Непрожитое детство

Перед Екатериной развернулось необходимое изображение. Крепкое двухэтажное здание с розовыми ставнями и соломенной крышей, – в моде стиль a la russe. На заднем дворе огород с изумрудной ботвой моркови и трепетными цветами картофеля. В саду детский смех, смешанный с птичьими сплетнями и шепотом ветра.

Екатерина открыла следующее видео. Дети с нежностью смотрели на Валентину. На террасе, окруженная воспитанницами, она читала им книги. Оторвавшись от старинных хрустких листков, Валентина сказала:

– Писатели – такие бесстыдники. Никогда не расскажут всей правды. Никогда не научат жить, – и она залилась мелодичным звонким смехом.

Екатерине нравился этот искренний, мелодичный смех. Она увеличила изображение до крупного плана. Как Валентина с таким честным лицом могла совершить подобное преступление? Что эта женщина прячет за доброй внешностью?

Екатерина открыла следующий файл. Они только познакомились. Екатерина в качестве консультантки по юридическим вопросам взяла шефство над интернатом. Валентина рассказывала ей о распорядке дня:

– В будни дети встают в семь утра. Делают зарядку, умываются и идут завтракать. На завтрак я обычно варю овсяную кашу. Или жарю многоокую, похожую на мутанта, глазунью. В праздничные дни пеку оладьи. Комбикорм я не признаю.

– Комбикорм?

Екатерина вздрогнула от своего голоса.

– Я так называю пищевые пилюли, тюбики и банки с консервами. Еда должна приносить наслаждение.

– А-а-а, – улыбнулась Екатерина.

– За столом дети располагаются по меньшинству. Поближе к нам с Сергеем маленькие, подальше большие. Расовых различий у нас не существует. На территории интерната нет ни темных, ни белых.

– Опасные убеждения.

– Перед завтраком мы благодарим Господа за ниспосланную нам трапезу.

– Какую веру вы исповедуете?

– Мы христиане.

В день, когда состоялся этот разговор, Екатерина позавидовала женщине – ее точному пониманию важности своего служения. Но как эту сказочную картину мог проткнуть остов случившегося кошмара? Как эта женщина, возрождавшая жизнь в обездоленных детях, могла оказаться гнусным монстром?

Еще один файл – в нем видеостраница Эльзы.

Сидящая тринадцатилетняя девочка была хороша. Синие глаза, на дне которых светились золотые крапинки, длинные льняные волосы и манящая улыбка… Рядом с Эльзой расположился Игорь. Валентина обращалась именно к нему. В руке она держала стихи Игоря, посвященные Эльзе. Напротив Эльзы и Игоря стоял Николай. Он числился хулиганом, и все девочки, кроме Эльзы, были в него влюблены. Эльза же дружила с Игорем и лепила из глины его бюсты, а он дарил ей свои стихи…

«Игорь, Николай, Валентина? Или кто-то неизвестная? Кто же виновата в случившемся с Эльзой? Что я пропустила? Почему меня продолжают мучать подобные вопросы? И когда же огласят приговор?» – думала Екатерина.

Она еще раз включила видео и вдруг впервые заметила, что по переднему плану расхаживает черная, жирная ворона. Десятки раз она открывала этот видеофайл и ни разу не видела птицу.

Ворона

Однажды весенним утром в открытое окно детского дома ввалилась ворона. Крыло птицы было сломано. Ворона запрыгнула на полированную крышку рояля и замерла. Оглядевшись, птица заметила Эльзу. Птица была убеждена, что девчонки – ничтожества. Им можно и на голову накакать, и клюнуть. А вот когда появляются гаденыши с рваными движениями – вот тогда пришла беда. Не миновать камня в бок или выдранного хвоста. Ворона немного отстала от всемирного хода истории.*

* ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА: Женщины могли сохранить ортодоксальные признаки пола. Могли приобрести «актуальные» – короткие волосы, рельефные мышцы, вживленные кадыки, что облегчало карьерное продвижение. Поговаривали, что в 2185 году будет принята поправка к декларации госпожи Сеньоль, запрещающая женщинам носить юбки и рожать детей естественным путем.

Из своего угла Эльза с ужасом смотрела на ворону. Девочка читала в старых книгах: когда в жилище влетает птица – это к беде. Эльза медленно поднялась и пошла к вороне. Птица смотрела на нее недобрым глазом. Эльза робко протянула к ней руку. А ворона возьми да и клюнь ее своим костистым клювом. Девочка потерла косточку, и ей почему-то вздумалось вылепить раненную птицу.

Эльза провалилась в себя. Она не заметила, как просидела два часа, лепя из глины ворону.

За спиной прошептали шаги и замерли. Кто-то засопел над ухом и затих. Мальчишеская рука коснулась ее плеча. Эльза дернулась, мальчик не отстал и провел взволнованной ладонью по шее. А потом припал губами к коже, чей медовый оттенок мог свести с ума всех Гумбертов, не говоря уже о мальчишке шестнадцати лет. Каждый волосок, спускающийся по Эльзиной шее, бил его током. Ни одна девчонка не имела такой власти над ним. Ни одну не хотелось сберечь для лучшей жизни, которой пока нет, но которую он добудет. Даже эти случайные прикосновения были, вопреки его воле, взяты взаймы у будущего. Эльза обернулась, Николай просел под тяжестью ее взгляда. Он не понимал, куда себя деть. Тело мешало. Ноги суетливо топтались, вены туго оплетали руки. От смущения он подбежал к вороне и схватил ее. Птица почувствовала, что пришло неизбежное возмездие за все сворованные сырные пластины, за все открытые пищевые контейнеры, за все прокарканные дни… И даже не дернулась.

Но тут случилось неожиданное. Ворона плохо разбиралась в психологии и не поняла, какой безграничной властью обладает эта маленькая женщина над мужчиной. Со своего места девочка спокойным, не терпящим возражения голосом произнесла:

– Если ты сейчас же не вернешь несчастную тварь на место…

Угроза оборвалась, так как Николай положил птицу обратно. Ворона с восхищением посмотрела на девочку и тут же со всего маха клюнула палец Николая. Бисерины крови раскатились по блестящей крышке рояля, застучали по полу. Николай выбежал из комнаты, проклиная тот миг, когда впервые вдохнул аромат Эльзы и заболел ею. Он презирал себя за слабость перед Эльзой.

Девочка продолжила работу, не обращая ни малейшего внимания на клекот вороны, млеющей от нежности к ней.

Еще через два часа Эльза долепила чудище, откинулась на спинку стула, придирчиво разглядывая свое странное творение. Ворона нахохлилась, приревновав девочку к глиняному истукану.

Эльза сгребла ворону и понесла на кухню. В ноздри птицы ударил запах подгоревшего жаркого, она забеспокоилась – а вдруг и ее туда, в самое пекло? В подтверждение тревожных мыслей ее тело шмякнули об кухонный стол…

Придя в себя, птица обнаружила, что над ней свисает румяная голова с прилипшей ко лбу прядью бесцветных волос. Глаза неизвестной головы вроде бы глядели приветливо. Птица попыталась подняться на лапы. Не вышло. Повалилась набок. Серебристая голова что-то спросила у Эльзы, ворона не разобрала – уж больно тихим был голос. Но уже в следующую секунду ворона ощутила коварную тишину этих слов. Обладательница серебристой головы решила окончательно разломать ее подбитое крыло. Вцепившись в него цепкими пальцами, она тянула крыло в разные стороны! Но это было еще не все. Ее красавица Эльза, вдруг стала мучительницей. Она крепко держала клюв вороны, чтобы та не могла врубить его в руку седой гадины…

Вдруг ворона заметила, что еще кто-то следит за ее трепыханиями. Неизвестный прятался в провалах света…

Валентина взяла со стола кухонный нож.

Ворона вырвалась и вскочила на лапы.

Солнечный луч отразился от лезвия ножа и выхватил из тени лицо неизвестного – это был юноша, палец которого она так опрометчиво распорола.

«Не надо было кусаться и карму портить», – подумала птица.

Николай следил за Эльзой, за движениями ее ломких рук. От любви ему стало невыносимо. Кожа сделалась белой с голубоватым отливом, взгляд темным, неспокойным, мятежным, как декабрьское море…

Ворону поймали. Ножом вскрыли ампулы с сывороткой, ускоряющей сращивание костей. Сломанное крыло обкололи лекарством.

Прошло две недели. Ворона Лукреция Первая, как ее окрестила Эльза, преспокойно жила на карнизе в спальне девочек, и ее бледные какашки украшали шторы, подоконники, плинтуса. Разногласия между птицей и Валентиной почти исчезли. Хотя иногда ворона не могла устоять перед соблазном и воровала старинные золотые очки воспитательницы. Валентина не сделала предписанную врачихами операцию по коррекции зрения.

Жизнь Лукреции и детей протекала в стенах интерната, который состоял из двух детских спален, спальни Валентины и Сергея, игровой комнаты, поочередно видоизменявшейся то в учебную, то в столовую. Занятия были построены так, что старшим преподавала Валентина, а младшим – старшие ученицы. А потом все вместе шли в городскую школу и сдавали экзамены.

Сергей по призванию был художник, но жил на пособие по инвалидности двадцать второй группы и половину денег отдавал на содержание детей. Этот сухопарый мужчина с косящим левым глазом разрисовывал стены интерната былинными героями. Все они, бравые молодцы, кто на конях, кто пешком, в доспехах, с начищенным оружием, тоже косили левым глазом. Но над такой их негероической особенностью никто не смеялся. В интернате было запрещено поднимать расовый вопрос и издеваться над чужими увечьями. Если кто-то из детей нарушал эти правила, то должен был целый день помогать Валентине по хозяйству. Ей и так все помогали, но провинившийся наравне с роботом Соней выполнял самую грязную и неприятную работу. Только Лукреция Первая безнаказанно измывалась над собственным образом на стене. Она методично долбила по нему клювом, так что вместо хоть и косого, но все-таки глаза, вскоре выдолбила дыру.

Во вторник ночью Эльза проснулась от того, что Лукреция Первая топталась по ее одеялу. В черной комнате по белому, залитому лунным светом пододеяльнику бегал предвестник чего-то ужасного. Девочка зажмурилась. Она почувствовала, что обязательно случится нечто, что изменит всю ее жизнь. Эльза махнула рукой, Лукреция Первая улетела. Но ощущение близкой беды осталось.

Вокруг Эльзы таинственно темнели предметы – книжный шкаф со старинными книгами и большой, уже устаревший компьютер, в котором, как любила говорить Валентина, было больше информации, чем во всей Сеньольской библиотеке. Робот Соня, подключившись к розетке, тихонечко урчала во сне. Даже пес Тузик притих и мирно заряжался, воткнув хвост в соседнюю розетку. Как хорошо было бы услышать его лай! Конечно, можно разбудить Тузика. Он начнет гавкать и лизать металлическим, чешуйчатым языком Эльзины руки, но от шума проснутся и другие дети.

Вдруг Эльзу стукнуло в область солнечного сплетения, так что перехватило дыхание. Зачем, зачем она дала птице такое странное имя в честь римской императрицы? Ведь императрица плохо кончила! И неспроста ворона прилетела к ним в интернат!

Эльза схватилась за лицо, потом судорожным движением сжала плечи, бедра, щиколотки. Ей казалось, что в каждую ее клеточку воткнулась иголка. Иголки кололи, терзали тело, а потом словно стянулись в область живота и вырвались наружу, образуя неудержимый поток. «Раз, два, три. Время!» – неслышно прошептала Эльза. Она почувствовала, что несуществующий поток выворачивает, рвет, уносит по кускам ее молодое тело и бесполезно кричать и ругаться. Все равно не справишься, не укроешься, не возьмешься с кем-то за руки, чтобы не было так страшно и одиноко. Скоро от тебя ничего не останется – густые волосы поредеют и выцветут, превратятся в тлен, глаза потускнеют, а потом их сожрут черви, кожа иссохнет и развеется пылью, садясь на шляпы правнучек. «То, что должно случиться – случится!» – повторила Эльза слова Сергея, но нисколько не успокоилась. Ее приемный отец не был ни прагматичным атеистом, ни иномиристом, преклонявшимся перед верховным судьей планеты Аргус, откуда по их преданию прилетели первые люди. Сергей верил в Христа. Девочка мысленно обратилась к Христу, чей лик смутно светился на иконе в углу комнаты. Но разве этот самый Христос, в чьих немодных учениях так много неясного и большая часть храмов которого переоборудована под святилища богини Солнца, разве этот распятый пророк сможет спасти ее?

Откуда-то послышался звук, вернувший Эльзу из ее тяжелых раздумий. Рядом с ней стояла кровать новенькой девочки Жени. Накрывшись с головой одеялом, та громко сопела. Эльза придвинулась к ней и строго спросила:

– Ты чего пыхтишь? Еж, что ли?

Ответа не последовало, но пыхтение прекратилось. Эльза легла обратно и уперлась взглядом в потолок. Она пролежала так минут пятнадцать, пока девочка опять не начала сопеть. Эльза заткнула уши и попыталась сосредоточиться на чем-нибудь приятном. Например, завтра они с Игорем отправятся на оригинальную выставку Ван Гога. Последнее время все больше привозили компьютерные копии, а она любила смотреть на хоть и состарившиеся, но живые картины, в которых сквозило прозрение автора. После выставки прямо в фойе музея они угостятся мороженым, правда одной порцией на двоих. А еще сегодня утром Валентина подарила ей табл с полным собранием сочинений Селина, и завтра же вечером она сможет пуститься в невероятные путешествия по страницам любимого писателя.

«Тьфу ты! Все равно слышно сопение этой проклятой девочки!» – Эльза резким движением сорвала одеяло. Из глаз Жени вылился страх.

– Ты чего пыхтишь? Издеваешься?

– Мне холодно, я надыхиваю тепло, – бесцветным голосом ответила девочка.

– Лежи спокойно и не сопи! – прикрикнула на нее Эльза.

Но вскоре из-под натянутого одеяла донесся жалобный скулеж. Эльза опять поднялась.

– Ну, что теперь?

– Ножки ледяные.

– Откинь одеяло.

Эльза придирчиво принюхалась. Не обнаружив ничего, кроме запаха ромашки (видимо, новичка уже отмыли, а вшей вытравили), Эльза залезла к Жене в кровать. Подмяв под себя ее дрожащее тело, Эльза погладила девочку по голове. Вскоре та задышала ровно, ровно и начала пускать сонные пузыри.

Эльзу уже не так пугала черная тень Лукреции Первой, хотя птица продолжала сидеть на карнизе и зловеще таращиться вниз.

Василиса

Окна спальни были включены на ночной режим.

– Лечить надо! Параноик чертов! Спи. Да вычистила все, что смогла! – раздался в кромешной, вязкой темноте голос Василисы. Она надевала хрустящую, как свежий багет, накрахмаленную пижаму.

– А вдруг спросят про мартовскую премию? – не успокаивалась Толстушка.

Василиса нырнула под одеяло, горячее тело любовницы прильнуло к ней.

– Везде люди, а люди совершают ошибки. Найдем сыворотку – отстанут! – благоразумно заметила Василиса.

– Вася, а с детьми что?

– Ничего, отклонили просьбу, не разрешили даже приближаться. У детей стресс.

– А почку вернули?

– Кому? – раздраженно спросила Василиса.

– Да, лысому мужику из новостей.

– Бредишь?

– Не слышала? У жены отнялись почки. Она не хотела свинячьи или синтезированные. Муж отдал ей свою. А потом обнаружил, что у жены роман с лечащим доктором. Обманутый мужчина подал прошение в суд, чтобы ему вернули почку.

– Так вернули?

– Не знаю. Поэтому и спрашиваю.

– Ладно, спи, параноша, – любовно сказала Василиса и перевернулась на бок, придавив Толстушку тяжелой рукой.

Эльза

Эльза с упоением размачивала в луже хлебную пластину, когда на нее опустилась электромагнитная сетка. Лишив трапезы, за которой она охотилась целые сутки, ее притащили в дом с вонючими матрасами, где в кучах несвежего белья валялись такие же, как и она, голодные оборвыши. Их волосы были украшены гирляндами гнид, вши оголтело скакали с одного ребенка на другого, так что головы гудели, как колокола после обедни…

Сколько суток Эльза находилась в этой низине человеческого общества – она не знала. Время шло по кругу. Но в один прекрасный день на пороге паршивого обиталища появился пришелец из иного мира. Стоя в луче света, с кружевным нимбом над головой, Валентина с добротой смотрела на детей. Она была одета в белоснежное, простое платье, от которого исходил цветочный аромат, ее редкие волосы были абсолютно седы. Рядом с Валентиной стояла воспитательница:

– Валя, смотри, какие щенятки. Выбирай, – беззлобно предложил ее коричневый, прокуренный голос.

Эльза решительно бросилась к незнакомке, инстинктивно поняв, что ей выпал шанс вырваться из бесконечной череды холодных ночей, мерзкой еды и одиночества. Еще несколько наиболее расторопных детей облепили седовласого ангела. Валентина дотронулась чистыми красными руками до головы Эльзы, и зуд от укусов вшей пропал. Девочка вцепилась ей в руку и не отпустила Валентину до тех пор, пока не покинула временного приемника.

В доме Валентины замечательно пахло печеньем. Эльзу пригласили в ванную комнату. Девочка обалдело смотрела по сторонам – блестящие кафелины отражали электрический свет, летящий острыми осколками в глаза. В стеклянных шкафах были заперты огромные бутыли с шампунями, тюбики пасты, разноцветное мыло – все большое, как в салонах красоты, и все манило стать такими же отшлифованными красотками и красавцами, как и их посетительницы.

Валентина попросила Эльзу раздеться. Девочка застеснялась. Женщина никак не уговаривала Эльзу, просто ждала. Девочка не выдержала и с вызовом скинула тряпье. Ее худое тело дрожало, спина согнулась. Ее поставили в ванную, и стали драить щеткой, не пропуская ни одного сантиметра. Потом принялись за голову. Волосы Эльзы взбили куском обеззараживающего мыла, отвратительный запах которого едва удалось смыть ромашковым шампунем. Эльза не помнила, чтобы кто-нибудь когда-нибудь купал ее. И хоть от мыла и шампуня щипало места укусов блох, девочка терпела и была готова терпеть все что угодно, лишь бы о ней заботились, лишь бы кому-нибудь она была дорога.

Через несколько часов пять махровых кулей сидело в гостиной. Всем принесли молока и овсяного печенья. Детские зубы медленно крошили плотное тесто. Эльза радовалась лакомству, чистому полотенцу и клокотанию голосов, объединенных предчувствием счастья. Рядом сидел мальчик и пристально разглядывал ее своим подбитым, желто-бордовым глазом. Как выяснилось чуть позже, звали его Николай. От тепла, разливавшегося по всему телу, сознание ускользало, Эльза уронила голову на грудь…

Девочку разбудил резкий удар.

– Больно же. Вы чего? – простонала Эльза.

Незнакомый мужчина с косым взглядом с остервенением драл ей волосы.

– Терпи, надо гнид вычесать.

Гирлянды гнид, как огни на елке, искрились в паутине волос. Как и два века назад, их прозрачные перламутровые капсулы надо было счесывать частой железной расческой.

Мужчина и женщина

Огромное фойе больницы походило на готический храм с воздетыми к небу острыми окнами. Здание было собрано из стекла и металла в стиле Опять-Готика. Лунный свет струился из окон, мягко окутывая предметы, отчего они становились вытянутыми и печальными. В воздухе повисали жемчужные нити, но уже в следующую секунду они бесшумно рассыпались и исчезали в обрывах темноты. Это сказочный эффект рождался от света фар проносившихся мимо везделетов.

Екатерине было неспокойно, ей казалось, что Эльза вот-вот очнется. Екатерина быстро шла по коридору больницы, собственная тень обгоняла ее. Вокруг надсадно кричала тишина. Екатерина споткнулась об ногу спящего человека.

– Саша? Второй раз на дню! То об старушку. То об тебя.

– Кто? – не понял спросонья Александр.

– В суде. Старушка! Я ей денег дала, – не без гордости заметила Екатерина.

– Почему?

– Ей было плохо!

– Она ведь могла врать, – тихо сказала Александр.

– Это был порыв, понимаешь? – раздраженно ответила женщина.

– Порыв так порыв. Прекрасно!

Александр сидел на полу, запрокинув голову назад, черная густая челка едва прикрывала высокий лоб. Обросшие виски были похожи на запятые, поставленные на краю лица. От этих дурацких бакенбард Екатерину преследовало ощущение, что у Александра выжидающее выражение лица и какой-то незаконченный вид.

Он посмотрел на нее янтарными преданными глазами, в которых стояли слезы.

– Ты что плачешь?

– Нет, глаза болят. Целый день в сети сидел. Пойдем домой. Я очень устал.

– Я на секунду к Эльзе.

– Я был там десять минут назад. Она безмятежно спала.

Екатерина вздохнула, обернулась на дверь палаты девочки и пошла за своим мужчиной. Они сели в пустой везделет, пилота Александр давно отпустил. Пивовар не любил, когда его подолгу ждали, тем более что у Василия только что родилась чудо-внучка весом в пять с половиной килограмм и администрация города выдала водителю премию.

Она поцеловала Александра в губы. Екатерину всегда смешил его пухлый с синеватым отливом рот. Слюни у него были чуть сладковатые, язык жесткий и шершавый, как сливовая косточка. Она провела рукой по ноге и начала раскреплять магниты на ширинке брюк. Александр остановил ее руку.

– Не надо, лучше поедем ко мне.

– Опять!

Всю жизнь у Екатерины была затаенная, постыдная мечта, чтобы любимый мужчина властно, неожиданно принудил ее к соитию. Чтобы ей не надо было ни о чем думать, ни на что решаться, чтобы она могла безвольно обмякнуть под натиском его желания. Но кто отважится изнасиловать Везувий?

– Ты только раздражаешь своей размеренной страстностью, обязательно после душа. Хотя, с другой стороны, приятно, что от тебя пахнет не козлом взопревшим.

От природа Александр был великодушен, поэтому умел пропускать мимо ушей ее колкости. К тому же он находился в более выгодном положении, чем его женщина. Александр был полукровка – наполовину китаец, наполовину русский. Его защищал второй пункт Декларации госпожи Сеньоль, предписывающий оказывать всякую поддержку метискам. Пункт абсурдный – белых притесняют, объявляя выродившейся расой, но их дети от браков с темными считаются совершенными. Бабушка Екатерины ворчала, что этот пункт придуман, чтобы скорее соскрести остатки белой расы.

– Лучше бы к чертям собачим взорвали Арийские острова! Где обитают колонии белых. Белых без образования. Белых, пригодных только для рабского труда грязнорабочих. Учись, деточка! Кто не работает головой, душой – работает руками! – наставляла бабушка.

Екатерина была трудолюбива и умна, она смогла получить высшее образование. К тому же у нее был особый дар – она умела подавать себя, как утку к новогоднему столу. Ее адвокатская практика процветала. Но в элиту юриспруденции ей никогда не выбиться, даже будучи брачной партнершей метиса.

«Может быть, все-таки пожаловаться на Черного господина? Саша подаст на него в суд, что он оскорбил его будущую брачную партнершу. И тогда дело примет совсем другой оборот», – промелькнуло в голове Екатерины.

– ББП, отрасти, пожалуйста, волосы, – попросила она вслух.

– Будущий брачный партнер.., – задумчиво произнес Александр.

– Это ты, – игриво сказала Екатерина и сконфузилась пошловатой интонации.

– Я уже растил волосы. Не помогло. Ты меня бросила.

– Разве я?! – возмутилась Екатерина.

Он ничего не ответил. Еще со времен бойцовских поединков и рэкета в постсоветской России, когда его прапрадед, свирепый бандит, завоевывал благополучие семьи, мальчиков в их семье полагалось стричь коротко. Александр и так нарушил традицию и отпустил бакенбарды, которые, впрочем, не нравились ей и поэтому он не состригал их.

Александр достал букет красных роз. Среди цветов пряталась коробка с кольцом, в цепких платиновых лапках сидел пятикаратный бриллиант, конечно же натуральный. Ее возлюбленный никогда не стал бы делать предложение с искусственно выращенным бриллиантом. Хотя по качеству искусственные бриллианты значительно лучше натуральных.

– Выходи за меня.

Екатерина вздрогнула. Он уперся в нее взглядом.

– Там кто-то есть, – показала она в темноту.

– Да нет там никого!

– Давай поговорим об этом завтра. Я тоже очень устала.

– Кать, если не хочешь выходить за меня, так и скажи.

– Не за тебя выходить, а объединиться в семью. Отвези меня, пожалуйста, домой.

Всю дорогу Александр обижался, что очень не шло к его половинчатой внешности. Карие глаза опасно сузились, губы налились кровью и стали похожи на перезревшие сливы.

Женщина клевала носом, мужчина таращился в ночь. Вдоль внешней дороги Калининграда парили фонари, их свет протыкал черноту. Когда-то эта дорога шла по земле, и вдоль нее так же стояли столбы. Столбы с повешенными фашистами советскими солдатами. А еще раньше, во времена крестоносцев, там были кресты с распятыми неверными. Но о тех далеких днях никто не помнил и уже точно не знал, были ли они на самом деле или это чья-то выдумка.

Александр не понимал, почему эта красивая женщина не хочет объединиться с ним в семью. Долго он будет за ней гоняться?

Он резко затормозил, Екатерина чуть не ударилась головой о торпеду.

– Что случилось?

– Ворона.

– Снова ворона, – сквозь сон пробормотала она.

Екатерина трансформировала сидение в лежачее положение, поверхность из полимерной кожи приняла форму ее тела. Женщина крепко уснула.