Скажи лучше, что всем. Так ещё радостнее станем.

– Надя, угомони своего, – пожаловалась она золовке.

– Дай договорить человеку, – жена налила маленькую стопочку уже пьяному мужу. «И так не трезвый, что с ним ещё будет?» – думала она. Тот с радостью её опустошил.

– Со временем, может быть, это войдёт в силу, – продолжала тётя Таня. – Главное, что скажу: сейчас для детей всё делают, поэтому рожать надо. Это я к тебе обращаюсь, Алис.

– Зачем рожать-то? – с иронией спросила та.

– Как зачем? Говорю же, сейчас всё для ребятишек делается. Рожать надо! Для себя, для страны…

– А что страна?! – хозяин квартиры, уже изрядно опьянев, хлопнул кулаком по столу. – Страна – казармы под церковным куполом! Я был кем? Начальником! А теперь что? Охранником вздумали меня уволить…

Все, ошеломлённые от внезапного удара и дикого напора говорящего, изумлённо и немного испуганно смотрели на Горбунова, который принялся наливать себе очередную порцию водки. Через секунду до каждого дошёл смысл последних им сказанных слов. Вмиг лицо Надежды Дмитриевны побледнело.

– Как уволили? – произнесла она, почти не шевеля губами, сразу выхватила стакан у мужа из рук, вылив ни в чём не повинную жидкость в ни в чём не повинный цветок. Она побагровела и воскликнула:

– Что же ты такое говоришь, скотина такая?! Когда это тебя уволили?

– Два дня назад, – отмахиваясь от неё, отвечал он, – Изменения до нашей конторы только дошли – под сокращение попал.

– Какое сокращение! Ты не прошлой неделе только один раз на работу выходил, пьяный был.

– Ну, а ты думала, после этого меня не уволят?

Надежда Дмитриевна резво вскочила и метнулась в другую комнату. Было слышно, как она что-то ищет. Горбунов тем временем допил остатки бутылки прямо с горла и не спеша пошёл в свою комнату засыпать и не слышать дальнейшие крики, но не дошёл до спальни и свалился в гостиной на диване. С телефоном в руках его жена вернулась на кухню и впрямь закричала:

– Что же ты раньше мне не сказал! Что мне теперь Никите Ивановичу спустя два дня звонить?

– Негоже так ссорится в петров пост, – осторожно проговорила тётя Таня, качая головой.

– А нам что? – усталая женщина ополоснула горло стаканом воды, – Нам не до Бога, у нас своих проблем хватает.

Она бросилась в комнату к спящему мужу и принялась его будить, упрашивать, чтобы встал и пошёл извиняться да просить перед начальством. Проворная тётя Таня направилась за ней, чтобы ту успокоить. Молча наблюдавший за всем дядя Боря, уже сам изрядно выпивший, остался и завёл разговор с Алисой, также с печальной немотой смотревшей на происходящее.

– Что ты такая грустная сидишь? – начал разговор он, заглядываясь не её лицо. – Говорят, что улыбка красит человека, слышала о таком? Тебе бы улыбаться побольше – ещё краше станешь!

Он попытался встать, подошёл к ней сзади и начал перебирать её волосы, приговаривая:

– Какие они у тебя длинные! Смотри-ка, можно тебе различные причёски делать, косы плести. Вот такие! Длинные, длинные косы тебе заплетём! Хочешь, заплету?

– Ладно, потом, – отвечала Алиса.

– Что потом? Не хочешь? Ну, хочешь? – проговаривал он пьяным голосом.

– Потом.

– Ты же у меня любимая дочка моей сестры. Правильно? Кто? Племянница! Дай, я тебя обниму!

Только спустя один час уставшая Надежда Дмитриевна стояла на кухне и мылила загрязненную посуду, которую Алиса вытирала, выслушивая причитания и ругань своей матери. К этому времени дядя Боря с тётей Таней успели уехать, подняв заснувшего Горбунова с пола, куда его свалила в попытке разбудить жена. Ещё через некоторое время в этой квартире воцарилась тишина от того, что, проживавшие в ней, уже спали в отдельных комнатах, изрядно уставшие от прошедшего дня.

На следующий день телефон зазвенел с самого раннего утра и разбудил недовольного Макса. У того изрядно болела голова, но он сделал усилие и поднял трубку.

Звонила его мать. Она пожелала ему доброго утра, которое Гордеев таковым не считал, и напомнила о том, о чем он уже успел благополучно забыть.

– Конечно, не забыл, – отвечал он, – Да, приду.

Поводом для своевременного пробуждения служило напоминание матери о данном им обещании – навестить их с бабушкой. Именно на этот день выпал её нечастый выходной, в который та захотела увидеть сына. После долгих утренних сборов и оживляющей минеральной воды Гордеев вышел из дома совершенно посвежевший. Мать с бабушкой жили в двадцати минутах езды от его дома. Спустя это недолгое время он уже стоял в небольшой прихожей и принимал объятия от своей радостной матери и бабушки.

– Долго же мы тебя ждали, – произнесла Людмила Васильевна в то время, как стрелки на часах отсчитывали девятый час утра, – Проходи, голодный, наверное.

На столе уже ожидали аппетитные, только что приготовленные блины и необычайно вкусно пахли, распространяя свой аромат на всю квартиру. Рядом стояла керамическая розетка с рисунком гжели, в которой помещалось земляничное домашнее варенье. Несколько разогретых пирожков дымилось рядом на тарелке. Всё это и разлитый по кружкам чай были заботливо расставлены на столе вместе с сахарницей и предусмотренными салфетками.

Макс благосклонно сел за стол и с удовольствием принялся за еду. В животе до этого момента было необычайно пусто, ведь вчера он не поужинал как следует, так как вернулся на квартиру довольно поздно и выпившим, отчего Эдик начал спрашивать, где он успел принять алкоголь.

Для того чтобы не отвечать на вопросы, Гордееву пришлось идти спать голодным. Он, ничего не сказав Эдику, прошёл мимо него и без единого звука лёг на свой до пятнышек известный диван, укрылся и заснул. С завтраком тоже не повезло: после того, как его разбудила мать он успел лишь принять душ и выпить минералки. Теперь же домашняя лакомая еда была очень кстати. Управляясь с блинами, Гордеев отвечал на то и дело возникающие вопросы.

– Как ты поживаешь-то? – спрашивала мама. – Давно тебя не видали, редко заходить стал, случилось что-то?

– Нет, всё хорошо. Я лишь занят на данный момент поиском работы, поэтому совсем нет времени вас навестить.

– Как так ты на работу решил опять устроиться? – воскликнула бабушка.

– Макс, тебе что, денег не хватает? Возникли какие-то проблемы или что-то хочешь приобрести? Ты только скажи, мы что-нибудь придумаем, – с беспокойством задавала вопросы Людмила Васильевна.

– Всё нормально, не беспокойтесь, – отвечал он непринуждённо, – Мне всего лишь нечем заняться летом, а денег подзаработать – лишним не будет.

У него не было сомнений по поводу рассказа о воскресной истории и его будущих замыслов, придуманных вчера на скорую руку в баре – говорить об этом не стоило. Всё это вышло очень уж нелепо и неприятно, а затем вылилось во что-то возбуждающее и неопределённое. Но лгать обо всём он не хотел. Его одолевало чувство неудобства перед своими родными. В такой ситуации правду необходимо объяснять, а также рассказывать о мотивации своих действий тем, кто этого не поймёт. Поэтому он решил пропустить данные этапы и благополучно недоговорить о своих замыслах.

– Что же ты раньше не сказал, что работу ищешь! – воскликнула бабушка. – Я же совсем недавно только ходила в церковь к батюшке, свечки на здоровье ставила. Я ведь и тебе могла поставить, чтобы Боженька работу помог найти, коль сказал бы раньше.

– Ничего, бабуль! С поиском работы в наше время и Бог не справится, сам побежит свечки ставить.

– Вот что ты опять такое говоришь! – недовольно заговорила она и перекрестилась наспех.

– Ничего. Говорю, что мне лишь удача поможет.

– Так я ведь и на удачу могла свечки поставить!

– Поставь, поставь, бабуль, в следующий раз. Лишним не будет.

– Ну вот и хорошо! Тебе бы самому, конечно, сходить, но я с батюшкой в хороших отношениях. Я его попрошу, и он о тебе помолится, – она сразу повеселела, перекрестилась и прикоснулась к своей кружке крепкого чая, будто произнося тост:

– Да прибудет с нами Бог!

– Да не убудет от него здесь! – добавил Макс.

Бабушка будто и не заметила его слов, возбуждённая внезапными божественными думами. Мать искоса на него посмотрела.

– Церковь многим помогала, да некоторые не хотят в неё идти, – продолжала тянуть тему бабушка, а после и вовсе принялась рассказывать о чужой судьбе:

– Вот, например, одна моя знакомая не хотела сначала, а потом сходила, и легче стало. Это я говорю о Татьяне, бедной женщине. Замуж она вышла по любви, а после детей с мужем захотели. Всё не получалось у них никак, но в один момент чудо случилось, и родился мальчик. Однако с диагнозом – сахарный диабет. Вроде и не страшно, живут же люди с этим в наше время. Но никто не понимал, откуда болезнь взялась, оба ведь здоровые, да и в роду у них такого не было. Смирились и второго ребёнка родили. Следующий мальчик тоже не совсем здоровый получился – с астмой. Тут уже отец загоревал. Не богатые ведь они, а на лекарства много денег уходит. Пить он начал. Так много пил, что однажды возвращался пьяным в морозы, да чуть-чуть до дома не дошёл. Свалился в снег и замёрз насмерть. Татьяна поплакала, но не опустила руки. Сходила в церковь, чтобы вспомнить: ради детей надо ещё жить. Ничего не поделаешь, стала одна двоих больных мальчиков растить. В две смены работает и иногда в церковь к батюшке забегает. Такая бедная, что даже сильная женщина!

– Татьяна – боевая натура, она справится, – прокомментировала мать. – Я вон тоже Макса одна воспитывала, через многие трудности мы прошли. И хорошо, что прошли!

– Верно, трудности нам Бог посылает, чтобы мы сильнее становились, – одобрила бабушка.

– Будто в неудобствах есть сила! – воскликнул Гордеев.

– Конечно! – отозвалась на реплику сына Людмила Васильевна. – Ничего, что неудобства были, можно и с ними вырасти нормальным здоровым человеком.

– Здоровый человек! – не выдержал Гордеев. – Нет сейчас здорового человека, ни психически, ни физиологически. Что это вообще значит? Покажите мне такого человека с идеальной осанкой, хорошим зрением, режимом сна, крепкими нервами, без психологической травмы детства, вредных привычек, своих заскоков и нереализованных мечтаний. Покажите мне его, да и вскройте следом. Внутри него непременно окажутся болтики и винтики ну или же флаг другого, нероссийского государства.

Гордеев даже отодвинул кружку с чаем, чтобы хватило место его широкому недовольству и обширному высказыванию. У Людмилы Васильевны монолог также вызвал бурю эмоций и вулкан негодования. Она начала всплесками отрывистой речи перебивать мысль Макса.

– Мы через многие трудности прошли и столько же неудобств выдержали, а полностью нормальными выросли. Продолжаем, и будем продолжать так, что всё перенесём и вытерпим!

Бабушка принялась усердно кивать, пребывая в собственных раздумьях, поглядывая то на внука, то на дочь, которая принялась перечислять весь багаж перенесённых ею сложностей.

– Что такого ещё было? Зарплату маленькую выдали, так мы научились экономить! Я собственными руками вещи тебе, маленькому ребёнку, шила из ткани, что мне сестра присылала. Еда у нас всегда была. Ещё какая! Свежие, натуральные, домашние овощи имели, какие нам моя тётка присылала из собственного огорода. И сейчас нормально живём.

– Только горячую воду порой отключают, – добавила бабушка. – Дом уже старый, всё время какие-то работы у них ведутся.

– Да, но мы кипятить её умеем, быстро приспосабливаемся, – звонко проговорила Людмила Васильевна и добавила с некой гордостью. – Это хорошо, что с неудобствами живём, ведь так не каждый выдержит. А мы, сильные, выдержим непременно!

На том она, совершенно успокоившись, завершила свою речь.

– Неудобств, конечно, много, – подтвердила бабушка. – Вот, например, у вас на квартире должно быть плохо от шума было, когда на площади собралась толпа в воскресенье?

При возобновлении этой давно забытой темы мать внимательно посмотрела на лицо сына с некой тревогой, ожидая его реакцию.

– Очень шумно было, – с невозмутимостью отвечал Макс. – Звукоизоляция ведь у нас не к чёрту! Всякий раз, когда слышу, как Иван Петрович, мой сосед, чихает, то здоровья ему желаю, а он мне на это «Помереть бы уже» отвечает.

– Я слышала, как там происходили большие беспорядки, – осторожно добавила мать.

– Беспорядки везде сейчас происходят, – проговорила бабушка.

– И то верно! – отметил Гордеев. – Беспорядки везде, но только с площади увозили за решётку.

– А ты откуда знаешь, что увозили людей? – заинтересовалась Людмила Васильевна.

– Говорили об этом и писали в интернете так много, что больше, наверное, и не напишут.

В оставшееся время за столом поднимались темы обыденного, бытового характера. Разговор был протянут до обеда. В двенадцать часов Гордеев вновь стоял в прихожей и принимал прощальные объятия от матери и бабушки, которые говорили ему напутственные слова и взяли с него обещание приезжать к ним почаще.

V.

Речь Макса, произнесённая в баре, не являлась странным последствием опьянения. Не без нотки юношеского максимализма, но уже с твёрдым намерением он говорил о своей идее. Это стало своеобразным итогом его долгих раздумий последних дней. Решение это, скорее всего, зародилось много времени назад после первого потрясения от вида ужасающей несправедливости, про какую он услышал или же увидел собственными глазами либо в детстве, либо уже в ясном возрасте. Нельзя было вспомнить точку поворота окружающей действительности во что-то совсем уж непристойное. Казалось, так было всегда, но продолжения ему не хотелось. Что-то было в душе неладно, жгло, отказывалось смиряться и подсказывало иной путь. Но он не мог понять, какой же был тут выход. После событий на площади не поменялось ничего, и его разочарование, казалось, нарастало с каждым днем. Лишь в то мгновение в том самом баре, когда рядом находились молодые, весёлые единомышленники, его осенило. Где-то внутри проскользнула мысль, был подсказан единственно правильный путь борьбы.