Странные сближения. Книга первая

– Добрый вечер, добрый, господин Пушкин! Николай Николаевич говорил, будто вы пишете стихи.

– Да, немного, – ответил Александр.

Раевские давно дружили со стариком и так восторженно о нём отзывались, что Пушкин недоумевал теперь: что нашли они в этом пустом, безжизненном человеке?

Понял, когда сидели впятером – в мужской компании – в зале и курили.

Броневский рассказывал об истории Крыма. Вплелась туда и его собственная история: оказалось, что после кавказской службы его направили в Феодосию, где он живёт вот уже двадцать лет, что сейчас он в вынужденной отставке и под судом, потому как честный человек, попадая сюда, неизбежно либо станет брать мзду, либо угодит под суд. (Тяжело шаркая, Броневский поднялся и перебрался в соседнюю комнату, откуда притащил вынутый из комода ящичек с номером 11).

– Всё, судари мои милые, всё тут сохраняю, да, – говорил он, поглаживая ящичек, словно щенка. – За двадцать лет набрал столько, что летописцы позавидуют, – и вернул Феодосийские хроники на место, к десяткам таких же нумерованных ячеек.

Выяснилось, что ему пятьдесят семь – возраст преклонный, но выглядел Броневский куда старше.

– А не желаете ли, господин Пушкин, сад посмотреть? Яблочки, хурма… – и повёл показывать сад.

– Вы всё хозяйничаете, Семён Михалыч, – полуодобрительно-полусочувственно заметил Раевский-старший.

– Тружусь, – затряс редким седым пухом Броневский. – Возделываю землю, из которой, так сказать, взят.

Короткими лапками тянулся Семён Михайлович к веткам, поглаживал крепкие, здоровые бока зреющих яблок.

Пушкин понял, что тяжёлая служба погасила и смяла Броневского; и тот не смог избежать её жерновов, ибо от природы не умел обходиться без труда.

– Когда-нибудь и ты, Алекса, будешь таким добрым садоводом, – усмехнулся Раевский старший.

Александр Николаевич покривил рот и не ответил, зато вмешался Николя, заметивший, что в наблюдении утреннего сада есть прелесть, понятная только человеку утончённому. А ты его посади и ухаживай, хотелось сказать на эти его слова.

Александр Раевский в присутствии отца делался молчалив. Он, кажется, сам не знал, как держаться; строить из себя Байрона, как Николя, было не по возрасту, а совпадать с Николаем Николаевичем-старшим во взглядах на мир не удавалось, да он и не пытался. Что же до Николя, – тот переживал увлечение томной романтикой.

Когда трубки были выкурены, а сад оценён гостями, Пушкин с Раевским поймали Семёна Михайловича без посторонних.

– Господин Броневский, нам необходима ваша помощь.

– Да-да? – подслеповатый взгляд на Раевского. – Помощь, судари мои, я всегда… Какая, говорите.

– Ваши агенты. Вы ведь не позабыли этих своих вездесущих?..

Что-то переменилось в лице бывшего губернатора. Показалось, что он сейчас позовёт на помощь. Раевский протянул ему подписанные в Коллегии бумаги.

– Я помощник господина Пушкина в выполнении mission secrète21. Вы как сотрудник Коллегии и бывший градоначальник сможете оказать нам неоценимую услугу…

– А! стало быть, граф и вас успел запрячь. Я уж перестал удивляться, когда Нессельроде выкидывает такое… А всё ж-таки поэта жалко. Жалко, сударь мой милый! – Броневский сгорбился, но в глазах его впервые зажёгся огонь предстоящего дела; сейчас он говорил первое, что приходило в голову, думая о другом. – Запомните, господа, когда вы оставите службу, уедете куда-нибудь в Париж, даже умрете – граф всё равно придумает, как использовать вас для своего ведомства… Я четыре года в отставке, но нет, до сих пор гонцы ко мне: «сослужите службу, Семен Михалыч!»

– Какие гонцы? что за служба?

– Пойдемте-ка наверх, – он повёл Пушкина к своему кабинету; Раевский поспешал следом. – Привезли послание от графа. Его сиятельство просит меня проследить за крымскими греками. В Молдавии и Одессе сейчас собираются силы греческих повстанцев, сторонников патриотического братства «Филики Этерия», кажется, они замыслили революцию.

– Но Крым-то тут причём?

– Если этот генерал Ипсиланти, который возглавил греческое общество на юге, склонит греков Крыма на свою сторону…

Раевский возбуждённо сорвал с носа очки:

– Это же весь Крым пойдёт воевать!

– В точности так.

Ипсиланти запросто может втянуть в войну всю Россию.

– Есть прямые доказательства планов «Филики Этерии» на крымских греков? – напряженно спросил Пушкин.

– В том-то беда, что скоро в Крым пожалует человек от Ипсиланти, а это куда как повод подозревать тут Этеристов.

И это происходит удивительно вовремя.

– Простите, Семён Михалыч, мы удалимся ненадолго.

– Разумеется, – пробормотал старик, тускло глядя на Пушкина. Александр не мог оценить своего странного сходства с Броневским. Оба они были голубоглазы, волосы Броневского в молодости так же вились, даже форма губ несла в себе некую общность с пухлыми африканскими губами Француза. Единственным, кто обнаружил сходство, был Александр Раевский, но Пушкину он ничего не сказал, поскольку тот, едва оказавшись с Раевским за дверью, схватил сотрудника за грудки и стал тормошить самым бесцеремонным образом.

– Понимаете? Нет, вы понимаете?!

– Перестаньте меня трясти. Я обязан помогать вам в расследовании, а не в физических упражнениях.

И Пушкин объяснил:

– Мы, то есть турки, готовы к войне, а Россия не готова

– Начать войну сейчас, значит, ее выиграть, но на стороне России выступит Священный союз

– Тогда мы, воспользовавшись тем, что греки организуют безопасное для нас сопротивление, заставляем крупнейшие греческие общины России примкнуть к оному

– Российский государь, видя, что изрядная доля его подданных отправилась воевать за свободу Греции, решает дилемму «поддержать-не поддержать» в пользу «не поддержать», но поздно – самые высокопоставленные лица уже втянуты

– Священный союз отворачивается от России

– Воюем

– Аплодисменты.

– Не хлопайте у меня под носом, ради Бога. Вы сегодня как сбесились.

– Вы не понимаете главного! – Пушкин заглядывал Раевскому в темные холодные глаза. – Зюден! C’est ce qu’il veut22 – спровоцировать наших греков!

– Убедительно, но вы можете оказаться и неправы. Доказательств нет.

– Так у нас, Александр, вовсе ничего нет, – резонно заметил Француз. – А теперь есть идея, к тому же похожая на правду.

– Согласен, согласен, – Раевский потёр переносицу. – А это означает: дальше в Крым.

По лестнице поднимались Сонюшка и Мария.

– Ах, мсье Александр, что вас так обрадовало?

– Нынче солнечно, – ответил вместо Пушкина Раевский. – Я и сам в приподнятом настроении.

– По тебе этого никогда не видно, – сказала Соня и убежала наверх.

– Pouvez vous garder un secret? – серьезно спросил Пушкин Марию.

(В глазах Александра Раевского в этот миг сменились выражения от изумления и ужаса до любопытства).

– Mais purqoi vous demandes?

– Вы женщина, Мари. А женщины умеют хранить лишь те тайны, что будут хранить их самих. Требовать взаимности от тайны – это, право, мудро, напрасно женщин упрекают в легкомыслии.

Мария почти испугалась. Лицо Пушкина никогда прежде не было так близко к ней, и сделалось видно то, что она привыкла не замечать в нём: некрасивый нос, обезьяньи губы, пухлые детские щёки и странно сочетающиеся с ними большие, серьёзные глаза. Да ещё и эти шрамы на скулах – следы ожога. Александр был вблизи страшноват.

– Слушайте, Мари, я сообщу вам тайну, которую вы обязаны знать, для вашего же блага, – (наклонился к самому её уху). – Вы самая прекрасная из всех женщин, из встреченных мною. Если когда-нибудь вам вздумается развязать войну, на вашей стороне будет армия влюблённых в вас мужчин. Знайте это.

И Пушкин легко сбежал по лестнице вниз. Как бы удивился он, узнав, что происходило (одновременно с только что состоявшимся разговором) в Петербурге.

Санкт-Петербург, кабинет статс-секретаря Каподистрии.

Успевшие уже позабыться нами Каподистрия, Рыжов, Капитонов и Черницкий сидят вокруг стола. Все бодры и полны рвения и интереса к работе. Черницкий держит в руках стопку листов.

Каподистрия. Итак, господин камергер, на чём мы остановились?

Черницкий. (читает) «…Кавказа гордые главы»

Рыжов. Смысл очевиден.

Черницкий. «Над их вершинами крутыми…»

Капитонов. Стоп. Это что, так до конца и понимать все буквально?

Каподистрия. (с неуловимой иронией) А что вы хотите? Пейзажная лирика.

Рыжов. (он немного стеснятся старших по званию) Господа! Давайте будем последовательны. «Над вершинами» – это начало. Пожалуйста, прочитайте далее…

Черницкий. (читает) «…На скате каменных стремнин»… Так, ну это проходно… «Питаюсь чувствами немыми»!

Каподистрия. А вот тут подумаем, господа! Что за немые чувства?

Капитонов. Видимо, он не находит на Кавказе ничего подозрительного. То есть, образно говоря, Кавказ молчит-с.

Каподистрия. (негромко) По-моему, нам с лихвой хватает одного говорящего образно. Вы-то уже не уподобляйтесь…

Черницкий. А почему ж стихотворение такое грустное?

Капитонов. А потому и грустное, что не находит…

Рыжов. А если он видит проявления какой-то диверсионной деятельности, но косвенные?

Каподистрия. Не уходите в лирику. Нам сказано: «Питаюсь чувствами немыми».

Капитонов. Я все-таки склонен считать, что это означает спокойствие Кавказа.

Каподистрия. (махнув рукой) Будь по-вашему. Посмотрим, что дальше.

Черницкий. «…И чудной прелестью картин». Пожалуй, господин Капитонов прав.

Капитонов. Читайте дальше, господин камергер.

Черницкий. «…Природы дикой и угрюмой».

Каподистрия. Вот! Вот и нотка драматизма зазвучала! Что это, по-вашему, а?

Черницкий. Это бред стихоплёта… по-моему, он манкирует.

Капитонов. Там ведь правда дикая природа. А угрюмая… ну, допустим, он чувствует опасность, но не видит ее проявлений.

Каподистрия. Какая у вас фантазия, советник.

Рыжов. Господа… а может быть, это просто стихи?

Черницкий. (строго) В каком смысле?

Рыжов. Ну просто. Стихи.

Утренний совет – прощание с Броневским – снова плыть – о чём не напишут

Законы осуждают

Предмет моей любви;

Но кто, о сердце, может

Противиться тебе?

Н. Карамзин

Небо в ночь перед отплытием было ясным-ясным, поглядишь – и увидишь, как высоко над Феодосией звёзды вершат свои звёздные дела, лишь по недосмотру сохраняя до сих во вселенной синюю булавочную головку Земли; а где-то на Земле стоит город Петербург и полуостров Крым, и так смешны расстояния между ними, что думаешь поневоле – человек не обучен правильно ходить, иначе мог бы одним шагом преодолевать все дали, разделяющие земные места.

Пушкин курил, глядя на море, и тосковал по Питеру. Море равнодушно блестело: ему не было никакого интереса до Пушкина; оно не воевало с Турцией и не читало стихов. Утешал Француза только могучей крепости табак, подаренный Броневским.

– Не спится? – спросил Александр у летучей мыши, мелькнувшей над палисадником. – Вот и я не сплю.

Мышь снова появилась, заложила вираж и канула в темноту.

– Как хочется домой, – сказал Александр, – в этот пакостный Петербург. Клянусь, даже кабинет Нессельроде, того ещё м… ка, мне сейчас роднее южных пейзажей. Я люблю Петербург, мышь, – пылко продолжил он. – Я дитя его каналов и мостов и, сколько ни кормят меня здешними фруктами и ни греют солнцем, всю жизнь душа моя будет тянуться к дождливому, серому….

– Ты москвич, – сказала летучая мышь из темноты, и Пушкин уснул в расстроенных чувствах.

Проснулся на рассвете, со слабостью во всём теле и жутко голодный.

Никита, посланный за едой, принёс свежего хлеба с молоком и записку от Раевского «Как только проснётесь, ждем с Б. в библиотеке».

Дожевывая на ходу хлеб, Александр поплелся в библиотеку. Там уже сидели, попивая кофеёк, бодрый и свежий Раевский и с ним Семён Михайлович, по лицу которого нельзя было определить, выспался ли он.

– Сударь мой милый, – сказал Броневский, ворочая ложечкой гущу.

– Проснулись! Садитесь, – Раевский подвинул кресло. – Готовим списки нужных людей.

Пушкин сел.

Броневский вытянул ноги и вздохнул:

– Годы… Как поздно мне судьба подкинула такое интересное дело.

– Будут ещё дела, наступающее время из них одних и состоит, – пообещал Раевский (и не сдержал слова; Броневский до самой своей смерти в 1830-м году не был более привлечён к службе. Только собранные им географические и исторические данные публиковались, но это не касается нашего повествования).

– Гонца от Испсиланти зовут Рыул.

– Как? – удивился Раевский.

– Это молдаванская фамилия, Рыул. Он штабс-капитан. Ниточка к нему куда заметнее, чем к вашему загадочному турку.

– Интересно, зачем ему понадобилось в Крым, – Пушкин поёжился от озноба, вызванного ранним пробуждением. – Неужто Зюден назначил встречу?

– Думаю, Ипсиланти сам решил что-то предпринять.

– Он вправду считает, что к нему приедет из Крыма целая армия?

– Про генерала давно говорили – он глуп, – ввернул Броневский.

– Но не полный же он дурак. Или не понимает, что на деле получит горстку романтиков, которые много не навоюют?

– Это понятно нам, – сказал Раевский. – Понятно Зюдену. Но для Ипсиланти это соломинка, за которую он ухватится. Ему нужно больше народу, а в идеальном случае – и поддержка государя.

– Занятно получается. Ипсиланти с его антиосманским движением приносит Турции столько пользы, сколько и Зюден не сумеет принести.

– Это зависит от нас.

– Mais comment23? Как именно?

– Принесет ли Зюден пользу Турции, или мы его прежде поймаем. Семён Михалыч, – Раевский повернулся к старику.– Кто из всех, перечисленных вами людей, наиболее связан с крымскими греками?

Броневский надел пенсне и вгляделся в лист, исписанный ровным почерком Александра Николаевича.

– Аркадий Вафиадис, – сказал он. – Рыбак. Семь лет назад его привлекали к работе и сильно выручили. Можно сказать, спасли. Он грек, знает всех и вся в Юрзуфе и около него. Одна беда – любит выпить. Последний раз было о нём слышно год назад, когда передавал его сиятельству…

– Нессельроде?

– Ему, родимому. Передавал такие же перечни людей, что и вам. Ежели за последний год ничего не изменилось, вы найдёте Вафиадиса в харчевне «Русалка». Когда он перестаёт пить, становится очень смышлёным. А главное – никогда, ни в трезвом виде, ни пьяный – не болтает. Молчун, только слушает.

Броневский легко вынимал из тренированной памяти сведения. Видно было, как редко ему приходится использовать всё, что успел он узнать за время долгой работы, и как счастлив он сейчас снова почувствовать себя в строю.

– Поедете сами, – сказал Раевский Французу. – В Юрзуфе встретитесь с остальными нашими женщинами, – он имел в виду мать и двух других сестёр. – Я останусь здесь с тем, чтобы найти какие-нибудь следы. В Феодосии должны быть тайные контакты если не у Зюдена, то у его связного.

Выезжали после полудня. Старик засиделся с Раевским-старшим за трубками; вышли, когда генерала Раевского хватилось семейство.

Броневский вышел в халате и красной курительной шапочке, похожий на турка.

В дорогу он насовал барышням фруктов и цветов, крепко обнял Николая Николаевича и подошел к Пушкину.

– Вы так и не прочитали ни одного стихотворения, – сказал он.

Пушкин удивился.

– Что же вам – прямо сейчас прочесть?

– Не нужно, я не смыслю в стихах. Но вы ведь пишете много, я слышал.

– Бывает.

– Оставьте службу, – Броневский смотрел пыльными глазами. – Она как ревнивая баба, убьет вас, потому что вы можете жить без неё.

Он снял шапочку, давно уже утратившую функциональность: волос у Семена Михайловича почти не осталось, и защищать их от табачного запаха не было нужды.

– Я подумаю над вашими словами, как только исполню долг, – ответил Пушкин. – До того я бы стал преступником, последовав вашему совету.

– Я понимаю, – Броневский затряс головой. – Я понимаю…

С Александром Раевским обменялись рукопожатиями.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Репутация (фр.)

2

Секретный агент (фр.)

3

Так проходит (лат.) Намёк на латинскую поговорку «sic transit gloria mundi» – «так проходит мировая слава»

4

Прошу прощения? (фр.)

5

Легенда, прикрытие (фр.)

6

Например (фр.)

7

Не большое дело – буквально «ничего важного» (агнл.)

8

Тёмная леди (англ.) Намёк на неизвестную Тёмную леди – адресата многих сонетов Шекспира

9

Проклятье (фр.)

10

Бдительность (фр.)

11

Какой же я идиот! (фр.)

12

Конечно, я немного устала (фр.)

13

Естественно (фр.)

14

Каким бы странным это не представлялось, но правда: казачий отряд, сопровождавший Пушкина и Раевских, вёз с собой пушку. Совершенно как стражники в «Бременских музыкантах».

15

Возможно (фр.)

16

Секретный агент (фр.)

17

Между прочим, кстати (фр.)

18

Достаточное основание (фр.)

19

Ещё один вопрос (фр.)

20

Наверное (фр.)

21

Секретная миссия (фр.)

22

Вот, чего он хочет (фр.)

23

Но как? (фр.)