Луна и Смерть

Федерико Гарсиа Лорка

Луна и Смерть

Книга стихов

Баллада морской воды

Эмилио Прадосу (ловцу облаков)

Перевод Анатолия Гелескула

Море смеетсяу края лагуны.Пенные зубы,лазурные губы. – Девушка с бронзовой грудью,что ты глядишь с тоскою? – Торгую водой, сеньор мой,водой морскою. – Юноша с темной кровью,что в ней шумит не смолкая? – Это вода, сеньор мой,вода морская. – Мать, отчего твои слезыльются соленой рекою? – Плачу водой, сеньор мой,водой морскою.– Сердце, скажи мне, сердце, —откуда горечь такая? – Слишком горька, сеньор мой,вода морская… А море смеетсяу края лагуны.Пенные зубы,лазурные губы. 1919

Деревья

Перевод Виктора Андреева

Деревья!Вы – стрелы,что небесами созданы?Какие лучники вами стреляли?Были вы звездами? Музыка ваша – музыка птичьих душ,Господнего взора,Христовых страстей.Деревья!Будет ли узнано сердце мое в землесплетением ваших корней? 1919

Луна и смерть

Перевод Анатолия Гелескула

Зубы кости слоновойу луны ущербленной.О, канун умиранья!Ни былинки зеленой,опустелые гнезда,пересохшие русла…Как луне на закатеодиноко и грустно! Донья Смерть ковыляетмимо ивы плакучейс вереницей иллюзий —престарелых попутчиц.И как злая колдуньяиз предания злого,продает она краски —восковую с лиловой. А луна этой ночью,как на го́ре, ослепла —и купила у Смертикраску бури и пепла.И поставил я в сердцес невеселою шуткойбалаган без актеровна ярмарке жуткой. 1919

Желание

Перевод Виктора Андреева

Только сердце твое пылающее,более ничего. Мой рай – это садбез лиры,без соловьев —слышен лишь родникаи ручья неспешного зов. Без острой шпорыветра в плетенье ветвей густом,без света звезды, что хотела быстать листом. Только свет необъятный, которыйбыл бы лишь светлячкоминогосиянья,свет в чистом поле,в изломе взглядов признанья. Полное отдохновение,и мы в поцелуе слились,и звонкие пятнаэха,раскрывшего высь. И только сердце твое пылающее,более ничего. 1920

Море

Перевод Виктора Андреева

Море, оно —Люцифер лазури. С библейских временза стремленье быть светомнизринутый небосклон. Море обреченона движение вековое,а когда-то на своде небесном онопребывало в покое. Но от горечи роковойты спасалось, море, любовью,рождена ведь Венера тобой,и своей глубинойты не связано с болью. Ты прекрасно даже в печали.И не покоряешься никому ты.Правда, звезды твои отсверкали,вместо них – медузы да спруты. Море страданий и слёз,вечное в нашей судьбе.Шел по тебе Христос,шел и Пан по тебе. А Венера-звездасвет гармонии льет над землею.Разве все суета?Свет Венеры стал, море, душоютвоей…       …Кто же ты, человек?Падший ангел, не боле, признай.И земля – вероятно, навек —твой потерянный рай. Апрель 1919 года

Осенний ритм

Мануэлю Анхелесу

Перевод Геннадия Шмакова

Горька позолота пейзажа.А сердце слушает жадно. И сетовал ветер,окутанный влажной печалью:– Я плоть поблекших созвездийи кровь бесконечных далей.Я краски воспламеняюв дремотных глубинах,я взглядами весь израненангелов и серафимов.Тоскою и вздохами полнясь,бурлит во мне кровь и клокочет,мечтая дождаться триумфалюбви бессмертно-полночной.Я в сгустках сердечной скорби,меня привечают дети,над сказками о королевахпарю хрусталями света,качаюсь вечным кадиломплененных песен,заплывших в лазурные сетипрозрачного метра.В моем растворились сердцедуша и тело Господни,и я притворяюсь печалью,сумеречной и холодной,иль лесом, бескрайним и дальним. Веду я снов каравеллыв таинственный сумрак ночи,не зная, где моя гаваньи что мне судьба пророчит. Звенели слова ветровыенежнее ирисов вешних,и сердце мое защемилоот этой тоски нездешней. На бурой степной тропинкев бреду бормотали черви: – Мы роем земные недрапод грузом тоски вечерней.О том, как трещат цикадыи маки цветут, – мы знаеми сами в укромном логена арфе без струн играем.О, как идеал наш прост,но он не доходит до звезд!А нам бы – мед собирать,и щелкать в лесах, как птицы,и грудью кормить детей,гулять по росе в медунице! Как счастливы мотылькии все, что луной одеты,кто вяжет колосья в снопы,а розы – в букеты.И счастлив тот, кто, живяв раю, не боится смерти,и счастлив влюбленный в далькрылато-свободный ветер.И счастлив достигший славы,не знавший жалости близких,кому улыбнулся кротконаш братец Франциск Ассизский.Жалкая участь —не понять никогда,о чем толкуюттополя у пруда. Но им дорожная пыльответила в дымке вечерней:– Взыскала вас щедро судьба,вы знаете, что вы черви,известны вам от рожденьяпредметов и форм движенья.Я ж облачком за странникомв лучах играю, белая,мне бы в тепле понежиться,да падаю на землю я.В ответ на жалобы этидеревья сказали устало:– А нам в лазури прозрачнойпарить с малолетства мечталось.Хотелось летать орлами,но мы разбиты грозою!– Завидовать нам не стоит! —раздался клекот орлиный, —лазурь ухватили звездыкогтями из ярких рубинов.А звезды сказали: – За намилазурь схоронилась где-то…А космос: – Лазурь замкнутанадеждой в ларец заветный.Ему надежда ответилаиз темноты бездорожья:– Сердечко мое, ты бредишь!И сердце вздохнуло:– О Боже! Стоят тополя у пруда,и осень сорвала их листья. Мерцает серебряной чернью водасредь пыли дорожной и мглистой.А черви уже расползлись кто куда,им что-то, наверное, снится.Орлы укрываются в гнездах меж скал.Бормочет ветер: – Я ритм вечный!Слышны колыбельные песни в домах,и блеет отара овечья.На влажном лике пейзажаморщин проступают сети —рубцы от задумчивых взглядовдавно истлевших столетий. Пока отдыхают звездына темно-лазурных про́стынях,я сердцем вижу свою мечтуи тихо шепчу:– О Господи! О Господи, кому я молюсь?Кто Ты, скажи мне, Господи?!Скажи, почему нет нежности ходуи крепко надежде спится,зачем, вобрав в себя всю лазурь,глаза смежают ресницы? О, как мне хочется закричать,чтоб слышал пейзаж осенний,оплакать свой путь и свою судьбу,как черви во мгле вечерней.Пускай вернут человеку Любовь,огромную, как лазурь тополевой рощи,лазурь сердец и лазурь ума,лазурь телесной, безмерной мощи.Пускай мне в руки отмычку дадут —Я ею вскрою сейф бесконечностии встречу бесстрашно и мудро смерть,прихваченный инеем страсти и нежности.Хотя я, как дерево, расколот грозой,и крик мой беззвучен, и листьев в помине нет, на лбу моем белые розы цветут,а в чаше вино закипает карминное. 1920

На мотив ночи

Перевод Бориса Дубина

Я страшусь тумановзатканного лугаи сырых обочинс палою листвою.Если задремлю я,разбуди, подруга,отогрей дыханьемсердце неживое. Что за эхо дошлои откуда?Это ветер в стекло,мое чудо! Нес тебе мониста,где горели зори.Что же на дорогеброшен, обделенный?Без тебя и птицавысохнет от горя,и не брызнет сокомвиноград зеленый. Что за эхо дошлои откуда?Это ветер в стекло,мое чудо! И никто не скажет,сказка снеговая,как тебя любил яна рассвете мглистом,когда моросилоне переставаяи сползали гнездапо ветвям безлистым. Что за эхо дошлои откуда?Это ветер в стекло,мое чудо! 1919

Завязь жизни

Перевод Виктора Андреева

Что таится во мнев минуты горькой печали?О, кто вырубает лес,мой лес золотисто-цветущий?Что в зеркалах я читаю,в их серебре туманном?Что мне рассвет предлагает,сверкающий над рекою?Что за высокий вязмоих раздумий повален?Что за дождь тишиныменя дрожать заставляет?И если моя любовьна бреге печали мертва,что за колючки сокрылинечто, рожденное мной? 1919

Иная песнь

(Осень)

Перевод Виктора Андреева

Сон навсегда пропал!И в дождливой ночисердцем я осознал,с какой трагической силойосенний лес возрыдал. В сокровенной печалипейзажа, что исчезал,крики мои ослабели.Сон навсегда пропал!О, навсегда! Навек!Падает уже снегна пустынное полежизни моей.Опасатьсяприходится мне, что мечтаможет вдали затеряться. Дождь все твердит и твердит:сон навсегда пропал!Да разве сон бесконечен?Туман – словно снежный шквал,но и туман осеннийуже от снега устал.Мне ритм стиха говорит:сон навсегда пропал.И в дождливой ночисердцем я осознал,с какой трагической силойосенний лес возрыдал. 1919

Поэма о Канте Хондо

Балладилья о трех реках

Сальвадору Кинтеро

Перевод Виктора Андреева

Струится Гвадалквивирсреди садов апельсинных.Текут две реки Гранадысо снежных вершин к долине. Ах, любовь,ты исчезла ныне! Струится Гвадалквивир,струи – под цвет граната.Словно слезы и словно кровь —текут две реки Гранады. Ах, любовь,ты ушла без возврата! Парусники в Севильебелеют над гладью синей;а над водой Гранадыодни только вздохи стынут. Ах, любовь,ты исчезла ныне! Гвадалквивир… Хиральда,апельсинных садов прохлада.Хениль и Дарро… Руиныбашен, высоких когда-то. Ах, любовь,ты ушла без возврата! Зачем уносить водекрики и вздохи унынья? Ах, любовь,ты исчезла ныне! Уносит в море рекацветы апельсинного сада. Ах, любовь,ты ушла без возврата!

Поэма о цыганской сигирийе

Пейзаж

Перевод Марины Цветаевой

Масличная равнинараспахивает веер,запахивает веер.Над порослью масличнойсклонилось небо низко,и льются темным ливнемхолодные светила.На берегу каналадрожат тростник и сумрак,а третий – серый ветер.Полным-полны маслинытоскливых птичьих криков.О, бедных пленниц стая!Играет тьма ночнаяих длинными хвостами.

Гитара

Перевод Марины Цветаевой

Начинаетсяплач гитары.Разбиваетсячаша утра.Начинаетсяплач гитары.О, не жди от неемолчанья,не проси у неемолчанья!Неустанногитара плачет,как вода по каналам – плачет,как ветра над снегами – плачет,не моли ее о молчанье!Так плачет закат о рассвете,так плачет стрела без цели,так песок раскаленный плачето прохладной красе камелий.Так прощается с жизнью птицапод угрозой змеиного жала.О, гитара,бедная жертвапяти проворных кинжалов!

Крик

Перевод Бориса Дубина

Крик полукружьемот склонадо склона пролег. Черною радугойстянутсиреневый вечер.     Ай! По струнам ветровполоснулисполинский смычок.     Ай! (Цыгане в пещерахзатеплили свечи.)     Ай!

Тишина

Перевод Анатолия Гелескула

Слушай, сын, тишину —эту мертвую зыбь тишины,где идут отголоски ко дну.Тишину,где немеют сердца,где не смеютподнять лица.

Поступь сигирийи

Перевод Анатолия Гелескула

Бьется о смуглые плечибабочек черная стая.Белые змеи туманаслед заметают.     И небо земное     над млечной землею. Идет она пленницей ритма,который настичь невозможно,с тоскою в серебряном сердце,с кинжалом в серебряных ножнах. Куда ты несешь, сигирийя,агонию певчего тела?Какой ты луне завещалапечаль олеандров и мела?     И небо земное    над млечной землею.

Вослед шествию сигирийи

Перевод Виктора Андреева

Дети глядятна дальний закат. Свечи погасли,и слепые юницык луне обращают лица,и возносятся ветромспирали печали. Горы глядятна дальний закат.

А потом…

Перевод Марины Цветаевой

Прорытые временемлабиринты —исчезли. Пустыня —осталась. Немолчное сердце —источник желаний —иссякло. Пустыня —осталась. Закатное маревои поцелуи —пропали. Пустыня —осталась. Умолкло, заглохло,остыло, иссякло,исчезло. Пустыня —осталась.

Поэма о солеа

«Земля сухая…»

Перевод Виктора Андреева

Земля сухая,земля немаяв ночибез края. (Ветер в садах,ветер в горах.) Земля —старейстраданияи свечей.Земляглубинной мглы.Землябезглазой смерти,каленой стрелы. (Ветер полей.Дрожь тополей.)

Селенье

Перевод Марины Цветаевой

На темени горном,на темени голом —часовня.В жемчужные водыстолетние никнутмаслины.Расходятся люди в плащах,а на башневращается флюгер.Вращается денно,вращается нощно,вращается вечно. О, где-то затерянное селеньев моей Андалузиислезной…

Кинжал

Перевод Виктора Андреева

Кинжал,в жилах кровь леденя,входит в сердце – как плуг,взрезающий землю.     Нет.    Не вонзайте его в меня.    Нет. Кинжал —словно луч раскаленного дняпламенитглубины ущелий.     Нет    Не вонзайте его в меня.    Нет.

Перекресток

Перевод Виктора Андреева

Вечер, фонарь,ветра шквал,и – в сердцекинжал.Улица —как струна,дрожит в напряженье она,дрожит,от жалящей боли черна.Всюду,что бы ни увидал,вижу: в сердцекинжал.

Ай!

Перевод Виктора Андреева

Крик расстилает по ветруТень кипариса. (Один я хочу остатьсяи разрыдаться.) Все порушено в мире.Осталось только безмолвие. (Один я хочу остатьсяи разрыдаться.) А ночной горизонтискусан кострами. (Я ведь сказал: одиня хочу остатьсяи разрыдаться.)

Неожиданное

Перевод Виктора Андреева

Мертвый, на улице он лежал,с кинжалом в груди.Никто из прохожих его не знал.Как дрожит фонарь на ветру,Боже!Никак не может унять ондрожи.Холод рассвета скользнул по лицу.Но никто не решилсязакрыть глаза мертвецу.Мертвый, на улице он лежал,да, с кинжалом в груди,нет, никто из прохожих его не знал.

Солеа

Перевод Анатолия Гелескула

Под покрывалом темнымей кажется мир ничтожным,а сердце – таким огромным. Под покрывалом темным. Ей кажется безответными вздох и крик, унесенныйнеумолимым ветром. Под покрывалом темным. Балкон распахнулся в дали,и небеса балкономтекли и в зарю впадали. Ай айяйяй,под покрывалом темным!

Пещера

Перевод Анатолия Гелескула

Протяжны рыданияв гулкой пещере. (Свинцовоетонет в багряном.) Цыган вспоминаетдороги кочевий. (Зубцы крепостейза туманом.) А звуки и веки —что вскрытые вены. (Черноетонет в багряном.) И в золоте слёзрасплываются стены. (И золототонет в багряном.)

Встреча

Перевод Виктора Андреева

Ни ты и ни я, право слово,не жаждаливстретиться снова.Ты… почему, ты знаешь сама.Я… я страстно влюбился в другую.Одолевайдорогу крутую.Остались следы от гвоздейна ладонях моих.Неужели же тыне увидела их?Никогда не смотри назад,тревожить покой твой не стану;лучше, как я,святому молись Каэтану,чтобы ни ты и ни я, право слово,не жаждаливстретиться снова.

Заря

Перевод Виктора Андреева

Звон колокольныйв рассветной прохладе, —слышен и в Кордове он,и в Гранаде.Светлые слезы Андалусии, —видят их девушкив утренней сини.И среди гор,и у моряв низине.Юбки мелькают,стучат каблучки,ритм солеа́, —улица светомвся залита.Звон колокольныйв рассветной прохладе, —слышен и в Кордове он,и в Гранаде.

Поэма о саэте

Перевод Анатолия Гелескула

Лучники

Дорогами глухимиидут они в Севилью.     К тебе, Гвадалквивир. Плащи за их плечами —как сломанные крылья.     О, мой Гвадалквивир! Из дальних стран печалиидут они веками.     К тебе, Гвадалквивир. И входят в лабиринтылюбви, стекла и камня.     О, мой Гвадалквивир!

Ночь

Светляк и фонарик,свеча и лампада… Окно золотистоев сумерках садаколышеткрестов силуэты. Светляк и фонарик,свеча и лампада.    Созвездьесевильской саэты.

Севилья

Севилья – башенкав зазубренной короне.     Севилья ранит.    Ко́рдова хоронит. Севилья ловит медленные ритмы,и, раздробясь о каменные грани,свиваются они, как лабиринты,как лозы на костре.     Севилья ранит. Ее равнина, звонкая от зноя,как тетива натянутая, стонетпод вечно улетающей стрелоюГвадалквивира.     Ко́рдова хоронит. Она смешала, пьяная от далей,в узорной чаше каждого фонтанамед Диониса,горечь Дон Хуана.     Севилья ранит.    Вечна эта рана.

Процессия

Идут единороги.Не лес ли колдовской за поворотом?Приблизились,но каждый по дорогевнезапно обернулся звездочетом.И в митрах из серебряной бумагиидут мерлины, сказочные маги,и вслед волхвам, кудесникам и грандам —Сын Человеческийс неистовым Роландом.

Шествие

Мадонна в ожерельях,мадонна Соледад,по морю городскомуты в лодке проплыла:сама – цветок тюльпана,а свечи – вымпела.Минуя перекатынеистовых рулад,от уличных излучини звезд из янтаря,мадонна всех печалей,мадонна Соледад,в моря ты уплываешь,в далекие моря.

Саэта

Спешите, спешите скорее!Христос темноликийот лилий родной Галилеипришел за испанской гвоздикой. Спешите скорее! Испания.В матовом небесветло и пустынно.Усталые реки,сухая и звонкая глина.Христос остроскулый и смуглыйидет мимо башен,обуглены пряди,и белый зрачок его страшен. Спешите, спешите за Господом нашим!

Балкон

Лолапоет саэты.Тореро всталиу парапета.И брадобрейоставил бритвуи головоювторит ритму.Среди геранейи горицветапоет саэтыта самая Лола,та непоседа,что вечно глядитсяв воду бассейна.

Рассвет

Певцы саэт,вы слепы,как любовь. В ночи зеленойстрелами саэтпробит каленыйирисовый след. Уходит месяцпарусом косым.Полны колчаныутренней росы. Но слепы лучники —ах, слепы,как любовь!

Силуэт Петенеры

Перевод Виктора Андреева

Колокол

Зачин На желтойбашнеколокол гудит. Над желтымветромгул его летит. На желтойбашнеколокол молчит. А пыль по ветрусребристым парусом летит.

Дорога

Едут сто всадников в черномне по родным полям —над рощами апельсинными,по небесам.Ни в Кордову, ни в Севильюим не войти.И не будет Гранадына их пути.Задремавшие кониих довезутдо лабиринта с крестами,в котором их песни ждут.Вскрикнув семь раз перед смертью,не по родным полям —едут сто андалусцевпо небесам.

Танец

В саду Петенеры Под ветвями садав темноте ночнойшесть цыганок танецначинают свой. Под ветвями сада…их волосы украшены —красное на черном —розами бумажными. Под ветвями сада…сумрачный покровобожжен цыганскимжемчугом зубов. Под ветвями сада…тени их длинны,в страстном танце тянутсядо луны.

De profundis[1]

Сном вечным под землеюуснули сто влюбленных,безмолвная пониклалиства дерев зеленых.Красны, длинны дорогисреди просторов знойных.А Кордовы оливы —как память о покойных.Сном вечным под землеюуснули сто влюбленных.

Погребальный звон

На желтыхбашняхколокола гудят. Над желтымветромгулы их летят. А по дорогесмерть не спеша идет,венком цветов увядшихее венчал народ.И вот уже запела,рыдая,виуэла. На желтых башняхколокола молчат. А пыли облачка по ветрусребристым парусом летят.

Две девушки

Перевод Виктора Андреева

Лола

В тени апельсинных деревьевЛола пеленки стирала;глаза у нее – зеленые,голос – цвета фиалок. Цветущий саддо чего же хорош для любовных услад! Вода по саду струится,жарким солнцем согрета;воробышек зачирикалсреди оливковых веток. Цветущий саддо чего же хорош для любовных услад! Когда истончится мылои Лола закончит стирать,придут сыновья-торерильо. Цветущий саддо чего же хорош для любовных услад!

Ампаро

Ампаро,ты в доме сейчас одна,в платье белом и длинном. (В саду у окнанард с жасмином.) Ты слушаешь, глядя в окно,садовых фонтанов струеньеи, желтое в свете заката,кенара пенье. Ты видишь дрожь кипариса —на ветках его птичья стая.О чем задумалась ты,узор по канве вышивая? Ампаро,ты в доме сейчас одна.Что за жестокая кара —хочу и не в силах сказать:тебя я люблю,Ампаро!

Виньетки с фламенко

Перевод Виктора Андреева

Кафе и песня

Сияние лампи отблеск зеркал зеленый. На сцене Паррала ведетразговор напряженныйсо смертью.Ее зовет.Но пока что не слышенсмерти приход.Зовет ее снова и снова.Сидящий в кафе народзамер, едва не рыдая. А в зеркалах,что зеленым светом мерцают,длинные змеи шелкамелькают.

Заклинаю

Вздрогнувшая рука,словно медуза,ослепила болезненный глазкадила. Трефовый туз.Ножницы крестом. Над ладанным белым дымком —нечто, похожеена кротаи на мотылька. Трефовый туз.Ножницы крестом. Сердце незримо сжато.Ты это видишь?Сердце,что ветром отражено. Трефовый туз.Ножницы крестом.

Memento[2]

Когда я умру,похороните меня с гитаройв песчаном яру. Когда я умру —в апельсиновой роще,омытой дождем поутру. Когда я умру —во флюгерной башенке,стынущей на ветру. Когда я умру!

Три города

Перевод Анатолия Гелескула

Малагенья

Смерть вошлаи ушлаиз таверны. Черные конии темные душив ущельях гитарыбродят. Запахли сольюи женской кровьюсоцветия зыбинервной. А смертьвсе выходит и входит,выходит и входит… А смертьвсе уходити все не уйдет из таверны.

Квартал Кордовы

Местный ноктюрн Ночь как вода в запруде.За четырьмя стенамиот звезд схоронились люди.У девушки мертвой,девушки в белом платье,алая роза зарыласьв темные пряди.Плачут за окнамитри соловьиных пары. И вторит мужскому вздохуоткрытая грудь гитары.

Танец

Танцует в Севилье Ка́рмену стен, голубых от мела,и жарки зрачки у Кармен,а волосы снежно-белы.    Невесты,   закройте ставни! Змея в волосах желтеет,и словно из дали дальней,танцуя, встает былоеи бредит любовью давней.    Невесты,   закройте ставни! Пустынны дворы Севильи,и в их глубине вечернейсердцам андалусским снятсяследы позабытых терний.    Невесты,   закройте ставни!

Сцена с подполковником жандармерии

Знаменный зал.

Подполковник. Я подполковник жандармерии.Сержант. Так точно.Подполковник. И никто мне не смей перечить.Сержант. Никак нет.Подполковник. Меня приветствует архиепископ в мантии. Одних кистей двадцать четыре, и все лиловые.Сержант. Так точно.Подполковник. Я – подполковник. Под-полковник. Я – подполковник жандармерии.

Ромео и Джульетта – лазурь, белизна и золото – обнимаются в табачных кущах сигарной коробки. Карабинер гладит ружейный ствол, полный подводной мглой.

Голос (снаружи).Полнолунье, полнолуньев пору сбора винограда. Лунно светится Касорла, тенью кроется Кесада.Полнолунье, полнолунье. На луне тоскует кочет. Полнолунье, мой алькальд, ваших дочек заморочит.Подполковник. Что это?Сержант. Цыган.

Взглядом молодого мула цыган затеняет и ширит щелки подполковничьих глаз.

Подполковник. Я подполковник жандармерии.Цыган. Вижу.Подполковник. А ты кто такой?Цыган. Цыган.Подполковник. Что значит цыган?Цыган. Что придется.Подполковник. Как тебя зовут?Цыган. Попросту.Подполковник. Говори толком!Цыган. Цыган.Сержант. Я встретил его, и я его задержал.Подполковник. Где ты был?Цыган. На мосту.Подполковник. Так. Через какую реку?Цыган. Через любую.Подполковник. И… что же ты там замышлял?Цыган. Сахарную башню.Подполковник. Сержант!Сержант. Я, господин жандармский подполковник!Цыган. Я придумал крылья и летал. Мак и сера на моих губах.Подполковник. Ай!Цыган. Что мне крылья! Я и так летаю. Талисманы и тучи в моей крови.Подполковник. Айй!Цыган. В январе цветут мои апельсины.Подполковник. Аййй!Цыган. И в метели зреют.Подполковник. Айййй! Пум, пим, пам. (Падает мертвый.)

Его табачная душа цвета кофе с молоком улетает в окно.

Сержант. Караул!

Во дворе казармы четверо конвоиров избивают цыгана.

ПЕСНЯ ИЗБИТОГО ЦЫГАНА Двадцать и два удара.Двадцать и три с размаху.Меня обряди ты, мама,в серебряную бумагу. Воды, господа гвардейцы!За каплю вознаградится!Воды, где весло и солнце!Воды мне, воды, водицы! Ай, полицейский начальниктам наверху на диване!Таких платков не найдется,чтоб эту кровь посмывали.

Сцена с Амарго

Пустошь.

Голос. Амарго.Вербная горечь марта.Сердце – миндалинкой горькой.Амарго.

Входят трое юношей в широкополых шляпах.

Первый юноша. Запоздали.Второй. Ночь настигает.Первый. А где этот?Второй. Отстал?Первый (громко). Амарго!Амарго (издалека). Иду!Второй (кричит). Амарго!Амарго (тихо). Иду.Первый юноша. Как хороши оливы!Второй. Да.

Долгое молчание.